Шменкель перевел слова капитана. Пленный даже не пошевелился.
      - Почему вы не отвечаете?
      - Зачем? Все это написано в моей солдатской книжке.
      - Чем занимались до армии?
      Враждебный тон пленного, казалось, не произвел на Дударова никакого впечатления. Капитан не спеша рассматривал бумажник пленного. Увидев какую-то фотографию, Дударев протянул ее Шменкелю. На карточке был снят Фельдхубер в обществе каких-то важных персон. Все в черных костюмах, накрахмаленных сорочках, и все смотрят прямо перед собой.
      - Вы имели собственное дело? - снова спросил капитан.
      - Я кузнец. Мастер. На карточке - мои друзья.
      Пленный даже не повернул головы, даже не взглянул на фото. Однако краем глаза он косился и на Морозова, и на Тихомирова, и на комиссара бригады. Они сидели на скамейке и слушали, как проходит допрос. Было непонятно, почему пленный так вызывающе себя ведет. Фотографии, которые Дударев перебирал в руках, оказались весьма любопытными. На одной из них Фельдхубер был снят перед домом с собакой, на другой он же в машине, на третьей - большой портрет Фельдхубера. И даже на семейном снимке его фигура как бы заслоняла всех остальных членов семьи.
      Капитан щелкнул пальцем по крупной фотографии Фельдхубера и спросил:
      - Сколько лет вы носили вот этот значок?
      - Не знаю, - прозвучал ответ. Шменкель переглянулся с капитаном.
      - Зато я знаю. Раз вы тогда носили золотой значок члена нацистской партии на лацкане пиджака, значит, вы были приверженцем фюрера. И в вермахт вы вступили добровольно. Не так ли?
      Пленный вздрогнул. Глаза его злобно сверкнули, но он тут же потупил взгляд. Вместо ответа пленный лишь недоуменно пожал плечами.
      - С какой целью ваше подразделение остановилось в Симоново? неожиданно спросил капитан.
      - Это вы скоро сами узнаете, только не от меня.
      - Я советую вам обдумывать свои ответы, - строго сказал Дударев.
      Он сам неплохо говорил по-немецки и потому не всегда дожидался, когда Шменкель переведет ему слова пленного.
      - Что вы делали в Березниково? Вам известен хуторок недалеко от шоссе на Духовщину?
      На какое-то мгновение в землянке наступила тишина. Морозов встал и посмотрел на капитана.
      Пленный подался вперед и ответил:
      - Я никогда не слышал об этом хуторе. Что вы от меня хотите?
      - Березниково больше нет. Хутор сожжен, уничтожен солдатами вашей дивизии. Все жители, старые и малые, расстреляны.
      - Ложь! - выпалил немец. - Все это ложь! Я не буду вам...
      - Это что, была генеральная репетиция перед нападением на наш лагерь, Фельдхубер? - прервал его капитан.
      Вопрос обезоружил пленного. Он проглотил слюну, желваки заходили у него на скулах. Шменкель видел, что Морозов что-то шепотом сказал Полуэктову. Дударев молчал и, прищурившись, наблюдал за пленным. Шменкель восхищался спокойствием и выдержкой капитана. Командованию срочно нужны были сведения о предстоящих действиях противника, но из этого Фельдхубера, как видно, не многое вытянешь.
      - Что вы на меня так смотрите? Думаете, я вас испугался? Или ваших бандитов? Скоро мы сделаем из вас отбивную!
      Фельдхубер сжал кулаки и показал крупные, как у лошади, зубы.
      - Завтра мы вас всех сотрем в порошок!
      - Ошибаетесь, - спокойно ответил Дударев. - Вам не удастся уничтожить нас.
      Взяв с ящика еще одну фотографию, капитан поднес ее к лицу пленного.
      - Вы кузнец, не так ли? Тогда зачем вы пришли в нашу страну?
      Фельдхубер бросил на капитана полный ненависти взгляд, плечи его содрогнулись.
      - Слишком мало я вас убивал!.. Слишком мало... Мало...
      - Увести! - приказал Дударев.
      Фото он бросил на ящик и вытер лоб платком.
      - Много я видел всякого дерьма. Какими только мерзавцами и бандитами не приходилось заниматься, но все они, как правило, имели хоть какие-то мотивы для совершения своих преступлений, а этот...
      Сжав губы, капитан взял папиросу, которую ему протянул Морозов.
      Комиссар Полуэктов наклонился над ящиком, служившим капитану столом, и молча протянул Шменкелю последнюю фотографию. На фоне трупов в позе полководца был увековечен Фельдхубер.
      Шменкель, увидев фотографию, хотел отвернуться, хотел отбросить ее в сторону. К горлу подступил комок. Словно сквозь туман, Шменкель услышал слова капитана:
      - Что же это за человек, который фотографируется на фоне убитых?
      - Только через убийство лежит путь к славе - так говорят фашисты.
      - Законченный нацист, - заметил Морозов. - Они ненавидят все чистое, светлое...
      - Давайте продолжим, товарищи! - предложил Дударев. - Второго пленного захватил Иван Иванович.
      Ввели второго пленного. Это был молодой парень, здоровый, загорелый. Переступив порог, он щелкнул каблуками и застыл по стойке "смирно". Шменкель еще весь находился во власти ненависти к Фельдхуберу. Но стоило Фрицу взглянуть на второго пленного и увидеть застывший страх в его глазах, которые бегали по сторонам, как бы ища поддержки, и ему стало жаль парня.
      Этот пленный охотно отвечал на все вопросы, которые ему задавали. Звали его Альфом Дёрресом, служил он ефрейтором в том же полку, что и Фельдхубер.
      - До войны я жил в Эссене. Сейчас мне двадцать два года, не женат, до армии работал служащим.
      - А где вы работали? - спросил Дударев, захлопнув солдатскую книжку пленного.
      - В банке.
      - Кем был ваш отец?
      - Директором филиала банка.
      - Значит, у вас фамильная склонность к банковским делам? Садитесь.
      Пленный осторожно присел на краешек скамьи, положив руки на колени. Вел он себя так, будто его вызвали в кабинет к начальнику.
      - Вам известно, где вы находитесь? - спросил пленного капитан.
      - Так точно. У партизан, - произнес солдат, и голос его дрогнул.
      "Наверное, каких только небылиц не наслушался о нас", - подумал Шменкель.
      - Как вы себя чувствуете?
      - Спасибо, уже лучше. Благодарю вас.
      - А теперь расскажите нам о своей политической деятельности. Вы - член нацистской партии?
      - Нет, но...
      Солдат недоверчивым взглядом окинул партизан.
      - Но что? - спросил Шменкель.
      - Я состоял в молодежной организации.
      - Вас к этому принудили, не так ли? - не без иронии спросил Дударев.
      - Нет, я вступил туда добровольно и даже отличился.
      - Значит, вы были активистом?
      - Да, у нас все были активисты. Капитан взглянул пленному прямо в глаза:
      - Все вы так говорите. В том числе и дети рабочих? Ваш родной Эссен в свое время был центром борьбы против капповских путчистов. Или вы об этом забыли?
      Пленный молчал.
      - Почему вы не отвечаете?
      - Я... этого не знал, - откровенно признался ефрейтор.
      Шменкель отвел взгляд, ему было стыдно за своего соотечественника. Советский офицер напомнил о важном событии в немецкой истории, а парень, выросший в Германии, оказывается, вообще никогда и не слышал об этом, так как школьные учебники замалчивали подобные явления.
      Дударев заговорил строже:
      - Что произошло в Березниково?
      - Не знаю... Слышал только, как об этом рассказывали.
      - Разве вы не принимали участия в карательной экспедиции?
      - Нет. Там были только добровольцы.
      - А почему вы не пошли?
      - Я стал солдатом для того, чтобы защищать свое отечество, в бою защищать, А против мирного населения я не воюю.
      - Защищать отечество? - криво усмехнулся Дударев. - И что же вы слышали о Березниково?
      Пленный рассказал довольно подробно. Он сам по радио принял приказ, в котором говорилось о необходимости стереть хуторок с лица земли, и передал приказ дальше, как это было положено. На вечерней поверке командир батальона призывал солдат к мщению, так как жители этого хуторка поддерживали связь с партизанами. Подробнее о расправе над мирными жителями Дёррес узнал от Фельдхубера, который был там и, хвастаясь, показывал всем фотографии, сделанные им лично.
      - А что говорили ваши товарищи об этой расправе?
      - Не все солдаты одобряют такую жестокость. Я слышал это собственными ушами. Многие у нас считают, что виновных нужно наказывать, можно, например, сжечь село, но расстреливать мирных жителей нельзя.
      - Так думают твои товарищи?
      - Так точно.
      - Ну и последний вопрос. Что сейчас происходит в Симонове?
      Пленный ответил без малейшего промедления:
      - Запланирована операция по уничтожению партизанского лагеря. Для этой цели в село прибыло подразделение полевой жандармерии с овчарками. Операция будет проведена вместе со строевой частью.
      - Когда запланирована эта операция?
      - Я знаю только район операции и пароль.
      - Говорите.
      Пленный показал на схеме район, запланированный для прочесывания. В этом районе как раз и располагалась партизанская бригада имени Чапаева. Пароль - "Оборотень".
      - Хорошо. Можете идти.
      Ефрейтор встал и, дойдя до порога, обернулся, но часовые взяли его под руки и вывели из землянки.
      Во время допроса старший лейтенант Морозов два раза куда-то выходил, но вскоре возвращался. Сейчас, когда в землянке наступила тишина, снаружи стали слышны команды, стук топоров, беготня, ржание лошадей.
      - Сведения, которые мы имели, пленный полностью подтвердил. Я сейчас созову командиров подразделений на короткое совещание. - И, посмотрев на часы, Морозов обратился к Дударову: - А вас я жду через четверть часа.
      Выходя из землянки, Дударев сказал Шменкелю:
      - Вы со своим оружием идите в отряд "Смерть фашизму". Отдохнем потом. А за помощь при допросе - большое вам спасибо.
      Только встав на ноги, Шменкель почувствовал, как устал: ноги и руки казались какими-то ватными.
      - Разрешите один вопрос, товарищ капитан? - спросил Фриц.
      Дударев сначала было махнул рукой:
      - После.
      А потом, подумав, предложил:
      - Проводите меня к рации. По дороге поговорим, только давайте короче.
      Шменкель быстро шагал рядом с капитаном.
      - Что будет с пленными? - спросил Фриц.
      - Этот вопрос решит штаб бригады.
      - А как?
      - Товарищ Иван Иванович!
      Дударев на миг остановился, на лбу его собрались глубокие складки.
      - Разве вам не ясно, что я не могу ответить на ваш вопрос?
      Шменкель все отлично понимал, но машинально все еще шагал вслед за капитаном. Так они дошли до землянки радиста.
      "Больше выговора мне не грозит. В крайнем случае меня вычеркнут из списков разведчиков, но я все равно спрошу его еще раз", - думал Шменкель.
      На столе радиста лежали два листка, испещренные цифрами, зашифрованные радиограммы.
      - А ты чего здесь забыл?! - набросился на Шменкеля радист. - Не хватало, чтоб каждый ходил сюда, как к себе домой!
      Дударев углубился в чтение радиограмм. Потом он поднял голову и сказал, обращаясь к Шменкелю:
      - Я знаю, вас беспокоит судьба пленного ефрейтора, но этот вопрос буду решать не я один. Фельдхубер, в этом я твердо убежден, за свои преступления будет приговорен к расстрелу. Доказательства его вины у нас имеются, да и сам он не отпирается. А расстреливать Дёрреса мы не имеем никакого права. Вы удовлетворены?
      - Его перебросят через линию фронта?
      - Каким образом? Это при нашем-то теперешнем положении?!
      И, взяв Шменкеля за руку, капитан повел его к выходу.
      - Опомнитесь наконец. И все взвесьте. Ефрейтор вел себя как следует, сказал нам правду, и мы, конечно, учтем это. По моему указанию сегодня ночью его отвезут подальше отсюда и выпустят на свободу. Идите.
      - Слушаюсь. Разрешите мне поговорить с этим ефрейтором.
      - Как хотите. И разрешаю.
      Уже стемнело, и возле землянок, где хранились продукты, партизаны зажгли факелы. Ящики, мешки и бочки складывали на подводы. Мимо проехал крытый грузовик с обмундированием. Чтобы избежать окружения, командование приняло решение покинуть лагерь.
      После разговора с капитаном Шменкель быстро зашагал к землянке, где находились пленные.
      В землянке было темно, но Фельдхубер сразу же узнал Шменкеля.
      - Живым вам всем отсюда не вырваться, - пробормотал Фельдхубер. Выпусти меня отсюда, помоги бежать, и я возьму тебя с собой, а то так и пропадешь ни за что ни про что в этих болотах.
      - Выходи, - сказал Шменкель второму пленному.
      Когда Дёррес вышел из землянки, часовой тотчас же снял карабин с плеча, но Шменкель сделал ему знак, что это лишнее.
      Отведя ефрейтора немного в сторону, Фриц предложил ему сесть на валявшийся ящик. Сел и сам. Было темно, и Шменкель не видел лица ефрейтора, но чувствовалось, как волнуется пленный.
      - Испугался?
      - Я не знаю, что меня ждет. Тот, - ефрейтор ткнул пальцем в сторону землянки, где сидел Фельдхубер, - надеется, что его наши освободят. Он только и говорит, как будет убивать вас. Но я не питаю на этот счет никаких иллюзий. Даже если вас окружат, то будет бой, и не на жизнь, а на смерть, и нас просто-напросто расстреляют.
      - Значит, ты веришь фашистским сказкам, что партизаны убивают пленных?
      - На что еще я могу надеяться?
      - А если мы тебя отпустим? - Шменкель приблизился к пленному, чтобы лучше рассмотреть выражение его лица. - Что ты тогда будешь делать? Искать свою часть? У тебя не пропала еще охота быть в обществе таких, как Фельдхубер?
      Пленный закрыл лицо руками и ничего не ответил. Небо над вершинами деревьев стало еще темнее. Близилась полночь, но голоса партизан, слова команд и скрип повозок не умолкали.
      - Я догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь, - вновь заговорил Шменкель. - Ты хорошо знаешь, что тебя ждет, если ты вернешься 6 свою часть, даже если и не в свою, а в другую. Тебе придется рассказать, что ты был в плену у партизан, иначе как ты объяснишь, где твое оружие. А поскольку ты вернешься живой и невредимый, тебя будут считать предателем. Вот чего ты боишься, не так ли? Но у нас нет сейчас возможности переправить тебя через линию фронта в лагерь для пленных. Почему - тебе, по-моему, не нужно объяснять.
      Ефрейтор весь съежился и тяжело вздохнул.
      - У тебя есть только один выход. Все зависит от тебя самого.
      - Да?
      Пленный сразу выпрямился.
      - Говорите, что я должен делать?
      - Воевать вместе с нами.
      - Нет! - выпалил ефрейтор и снова сник. - Это же измена. Я не могу бороться против своих товарищей.
      - Ах вот как! Тогда, по-твоему, я тоже изменник?
      - В моих глазах - да. Может, кто и думает иначе, а я лично... Шменкель...
      - Откуда ты меня знаешь?
      - Я вас сразу же узнал. Я видел вашу фотографию на листовке.
      - И ты веришь тому, что в ней написано? Веришь слепо и даже не утруждаешь себя подумать? Тебе неприятен Фельдхубер с его золотым значком нациста, и в то же время ты веришь ему подобным!
      Шменкелю не сиделось на месте. Он встал и заходил около пленного, подыскивая слова, которые должен был сейчас сказать.
      - Ты вот говоришь "измена". А скажи, кому или чему я изменил? Коричневой чуме, которая опутала всю Германию? Стране, которая покрыла себя позором, запятнала кровью тысяч людей? Стране, которую ненавидит весь мир? Помещикам и баронам, выпускающим оружие? Или банкирам? Это - не мое отечество, да и не твое тоже. Ты вот говорил, что защищаешь отечество, на самом же деле ты защищаешь миллионы своего шефа. А для него самого ты как был, так и останешься дерьмом.
      - Оставьте свою агитацию! - Дёррес встал. - У вас свое понятие о чести, у меня - свое. Если мне суждено умереть от рук товарищей, пусть будет так. Всю свою жизнь я... Понимаете вы меня?.. Нет, вы никогда не поймете!
      - Всю свою жизнь ты был орудием в грязных руках, - ответил Шменкель. И ты еще мнишь себя героем. Я хочу, чтоб ты остался в живых и когда-нибудь убедился в том, что глубоко заблуждался. Можешь идти.
      Шменкель молча отвел Дёрреса в землянку. Больше он не сказал ему ни слова. Затем, забрав свой автомат, Шменкель пошел к Васильеву и доложил, что прибыл в его распоряжение. Командир отослал Фрица немного отдохнуть. Шменкель долго не мог заснуть, растревоженный разговором с пленным немцем.
      * * *
      И вот последняя группа партизан покинула лагерь. Было далеко за полночь. Над лагерем несколько раз покружил самолет противника и скрылся вдали.
      А в семь утра гитлеровцы обрушили на территорию партизанского лагеря сильный артиллерийский огонь, но лагерь был уже пуст. Двадцать минут без перерыва рвались снаряды и мины, коверкая землю и деревья.
      Артиллерийская подготовка прекратилась так же внезапно, как и началась. В наступившей тишине Фриц услышал, как в селе прокукарекал петух. Отряд "Смерть фашизму" занял огневую позицию на окраине села Слобода. Сюда снаряды не долетали, а самые близкие из них разрывались на перекрестке дорог, в полутора километрах от села. На дороге, которая вела в село, не было видно ни души. Здесь партизаны решили принять бой с фашистами. Командир сообщил, что немецкая пехота будет наступать при поддержке танков. Партизанам предстоял серьезный экзамен. Об этом сейчас и думал Шменкель.
      Чей-то голос вдруг прокричал:
      - Эй ты, Михаил, заснул там, что ли?
      - Ничего я не заснул, - ответил другой.
      - Тогда чего ж ты нас забыл? Я уже побрился. Тащи мне свежее белье, чтоб я, в случае чего, явился на небо по всей форме, а то бог меня такого чумазого не примет.
      - Не торопись на тот свет. Еще успеешь.
      - А табачок у тебя есть, Михаил?
      - Есть, как не быть. Целый кисет. А чего это тебе вдруг захотелось махорки?..
      На этом разговор оборвался - из лесочка появились черные махины вражеских танков. Они медленно ползли к селу.
      Шменкель насчитал шесть танков. Вслед за ними бежали серые фигурки солдат в касках.
      Фриц плотнее прижался к земле. Танки увеличили скорость.
      И вдруг грохот взрыва потряс окрестность. Сзади и сбоку головного танка вырвалось яркое пламя. Следующий танк свернул с дороги, но не проехал и пяти метров, как тоже взорвался, наскочив на одну из мин, которые партизаны установили ночью. Остальные танки остановились. Гитлеровцы выслали вперед саперов с миноискателями.
      Васильев подал команду, и партизаны открыли огонь. Противник не заставил себя долго ждать: пехота была брошена вперед, танки развернули орудия.
      Первыми очередями Шменкель уложил двух гитлеровцев. Сквозь шум перестрелки Фриц уловил грохот партизанских минометов. Вот загорелся еще один танк и бешено помчался по полю, стараясь сбить пламя. Несмотря на сложность обстановки, Шменкель был внутренне спокоен.
      Недалеко от Фрица пули поднимали фонтанчики земли. Шменкель сменил позицию, отполз немного назад и укрылся за густым кустом. Рядом стояло изуродованное снарядом дерево. Фриц стрелял из трофейного пулемета.
      Пули вновь стали ложиться около Шменкеля - стреляли из пулемета. Заправив пулемет новой лентой, Фриц дал несколько длинных очередей в том направлении, откуда стреляли. Пулемет противника смолк. Шменкель вытер пот со лба и провел языком по высохшим губам.
      "А этот парень с пулеметом мог бы запросто скосить меня, - подумал Шменкель. - Да, трудно сказать, как мы отсюда выберемся. Слева и впереди противник, и к тому же противник, который в пять раз превосходит нас в силах. Позади - чистое поле и только справа - небольшой островок леса. Фашисты, конечно, постараются отрезать нас от этого леса".
      Шменкель несколько выдвинулся из-за куста и установил пулемет так, чтобы удобнее было вести огонь по пехоте противника. Только Фриц открыл огонь, как возле него оказался невесть откуда появившийся Рыбаков.
      - Нужно продержаться еще минут десять, прикрыть отход наших. Патронов у тебя хватит? - выпалил разом Рыбаков.
      Шменкеля мучила жажда, и Рыбаков протянул ему фляжку с водой, однако Фриц отстранил ее, так как в эту минуту невдалеке увидел фигуру в серой форме.
      - Сигнал для отхода - зеленая ракета! - крикнул фрицу Рыбаков и исчез.
      Стих огонь партизанских минометов, но гитлеровская артиллерия не умолкала. Шменкелю дважды пришлось менять позицию, но к нему уже пристрелялись, и он лежал, не поднимая головы.
      Опять взревели фашистские танки. Три машины, свернув с дороги, медленно ползли к лесочку. Пехотинцы выскочили из укрытий и бросились вперед. Некоторые из гитлеровцев подорвались на минах, остальные продолжали бежать.
      Шменкель стрелял и стрелял. Но вот в небо взвилась зеленая ракета. Фриц схватил пулемет и, прячась за кустами, бросился назад. Затекшие от долгого лежания ноги плохо слушались.
      Вдруг Шменкель услышал голос Рыбакова:
      - Иван, Иван! Беги сюда, ко мне!
      Фриц что-то крикнул в ответ, но взрывы мин и стрельба заглушили его голос. Он побежал к спасительной полоске темного леса...
      В небе высоко стояло солнце, а в гуще леса у ручья все дышало прохладой. Припав к ручью, Шменкель долго пил холодную воду. Неподалеку от него сидел Рыбаков и плескал себе воду в лицо. Тут же находились Прохор, Николай и парень из села Курганово. Они втроем обслуживали станковый пулемет "максим". Здесь же были Виктор Спирин и медсестра Надя.
      Оторвавшись от воды, Петр напялил фуражку на мокрую голову.
      - Ну, мы последние. Пошли!
      Как всегда, он и теперь был проводником. Сначала они углубились в лес, чтобы ввести противника в заблуждение, а потом, сделав большой крюк, пошли на север, к селу Холопово. Там они должны были присоединиться к своему отряду.
      Рыбаков шел быстро. Ветки похрустывали под ногами. Была такая жара, что гимнастерки взмокли от пота. Прохор, тащивший карабин с пулеметными лентами, то и дело ворчал:
      - И чего ты так несешься, Петр? Уж нет ли у тебя зазнобы в Холопово?
      - Приказ есть приказ, - отвечал Рыбаков, не замедляя шага. - Сказано как можно скорее выйти на сборный пункт отряда, значит, нужно выполнять!
      Пройдя по лугу, партизаны вошли в небольшой лесок. Вскоре лес кончился, и они вышли к заболоченной равнине. Осмотревшись, решили двигаться к высотке. Теперь вести группу взялся рыжеволосый, который знал здешние места лучше Рыбакова. Парень повел их через болото по узкой тропочке, которую, видимо, знали немногие. Воздух, казалось, замер, на небе ни облачка, а солнце нестерпимо палило. Кругом стояла тишина. Вскоре путь преградила широкая канава. Через нее был переброшен легкий мосток. И вдруг на противоположной стороне партизаны увидели двенадцать немецких жандармов с собаками на поводу. Фашисты шли навстречу партизанам.
      - Назад! - успел крикнуть Рыбаков.
      Но было уже поздно. Собаки учуяли их, залились лаем и стали рваться с поводков. Жандармы вмиг бросились на землю и спустили овчарок.
      - Стрелять по собакам! Сначала по собакам!
      Шменкель хорошо понимал, как опасна встреча с этими натренированными животными. Перед операцией фашисты обычно не кормили собак целые сутки. Изголодавшиеся псы бросались на свои жертвы, стараясь перегрызть горло.
      Шменкель поискал глазами укрытие, но ничего не увидел. Широко расставив ноги, он с руки дал очередь из пулемета. А через секунду застрочил из своего автомата и Рыбаков. Надя стреляла из карабина. Однако быстро изготовить к стрельбе "максим" - дело нелегкое. Несколько псов было убито, остальные огромными прыжками мчались вперед. Отступая шаг за шагом, Шменкель давал длинные очереди из своего МГ. А псы - все ближе и ближе. Надя выстрелом из карабина уложила еще одну овчарку.
      Жандармы тоже открыли огонь. Шменкель вдруг почувствовал, как что-то обожгло ему руку, но не обратил на это внимания. Сойдя с мостка, он оказался вне поля зрения противника. Выстрелы с той стороны постепенно стихли, потом послышался свист: гитлеровцы не решались лезть в болото и подзывали собак.
      Шменкель почувствовал жгучую боль в плече. Взглянув на рукав, он увидел чуть ниже локтя две дырки.
      "Сквозное ранение, - мелькнуло в голове. - Это еще не самое страшное". Забрав пулемет, он пошел к остальным.
      Присели на кочке. Рыбаков стащил с головы фуражку и проговорил:
      - Может, они уже оцепили болото. Наши наверняка проскочили, иначе бы мы не наткнулись на фашистов. Что теперь делать? Вернуться в лес или попытаться прорваться?
      - Нужно прорываться! - решительно заявил Шменкель, перевязывая себе руку.
      - Вы ранены? - воскликнула Надя. - Почему вы мне ничего не сказали?
      - А чего говорить! Ерунда, а не рана. - И, обращаясь к другим, Шменкель спросил: - А вы как думаете? Ведь за ночь фашисты могут нас окружить!
      - Мы должны выполнить приказ и во что бы то ни стало прорваться, наконец проговорил Спирин.
      Остальные согласились с ним.
      Надя тем временем открыла свою сумку и вынула из нее бинты и пинцет. Она осторожно очистила рану Фрица, приговаривая при этом:
      - Рана гораздо опаснее, чем вы думаете, Иван Иванович. Потерпите минутку, сейчас я ее забинтую. Дать вам обезболивающую таблетку?
      Рыбаков, посмотрев на медсестру, хмыкнул.
      - Я не ребенок, чтобы глотать твои таблетки, - обиженно отказался Шменкель.
      Надя с удивлением посмотрела на Ивана Ивановича своими большими темными глазами. А Шменкель только сейчас заметил ее полные припухшие губы. Черные волосы девушки вились локонами. Чем-то она напомнила Фрицу его Эрну.
      "Почему я не замечал этого раньше?" - подумал он и невольно вспомнил свой разговор с Рыбаковым на лесной поляне, когда они готовили место для приема материалов, которые им должны были сбросить с самолета.
      Шменкель покраснел, Надя опустила глаза.
      - Иван, а тебе, я вижу, везет, - не унимался Рыбаков. - Перед тобой даже женщины стоят на коленях.
      Девушка тотчас же встала с колен и присела на корточки. Румянец залил ее лицо и шею. В сторону Рыбакова она метнула сердитый взгляд, но Петр продолжал улыбаться.
      Надя помазала рану йодом.
      - Щиплет?
      - Конечно. Это же не деревяшка. - Фриц произнес это уже совсем другим тоном.
      Девушка хотела было подвесить руку на перевязь, но Фриц отказался, так как считал, что бой еще не окончен и ему понадобятся обе руки.
      За болотом вдруг раздался взрыв, за ним - другой. Послышались винтовочные выстрелы и очереди из автоматов, а через несколько минут заговорил "максим".
      - Это же наш Андрюшка! - радостно закричал Прохор. - Это его работа!
      Все вскочили на ноги и прислушались.
      - Да, это наши! Вперед! Теперь должны прорваться! - скомандовал Рыбаков.
      Они перешли по мостку, миновав убитых собак, и вышли на дорогу.
      Услышав за спиной легкие шаги, Шменкель оглянулся и увидел Надю.
      - Иди все время за мной и не отставай! - сказал он девушке.
      Она молча кивнула, Фриц улыбнулся. Так они прошли несколько сот метров. И вдруг опять увидели немцев, которые залегли на околице села и палили из танковой пушки по избам. Рассыпавшись цепью, фашисты окружали село.
      - Ложись! - крикнул Рыбаков.
      Надя бросилась в придорожный кювет, но тут же приподнялась, посмотрев в сторону противника. Шменкель прижал ее голову к земле.
      - Не высовывайся. Лучше подай мне ленту! Умеешь?
      - Видела, сумею!
      Фашисты не торопились. Деревню обстреливали только танки. Но партизаны не отвечали, видимо, берегли боеприпасы. Немецкая пехота все туже и туже затягивала кольцо окружения вокруг деревни. Сначала гитлеровцы ползли, а потом осмелели и пошли, втянув голову в плечи.
      - Огонь! - крикнул Рыбаков.
      Залп застал противника врасплох. Несколько фашистов упали, сраженные пулями, остальные залегли, некоторые трусливо поползли назад, в укрытие.
      Этим моментом воспользовались партизаны, засевшие в селе. Через огороды и сады они бросились в контратаку и отбили фашистов на исходные позиции.
      - Слева танки! - раздался громовой голос Рыбакова.
      Танк был всего один. Он шел на большой скорости, но не по шоссе, а по краю кювета, явно намереваясь раздавить гусеницами находившихся там смельчаков. Выручил парень из Курганово. Он метнул в танк связку ручных гранат и поджег его. Танк закрутился на месте, но его пулемет продолжал поливать все вокруг огнем. Парень, поджегший танк, не успел броситься в укрытие, и очередь скосила его. Он упал, широко раскинув руки.
      Шменкель находился метрах в тридцати от горящего танка.
      - Ленту! - крикнул он.
      Надя быстро подала ему ленту.
      В этот момент крышка люка откинулась, и из танка быстро вылезли два гитлеровца. Шменкель дал по ним очередь, но слишком высоко. Второй очередью Фриц скосил одного фашиста. В люке показалась голова третьего гитлеровца. И в тот же миг в танке стали рваться снаряды. Густой черный дым окутал стальную махину.
      Шум перестрелки постепенно стихал.
      - Слышишь? - крикнул подползший к Шменкелю Рыбаков. - Наши оставили село, они пытаются сбить противника!
      Стрельба в деревне стихла. Лишь два легких пулемета противника не переставали тараторить.
      - Надо отходить, а то опять отстанем от своих, - бросил Шменкелю Спирин. - Проклятое солнце, печет, как в Африке!
      Рыбаков пополз куда-то в сторону, но вскоре вернулся.
      - Прошило насквозь, - сказал он и удержал Надю, которая хотела было ползти к парню, что поджег танк. - Ему уже никто не поможет. Он убит. Забрать его с собой мы сейчас не можем, потом вернемся сюда...
      И, сглотнув слюну, добавил:
      - Я пойду первым, Прохор будет замыкающим.
      Они выбрались из придорожного кювета, переползли через дорогу и под прикрытием шлейфа черного дыма от все еще горевшего танка шли до околицы села. Раненая рука беспокоила Шменкеля, каждое движение причиняло острую боль. Он закусил губу, чтобы не стонать от боли, на лбу его выступили крупные капли пота. Наконец они добрались до первой улицы и остановились. Фриц прислонился к забору. Вид у него, видимо, был неважный, так как Надя, тронув его за рукав, спросила:
      - Иван Иванович! Что с вами?
      Но он только тряхнул головой:
      - Ничего. Нам нужно спешить!
      Партизаны тем временем оставили село, но противник все еще обстреливал его из орудий. Рыбаков вел партизан, используя каждое, даже небольшое, укрытие. Село словно вымерло. Едва начался бой, часть жителей ушла в лес, другие попрятались по подвалам и погребам. Горели дома, сараи, колхозный амбар. То, что фашисты не успели разграбить, они подожгли.