— Оставьте это, Эсса. — Кор остановился и, по-видимому, снова сел.

— Можно вам задать еще один вопрос? — спросила Эсса.

— Да, спрашивайте…

— Скажите, Кор, если бы вы знали обо всем, что я вам сейчас рассказала, дали бы вы приказ Лосту опуститься на Хрис?

Кор молчал.

— Вы не хотите отвечать?

Молчание.

— Да или нет?

— Если бы я знал, что вы здесь, — с расстановкой проговорил Кор, — то такой приказ был бы отдан.

— Только при этом условии?

— Да.

С грохотом отодвинулся стул. Я представил себе, как порывисто встала Эсса.

— Я могу быть свободной?

— Вы всегда были свободны в своих поступках.

— Прощайте.

Звонко застучали твердые шаги по гладкому полу кабины, потом хлопнула дверь и стало тихо.

Я сидел на койке, свесив ноги и опершись на руки. Глаза мои были устремлены к динамику. Он молчал. Но в голове пробудился целый рой мыслей, новых, неожиданных, которые раньше никогда не посещали меня.

* * *

Томительно потянулись дни ожидания. Корабль с Церекса, как это было ясно из полученного нами сообщения, должен вылететь приблизительно через месяц. К этому следовало добавить продолжительность пути, — одним словом, до его прилета оставалось еще очень много времени. Вынужденное безделье вначале угнетало меня. Слишком напряженными, насыщенными были дни, проведенные на Арбинаде, чтобы так просто и сразу можно было утратить потребность в непрерывной деятельности. В поисках занятий я дважды сходил к «Эльпрису» и перенес на орбитальный корабль часть экспонатов, которые мы не могли захватить сразу. Теперь пилот не был нужен экспедиции, и Кор относился к моим отлучкам совершенно равнодушно. Первый раз в этом переходе меня сопровождал Млан, во второй — Мэрс, инженер хрисской станции.

Мэрс сам вызвался идти со мной. После того как я ему передал письмо Юрда, между нами установилась некоторая близость. При встречах мы искренне улыбались друг другу и охотно обменивались несколькими фразами. О письме, впрочем, не было сказано ни слова. Мэрс молчал, а я ни о чем не спрашивал, угадывая внутренним чутьем, что спрашивать не имею права. Запомнив слово в слово разговор Кора с Эссой, я и так догадался, какого рода корреспонденция посылалась Юрдом.

Предложение Мэрса сопровождать меня я принял очень охотно. Пускаться одному в стокилометровый переход по Хрису было довольно тоскливо, да и несколько рискованно, но повторять поход в обществе Млана мне не хотелось — он утомил меня своей болтовней значительно сильнее, чем груз, который мы несли на плечах.

По дороге к планетарной ракете я узнал от Мэрса подробности хрисской катастрофы. Он описал все настолько образно и красочно, что я сам как бы стал свидетелем трагических событий. Он говорил, а я видел, как от внутренних толчков содрогалась поверхность Хриса и раскаленные потоки лавы неумолимо ползли на помещения станции, уничтожая единственное убежище человека в чужом ему мире, видел, как гибли люди, задыхаясь от недостатка кислорода, как они с надеждой вглядывались в черное небо, ожидая орбитального корабля, как их, обессиленных и полуживых, выхаживал Лост, и мне снова припомнился разговор Эссы с Кором. Разумеется, я ничего не сказал об этом своему попутчику и только спросил:

— Скажите, Мэрс, кем вы были там, на Церексе?

— Как кем?

— Ну что вы делали, кем работали?

— Ах в этом смысле… — Он замолчал и, только сделав несколько шагов, повернулся ко мне. Сквозь прозрачный щиток шлема я разглядел его несколько смущенное лицо.

— Видите ли, — ответил, наконец, Мэрс, — на Церексе я был ботаником.

— Ботаником? — удивился я. — Странно…

После посещения Арбинады мне страстно захотелось узнать как можно больше о своей родной планете, особенно о тех сторонах ее жизни, которые раньше ускользали от моего внимания. Мэрс, конечно, знал их достаточно хорошо, и я, не решаясь спрашивать прямо, задумал постепенно втянуть его в нужный разговор.

— Каким же образом вы тогда оказались здесь? Ведь на Хрисе, насколько мне известно, ничего не растет.

— Да, на Хрисе, к сожалению, ничего не растет, — задумчиво ответил Мэрс и с тоской посмотрел на опаленные солнцем камни. — А что касается моего пребывания здесь, то это, антор, один из таких поворотов судьбы, от которых никто не гарантирован.

Я усмехнулся.

— Вы, Мэрс, мало похожи на человека, которым судьба распоряжается, как ей хочется. Вы чем-то напоминаете мне Конда, он не любил полагаться на судьбу, предпочитал все устраивать сам.

— Кто это Конд? Ах да, вспомнил, второй пилот.

— Первый пилот, — поправил я и продолжал: — Мне думается, вы когда-то сами прямо или косвенно решили лететь на Хрис. Только зачем? Это мне действительно непонятно.

Мэрс звонко рассмеялся и тут же оборвал свой смех:

— Вы правы, когда-то я действительно сам решил лететь на Хрис, косвенно решил… Вы любопытно выразились, я как-то не задумывался о существовании косвенных решений… Осторожнее!.. Здесь трещина.

Я посмотрел себе под ноги и в нескольких шагах от нас среди темных пятен теней с трудом разглядел черную зазубренную линию, уползающую вдаль.

— Ерунда, перепрыгнем!

— Не советую, это молодая трещина. Поверьте моему опыту, я не первый раз иду по поверхности Хриса, лучше обойдем. Может быть, это и излишняя предосторожность, а может быть, и нет, смотрите…

Мэрс поднял большой камень и, раскрутившись волчком вокруг собственной оси, ловко метнул его вперед. Тяжелый обломок упал у самого края трещины и почти тотчас же грунт беззвучно зашевелился и на глазах выросла черная проплешина провала.

— Да, пожалуй, обойдем. Не думал, что здесь возможны такие сюрпризы. После Арбинады мне любые кручи кажутся накатанной дорогой.

В ответ на эту реплику Мэрс заметил, что за последние пять лет «накатанные дороги» Хриса стоили жизни трем его товарищам.

Человеческая мысль и свободная беседа сами по себе не держатся в определенном русле, и разговор наш грозил отклониться от темы, тем более, как мне казалось, Мэрс был не очень склонен его поддерживать. Поэтому я воспользовался случаем, чтобы вернуть его к прежнему направлению.

— Пять лет! Сколько же времени вы находитесь на Хрисе?

— Восьмой год, — ответил Мэрс.

— И когда должны вернуться на Церекс?

— Никогда.

— Вы должны до конца жизни оставаться здесь?!

— До конца жизни.

— М-да, — неопределенно протянул я. — А как же теперь? Станция разрушена.

— Не знаю, — сказал Мэрс и повторил задумчиво: — Теперь ничего не знаю.

Мы, наконец, достигли конца трещины и остановились в тени скалы. Проделано было уже больше половины пути до «Эльприса», Мэрс тяжело дышал.

— Давайте передохнем, — предложил я, оглядываясь по сторонам и выбирая местечко поуютней.

— Охотно, — отозвался Мэрс. — Вот здесь, между этих камней, кажется, можно сносно устроиться. Впрочем, тут везде одинаково. Жарко… Садитесь, Антор.

Я опустился рядом с ним и прислонился спиной к камню, так сидеть было удобней. В просветы между скал врывалось яркое солнце. Сверху на нас, не мигая, глядели далекие звезды. Пыль, камни, черное небо, унылые краски — и так всю жизнь. Я посмотрел на Мэрса, он возился с коробкой терморегулятора, освещая ее фонариком. Нужно иметь громадное мужество, чтобы навсегда покинуть Церекс и жить здесь.

— Мэрс, во имя чего вы это сделали?

— Что сделал?

— Прилетели сюда.

Он поднял голову, пристально посмотрел мне в лицо и сказал, снова наклоняясь к терморегулятору:

— Во имя людей, Антор. Вы, конечно, удивлены и не понимаете меня. В самом деле, что может сделать для людей ботаник, находясь на спутнике другой планеты, лишенной растительности, но… Конечно, ничего, или очень немногое, но все, что я мог сделать, я сделал там.

— На Церексе?

— Да.

— И поэтому вы здесь?

— Да.

— До конца дней своих?

— Вероятно, так.

— Но это похоже на заключение.

— Это и есть заключение.

— За что? Или это вопрос нескромный?

— Почему же. — Мэрс высоко поднял голову. — Я с гордостью отвечу на него: я хотел, чтобы люди жили лучше.

Я подумал о том, что на Церексе вряд ли найдутся люди, которые желали бы противного, и сказал об этом Мэрсу. Он рассмеялся, и смех его был звонок и заразителен.

— Что в этом смешного, Мэрс? Отвечайте! — вскричал я. В моей памяти промелькнули лица всех, кого я только знал. Никто из них сознательно не желал зла другим, даже Кор, даже Ромс. В худшем случае они думали лишь о себе или по-своему представляли благо для окружающих. — Говорите же! С какой стати вы взяли на себя роль единственного благодетеля? Или вы полагаете — высылка на Хрис объясняет мне все? Я знавал людей, которые умирали за других, а не только желали, чтобы те жили лучше!

Мэрс перестал смеяться и повернулся ко мне:

— Вот как! Вы знали таких людей? А вы думаете, я мало таких знаю? А кроме отдельных людей жизнь, как таковую, вы, Антор, знаете? А историю человечества вы тоже знаете?

— При чем тут история? Кроме того, я изучал в свое время историю…

— Изучал в свое время историю, — иронически повторил мои слова Мэрс. — Где вы ее изучали? В школе?

— Хотя бы и в школе.

— В школе, дорогой мой, уже давно не изучают подлинной истории, там вдалбливают в голову специально подобранные события, и далеко не самые важные.

— Я читал не только школьные учебники. Мне попадал в руки и Эринзор.

— Вы читали, Эринзора?

— Да, почти всего. Не мог только нигде найти его «Взгляды в прошлое».

— И не найдете! — воскликнул Мэрс. — Может быть, на всей планете…и уцелело с десяток экземпляров этого издания. Книга лет пятьдесят как уничтожена, и не только она, а вместе с ней и многие другие. Но даже если бы вам и довелось ее прочесть, то вы все равно бы не поняли многого. Эринзор так и не дошел в своей системе до того, что было понято людьми позднее…

Я взглянул на часы. В разговоре время летело быстро, нам пора было двигаться дальше. Мы вышли из-за нагромождения скал. От малейшей неровности грунта навстречу нам тянулись длинные тени. Солнце висело низко над горизонтом. Часов через сорок должна была наступить долгая хрисская ночь. Мэрс посмотрел на звезды и, определив направление, уверенно зашагал вперед. Шаги у него были твердые, четкие. Так здесь ходили все, кто долго прожил на Хрисе. Моя походка была неровная, подпрыгивающая. После Арбинады мне никак не удавалось приноровиться к слабому тяготению. Метров пятьсот мы шли, не произнося ни слова. Первым возобновил разговор я.

— Ну и что же было понято людьми позднее? Вы, конечно, это знаете, если связываете свое пребывание здесь с историей. Чего же так и не сумел понять Эринзор, а вместе с ним не понимаю я?

Мэрс умерил свой шаг так, чтобы поравняться со мной, словно, идя рядом, нам было удобнее разговаривать.

— То, дорогой Антор, — вы, между прочим, напрасно иронизируете, — то, что история — это не войны, не смена одного владыки другим, не даты постройки городов или каналов, а беспрерывная борьба людей за лучшую жизнь как с силами природы, так и с враждебными силами самого человеческого общества. А силы эти существуют, они опаснее слепой стихии, они принесли и продолжают приносить неизмеримо больший вред человечеству, чем все самые страшные естественные катастрофы, которые прокатились над Церексом за нашу историю. Это серьезный разговор, антор, и так просто в двух словах все не выскажешь.

— Тем лучше, если серьезный! — с жаром ответил я. — За последнее время я привык к серьезным вещам!

Мэрс на секунду остановился, чтобы посмотреть мне в глаза, и сказал:

— Хорошо, об этом мы еще поговорим позже, а сейчас, Антор, я хочу заметить, что вы тоже были правы, но только формально. На Церексе действительно не существует людей, которые намеренно желали бы зла другим, но есть могущественная группа таких, которые хотят благополучия только для самих себя. Вот в этом и заключается самое страшное зло человеческого общества с момента его возникновения! Запомните это, Антор.

Некоторое время мы молча шагали рядом, плечо к плечу. Я раздумывал над тем, что было сказано, в голове копошились сомнения.

— Мэрс! Но это же пустые мечты! Людей не переделаешь, тысячелетиями они оставались такими же. Чего стоят тогда ваши стремления? Во имя чего вы должны умирать среди этих камней?!

Мэрс усмехнулся.

— Да, людей сразу не переделаешь, но пока мы и не ставим перед собой такой цели, это придет постепенно. Сейчас нужно создать условия для последующей работы с людьми, а это значит, что мы должны лишить материальной основы господства тех, для кого власть и богатства — основа личного благополучия. Ясно, Антор? Для этого нужно превратить заводы, плантации, транспорт и все остальное в собственность всего человечества, тогда отпадет главная причина разделения людей и, со временем, можно будет очень многое сделать.

— Понимаю, — сказал я, — вы хотите захватить власть и произвести такую реформу.

— Нет, Антор, ни я, ни мои товарищи здесь, ни те, кто ведет борьбу на самом Церексе, не хотим взять власть. Мы боролись и боремся за то, чтобы власть взял сам народ.

— Вы верите в возможность этого?

— Верим. Тот, кто не верит, не победит… Стойте, вот и следы, видите, я вас вывел более коротким путем. Далеко еще отсюда?

Я огляделся по сторонам. Все хрисские горы похожи друг на друга, но я узнал ту, с обвалившимся кратером. До «Эльприса» от нее оставалось километров пять.

— Скоро придем, — сказал я и задал последний вопрос: — У вас есть семья, Мэрс?

Он сделал какое-то странное движение плечом и, повернувшись ко мне, ответил глухо:

— Была раньше.

Мы зашагали вперед. Мэрс больше не проронил ни слова.

* * *

Солнце на Хрисе лениво движется по небосклону. Так же медленно оно садится. Я часами сидел у иллюминатора, наблюдая закат. Диск светила уже провалился за линию горизонта, и в аспидно-черном небе полыхала только корона. Краски преобразились, появились новые тона, черные тени, как черные реки, заливали поверхность, становились все шире, все многоводней и отступали только у возвышенностей, ловящих своими вершинами последние лучи. Хрис исчезал. Он не засыпал, как засыпала Арбинада, и не умирал: умирать может только живой мир, он именно исчезал, холод и мрак словно растворяли безжизненный каменный шар.

За стеной моей кабины в подвесной койке метался и бредил Тори. Кор допускал к биофизику только Дасара, облаченного в биологический скафандр. По отсекам корабля распространился слабый запах халдаана, предупреждавший о нависшей опасности. Усилия Дасара были безрезультатными. Торн не поднимался с постели и почти не приходил в сознание.

Болезнь проявилась внезапно. Спустя десять дней после нашего прибытия с Арбинады биофизик начал жаловаться на боли в суставах. Обеспокоенный Дасар сразу же осмотрел его и нашел на теле зловещие коричневые пятна. Анализ крови показал наличие вирусов. Проведя исследование, биолог заявил, что вирусы не церексианского происхождения или, как он сказал более осторожно, «современной науке этот вид не известен». Торн был немедленно изолирован от остальных, на корабле проведена самая тщательная дезинфекция. Мы все ходили как тени, сторонясь друг друга. Случилось самое страшное — один из нас заболел болезнью «оттуда». О ней ничего не было известно, как она передается, как лечится, каков ее инкубационный период. Быть может, каждый из нас уже носил в себе этот недуг. Срочно были взяты анализы у всех членов экипажа, но они ничего не показали. Мы не верили результатам обследования и чудовищными порциями глотали эрсаос. А биофизику становилось все хуже и хуже.

Произошло еще одно событие. С Церекса Кор получил указание изолировать персонал хрисской станции от состава экспедиции. Видимо, там забеспокоились, как бы на нас не было оказано «дурное влияние». Приказ гласил: «Переправить всех спасенных на „Эльприс“, впредь до прибытия корабля с Церекса. Эвакуацию произвести немедленно». Ясно и категорично. Приказ был выполнен немедленно. Кор объявил, что в «целях предотвращения возможного распространения болезни он предлагает составу хрисской станции сегодня же покинуть корабль и перейти на „Эльприс“.

За стеной ракеты была ночь. Двенадцать человек ушли во мрак. Они исчезали сразу же, едва успев переступить порог люка. Несколько секунд еще виднелись бледные пятна их фонарей на выщербленной поверхности Хриса, а потом пропали и они. Осталось лишь звездное полушарие. Мы попрощались сухо. Может быть, помешал Кор, молча наблюдавший, как они облачались в скафандры, или призрак болезни, стоявший за нашими спинами, — не знаю. Только Мэрс похлопал меня по спине и понимающе кивнул головой. Так нам и не удалось с ним поговорить еще раз. Они ушли во мрак, нагруженные продовольствием, аккумуляторами и снаряжением, ушли и не откликались. Только через двадцать часов радио сообщило, что все благополучно достигли «Эльприса». Все, кроме Эссы. Она погибла в обвале.

Мы остались на корабле одни. Стало пусто в его помещениях. Получив известие с «Эльприса», Кор сутки не выходил из своей кабины и не откликался на наши вызовы. В эти сутки скончался Тори. Печальное известие принес Дасар. Осунувшийся, он пришел в салон и сказал:

— Его уже нет. Я ничего не мог сделать… — Потом он потоптался на месте и закончил: — Нужно сообщить мазору Кору.

Экран внутренней связи однотонно мелькал серыми полосами — Кор не отвечал. Мы уныло разбрелись по кабинам и занялись каждый своим делом. У меня за стеной теперь было тихо, слишком тихо. Я выключил освещение и лег на койку.

На другой день Кор приказал вынести биофизика из корабля. Его распоряжение выполнили я и Зирн. В кабину Торна мы вошли в скафандрах. Он лежал на койке, вытянувшись во весь рост. Лицо его было обезображено гримасой боли и тусклыми коричневыми пятнами, открытые глаза неподвижно устремлены в потолок. Зирн аккуратно завернул тело биофизика в мягкую ткань и взвалил на плечо. Я собрал в один тюк все вещи, к которым только мог прикасаться Торн, и мы двинулись к выходу.

На Хрисе царила ночь. Темнота мгяовенно проглотила нас. Мы двигались почти ощупью. Свет фонарей был слишком бледным, слишком пространства отвоевывал он у мрака. Шагая в темноту, словно в неизвестность, я подумал о тех, кто был вынужден покинуть корабль и идти пешком на «Эльприс», по воле людей, даже не представляющих себе трудностей такого перехода. Можно было лишь удивляться, что из двенадцати человек не дошла одна только Эсса. Ночной Хрис мог погубить всех.

Мы удалились от корабля не более чем на полкилометра и там оставили Торна. Зирн привалил к изголовью несколько камней, а я положил рядом тюк с его вещами. Вот и все. Мы постояли несколько минут, держа в свете фонарей безжизненное тело Торна, и поплелись обратно к кораблю, обозначенному в ночи цепочкой светящихся иллюминаторов.

Из семи человек, дерзнувших ступить на почву Арбинады, осталось только трое.

* * *

Солнцу совершенно безразлично — согревает оно своими лучами людей или нет, живы эти люди или мертвы, здоровы они или больны. Оно взошло в положенный час и возродило исчезнувший мир. Ослепительно засияли высокие вершины, темнота сдалась, отступила и широкими мазками теней разметалась по равнине. Но у нас было слишком много неприятностей, чтобы радоваться солнцу. Заболел Зирн, и тогда произошло то, о чем я писал в самом начале. Это события уже недавних дней, и я помню их отчетливо.

Кор поступил жестоко, но мы тогда были настолько смяты и напуганы, что не нашли в себе сил противодействовать его воле. Ведь умер Зирн, тот, кто даже не был на Арбинаде! Неизлечимая болезнь ходила за нами по пятам, хладнокровно выбирая следующую жертву. Дасар круглые сутки просиживал в лаборатории в поисках необходимого средства, но все его препараты оказывались бессильными против инопланетных вирусов. Принятые нами меры по дезинфекции, как выяснилось, были тоже недостаточными, хотя мы дошли до того, что наглухо запаяли кабину, в которой лежал биофизик. Не хочу перечислять все, что мы сделали тогда в защиту от болезни, чтобы это не выглядело оправданием перед самим собой. Я знаю, нам не было оправдания — мы просто струсили.

Лишь на следующий день после того, как умер Зирн и я начал вести эти записи, к нам вернулась некоторая доля самообладания. Кор созвал всех в салон, чтобы обсудить создавшееся положение. Мы выползли из своих кабин, в которых провели, запершись, целые сутки, и вновь собрались вместе, разместившись на почтительном расстоянии друг от друга. Напротив меня около иллюминатора, обращенного в сторону Арбинады, расположился биолог. Он сидел сгорбившись, словно на него навалилась вся тяжесть ответственности за наши жизни. Да так оно по существу и было, кроме него, нам не от кого было ждать помощи.

Кор вышел на середину и по очереди, как бы считая оставшихся в живых, посмотрел в лицо каждому. Усмехнулся и сказал:

— Я знаю, вы не очень довольны моим решением, но что бы сделали вы?

Молчание.

— Что бы сделал ты, Лост?

Лост ничего не ответил.

— А ты, Прис? А вы, мазор литам Дасар? Что могли бы вы сделать, чтобы облегчить его участь и уменьшить вероятность заболевания каждого из нас? Не знаете? Так имейте в виду, до тех пор, пока мы не найдем эффективных средств борьбы с заболеванием, каждый, кто заболеет, должен покинуть корабль. Если это случится со мной, я тоже уйду. Слышите! Найдите в себе мужество сделать это самостоятельно и избавьте меня от необходимости всякий раз брать это на свою совесть. Я тоже человек, в конце концов! Я сообщил вам свое решение, — последнюю фразу Кор произнес уже спокойнее, — теперь жду ваших предложений. Если они окажутся разумными, готов принять их. Что вы скажете?

Он обвел нас глазами. Мы молчали. Но это молчание было зловещим.

— Других предложений нет? Тогда мое решение вступает в силу!

Кор круто повернулся и направился к двери.

— Стойте! — неожиданно сказал Дасар.

Все, как по команде, устремили взгляды на биолога.

— Что вы хотите сказать, Дасар? Вы не согласны?

— У меня есть другое предложение.

— Слушаю вас.

— Помните, еще там, на Арбинаде, мы были почти в таком же ужасном положении и нашли выход в анабиозе. Попробуем еще раз это средство.

— Анабиоз же не излечивает! — воскликнул Прис.

— Знаю, но, возможно, затормозит развитие болезни, если мы уже больны. Нам важно выиграть время. Мне нужно время для того, чтобы справиться с вирусом!

— Значит, сами вы не собираетесь погружаться в анабиоз. Я правильно понял? — спросил Кор.

— Да, я буду работать.

— А сколько у нас камер?

— Хватит почти на всех, — ответил Лост, — лишь один из нас и дальше должен будет подвергаться риску заболеть.

— Я же сказал, что я буду работать! — крикнул Дасар. — Так что вопрос решен, во всяком случае с этой стороны.

Лост отрицательно покачал головой:

— Нет, литам, кроме вас, камеры недостает еще одному человеку.

В салоне сразу наступила тишина. Мы тревожно переглянулись. Биолог заронил надежду. В анабиозе можно пробыть долго, очень долго. За это время прилетит корабль с Церекса, за это время отыщется спасительное средство, если даже мы уже больны, и вдруг каждый почувствовал себя один на один с опасностью, еще более страшной именно потому, что ее придется встречать почти в одиночку.

— Значит, у вас будет помощник, мазор литам Дасар, это увеличивает шансы остальных, — мрачно пошутил Прис. — Кого же вы назначаете на эту должность, мазор Кор?

Это была ирония, но Кор все принял серьезно. Он обернулся к биологу:

— Кто вам больше подходит, Дасар?

Последнюю фразу Кор произнес почти обыденным тоном, и я понял, что предстоящее решение для него не связывается ни с какими сомнениями. Если бы такой вопрос был обращен к нему, он спокойно ответил бы, что ему, скажем, больше подходит антор, или Прис, например, нимало не задумываясь, что не ему в данном случае принадлежит последнее слово.

— Я думаю, — сказал Дасар, глядя в лицо Кору, — что здесь нужен доброволец.

— Вот как! Впрочем, дело ваше. Кто желает в таком случае остаться работать с мазором Дасаром?

Кор переводил взгляд с одного на другого, и тот, на кого падал его взор, медленно опускал голову.

— Я вижу, добровольцев немного, — он усмехнулся. — Я остаюсь на корабле, устраивает вас это, Дасар?

— Нет, — коротко ответил тот.

Я понял биолога. С Кором можно еще жить, но остаться с ним умирать — это выше человеческих сил.

— Почему же?

— Мы с вами не сработаемся, мазор Кор.

— Благодарю за откровенность. — Кор вызывающе поднял голову и посмотрел на нас.

Меня что-то подтолкнуло. Может быть, я прочитал скрытое желание в глазах Дасара, а может быть, здоровое тело не верило болезни и смерти, и быстрее, чем я осознал, что делаю, подчиняясь лишь внутреннему порыву, я выступил вперед и сказал:

— Я остаюсь с вами, литам Дасар.

И как ни странно, именно от этого решения мне стало легче, и страх исчез, я снова почувствовал себя полноценным человеком, и за одно это ощущение уже стоило умереть. Биолог одобряюще посмотрел на меня и, поднявшись со своего места, встал со мною рядом.

— Что ж, — хладнокровно резюмировал Кор, — в таком случае нас остается трое, не будем терять времени. Мазор Лост, подготовьте камеры, я полагаю, в ваших интересах, чтобы они были в полном порядке.

Я с сожалением смотрел на Кора, на его спокойное, почти бесстрастное лицо. Я любовался его энергичными движениями, и мне было жаль его, жаль сильного, волевого человека, оказавшегося в плену своей неукротимой гордости, которая заставляла его идти на большой риск, хотя в этом не было никакой необходимости.

— А вы зачем остаетесь? — спросил я. — Разумнее было бы…

Кор высокомерно смерил меня с ног до головы именно тем взглядом, за который я его ненавидел.

— Запомните, пилот, — сказал он, обрывая меня на полуслове, — на свете существует много вещей, которые находятся вне вашей компетенции. Лучше помогите Лосту. Мне следовало бы вас тоже направить в камеру, но из уважения к мазору Дасару я оставляю вас, будьте же ему благодарны.

Биолог при этих словах сморщился, словно проглотил что-то невероятно кислое и, резко повернувшись к Кору, произнес:

— Видите ли, мазор, я полагаю, что мужеству, которое проявляет Антор, мы должны быть в большей мере благодарны, чем он кому-нибудь из нас. Он, может быть, добровольно идет на смерть… Пойдемте, Антор, поможем Лосту, я хочу все проверить сам, меня до сих пор мучает случай с Ланком.

…Нас осталось на корабле трое. Кор на другой день связался с «Эльприсом» — там по-прежнему все были здоровы.

Три человека затерялись в громадных помещениях орбитального корабля. Биолог трудился, почти не отдыхая. Моя помощь была более чем скромной, я выполнял чисто техническую работу, правда, и она требовала немало времени. Шли дни, Кор показывался редко. О результатах нашей деятельности он справлялся, пользуясь внутренней связью. Биолог обычно отвечал односложно и просил по радио на Церексе навести ту или иную справку. Там тоже в одной из лабораторий занимались этим вопросом, но им недоставало главного — культуры вируса. Кроме того, Дасар с грустью сообщил мне, что руководит этой работой, по его мнению, «порядочный чурбан».

— В общем, Антор, пока нам следует рассчитывать только на свои силы…

Мы почти ни о чем постороннем не говорили. Иногда, после нескольких проведенных в напряженной работе дней, биолог объявлял:

— Вы сегодня свободны, Антор, мне нужно подумать, что делать дальше.

В такие дни я натягивал скафандр и выходил на поверхность Хриса. Часами бродил я по обнаженному и угрюмому плато, петляя между гор и предаваясь своим мыслям, или, лежа в тени какого-нибудь камня, рассматривал застывший рисунок звезд. Вечерами я обычно писал, и такое общение с самим собой и недавним прошлым стало для меня столь же необходимым, как воздух, которым я дышу.

Мы трое — биолог, Кор и я — все еще оставались здоровыми, и мало-помалу острота ощущения опасности утратилась, чувство ответственности притупилось, и наша работа с Дасаром мне начинала даже казаться ненужной или, во всяком случае, не столь уж спешной. Три дня назад я высказал свое мнение на этот счет биологу. Он поднял на меня свои бесцветные глаза и, отрицательно покачав головой, ответил:

— Нет, пилот, они еще здесь, и они угрожают нам… Но если даже допустить, что в безопасности мы с вами, то последнее вряд ли можно сказать о тех, кто неподвижно лежит в камерах… В общем, продолжим. Какой, говорите, получился индекс реакции?

— Девятый.

— Девятый?.. Хм… Странно… Повторите опыт еще раз, пожалуйста.

Я принялся снова готовить реактивы. Наша работа потекла своим чередом.

* * *

Это произошло вчера. Я, как обычно, наскоро проглотив кусок осты (мы последнее время не утруждаем себя приготовлением блюд), пришел в кабину биолога, которую он превратил в лабораторию. Дасар сидел за столом, уткнувшись в колонки цифр — результаты наших последних опытов. На мое вежливое приветствие он ничего не ответил, а только неопределенно указал рукой в угол, где стоял стул. За последнее время я привык к странностям Дасара, поэтому, не обращая внимания на его каменную неподвижность, принялся чистить пробирки, которые еще с прошлого раза оставались немытыми. Через полчаса все лабораторное оборудование сияло первозданной чистотой, а биолог по-прежнему не шевелился.

— Что мне еще делать, литам Дасар? — спросил я.

Биолог ответил не сразу, в нем словно сработало реле времени, наконец он сказал:

— Ничего, сегодня мне нужно подумать, Антор, последние наши опыты… м-да… или я ничего не понимаю… или мы очень близки к решению. Мне надо разобраться.

— Так я вам сегодня не нужен? — Моя рука легла на замок двери.

— Нет. То есть стойте… анализы, вы разве забыли?

Биолог каждое утро проводил обследования, проверяя состояние нашего здоровья. Последнее время я к ним относился уже равнодушно — анализы неизменно давали отрицательный результат.