— Да я еще не освоилась, — сказала я, чувствуя себя гениальной. — Слава богу, что мне удалось разгадать твою шифровку и выяснить место нашей утренней встречи. Есть что-то еще, что мне следовало понять?

— Но ты же сама сказала, разве не чувствуешь? Ирония судьбы. Хитрая маленькая лисичка Пандора действительно испортила виноградники, по крайней мере на последние двадцать пять лет, так удачно разделив эти документы. Я начал понимать, что именно она сделала, уже после того, как послал тебе эту посылку. — Потом его улыбка вдруг растаяла, и он внимательно взглянул на меня в слабых отблесках костра своими серебристыми глазами. — Ариэль, — мягко сказал он, — я думаю, мы оба понимаем, что должны сделать.

У меня екнуло сердце, но я знала, что он прав. Если эти таинственные документы такие опасные и древние, что все хотят завладеть ими, то мы не будем в безопасности, пока не разберемся во всем до конца.

— А если твоя посылка так и не объявится, — сказала я, — то тебе, боюсь, придется восстановить все по спрятанным оригиналам, а рунический манускрипт Зои…

— Он может подождать: уж тут-то мы точно знаем, что оригиналы существуют, — сказал Сэм, — Но, Ариэль, если кто-то так отчаянно пытается завладеть этими манускриптами, то наши жизни по-прежнему в большой опасности, и нам в первую очередь надо узнать, что содержится во всех четырех частях, а главное — зачем Пандора их собирала. Мне нужно повидаться с одним человеком, который сможет ответить на этот вопрос: с ее кузеном Дакианом Бассаридесом.

— С чего ты взял, что Дакиан Бассаридес еще жив? — поинтересовалась я. — Прикинь, когда вы были в Вене. Если у них с Пандорой была небольшая разница в возрасте, то сейчас ему около ста лет. И как ты рассчитываешь отыскать его? С тех пор как ты видел его, прошло четверть века. Надо думать, этот след уже слегка остыл.

— Напротив, — сказал Сэм. — Дакиан Бассаридес жив и здоров в свои девяносто пять лет, и его еще вспоминают в определенных кругах. Полвека назад он был известным скрипачом, игравшим в необузданной манере Паганини. Его знали под именем князь Лис. Если ты не слышала его, то только потому, что по каким-то причинам он отказывался выпускать свои альбомы, хотя и выступал с концертами. До сегодняшнего утра я не знал, что он, ко всему прочему, учил Лафа музыке. А с установлением его нынешнего местонахождения, думаю, тебе может помочь твой новый приятель Хаузер. По моим понятиям, последние полвека, включая военные годы, основным местом жительства Дакиана Бассаридеса была Франция, и с Зоей, которой сейчас за восемьдесят, их связывает нежная дружба. Уж если кто и сумеет добиться встречи с ним, то это она.

Я знала, что Сэму слишком опасно лететь в Париж на поиски Дакиана Бассаридеса: ему пришлось бы разбираться с иммиграционными и таможенными службами двух стран, используя фальшивые удостоверения личности. Но я быстро нашла решение этой проблемы.

Разве не сам Вольфганг Хаузер говорил мне, что хочет помочь «защитить» мое наследство и надеется, что я соглашусь встретиться в Париже с тетушкой Зоей, чтобы побольше узнать о нем? Учитывая, что Под посылает нас в Россию в правительственную командировку, мы вполне можем слегка задержаться в пути и заглянуть на пару дней в Париж, чтобы навестить Зою. Моего братца явно не слишком вдохновила идея моего стремительного залета в Париж с Вольфгангом, но, в конце концов, ведь именно Сэму пришла в голову идея о том, чтобы расспросить лично Дакиана Бассаридеса. А я просто предложила самый легкий путь ее осуществления.

Мы согласились на том, что в ближайшие недели, пока я не вернусь из франко-русского турне, Сэм тайком потрясет семейное древо на предмет выяснения того, не упадет ли оттуда пара гнилых яблочек. И еще навестит своего дедушку Серого Медведя в Лапуайской резервации индейского племени «Проколотые носы». Хотя мы с ним не виделись уже много лет, но подумали, что он сможет пролить какой-то свет на тайны отца Сэма,

Эрнеста, жившего в Лапуаи еще до того, как родился Сэм. Тогда у нас появятся более четкие представления по крайней мере об одном члене расколотой семьи, унаследовавшем раритеты Пандоры.

Но я уже поняла, что моя семейка представляет собой нечто большее, чем сборище эксцентричных и знаменитых особ, озабоченных наследственной враждой. В самых ее истоках, видимо, крылась какая-то тайна. А для исследования семейных истоков нам нужны были свежие данные, почерпнутые из независимых внешних источников. Именно тогда я подумала о мормонах, о Церкви Иисуса Христа Святых последнего дня.

Мало кто из посторонних или «немормонов» знал, что приверженцы религиозного течения мормонов создали в окрестностях Солк-Лейк-Сити обширный генеалогический архив, в котором содержатся сведения о семейных связях, восходящих ко временам Каина и Сифа. Оливер рассказывал мне, что все эти данные введены в компьютер, все мировые родословные вплетены в микропроцессорную технологию и скрыты в подземной пещере где-то в горах Юты — как рунические гобелены, сотканные мифологическими норнами в Нюрнберге.

Мы определились с нашими целями и задачами, но по-прежнему оставалось проблемой, как мы будем связываться с Сэмом, покинув эту хижину и разойдясь в разные стороны, ведь каждый из нас не мог точно сказать, где окажется завтра. У Сэма возникла одна идея: ежедневно, где бы он ни был, он будет находить какое-нибудь компьютерное бюро и посылать оттуда по факсу информацию на мой рабочий компьютер под вымышленным именем, но с настоящим номером, на который я смогу послать сведения ему. Я тоже буду заходить в компьютерные конторы и посылать ему новые сведения с ключом для их расшифровки и номером для связи. Этого нам хватит на первое время, поскольку интернет-кафе есть сейчас во всех городах мира, за исключением, возможно, Советской России, куда мне тоже предстоит залететь.

Сэм потушил костерок, и мы вышли из хижины. Хотя мы провели в нашем укрытии чуть больше часа, белоснежные верхние луга уже были залиты ослепительным солнечным светом. Не успела я нацепить солнцезащитные очки, как Сэм обнял меня одной рукой и поцеловал в волосы. Потом он отстранился.

— Только не забывай, Умница, что я люблю тебя, — серьезно сказал он. — Больше не соревнуйся в скорости ни с какими лавинами. Мне хочется, чтобы ты вернулась целой и невредимой. И я все-таки совсем не уверен, стоит ли тебе озадачиваться в Париже поисками.

— Я тоже люблю тебя, — с улыбкой оборвала я Сэма, нацепила очки и взяла его за руку. — А пока, мой кровный брат, пусть Дух Великого Медведя идет по следам твоих мокасин. И прежде чем мы расстанемся, ты должен поклясться мне своим тотемом, что тоже не будешь рисковать.

Сэм улыбнулся мне в ответ и торжественно поднял руку ладонью ко мне.

— Честное индейское, — сказал он.

Спускаясь с верхнего луга, я увидела на голубоватом снежном склоне нижнего луга спортивную фигуру в блестящем темном лыжном костюме и защитных очках, с волосами, взлохмаченными утренним ветерком. Мне не нужно было видеть его лица. Больше никто на свете не мог передвигаться по снегу с такой грациозной легкостью и стремительностью. Разумеется, это был Вольфганг Хаузер. Он шел в мою сторону, следуя моим же путем, поскольку никто больше не успел наследить там после вчерашнего снегопада.

Святое дерьмо! Слава богу, что мы с Сэмом сразу решили пойти разными путями. Но при той скорости, с которой двигался Вольфганг, он очень скоро должен был оказаться в том месте, где сегодня утром я встретилась с Сэмом. Как же, черт возьми, объяснить ему, с чего вдруг мне взбрело в голову кататься на лыжах в этих дебрях в такую несусветную рань? И естественно, пришлось отбросить пока вопрос о том, что сам Вольфганг делает здесь, когда ему положено быть в Неваде, в шестистах милях отсюда.

В панике я съехала с горки и устремилась в лесную глушь. Мне даже не пришло в голову, что надо бы вернуться по оставленным мною утром следам. Учитывая, в какой темноте мы с Сэмом встретились, я вообще сомневалась, что найду место нашей встречи. Моим единственным стремлением было как можно скорее найти Вольфганга, ведь если он сам найдет то место, то мне будет чертовски сложно придумать правдоподобное объяснение. Я с такой скоростью бежала по затененному лесу, что едва не пролетела мимо Вольфганга.

— Ариэль! — донеслось до меня откуда-то из глубин космоса, и я со свистом затормозила, едва не влетев в дерево.

Развернувшись, я осторожно двинулась навстречу Вольфгангу. Лавируя между деревьями, он отклонял в стороны еловые лапы, отягощенные выпавшим за ночь снегом. Тронутые им ветви с тихим шлепком сбрасывали снежные ноши. Когда мы встретились в рассеянном пятнистом свете, он посмотрел на меня вопросительным, но строгим взглядом, и я решила, что надо первой бросаться в атаку.

— Вот так сюрприз, доктор Хаузер! — сказала я, пытаясь изобразить улыбку, хотя еще не была уверена, нашел ли он наши следы. — Мы сталкиваемся друг с другом в самых удивительных местах, нет так ли? Мне почему-то думалось, что сейчас ты где-то в Неваде.

— Но я же говорил тебе, что, возможно, заеду сюда, если успею, — слегка раздраженно произнес он. — Ради этого мне пришлось ехать целую ночь.

— Именно поэтому, я подозреваю, ты и решил размяться после ночного бдения, прогулявшись на лыжах в дремучем лесу? — сухо заметила я.

— Ариэль, пожалуйста, не играй со мной в эти игры. Я приехал в «Приют» еще до рассвета и сразу же направился в твой номер. Обнаружив, что тебя там нет, я жутко встревожился, не представляя, что могло случиться. Но до того как поднимать общую тревогу, я зашел на парковку и выяснил, что твоей машины тоже нет. А единственный колесный след на свежевыпавшем снегу вел в этом направлении, поэтому я поехал по нему, нашел твою машину возле леса и по твоей лыжне дошел сюда. Теперь твоя очередь объяснить мне, с чего вдруг тебе вздумалось ни свет ни заря кататься в одиночестве вдали от отеля.

Ага! Если он думает, что я каталась в одиночестве, значит, не нашел место нашей встречи. Это избавляло меня от следующего шага, к которому я уже приготовилась, — от вранья без зазрения совести. Однако следовало как-то объяснить, почему меня занесло в этот лес.

— Я надеялась, что легкая пробежка по лесу поможет выветрить коньячок, который мы с твоей сестрой распивали в моем номере этой ночью, — поведала я ему.

Мне даже лгать не пришлось.

— С Беттиной? — изумленно произнес он, и я поняла, что нажала на правильные клавиши. — Беттина тоже остановилась в «Приюте»?

— Мы тут оттянулись по полной, — сказала я и, заметив недоумевающее выражение на лице Вольфганга, перевела: — Мы напились вдвоем, и я выкачала из нее сведения о тебе. Теперь мне понятно, почему ты подчеркнул, что просто знаком с моим дядей Лафкадио, а не дружишь с ним. Но в нашем пространном разговоре о моей семье ты мог бы хоть упомянуть, что последние десять лет твоя сестра живет у моего дядюшки.

— Извини. — Вольфганг встряхнул головой, словно только что проснулся (это вполне могло быть, если он действительно целую ночь колесил по дорогам), и взглянул на меня заспанными синими глазами. — Я уже давно не видел Беттину. Наверное, она объяснила тебе причину этого?

— Да, но я предпочла бы получить объяснение от тебя. Я имею в виду, почему ты и Бэмб… твоя сестра перестали общаться друг с другом из-за такого обожающего драматические сцены комедианта, как дядя Лаф?

— По правде говоря, мы с сестрой видимся время от времени, — сказал Вольфганг, уклоняясь от прямого ответа на мой вопрос. — Но меня удивило, что Лафкадио привез ее сюда из Вены. Вероятно, он даже не подозревал, что я тоже могу оказаться здесь.

— Теперь уж он точно узнает, — сказала я ему. — Давайте сегодня позавтракаем все вместе и посмотрим, какой он устроит салют.

Вольфганг воткнул лыжные палки в снег и положил руки мне на плечи.

— Ты очень храбрая, если планируешь такую трапезу. Я еще не успел сказать, как скучал по тебе и какое поистине ужасное место ваша Невада!

— А мне казалось, что немцы обожают всяческие неоновые рекламы, — сказала я.

— Немцы? — удивился Вольфганг, убирая руки с моих плеч. — Кто тебе сказал… Ах, Беттина. Очевидно, ты и правда ее подпоила.

Я улыбнулась в ответ и, пожав плечами, призналась:

— Мой излюбленный способ дознания, я впитала его с молоком матери. Кстати, раз уж благодаря тесному общению моего дядюшки и твоей сестры мы стали почти родственниками, то, наверное, я вправе слегка отойти от официальных отношений и поинтересоваться, к примеру, что скрывается под буквой «К» в твоем имени?

Вольфганг продолжал улыбаться, но удивленно приподнял брови.

— Обычно она указывает на мое второе имя: Каспар. А почему ты спросила?

— Каспар — дружелюбное привидение? — усмехнувшись, сказала я.

— Нет, скорее Каспар из компании Балтазара и Мельхиора — помнишь трех волхвов, принесших дары младенцу Иисусу? — Помолчав, Вольфганг добавил: — Кто надоумил тебя задать мне такой вопрос?

Вот черт! Возможно, я и способна потрясающе развязывать языки легко пьянеющим особам, но сама являюсь совершеннейшим профаном, когда требуется исподволь подвести человека к неожиданному вопросу. Я попыталась отбить удар в его же ворота.

— Наверное, ты пока не знаешь, что у меня фотографическая память, — сказала я, слегка уклоняясь от вопроса. — Я видела твое имя в журнале на проходной в нашем центре, со всеми твоими регалиями: герр профессор, доктор и так далее. Заметила даже, что прибыл ты из австрийского Кремса. А что, собственно, это за город такой? — беспечно щебетала я, надеясь, что мне удалось избавиться от проницательного и весьма недоверчивого взгляда Вольфганга.

— В сущности, именно туда мы с тобой и направимся во вторник, — сказал Вольфганг. — Ты сможешь составить о нем личное впечатление.

Я не стала особо настаивать на своем, чувствуя, что голова моя начала побаливать от остаточных последствий ночного возлияния.

— Ты говоришь о ближайшем вторнике? — уточнила я, слегка занервничав. Ну почему все так резко меняется? Ведь я только что нашла Сэма — и опять теряю его до тех пор, пока он сам не свяжется со мной. — Ты имеешь в виду, что послезавтра мы улетаем в Австрию?

Вольфганг кивнул и сообщил мне с явной озабоченностью:

— Вчера в Неваду мне позвонил Пастор Дарт. Он пытался найти нас обоих и с облегчением узнал, что мне известно, где ты находишься. Наш самолет в Вену вылетает поздно вечером в понедельник, то есть завтра. Чтобы успеть на этот рейс, нам придется вылететь утром из Айдахо. Потому-то я и ехал целую ночь из Невады, решив прихватить тебя по пути, чтобы ты успела заехать домой и собраться. Я подумал, что поскольку Максфилд тоже будет здесь, то он сможет позже доставить обратно твою машину, а ты поедешь на моей. До отъезда нам еще необходимо обсудить в частном порядке много вопросов. Мы, конечно, можем здесь позавтракать, но должны…

— Тпру! — воскликнула я, поднимая лыжную перчатку. — Могу я поинтересоваться, с какой стати мы с тобой должны обязательно лететь в Вену вместе? Разве мы «сливки общества», отправляющиеся на модный курорт? Я предпочла бы добраться туда самостоятельно.

— О, разве я еще не сказал? — с какой-то смущенной улыбкой заметил он. — Наши визы в Советский Союз уже утверждены посольством. И Вена — наша первая остановка по пути в Ленинград.

Вольфганг вручил мне маленький англо-русский разговорник для туристов, и я читала его, пока он вез меня в Айдахо из Солнечной долины. Мне сразу захотелось подыскать русские слова, отражающие мое нынешнее настроение и внутреннее состояние. Безвыходность ситуации напоминала нечто среднее между «запором» и «поносом», а внутренние ощущения, на мой взгляд, ближе всего соответствовали расстройству «кишечника». И хотя я узнала, что сам Вольфганг бегло говорит по-русски, мне было неловко спрашивать у него, есть ли у русских выражение, аналогичное моему излюбленному «святому дерьму».

Сказать, что наш ланч прошел в довольно напряженной обстановке, было бы слишком мягко. После нашего внезапного появления там Лаф едва не просверлил меня свирепым взглядом, пока Бэмби обнималась с братом. Потом на протяжении всей трапезы на меня свирепо поглядывал Оливер, на которого обрушился ворох сведений: а) Бэмби приходится сестрой Вольфгангу; б) Вольфганг увозит меня после завтрака домой, а Оливеру придется позже доставить туда же мою машину и кота; с) мы с Вольфгангом завтра утром отправляемся вместе в некое идиллическое путешествие в СССР.

Правда, Лаф слегка воспрянул духом, когда я сообщила ему, что наша первая остановка на самом деле будет в Вене, куда он сам планировал вернуться из Сан-Франциско вечером в понедельник, и что я смогу повидаться с ним там, если нам понадобится о чем-то еще договорить. Перед выходом из ресторана я отвела Лафа в сторонку и сказала:

— Лаф, я понимаю, как ты относишься к брату Бэмби. Но поскольку мы с ним будем вместе в Вене в командировке, то я прошу тебя сделать исключение и пригласить нас обоих к тебе в дом. А если ты считаешь, что мне необходимо знать еще что-то важное о нашем семействе, то лучше скажи это прямо сейчас.

— Гаврош, — со вздохом произнес Лаф, — тебе достались глаза твоей матери Джерси, она всегда так гордилась их ледяной синевой. Но твои больше похожи на глаза Пандоры — дикие глаза леопарда, — потому что сделаны из чистейшего зеленоватого льда. Я не виню Вольфганга: мне вообще непонятно, как мужчины могут устоять перед такими очами. Вот я, к примеру, не смог. Но ты, Гаврош, должна всячески остерегаться мужчин, пока точно не разберешься, в какую ситуацию они тебя втягивают.

Больше Лаф ничего не добавил, но я поняла, что он был искренен со мной. Он беспокоился именно обо мне, а не о каких то враждебных отношениях с родственниками Бэмби или в нашем семействе.

Я поцеловала Лафа, обнялась с Бэмби, передала Ясона Оливеру и обменялась рукопожатием с молчаливым и никогда не улыбавшимся Вольгой Драгоновым. Во время нашего обратного стопятидесятимильного путешествия по берегам Снейка к моему основному месту жительства я размышляла о том, в какую же ситуацию я действительно влипла. И раздумывала, как мне связаться с Сэмом и дать ему знать о моем скором отъезде.

По дороге домой Вольфганг сообщил мне массу подробностей о предстоящей деловой поездке. В последний момент он организовал для нас по пути в Россию короткую остановку в Вене, истинные причины которой, однако, отличались от предоставленных им Поду объяснений.

Будучи сотрудником находящегося в Вене МАГАТЭ, Вольфганг тем не менее работал в Кремсе — придунайском средневековом городке в начале Вахау, самой знаменитой виноградной долины во всей Австрии. Вольфганг сказал Поду, что до отъезда в Россию нам надо заехать туда, чтобы я могла ознакомиться с многочисленными документами, содержащими основные принципы подхода к нашей особой миссии в СССР. И видимо, Пода устроил такой план действий.

О Кремсе я прежде ничего не слышала, однако упомянутая Вольфгангом долина Вахау вызвала массу детских воспоминаний. Сразу за ней начиналась другая часть долины Дуная — Nibelungengau[39], где некогда жили волшебные обитатели Австрии. В тех краях разворачивается действие созданной Рихардом Вагнером оперной тетралогии «Кольцо нибелунга», записи которой с участием моей бабушки Пандоры сейчас разошлись по всему миру. Мне также вспомнилось, как мы с Джерси карабкались по крутым лесистым склонам, чтобы взглянуть сверху на серо-голубой Дунай и руины Дюрнштейна, замка, в котором держали в плену возвращавшегося на родину из крестового похода короля Ричарда Львиное Сердце, — он провел там больше года, пока не заплатил крупный выкуп.

Но личный интерес Вольфганга сосредоточился на другой известной в Вахау достопримечательности — знаменитом монастыре Мелька. Некогда здесь был замок-крепость династии Бабенбергов, предшественников Габсбургов, а ныне — бенедиктинское аббатство, славившееся своей библиотекой, насчитывающей почти сто тысяч томов, многие из которых представляли собой древнейшие манускрипты. По словам Вольфганга (чья история перекликалась с тем, что Лаф поведал мне в горячем бассейне), именно с Мелька Адольф Гитлер начал поиски тайных рунических текстов вроде тех, что содержались в манускрипте тети Зои. Очевидно, сама Зоя попросила его привезти меня в Мельк для проведения уже наших собственных изысканий.

В пять часов вечера Вольфганг простился со мной у дверей моих полуподвальных апартаментов. Мы договорились с ним встретиться в аэропорту в девять тридцать утра, чтобы успеть на десятичасовой рейс в Солт-Лейк-Сити. Таким образом, на сборы в командировку мне оставался всего один вечер. Я сосредоточенно собрала все, что мне могло понадобиться в двухнедельной поездке, большей частью по Советскому Союзу, где я никогда не бывала прежде в такое время года. Но у меня оставалось ощущение, что я забыла нечто важное. В туристской брошюрке, выданной мне Вольфгангом, рекомендовалось взять бутылки с водой и побольше туалетной бумаги, так что это я упаковала в первую очередь. Слабо представляя себе раннюю весну в Ленинграде, я тем не менее вспомнила, что апрель в Вене совсем не тот, что в Париже, и для пронизывающего венского холода стоит захватить с собой побольше теплых вещей.

Одновременно я мучительно пыталась придумать, как связаться с Сэмом. Мне пришло в голову, что, возможно, к завтрашнему утру Сэм уже пришлет весточку на мой рабочий компьютер, чтобы заранее опробовать наш новый способ связи. Я могу забрать его сообщение по пути в аэропорт, и даже если не успею ответить на него сразу, то хотя бы узнаю, на какой адрес посылать ему ответ из Солт-Лейка или из аэропорта Кеннеди, когда мы доберемся до Нью-Йорка. Мне подумалось, что это неплохая идея, поскольку мой визит на работу можно объяснить необходимостью получить последние напутствия от моего шефа Пастора Дарта.

Подтащив уложенные сумки к входной двери, я услышала шум в верхней квартире Оливера. Он грохотал там своими лыжами, и я поднялась к нему прямо в халате и отороченных мехом мокасинах, чтобы посмотреть, не требуется ли ему помощь.

— Ты, небось, так с утра ничего и не ела, — первым делом заметил Оливер.

И был совершенно прав: о еде я и думать забыла.

— Я собирался приготовить на ужин для себя и для маленького аргонавта паштет из копченой форели на ржаных тостах с укропом, чтобы хоть как-то заглушить тоску-печаль, вызванную твоим скорым отъездом. Подозреваю, что с завтрашнего дня нам придется питаться исключительно по-холостяцки. Но может, ты не откажешься отужинать с нами напоследок?

— С удовольствием, — ответила я, преодолевая желание рухнуть и уснуть, поскольку вдруг осознала, что, возможно, завтра утром не успею даже перекусить, а во время дневного перелета мне вряд ли перепадет что-нибудь сытнее арахиса. — Хочешь, я сварганю нам горячий пунш на запивку? — предложила я.

Мне хотелось загладить вину перед Оливером за такое окончание нашего уикенда, хотя вскоре я узнала, что это было вовсе не обязательно.

— Bien sur[40], — усмехнувшись, сказал Оливер, устанавливая лыжи на стеллаж в прихожей и вешая палки на крючки. — Тебе, моя дорогая соседушка, прощается часть моего гнева, потому что ты познакомила меня с такой изысканной и щедро одаренной Бэмбитой. По-моему, я влюбился… пусть даже она совершенно не похожа на тех ковбойских девиц, к которым я всегда испытывал слабость.

— Но ведь они с дядей Лафкадио выглядят как сладкая парочка, — заметила я. — Да и живут оба в Вене. Не далековато бегать целоваться?

— Все в порядке, — сказал Оливер. — Лыжная жизнь твоего дяди уже закончилась, даже если скрипичная еще продолжается. Я готов вечно, как раб, шастать за такой женщиной по склонам, хотя бы просто ради лицезрения того, как она wedeln[41] хвостиком, понимаешь? И раз уж ты так подружилась с ее братом, то, возможно, она вскоре опять заедет навестить нас.

Спустившись к себе, я подогрела красного бургундского вина и сдобрила его специями для Gliihwein из моих нескончаемых запасов, решив быстренько сочинить легкую версию ароматного горячего напитка. Но пока я следила за нагревом, мне пришла в голову одна вещь, о которой я едва не забыла.

По большой и холодной гостиной я прошла к книжным полкам и пролистала потрепанный тяжелый том Британской Энциклопедии на букву X, найдя в результате нужные мне сведения. Я с удивлением обнаружила там реального человека по имени Каспар Хаузер. Его история показалась мне более чем странной:

Далее в статье говорилось, что этот Каспар Хаузер привлек внимание международного научного общества, когда выяснилось, что его вырастили в клетке и что невозможно найти ни его родственников, ни опекавшего его рабочего. В то время в Германии возник огромный научный интерес к таким своеобразным «детям природы», воспитанным дикими животными, а также к таким понятиям, как «сомнамбулизм, животный магнетизм и тому подобные сверхъестественные и таинственные явления». Хаузера приютили в доме местного учителя, однако:

Британский ученый лорд Стэнхоуп приехал взглянуть на этого парня и, заинтересовавшись его случаем, перевез в дом верховного судьи Ансбаха для более тщательного изучения. Об этом найденыше уже почти забыли, когда вдруг 14 декабря 1833 года на Каспара Хаузера напал какой-то неизвестный и нанес ему глубокую рану в левую половину груди. Через три-четыре дня раненый умер.

За последующие сто пятьдесят лет о Каспаре Хаузере понаписали, видимо, множество книг с дикими предположениями, начиная с того, что лорд Стэнхоуп сам погубил Каспара Хаузера, и кончая тем, что найденыш являлся законным наследником трона Германии и пропажа этого ребенка привела к смене политического строя. Энциклопедия давала понять, что вся эта история смахивает на «жульничество», называя ее историческую подоплеку «совершенно запутанным клубком озадачивающих явлений».

Но меня лично озадачило то, почему Вольфганг К. Хаузер, родившийся в Нюрнберге, как и его однофамилец, дал мне такое уклончивое объяснение, сказав, что его второе имя связано с библейским волхвом, и даже не упомянув об исторической личности, достаточно хорошо известной, чтобы заслужить целую статью в Британской Энциклопедии. И уж если говорить о возможности еще более тесной связи с этим выращенным как животное найденышем, то нужно вспомнить, что само имя Вольфганг означает «тот, кто бегает с волками».

Бросив взгляд в сторону двери, я заметила, что Ясон старательно обнюхивает собранные мною дорожные сумки. Он мог понять по их виду, что я собралась уехать дольше, чем на выходные, и я испугалась, что он опять пометит их своей «благоуханной» струйкой, как уже поступал в прошлом, подозревая, что его не возьмут с собой.

— О нет, дружок, не надо, — сказала я и подхватила его на руки.

Потом сняла с плиты закипающий Gliihwein и побежала наверх, в теплую кухню Оливера.

— Слушай, Оливер, ты не подержишь у себя моего сожителя, пока я не уехала? — спросила я. — По-моему, он имеет зуб против моего отъезда, а ты ведь понимаешь, чем это мне грозит.

— Он вообще может пожить у меня, — сказал Оливер, щедро намазав кусочек тоста рыбной замазкой и скормив его Ясону. — Тогда мы сэкономим, отключив отопление цокольного этажа. А как ты распорядилась своей почтой? — спросил он. — Ты успеешь завтра сама отменить доставку? Или предпочтешь, чтобы я… В чем дело?

Вот черт, ну конечно! Так и знала, что что-нибудь да забуду! Я откусила предложенный мне тост с замазкой и начала старательно жевать его, стараясь выиграть время. Раздумывая, как выкрутиться из этой бедственной ситуации, я разлила горячее вино по кружкам и, обжигаясь, начала сосредоточенно глотать его.

— Все в порядке, — наконец сказала я Оливеру. — Просто я вдруг вспомнила, что забыла кое-что упаковать. Но я успею сделать это утром и, кроме того, заскочу по пути на почту, чтобы отменить доставку.

Хвала небесам, это было вполне реально: почтовое отделение открывалось в девять утра, а в аэропорт мне надо было приехать к девяти тридцати. Но ведь все могло сложиться иначе, и тогда у меня возникли бы серьезные проблемы со скоплением корреспонденции за те две недели, что я болталась бы по Советской России. О чем только, ради всего святого, я думала?

Когда мы закончили ужинать, я ушла к себе вниз, выразительно ругая себя за то, что я, Умница, захватила с собой будильник и пижаму, зато опять едва не забыла о той единственной вещи, из-за которой нас с Сэмом могут убить. Что толку обладать фотографической памятью на мелочи, подумала я, если важные вещи в итоге вылетают из головы?

На следующее утро, оставив сумки и документы в машине, я заявилась в контору в половине девятого. На сей раз я припарковалась в дальнем конце здания и, как положено, прошла через пропускные ловушки для служащих центра. Мне не хотелось вновь подставлять себя под удар и остаться без теплой куртки на пути в Советскую Россию. Но когда я провала через первые автоматические двери и предъявила пропуск, экран монитора не выдал мне обычного приглашения охраны пройти в следующие двери. Мне вовсе не хотелось торчать в холодине между дверей. Развернувшись, я уставилась в глазок камеры и взвыла:

— Есть там кто-нибудь?

Чертовой охране полагалось дежурить круглосуточно. Из аппарата внутренней связи донесся какой-то шорох, а потом голос Беллы.