Васильев на секунду остановился. Партизанские минометы все еще вели огонь. В воздухе пахло гарью.
      "Неужели минометчики не заметили второй ракеты?"
      Командир выхватил из кобуры ракетницу и выстрелил три зеленые ракеты. Огонь минометов прекратился. Одновременно затих и шум перестрелки, и Васильев услышал, как кто-то неподалеку от него крикнул:
      - Комиссара убили!..
      Васильев вспомнил, как он увидел Тихомирова, упавшего головой на вытянутую руку, еще сжимавшую автомат. Сначала командир подумал, что Тихомиров только контужен. Но, увидев окровавленный висок комиссара, Васильев понял, что это конец. Глаза комиссара были открыты, как у живого, и смерть его казалась нелепым недоразумением...
      Надев меховой жилет и подпоясавшись, Васильев вышел из шалаша. Стояла поздняя осень. Хмурое небо, голые деревья. Земля была серой и неприветливой. Погибших уже положили в гробы. Голова Тихомирова была забинтована, лицо строгое-строгое, губы плотно сжаты. Фуражку комиссара после взрыва разыскать не удалось, и потому на грудь ему положили другую, с новенькой звездочкой. Над гробами погибших приспущено Красное знамя, врученное отряду подпольным райкомом партии. У знамени стоял начальник штаба Филиппов с двумя партизанами. Напротив выстроился почетный караул из представителей всех партизанских отрядов.
      Васильев принял рапорт. Он хорошо обдумал свою речь. Сначала он говорил об операции:
      - В результате боев противник потерял триста солдат и офицеров. Уничтожено или повреждено пятьдесят семь грузовых машин врага. Нами захвачено большое количество оружия и боеприпасов, а также штабные документы из штаба дивизии, штаба батальона особого назначения и транспортной колонны. Удар по врагу был нанесен совместными действиями нескольких партизанских отрядов...
      Командир оглядывал партизан. В почетный караул были назначены бойцы, особо отличившиеся в бою. Вот стоит Спирин, ни один мускул не дрогнет на его лице. Партизан рядом с ним молча вытирает слезы. Вот и по щеке Рыбакова скатилась скупая слеза. Взгляд командира остановился на Иване Ивановиче. Глаза Фрица были сухи, похудевшее лицо бледнее обычного.
      Легкий ветерок разносил голос командира по всей поляне:
      - Наши товарищи, которые пали смертью храбрых в этом бою, были для нас примером. Николай Тимофеевич Мальцев, командир отряда, погиб...
      Васильев говорил о героизме погибших, а сам смотрел на Ивана Ивановича. Словно в кинематографе, с огромной быстротой промелькнул в памяти момент гибели Тихомирова.
      Комиссар как-то сказал о Шменкеле, что тот готов выполнить любое задание, никогда ни на что не жалуется и не корчит кислой мины, если что приходится ему не по вкусу.
      Тогда в ответ на эти слова Васильев только пожал плечами. Комиссар, однако, не успокоился и продолжал: "У Шменкеля никогда ничего не болит. Шменкель никогда не устает. Кроме приказа, который ему отдаешь ты, он еще сам отдает себе приказ. Он, мужественно борется против фашистов и готов бороться за каждого своего соотечественника, который мог бы перейти на нашу сторону. Именно поэтому Шменкель всегда готов выполнить любое твое задание, но ты не должен бесконечно пользоваться этой его готовностью..."
      Стараясь говорить спокойно, Васильев продолжал:
      - К сожалению, товарищ Тихомиров не оставил нам на память ни фотографии, ни каких-либо записей. Вся жизнь Тихомирова была отдана службе Родине. Мы, товарищи, были для него родной семьей, это о нас с вами он заботился. Он знал каждого из нас лучше, чем мать знает своих сыновей...
      Ветер шумел в кронах деревьев, играл полотнищем Красного знамени, бросал редкие снежинки на лица погибших.
      - Над гробом наших товарищей мы не будем давать громких клятв. Партизан клянется один раз. Мы обещаем нашему Сергею Александровичу жить и бороться, как это делал он сам. Будем беспощадны к врагу, будем сердечны к своим товарищам по борьбе, будем строги к самим себе. Мы никогда не забудем о той ответственности, которая лежит на нас.
      Командир снял фуражку и склонил голову перед погибшими.
      Гробы опустили в могилу, и комья сухой земли забарабанили по крышкам.
      В свои подразделения партизаны возвращались молчаливые я притихшие.
      Сибиряк и Шменкель забили в землю дулом вниз трофейный немецкий автомат. Васильеву невольно подумалось, как много еще партизанских могил придется им вот так обозначать и сколько могил останутся безвестными...
      События последующих недель развивались стремительно. Под Новый год командиров подразделений и комиссаров собрали в штабной землянке, чтобы зачитать новогодний приказ.
      Радист Саша Ковалев поймал Москву. Передавали сводку Совинформбюро. В сводке сообщалось о результатах шестинедельного контрнаступления советских войск под Сталинградом. Командир бригады Морозов рассказал, как Котельниково было освобождено войсками Сталинградского фронта, который затем соединился с войсками Донского фронта, окружив 6-ю немецкую армию.
      - Успешно действуют и войска Западного фронта, которые во взаимодействии с партизанскими отрядами во многом способствовали успеху войск, действовавших под Сталинградом и на Дону. Я прошу вас, товарищи, передать благодарность всем партизанам за их самоотверженную борьбу, борьбу очень важную и решительную. Не напрасно пролита кровь восьмидесяти пяти партизан бригады имени Чапаева, которые пожертвовали своей жизнью во имя освобождения Родины.
      Память павших партизан почтили минутой молчания. Фриц Шменкель стоял у самого входа, не понимая, зачем его, рядового партизана, Васильев пригласил на совещание командиров.
      "Может, командир, - Думал Шменкель, - просто решил отметить меня за умелые действия, но ведь так действовал не я один".
      Затем был зачитан приказ Верховного Главнокомандующего, в котором говорилось о том, что позади многие месяцы тяжелых кровопролитных боев и скоро для советского народа настанут радостные дни.
      Фриц присел на ящик рядом с адъютантом Морозова, пожилым партизаном. Может, он и не был таким, только борода старила его.
      Партизан ткнул в ящик ногой и прошептал:
      - Это летчики нам доставили. Не забыли своих. Увидишь, что там, так глаза вытаращишь.
      Разговор тем временем зашел о том, что надо отправить партизан по селам, чтобы они рассказали жителям о последних новостях с фронтов и вместе с ними отпраздновали Новый год.
      "Интересно, - подумал Шменкель, - в какое село пойдет наш отряд и встретим ли мы там своих старых друзей?" Он уже давно не чувствовал себя среди партизан чужим, да и приближающийся Новый год был совсем не похож на прошлый.
      Когда совещание закончилось, командиры подразделений стали спешно прощаться, надевать ватники и полушубки, чтобы поскорее поделиться с бойцами новостями с фронта.
      Фриц встал с ящика. Адъютант откинул крышку, и Шменкель увидел бутылки.
      - С Большой земли мы получили новогодний подарок, - улыбнулся Морозов.
      Васильев подозвал Шменкеля, и Фриц хотел выйти вместе с ним, но на его плечо легла чья-то рука.
      - Сегодня вы останетесь у нас, Иван Иванович. Для вас у меня тоже кое-что имеется, - сказал ему капитан Дударев.
      Они пошли к землянке начальника разведки. Ветер дул в спину, помогая идти. В землянке капитана было тепло, у печки грелся радист. Как только они вошли, он встал и вышел.
      Дударев сел к столу, пригласил и Фрица присесть.
      - Вы, наверное, помните, - начал капитан, - как однажды летом, когда вы были ранены, я говорил вам о специальном задании. Правда, с того момента прошло довольно много времени... Хочу вас предупредить: все, что я сейчас скажу, совершенно секретно. Ваш командир будет предупрежден, чтобы не было ненужных разговоров.
      - Слушаюсь!
      Шменкеля несколько обескуражил чересчур официальный тон капитана. После дружеской атмосферы совещания в землянке Морозова голос капитана казался слишком строгим.
      - Противник намеревается в ближайшее время нанести нашей бригаде массированный удар, - продолжал капитан безо всякого перехода. - Документы, захваченные нами в селе Терешино, подтверждают это. Но нам известно больше: команда полевой жандармерии, возглавляемая капитаном Вейнсбахом, с комендатурой в селе Вадино увеличилась вдвое. Эсэсовский карательный отряд гауптшарфюрера Анкельмана вырос до целого батальона. Кроме того, в район прибыли многочисленные отряды СС и гестапо. Примерно то же самое можно наблюдать и в районе Батурино. Основные силы враг концентрирует в Духовщине. Приведена в боевую готовность целая кавалерийская бригада СС особого назначения. Вы понимаете?
      Шменкель все понимал. Присутствие здесь кавалерии свидетельствовало о. том, что гитлеровцы задумали серьезную карательную операцию.
      - Вы, видимо, хотите спросить, почему все это должно произойти именно сейчас? - предугадал Дударев вопрос Шменкеля. - У противника нет иного выбора. Не уничтожив нас, он не сможет удержать этот участок фронта и обезопасить свои тылы. Поэтому он и попытается одним ударом покончить с партизанским движением в этих краях, откуда до линии фронта, можно сказать, рукой подать. И только уничтожив нас, он сможет сосредоточить свои силы на других участках фронта.
      Шменкель понимающе кивнул, пытаясь представить себе линию фронта, которая протянулась на несколько тысяч километров от Белого моря до Черного, линию, на которой ежедневно, ежечасно, ежеминутно шла упорная кровопролитная борьба, унося тысячи человеческих жизней.
      - Возможно, эсэсовцы и отряды полевой жандармерии уже начали бы свою операцию, - продолжал Дударев, - да погода помешала. Они надеялись на морозы и глубокий снег, которые сковали бы нашу маневренность и принудили бы нас держаться в партизанских лагерях.
      Капитан раскрыл пачку "Беломора", предложил закурить и Шменкелю.
      - Нам прислали табак, спирт, теплые вещи. Но боеприпасы и оружие для нас важнее всего. В шерстяных носках, но без нужного количества патронов нам эсэсовцев не одолеть, не так ли?
      На миг капитан замолчал.
      Шменкель посмотрел на бледное лицо Дударова и подумал, что начальник разведки, видно, не так уж здоров, да и забот у него немало.
      - Оружие и боеприпасы, товарищ капитан, захватим у противника! выпалил вдруг Шменкель.
      - Разумеется, - бросил на него взгляд Дударев. - Возьмем под особый контроль основные магистрали и железнодорожные линии. Наши люди, которые находятся в населенных пунктах, занятых фашистами, сообщили важные сведения. А сейчас нам нужна точная информация о планах немцев. На днях для руководства операцией по уничтожению партизан к гитлеровцам прибыл какой-то генерал. Он, по-видимому, внесет изменения в уже разработанный план. Наша задача - ознакомиться с. этим планом.
      - Слушаюсь, - ответил Фриц, хотя и не знал еще, как Дударев мыслит себе проведение этой операции. Капитан продолжал:
      - Все последующие дни вы должны находиться на шоссе Батурино Духовщина и принимать участие в действиях любых отрядов. Ваша задача следить за гитлеровскими связными и курьерами. С этой минуты вы целиком и полностью подчиняетесь только мне. Полагаюсь на вашу безупречную партизанскую дисциплину. Вы, как бывший немецкий солдат, понимаете, что нас интересует.
      - Так точно! - Фриц вскочил и вытянулся по стойке "смирно".
      Прощаясь, Дударев протянул Шменкелю руку:
      - Успехов вам!
      В ту ночь Шменкель долго не мог уснуть. Он хорошо понимал, что доверие начальника разведки ко многому его обязывает и что от его действий в значительной степени будет зависеть судьба всей бригады.
      На следующий день он с группой партизан пошел на задание. Попадется ему гитлеровский связной или нет? Нервы были напряжены до предела. Но, как назло, до самого вечера по дороге проследовал лишь один обоз с продовольствием.
      Партизаны, разумеется, захватили обоз, обеспечив себя вдоволь мукой, сахаром и маслом, но Шменкель не мог доложить ничего отрадного капитану.
      Так прошло несколько суток. Начались холода. Мороз сковал землю, беспрестанно валил колючий снег.
      Из штаба бригады один за другим шли запросы: нет ли чего нового. Шменкель уныло докладывал капитану, что ничего интересного нет. Рассказы бригадных разведчиков об успехах только раздражали Шменкеля. С первых дней нового года партизаны захватили уже шестой транспорт противника. Политрук Алексей Кононенко из отряда "Александр Невский" организовал минирование железнодорожной ветки у станции Дурово. Девятнадцать вагонов с пехотой противника были пущены под откос.
      - Вагоны так смяло, будто они из бумаги, - рассказывал один из бригадных разведчиков, обращаясь к Шменкелю, который лежал на соломенном матраце, обхватив голову руками.
      - Ты чего молчишь? Может, тебе жаль фашистов?
      Шменкель повернулся к говорившему и так посмотрел на него, что тот испуганно пробормотал:
      - Я не хотел тебя обидеть. Уж не заболел ли ты?
      Нет, Фриц был совершенно здоров. Просто не хотелось разговаривать, он даже голода не чувствовал, хотя давно уже не ел. Он только без конца курил...
      10 января 1943 года отряд "Смерть фашизму" устроил засаду около Доброселово.
      Рядом со Шменкелем оказался его друг Рыбаков. Лежа в глубоком снегу, Петр торопливо сообщал другу последние новости и делился собственными мыслями.
      Примерно в полдень Петра послали на опушку леса, чтобы сменить там часового. Вернулся он сильно возбужденный.
      - Со стороны Духовщины показались немецкие конники, не меньше эскадрона. И целая вереница повозок!
      "Кавалерия, - мелькнуло в голове у Фрица. - Их-то я и жду".
      Пока Васильев отдавал команды, Шменкель пополз через кусты к дороге. Он был спокоен, правда, сильнее, чем обычно, сжимал автомат.
      Когда Васильев приказал открыть огонь, Фриц стал целиться в голову первой лошади. Лошадь упала. Всадник, однако, оказался далеко не новичком. Спрятавшись за трупом лошади, он начал отстреливаться. Фашист находился совсем близко: Фриц отчетливо видел офицерский погон и циничное выражение лица. Не успел офицер прицелиться еще раз, как Фриц выстрелил гитлеровцу прямо в очки.
      Вокруг рвались ручные гранаты. Лошади ржали и шарахались в стороны. Пули то и дело поднимали на дороге белые снежные фонтанчики. Шменкель хотел отыскать в этой неразберихе какого-нибудь старшего офицера или эсэсовца, но бесполезно. Укрывшись за повозками, они пытались отбить атаку партизан и пробиться в определенном направлении.
      Неожиданно Фриц заметил, как из-за соседнего куста показался человек в форме шарфюрера. Он пытался установить ручной пулемет, чтобы ошеломить партизан огнем с фланга. Шменкель сразу же разгадал коварный план фашиста. Фриц бесшумно поднялся и стал осторожно подходить к гитлеровцу сзади, держа автомат за дуло. Шменкель решил взять фашиста живым. Это оказалось не таким трудным делом: гитлеровец слишком увлекся своим занятием.
      Постепенно шум боя стал стихать.
      - Никто не ушел! - произнес Рыбаков, неожиданно появившись из-за куста. - Сегодня вечером будет гуляш от пуза!
      Глубоко вдохнув морозный воздух, Петр закричал:
      - Ваня! Эй, Ваня, где ты?!
      Оглянувшись, он вдруг увидел Шменкеля и эсэсовца, голова которого безжизненно свисала на плечо.
      - Да ты же ему шею свернул! - заметил Петр.
      Вместе с другими партизанами они пошли считать трофеи. Среди шестидесяти семи убитых гитлеровцев Шменкель насчитал шесть эсэсовских офицеров. Однако, как тщательно Фриц ни обыскивал, в карманах у них и в полевых сумках он не нашел ни одной бумажки, которая заинтересовала бы его. Карта местности оказалась лишь у начальника колонны, но и она не представляла ценности. Забросив за плечо все шесть полевых сумок, злой на весь свет, Фриц пошел к начальнику разведки.
      - А вы все внимательно просмотрели? - спросил Шменкеля Дударев, выслушав его доклад. - Ничего не упустили из виду? Гитлеровцы борются не только против партизан. Они варварски расправляются с жителями освобожденных нами деревень. Но мы ничего не знаем о планах их карательных экспедиций. Поэтому я еще раз спрашиваю: не просмотрели ли вы чего-нибудь?
      Шменкель покачал головой.
      - Ну, ладно. Пойдемте со мной.
      И капитан направился к месту, где партизаны сооружали нечто вроде временной конюшни. Десять лошадей, покрытых попонами, жевали сено.
      - В ваш отряд переданы тринадцать лошадей: Выберите себе одну из них, - предложил капитан.
      Фрицу стало жарко. Он покраснел. Дударев знал его слабости.
      - Этого я не заслужил. Ведь задание-то я все еще не выполнил, ответил Фриц.
      - Вы должны иметь самую лучшую лошадь.
      Дударев усмехнулся:
      - На лошади вам быстрее будет до меня добираться.
      Вечером того же дня, когда Фриц сидел и ел гуляш из конины (мясо оказалось на удивление вкусным), неожиданно его вызвали к капитану.
      Заложив руки за спину, Дударев расхаживал по землянке.
      - Один из ваших офицеров-эсэсовцев оказался нам полезен. Вот посмотрите-ка!
      Дударев подошел к лежавшей на столе карте. В отдельных местах на ней остались следы пальцев, но никаких пометок видно не было.
      - Овсяники, Самодумки, Курбатово.
      Рука капитала скользила по слегка затертым местам карты.
      - А вот здесь - Селище и Гаврюшино. Теперь мы примерно знаем, где нам ставить засады. А вот здесь, между Верховьем и Широкой, мы устроим фашистам баню на участке в двенадцать километров. Полагаю, что и в Татьянке нужно ждать сюрприза. Садитесь, товарищ Шменкель. Закуривайте.
      Фриц почувствовал облегчение. Дым махорки давно не казался ему таким приятным. От Дударева Шменкель пошел прямо к конюшне, где после долгого и тщательного осмотра выбрал себе хорошего коня. Из-за светлого пятна на лбу он решил назвать его Белолобым.
      Теперь Шменкель уже не так сильно переживал, что прошедший день вновь не дал должных результатов. Он улыбался при мысли, что друзьям его удалось захватить пять бочек бензина, много карабинов и патроны к ним, полторы тысячи банок консервов и другое продовольствие.
      16 января партизанский отряд имени Котовского на другом шоссе разгромил колонну немецких броневиков. В этом бою партизаны понесли потери.
      У одного из водителей был обнаружен пакет с многозначительной надписью: "Генералу войск ОС Петрику. Относительно проведения операции "Штернлауф". Далее текст был зашифрован. Не один час просидели Шменкель, Виктор Коровин и еще один переводчик над текстом, но ключа к шифру так и не нашли. Их мучениям положил конец сам Дударев, который решительно заявил:
      - "Штернлауф" - это окружение со всех сторон с последующим ударом по центру. А в тексте, который вы не смогли разобрать, говорится, видимо, о том, что операция эта скоро начнется. Мы вооружены, и давайте готовиться к встрече с врагом. Я вас всех благодарю, а сейчас идите по своим подразделениям.
      Капитан думал, есть ли смысл передавать зашифрованный текст по радио в штаб, чтобы там его расшифровали. Судя по всему, его предположение, что фашисты вот-вот начнут операцию по окружению партизан, не было лишено оснований, и он решил в штаб ничего не сообщать...
      У Коровина к этому времени тоже была своя лошадь, так что ему теперь все было нипочем. Партизаны ехали лесом. Чтобы обогнуть какую-то деревеньку, сделали порядочный крюк. Неожиданно Виктор спросил Шменкелд:
      - Скажи, Ваня, может случиться такое, что нам будет еще труднее?
      Фриц понял его. Несмотря на нелегкую партизанскую жизнь, полную опасностей и лишений, партизаны в лесу чувствовали себя в большей безопасности, чем солдаты на передовой. План "Штернлауф" и ожесточенность, с которой гитлеровцы защищались в последнем бою, свидетельствовали о том, что для партизан настоящая война еще только начинается.
      Слово "настоящая", правда, не то определение к слову "война". Война всегда война. Где-то легче, где-то тяжелее. Однако она всегда страшна, потому что несет с собой смерть.
      Шменкель молчал. Он давно уже решил бороться против фашизма, не щадя жизни.
      - Ешь, сыночек, ешь! Когда наешься досыта - и мороз не страшен, приговаривала старушка крестьянка, потчуя партизан вареным мясом. - А это правда, милые, - спросила она, - что наши прорвали блокаду Ленинграда?
      - Сколько раз нужно объяснять тебе одно и то же, мамаша? - Рыбаков даже положил ложку. - Я же сказал тебе, что наш командир лично прочитал нам об этом. Больше того. От Волхова в Ленинград снова идут поезда. Ростов-на-Дону тоже скоро будет в наших руках. Всем известно, что наши наступают. Одна ты не веришь этому.
      - Верю я, касатик, верю, - закивала крестьянка. - Мне только еще раз хотелось услышать об этом. У вас-то вся жизнь впереди, а мои дни уже сочтены. Вот и приятно лишний раз хорошее услышать.
      Внучка старушки, уже большая девчушка с темными косами, которые были уложены венцом вокруг головы, накрыла чугунок крышкой и спрятала его в корзину. Старуха же никак не могла успокоиться.
      - А что говорит ваш командир о нас? Я вот сплю очень плохо. Другой раз среди ночи проснешься и слышишь, как земля трясется. Страшно.
      - Здесь мы, мать, здесь. Охраняем вас. - Рыбаков жестом показал, что партизаны повсюду. - Сделаем все возможное. Вот он, например, - Петр кивнул на Шменкеля, - сегодня особенно отличился. Ночью стоит на посту и видит, как три гитлеровца крадутся к селу. Я, пожалуй, просмотрел бы их, а он заметил, стал спрашивать их, откуда пришли, куда и зачем идут. Это очень важно, понимаешь? Для стратегии важно, понимаешь? Об этом и в приказе сказано. За отличное несение сторожевой службы Шменкелю Ивану Ивановичу объявлена благодарность. Вот оно как, - продолжал Рыбаков. - У вас во всем порядок.
      Старуха посмотрела на смущенного Шменкеля, а потом набросилась на внучку:
      - Ну чего выставилась, как на свадьбе, глупая! Чего глаза-то таращишь?..
      В этот момент послышался какой-то глухой рев. Из-за березового леска что-то грохнуло. Над голыми стволами деревьев поднялось серое облачко. Взрыв следовал за взрывом.
      Старуха выкрикнула что-то, но никто не понял ее слов. Она хотела было бежать, но Фриц успел удержать ее за полу тулупа. Внучка ничком бросилась на землю. Прошло с полчаса, а может, и больше. Все лежали не шевелясь. Ждали: перенесут гитлеровцы минометный огонь вперед или назад или не перенесут. Но мины, как и прежде, рвались только в селе.
      "Видно, гитлеровцы решили поднять панику среди местного населения, подумал Фриц. - И, лишив нас поддержки, поскорее разделаться с нами. Но ведь в селе остались только старики, женщины я дети".
      Когда минометы перестали стрелять, стало непривычно тихо.
      Фриц почувствовал, как крестьянка дернула его за рукав. Лицо ее было мокрым от слез.
      - Теперь можно идти, только осторожно, - сказал Шменкель,
      Старуха поднялась. Внучка пошла за ней. Обе направились в родное село, где от их избы, может быть, остались только развалины. Старуха шла, вскинув руки к небу - то ли для молитвы, то ли для проклятия. Полы ее длинного тулупа волочились по снегу.
      - Справа все еще гремит, - заметил Петр Рыбаков, выглядывая из-за пулемета. - Сейчас они накрыли минометным огнем село Широкое. Посмотри-ка туда, на опушку леса. Там что-то шевелится.
      Петр протянул Шменкелю полевой бинокль. Теперь Фриц отчетливо видел замаскированные еловыми ветками немецкие танки. Сейчас они как раз выезжали из укрытия на дорогу. За ними виднелись многочисленные фигурки пехотинцев. По-видимому, гитлеровцы решили, что после такого артиллерийского и минометного обстрела в деревне не осталось ни одной живой души.
      Фриц жестом подозвал к себе подносчика и попросил принести ему несколько связок гранат. За ночь партизаны подготовили много связок, потому что противотанковых гранат в отряде не оказалось.
      Рев танков все приближался. И вот в небе послышался гул эскадрильи бомбардировщиков, сопровождаемых двумя истребителями.
      Шменкель решил огнем своего пулемета оторвать вражескую пехоту от танков...
      Произошло это 20 января 1943 года. За последующие пять дней фашисты заняли семь деревень и все посадочные площадки партизан, на которых они принимали самолеты с Большой земли. Партизанская бригада имени Чапаева оказалась окруженной в лесу.
      Потянулись дни и ночи беспрерывных боев.
      Проснувшись, Шменкель никак не мог сообразить, сколько же он проспал. Разбудила его Надя. В руках у нее был котелок дымящейся каши.
      - Командир разрешил сварить кашу, - объяснила девушка. - Немцы с самого утра не стреляют. Кругом такая тишина, что уши болят.
      Перед землянкой сидели свободные от службы партизаны. Одни курили, другие чистили оружие. Снег так ослепительно блестел на солнце, что Шменкель зажмурился. Он ел кашу и чувствовал, как тепло разливается по всему телу.
      День был великолепный. В поле дул сильный ветер, а здесь, в лесу, стояла тишина. Ярко светило солнце, и даже слышалась первая капель. Небо было синим-синим.
      - Не мечтай, Иван, ешь лучше, - проговорил Виктор Спирин. - Доедаем мясо последнего оленя. Двадцать мешков с олениной позавчера взлетели на воздух в старом лагере.
      - А почему они не стреляют? - удивился Шменкель.
      - А черт их знает. Погода великолепная. Видимо, отдыхают.
      За сарказмом Виктора чувствовалось его плохое настроение: прямым попаданием был уничтожен пулеметный расчет, и Виктор сразу потерял двух своих лучших друзей. Осколком и ему разрезало полушубок, но самого, к счастью, не задело. А дыру в полушубке он обнаружил только ночью, когда вдруг стал зябнуть. Вооружившись иглой и нитками, зашил ее.
      Шменкель стал осматривать себя. Все вроде было в порядке. Только подошва на правом сапоге оторвалась. Он пошевелил пальцами - и подошва отошла еще больше.
      - Ну и глупый же ты, Ваня, - сказал Рыбаков, разбирая свой пистолет и протирая его. - И ты до сих пор не вспомнил обо мне.
      Шменкель никак не прореагировал на эти слова Петра, хотя понимал, на что тот намекал. У самого Рыбакова на ногах были добротные валенки, которые он снял с погибшего партизана я то же самое советовал сделать Фрицу, но тот наотрез отказался от такой возможности обуться. Подумав, Шменкель решил обвязать носок правого сапога бечевкой.
      Фриц думал о том, что, несмотря на войну, он все же не очерствел. В последние дни ему пришлось многое пережить. О многом он старался не думать, многое забылось. Однако было и такое, чего он не смог забыть. Самое страшное было не в том, что противник намного превосходил партизан в силе и принуждал их отходить все глубже в лес. По скромным подсчетам командиров, против партизанской бригады противник выставил более пяти тысяч солдат, несколько кавалерийских подразделений, части 41-го танкового корпуса, подразделения 246-го пехотного полка, а также особые полицейские подразделения.
      Сначала фашисты сожгли село Овсянки, затем Курбатово и Селище. Особенно страшным и зловещим зарево казалось ночью.
      Был момент, когда Шменкель не выдержал и хотел выскочить из окопа, но его вовремя удержал Рыбаков, закричав не своим голосом:
      - Ваня! Ваня! Ты что, с ума сошел?
      Что же получалось? На глазах у партизан гитлеровцы сжигали мирных жителей, загоняя их в сараи. Партизаны же ничем не могли помочь крестьянам, потому что из автомата или винтовки немцев на таком расстоянии не обстреляешь, да и патроны приходилось экономить.
      Рыбаков, можно сказать, спас Шменкеля от самоубийства. Иначе его поступок нельзя было назвать.
      А однажды Фриц Шменкель еще раз воочию убедился, насколько прогнила та система, против которой он боролся. После артиллерийской подготовки по сигналу противник пошел в атаку. Как и в предыдущие разы, атака эта была отбита, а гитлеровцы отошли, бросив на поле боя убитых солдат.
      Пошел снег, и каждый в душе надеялся, что сегодня фашисты уже не предпримут новой атаки, но они все же снова полезли. Шменкель не поверил своим глазам. Он даже пошевелился, чтобы согнать с себя дремоту. Но немцы действительно снова двинулись в атаку. В белых маскировочных халатах, они напрямую шли на позиции партизан. По их движениям чувствовалось, что для храбрости они основательно хлебнули водки.
      Партизаны открыли огонь, лишь когда гитлеровцы подошли совсем близко, так, что можно было даже разглядеть их лица. Огонь был таким плотным, что противник не выдержал и сразу же залег. Многие гитлеровцы стали отползать назад, в укрытие. Некоторые прыгали в воронки от снарядов, другие укрывались за трупами своих же солдат, третьи, а их было большинство, просто бежали.
      Фриц взял на мушку фигуру какого-то длинноногого гитлеровца, хотел дать по нему короткую очередь, но не успел: немец, вскинув руки вверх, рухнул на землю.
      Фашисты из задних рядов продолжали вести огонь по партизанам, не обращая ни малейшего внимания на то, что иногда косили своих же солдат.
      - Прекратить огонь! Усилить наблюдение! - последовал приказ командира отряда.
      Приходилось ждать, не предпримет ли противник новой атаки.
      На ничейной земле не было заметно ни малейшего движения. И все же там лежали оставшиеся в живых гитлеровские солдаты, которые боялись ползти назад: каждый мог попасть под огонь своих же офицеров.
      Минута медленно тянулась за минутой, действуя на нервы. Когда стало темнеть, со стороны противника послышались офицерские свистки - и фигурки на ничейной земле зашевелились, уползая на исходные позиции.
      Ночью Фриц притащил в окоп длинноногого солдата. Он был еще жив. Васильев с большой неохотой разрешил Шменкелю, который не уставал повторять, что слышит стоны, сделать это. Букатин, сопровождавший Шменкеля в этой вылазке, тоже не одобрял его действий, хотя не произнес ни единого слова. Крепко сжатые губы говорили больше слов.
      Партизаны притащили раненого немца в окоп. На губах его застыла кровавая пена. Немец открыл глаза. В них не было ни тени страха. Раненый, видимо, потерял много крови. Временами он впадал в беспамятство. Белый маскировочный халат и шинель эсэсовца были перепачканы кровью. Его ранило дважды: в грудь и в правое предплечье.
      Положив голову раненого на свой вещевой мешок, Шменкель взял в руку ком снега и начал вытирать им кровавую пену с губ немца.