Пятницкий ответил:
      - Задача ясна.
      Продвижение к баррикаде нашего передового взвода поддержал огонь артиллерийских батарей. Стрельбу открыли не только артиллеристы, минометчики - заговорили пулеметы, автоматы, карабины.
      Фашисты ответили тем же. На гранитной набережной тонко вызванивали пули. В воздухе с шипеньем пролетали снаряды. Многие из них рвались в наших боевых порядках, осыпая людей осколками. Мы несли потери.
      Сплошная стена огня преградила дорогу взводу Пятницкого. Солдаты залегли у баррикады при входе на мост. Затаив дыхание, мы наблюдали за их действиями. Остановившись перед баррикадой, взвод оказался в опасном положении. Требовалось принять решительные меры. Я доложил обстановку командиру полка. И ввел в бой взвод младшего лейтенанта Николая Лебедева.
      Полковник Зинченко сообщил мне, что немедленно поддержит батальон усиленным огнем артиллерии.
      Артиллеристы подавили большую часть огневых средств врага в парке Тиргартен, значительно разрушили укрепленные здания немцев на набережных Кронпринценуфер и Шлиффенуфер. Противник меньше стал обстреливать наши позиции. Настал решающий момент для форсирования Шпрее.
      Взводы младшего сержанта Пятницкого и Николая Лебедева бросились вперед. Следуя за разрывами наших артиллерийских снарядов, солдаты в полный рост устремились к мосту.
      Для поддержки, для развития успеха устремились вперед бойцы роты старшего лейтенанта Панкратова. Тем временем Пятницкий перебрался на другой берег реки. За ним Лебедев. Преодолев последнюю баррикаду, бойцы ворвались в угловое здание и завязали рукопашный бой в коридорах и многочисленных комнатах.
      На тот берег перешла вторая стрелковая рота лейтенанта Михаила Федоровича Гранкина. За ней - пулеметчики, минометчики и остальные подразделения моего батальона.
      В штурме этого моста также участвовали подразделения 1-го батальона 380-го стрелкового полка 171-й стрелковой дивизии старшего лейтенанта Константина Яковлевича Самсонова. И мост был взят.
      Путь через реку открыт!
      Шпрее с ее гранитными берегами осталась позади.
      Всю ночь на 29 апреля шла ожесточенная борьба за расширение плацдарма. Немецкая артиллерия беспрерывно обстреливала мост Мольтке-младший, восстановленный нашими саперами. По нему шли танки, артиллерия, подбрасывались боеприпасы. Вражеские снаряды, ударяясь о чугунные балки, то и дело разрывались над водой.
      Роты старшего лейтенанта Панкратова и лейтенанта Гранкина ворвались в здание швейцарского посольства, из окон и бойниц которого фашисты вели пулеметный и автоматный огонь. Здание настолько пострадало, что, казалось, вот-вот развалится.
      Расчищая путь гранатами, пехотинцы завязали рукопашный бой в мрачных коридорах и комнатах посольства. Ориентироваться в темных лабиринтах незнакомого дома было трудно. За каждым углом, за каждым поворотом наступающих подстерегали немецкие автоматчики. Но к утру батальон полностью овладел всем помещением швейцарского посольства.
      * * *
      Плащ-палатка у меня была не по росту. Длинная и широкая, она болталась и мешала при перебежках. Надо было сменить ее на более удобную, но я вовремя не сделал этого и был наказан. А впрочем, может быть, именно она, излишне просторная плащ-палатка, спасла мне жизнь...
      На рассвете штаб батальона перемещался на новый КП. Нам нужно было пересечь открытую площадку. Петя Пятницкий, который снова стал моим ординарцем, перебежал удачно. Из-за груды битого кирпича он махнул мне рукой: давайте! Я метнулся к нему и неожиданно упал. Мне показалось, что сзади кто-то дернул меня за полы. Я сильно ударился грудью об асфальт и не мог вздохнуть. С трудом приподнялся и, напрягая силы, рванул плащ-палатку. Она сползла с моих плеч.
      Только теперь обнаружил я, что зацепился плащ-палаткой за прут, торчащий в кирпичной стенке, через которую я перепрыгивал. Не могу припомнить, как я очутился за грудой кирпича рядом с Петей. Почему-то показалось, что я, беспомощный и слабый, затерялся в грохоте и пожаре этого огромного чужого города, может быть, я на какое-то мгновение потерял сознание. Широко открыв рот, дышу глубоко и часто.
      Петя положил мне на лоб свою руку.
      - Что с вами, товарищ комбат? Ранены?
      Я посмотрел на него, и глаза его показались мне белыми. Подумал еще: "Интересно, у Пети белые глаза, а я и не знал, что у него они такие, не замечал раньше".
      Петя шарил рукой по моему телу.
      - Нет, Петя, не ранен я.
      Глаза ординарца стали яркими-яркими. Чудо! В первый раз вижу, как у человека меняются глаза. От неожиданности даже приподнялся, сел рядом с ним, обнял его за плечи.
      - А здорово получилось, товарищ комбат. Вы везучий, - оживленно заговорил он. - Как только вы успели упасть? Смотрю, перед вами так и задымилось поперек дороги - пулеметная очередь. Аж искры посыпались. Вы залегли, а он, гад, так и шпарит из пулемета. А когда сделали бросок ко мне, фриц опять чесанул. И прямо по плащ-палатке...
      Тут же он заговорил о плащ-палатке.
      - Зачем вы бросили накидку? Я ее у командира хозвзвода силой взял. "Не дам, - говорит, - ты за неделю пятую палатку берешь для комбата". Но я все-таки взял, - с гордостью закончил Петя.
      Я улыбнулся, но не сознался, что упал не по своей воле. Мою улыбку Петя не понял. Он принял ее за одобрение своего рассказа.
      За развалинами кто-то громко спрашивал:
      - Где капитан? Облазил все развалины...
      Из-за обрушившейся стены показался связной Панкратова. Был он оборванным и угрюмым.
      - Панкратов умирает, - сказал связной. - Просил разыскать вас... Попрощаться хочет.
      Панкратов лежал в полуподвале. Было там сыро, дышалось тяжело, во многих местах зияли проломы.
      - Нашли место раненому командиру роты! - набросился я на связного. Несите наверх.
      Панкратова вынесли во двор. Он был без сознания. Тут же его отправили в тыл.
      НП батальона обосновался за грудой кирпича.
      Роты готовились к новой атаке. Перед нами стоял "дом Гиммлера".
      Ко мне подбежал старший лейтенант Самсонов, бывший командир нашей пулеметной роты, а теперь заместитель комбата-два. Он сообщил, что по приказу полковника Зинченко займет оборону в доме швейцарского посольства и будет огнем с места поддерживать наш батальон при наступлении на "дом Гиммлера".
      В 7 часов утра дивизионная артиллерийская группа произвела огневой налет по канцелярии Гиммлера, Кроль-опере и по другим зданиям. Наиболее эффективным был огонь реактивных установок.
      Когда лучи восходящего солнца осветили центральные кварталы, мы прямо перед собой на противоположной стороне улицы разглядели большое шестиэтажное здание - министерство внутренних дел.
      Здесь был центр коричневой паутины немецкого фашизма. Отсюда, из этого черного дома, в свое время шли во многие страны Европы секретные пакеты, шифровки и приказания гестаповцам расстреливать, вешать, сжигать и убивать миллионы людей.
      Дом оборонялся батальоном эсэсовцев. С чердаков, из окон и подвалов били крупнокалиберные пулеметы. Фашисты стреляли из фаустпатронов, усиливая пожары вдоль набережной Шпрее.
      Нам стало ясно, что "дом Гиммлера" взять будет нелегко. Но взять его требовалось любой ценой, так как он прикрывал выход на Королевскую площадь, на которой стоял рейхстаг.
      К нам пришел командир полка. Как всегда, в первую очередь полковник Зинченко спросил о главном - о боеспособности батальона.
      - Убитых и раненых много?
      - Человек сорок, товарищ полковник, - доложил я. - Ранены два командира роты - капитан Гусельников и старший лейтенант Панкратов. Тяжелораненые эвакуированы, а легкораненые отказались идти в тыл, остались в строю. Вместо Гусельникова назначил лейтенанта Всеволода Никитовича Ищука, который под Кунерсдорфом заменил капитана Куксина и временно командовал ротой. Способный, смелый. Думаю, справится. За Панкратова младший лейтенант Николай Алексеевич Антонов.
      Полковник согласился с назначением Ищука и Антонова на должности командиров рот.
      Он выслушал мой доклад, достал из кармана кисет/ набил трубку.
      - Крепись, Степан, теперь уже недолго...
      Первым штурм "дома Гиммлера" начал батальон капитана Давыдова. Фашисты открыли по нему сильный ружейно-пулеметный огонь. Из окон и пробоин шестиэтажного дома хлестали свинцовые очереди. Интенсивная стрельба велась и с нашей стороны. Все вокруг заволоклось дымом и серо-бурой пылью.
      Солдаты группами пересекали улицу и укрывались за углом здания. Впереди всех вел в атаку свой взвод лейтенант Кошкарбаев, молодой и горячий башкир со смуглым обветренным лицом и черными как смоль волосами. Бойцы Кошкарбаева ворвались в коридор.
      К 13 часам 29 апреля стрелковые роты капитана Давыдова захватили несколько комнат первого этажа. В то же время наш батальон овладел угловой частью здания со стороны Шлиффенуфер.
      Рота лейтенанта Гранкина пробралась на второй этаж, где завязался тяжелый рукопашный бой. Гранкина ранило в левую руку, но он продолжал командовать. Лейтенанта вторично ранило, на этот раз в голову, и он упал.
      Командование ротой взял на себя командир отделения старший сержант Гуков. Но вскоре он был убит. Рота понесла большие потери, и мне пришлось ее, как говорится, на ходу расформировать. За счет ее пополнил роты Антонова и Ищука.
      Вечером, чтобы развить успех, к нам направили батальон майора Логвиненко. Он стал наступать на юго-западную часть дома.
      Жестокий, изнурительный бой за здание министерства внутренних дел продолжался с нарастающей силой. Мы несли большие потери, но неуклонно продвигались вперед, захватывая комнаты, коридоры, лестничные клетки. В здании возникли пожары - горели мебель, шкафы с бумагами, ковры. Распространялся едкий дым, от которого слезились глаза.
      Лишь глубокой ночью шум и грохот на первых этажах начал утихать и удаляться на верхние этажи. Напряжение боя постепенно ослабевало, сопротивление противника было сломлено. Наши подразделения овладели "домом Гиммлера".
      Перед утром батальон сосредоточился в трех больших комнатах, похожих на казематы.
      Штурм рейхстага
      Через полуподвальное окно смотрю вдаль. Ночное небо заволокло дымом, ниже все затянуло заревом пожара. А по самой земле стелется мрак. Впереди никаких строений.
      По рации слышу голос Зинченко: "Где находишься? Где находишься? Прием. Прием".
      Я докладываю не совсем уверенно:
      - Я нахожусь в торце дома.
      Сам же думаю: "А может быть, это не торец дома, может быть, здание еще уходит куда-нибудь вглубь?" Полковник приказывает:
      - Наступай на рейхстаг. Выходи быстрее к рейхстагу!
      Я кладу трубку. В ушах все еще звучит голос Зинченко: "Наступай на рейхстаг. Выходи быстрее к рейхстагу!"
      А где он, рейхстаг-то? Черт его знает. Впереди темно и пустынно...
      Поднимаю батальон. Иду в темень, под зарево. Справа, совсем близко, застрочил пулемет. Куда он стреляет - не пойму.
      В цепи кто-то застонал. Батальон залег.
      Я вернулся в здание, на свой НП. Не прошло и пяти минут, как из полка поступил новый запрос:
      - Вышел, что ли, к рейхстагу? Когда выйдешь? Ведь рейхстаг, Неустроев, от тебя близко, совсем рядом...
      С Гусевым склоняемся над картой, рассуждаем. "Дом Гиммлера"... Мы находимся вот на этом углу. Наступать надлежит строго на юго-восток, вроде все верно, но почему огонь справа?
      Наконец мы сориентировались. Вызываю по рации командира полка.
      - Дайте огонь правее...
      Заговорили наши минометы, за ними пушки. Вспышки разрывов осветили местность, но на небольшом расстоянии. После разрывов видимость стала еще хуже. Вокруг черно, как в пропасти.
      С тревогой я думал о том, что между ротами нет никакой локтевой связи. Во мраке легко сбиться с нужного направления. К тому же люди сильно устали. Наступать в такой обстановке было очень рискованно.
      Я сказал начальнику штаба:
      - Навести телефонную связь с ротами. Разбудишь меня через час.
      Тут же повалился на пол: не спал уже трое суток.
      Разбудил меня Гусев, как договорились, ровно через час. Я сидел на полу, смотрел на начальника штаба, он что-то говорил, но смысла слов я не понимал - все еще был во власти сна.
      - Как связь с ротами? Большие ли потери? - Это были первые мои вопросы.
      - Потери небольшие. Телефонную связь с ротами устанавливать нет смысла - роты находятся от нас метрах в пятидесяти. Да смотрите сами, они рядом, за окном.
      В окна подвала пробивался свет. Утро. Утро 30 апреля 1945 года...
      Перед глазами было изрытое, перепаханное снарядами огромное поле. Кое-где стояли изуродованные деревья. Чтобы лучше разобраться в обстановке, мне пришлось подняться на второй этаж.
      Глубина площади, если можно было так назвать это поле, составляла метров триста. Площадь на две части рассекал канал, залитый водой. За каналом немецкая оборона - траншеи, дзоты, зенитные орудия, поставленные на прямую наводку. Около орудий копошатся люди. В конце площади трехэтажное серое здание с куполом и башнями. На первый взгляд ничем не примечательное, оно не заинтересовало меня. За ним, метрах в двухстах, виднелся огромный многоэтажный дом. Он горел, из него валил густой черный дым.
      Наверное, это и есть рейхстаг! Но как до него дойти? Впереди ров, траншеи, орудия и серое здание...
      Я спустился в подвал и по рации доложил обстановку командиру полка.
      Он выслушал спокойно и коротко приказал:
      - Наступать в направлении большого дома!
      Я поставил перед ротами задачу: наступать левее серого здания, обойти его, выйти к горящему дому и окопаться.
      Батальон приготовился к атаке. Орудия капитана Винокурова, старшего лейтенанта Челемета Тхагапсо и орудийного расчета дивизиона майора Тесленко были поставлены в проломах "дома Гиммлера" на прямую наводку. Батареи лейтенанта Сорокина и капитана Вольфсона заняли огневые позиции в боевых порядках стрелковых рот. Около орудий я встретил старшего лейтенанта Юрия Федоровича Степанова, с которым прошел путь от Старой Руссы. Он был ранен. Пришлось немедленно отправить его в медсанбат.
      Наконец наша артиллерия открыла огонь. Площадь, за каналом и серое здание затянуло дымом и пылью.
      Взвилась серия красных ракет - сигнал атаки. Роты с криком "ура" бросились вперед. Но не успели пробежать и десяти метров, как противник обрушил на нас сотни тяжелых мин и снарядов. Наше "ура" потонуло в грохоте. Атака захлебнулась.
      Вскоре ко мне на НП пришел полковник Зинченко. Я доложил ему, что к рейхстагу никак не могу пробиться - мешает серое здание, из которого ведется стрельба, и очень сильный огонь справа.
      Федор Матвеевич подошел к окну. Окно от пола было не так высоко, но Зинченко поднялся на цыпочки. Ему под ноги кто-то подставил ящик. Он долго держал в руках карту. Смотрел в окно и опять на карту. Глаза Зинченко вдруг осветились улыбкой. Он был взволнован.
      - Неустроев, иди сюда... Смотри!
      Я стал на ящик рядом с командиром полка, но не понимал, чему радовался Зинченко.
      - Да смотри же, Степан, внимательно! Перед нами рейхстаг!
      - Где? - невольно переспросил я.
      - Да вот же, перед тобой. Серое здание, которое тебе мешает, и есть рейхстаг.
      - Серое здание - рейхстаг? - неуверенно протянул я.
      - Именно, товарищ комбат, серое здание и есть рейхстаг, - закончил Федор Матвеевич и соскочил с ящика на пол.
      Мы с Гусевым смущенно переглянулись. Полковник Зинченко ушел на КП полка докладывать обстановку командиру дивизии генералу Шатилову. На прощание сказал:
      - Готовить батальон к штурму рейхстага!
      После его ухода я снова прильнул к окну. Серое здание поглотило все мое внимание. Это уже не просто здание, а что-то очень значительное, конечная цель наших боев и походов, наших страданий и мук.
      По внешнему виду рейхстаг неказист. Три этажа, четыре башни, в центре купол, а на куполе шпиль. Окна и двери замурованы красным кирпичом, это видно очень отчетливо. На месте окон и дверей оставлены амбразуры. Я приложил к глазам бинокль - в амбразурах стволы пулеметов. Насчитал их до двадцати. "Вот тебе и рейхстаг", - рассуждал я про себя, - настоящая крепость".
      Противник из рейхстага и справа, из Кроль-оперы, хлестал свинцом. Вскоре фашисты открыли огонь из артиллерии и тяжелых минометов, но их снаряды с воем пролетали над нами и рвались где-то позади, в районе моста Мольтке, через который командование срочно перебрасывало к нам танки, артиллерию и гвардейские минометы "катюши".
      В воздухе показались наши самолеты. Они шли широким фронтом. У Бранденбургских ворот в парке Тиргартен содрогнулась земля-Огонь противника по мосту Мольтке прекратился. Через несколько минут у "дома Гиммлера" появились десятки наших Т-34, за ними тягачи тянули тяжелые орудия. Вслед шли "катюши". И всю эту массу боевой техники устанавливали на узком участке фронта. Было тесно, и прямо-таки не хватало места. Сержант Виктор Куприянов из батареи Винокурова умудрился втащить свое орудие на второй этаж.
      Его идею подхватили многие. Даже две "катюши" втянули по широким лестницам "дома Гиммлера" на второй этаж. Дверные проемы оказались узкими, их быстро расширили - разобрали внутренние стены и грозное оружие нацелили на рейхстаг.
      Из штаба полка пришел старший сержант Съянов. Два дня назад его ранило, но ранение оказалось легким, и он находился в санбате дивизии. Приходу Съянова я был рад. Мало кто уцелел из ветеранов батальона. А тут старый знакомый!
      - Здравствуй, здравствуй, Илья Яковлевич! Рассказывай, какими судьбами вернулся в батальон?
      Он мне рассказал, что сегодня утром все тыловые подразделения дивизии облетел слух, что батальон Неустроева уже чуть ли не взял рейхстаг. Вот Съянов и заторопился. Врачи не отпускали. И тогда он просто сбежал.
      Позвонил помощник начальника штаба полка майор Андрей Логвинов и сообщил, что нужно немедленно направить в штаб кого-нибудь из офицеров, чтобы получить пополнение.
      Капитан Ярунов и замполит лейтенант Берест находились в ротах и лежали в цепи стрелков на Королевской площади. Отозвать их было невозможно. Немцы держали площадь под многоярусным пулеметным огнем. На НП со мной находился старший лейтенант Гусев. Но он был нужен мне.
      Я решил направить Съянова. Он хотя и старший сержант, но мог в боевой обстановке заменить офицера.
      Через час Съянов привел около ста человек.
      В это время в батальоне насчитывалось триста пятьдесят человек. Пополнение казалось солидным, тем более что наполовину состояло из фронтовиков, вернувшихся после ранения из госпиталя. Остальные были в основном юноши лет восемнадцати.
      Со Съяновым в батальон пришли капитан Матвеев - агитатор политотдела дивизии и капитан Прелов - агитатор полка.
      Из пополнения сформировали первую роту, ее командиром я назначил Съянова. Взводы и отделения возглавили бывалые солдаты. Подбирались они просто по внешнему виду. Смотришь - пожилой, фронтовик, неплохая выправка, говоришь: "Будешь командовать первым взводом. А ты - вторым, а ты третьим".
      Матвеев и Прелов пришли кстати. В новой роте они разъяснили бойцам задачу, рассказали о боевом пути батальона. Молодежь слушала с раскрытыми ртами: уж очень увлекательно и толково говорила агитаторы.
      Рейхстаг в то время приковал всеобщее внимание. Кроме знамени политотдела армии мы имели еще и красные флажки, которые по инициативе парторгов и комсоргов рот сделали сами солдаты. Флажков было много - на каждое отделение по одному, а то и по два. Все стремились быстрее ворваться в рейхстаг.
      - Пустите меня вперед, я же перед строем давал слово, что доберусь до гитлерова логова первым, - просил пулеметчик рядовой Якимович, который с небольшой группой солдат находился в моем резерве.
      В просьбе бывалого воина не было ничего показного.
      На этом же настаивали сержант Ищанов, солдат Прыгунов, Бык, Шускин, Богданов, Солодовников.
      Высокий боевой порыв людей внушал уверенность, что атака завершится успешно. Воины жили одной мыслью - взять рейхстаг.
      Со мной находилась группа коммунистов со знаменем из штаба корпуса во главе с капитаном Маковым. С ним были старшие сержанты Лисименко, Минин, Загитов. Этой группе поставил задачу лично командир корпуса генерал Переверткин: водрузить флаг корпуса над рейхстагом. Такая же группа, возглавляемая майором Бондарем, ушла в боевые порядки соседней 171-й стрелковой дивизии.
      Все подвалы угловой части "дома Гиммлера" заняли незнакомые мне офицеры-артиллеристы, танкисты. Они устанавливали стереотрубы, налаживали связь по телефону и рациям. Подвалы походили на муравейник. Кого только там не было! И корреспонденты, и кинооператоры, какие-то представители из Москвы.
      Мой штаб и командный пункт с телефонным аппаратом и рацией прижали в угол. До мельчайшей подробности отрабатывали с танкистами 23-й танковой бригады и артиллеристами все вопросы взаимодействия. Это главный организационный вопрос, от которого зависит исход боя. Особенно умело и героически действовали танкисты из батальона майора И. Л. Ярцева. Они огнем прямой наводки танков Т-34 уничтожили двенадцать танков и самоходок противника, преградивших путь к рейхстагу нашему батальону. В рядах этого славного танкового батальона сражался мой школьный товарищ и друг детства Николай Степанович Мосин, награжденный за штурм рейхстага орденом Красного Знамени. После войны Н. С. Мосин вернулся в наш родной город Березовский, где я с ним встретился в 1946 году. Наступил вечер. Зинченко по телефону приказал:
      - Через пятнадцать минут атака. Жду доклад из рейхстага.
      - Задачи ротам поставил? - спросил у меня агитатор политотдела дивизии Матвеев.
      - Поставил.
      Гусев добавил:
      - Кстати, задача взять рейхстаг была поставлена еще в 1941 году, в начале войны!
      Матвеев ответил без улыбки:
      - Здорово сказано.
      Еще до звонка командира полка я подозвал капитана Ярунова и старшего сержанта Съянова.
      - Хорошо видите вон то серое здание?
      Они ответили утвердительно.
      - По сигналу поведете роту в атаку. Вторая и третья роты действуют слева, вместе с ними ворветесь в рейхстаг!
      Они слушали молча и внимательно.
      - Понятно, товарищ комбат.
      - В добрый путь. Надеюсь встретить вас в рейхстаге.
      Здесь же, рядом, стоял капитан Прелов. По-дружески тронув за плечо старшего сержанта Съянова, он сказал:
      - Тебе, Съянов, выпала большая честь.
      - Постараюсь оправдать доверие. Ведь я коммунист. Несколько минут не отходил от окна Съянов. Он намечал и запоминал ориентиры: слева трансформаторная будка, справа - маленький домик, в центре - афишная тумба...
      Я еще и еще раз проанализировал боеспособность батальона: ротами и взводами командовали боевые командиры, имевшие опыт ведения боя в крупном городе. Второй ротой командовал младший лейтенант Николай Алексеевич Антонов, до этого он был командиром взвода у капитана Гусельникова, у которого было чему поучиться. В его способностях я не сомневался. Третьей ротой командовал лейтенант Всеволод Никитович Ищук, который под Кунерсдорфом заменил убитого капитана Куксина. Правда, первая рота была только что сформирована и вызывала у меня сомнение, но я решил в помощь Съянову направить своего заместителя по строевой части капитана Василия Ивановича Ярунова. Пулеметную роту возглавлял старший лейтенант Михаил Дмитриевич Жарков - отважный и безупречный командир, одним взводом его роты командовал шутник и весельчак лейтенант Герасимов. Минометной ротой командовал старший лейтенант Арсений Иванович Щербаков, я его знал еще по тому первому батальону - под Шнайдемюлем, когда батальоном командовал капитан Кастыркин, а я был командиром третьего батальона. Щербаков всегда находился на наблюдательном пункте той стрелковой роты, которой было особенно трудно. Взводом ПТР (противотанковых ружей) командовал бесстрашный лейтенант Никита Никифорович Козлов, любимец всего батальона. Лейтенант Борис Иванович Осипов умело развернул свой санитарный взвод, и я верил, что он отдаст раненым все силы и умение. Парторг батальона лейтенант Н. Н. Петров и комсорг батальона лейтенант Журавлев хорошо проявили себя еще в Миньск-Мазовецкой операции. Словом, командиры всех степеней в батальоне были надежные. Роты удалось довести до полного штатного состава. Полковник Зинченко к 18.00 пополнил батальон за счет тыловых подразделений полка. Вопросы взаимодействия с танкистами и артиллеристами отработали. В успехе штурма лично я, как командир батальона, не сомневался.
      * * *
      - Огонь! Огонь! Огонь! Огонь по рейхстагу! - слышу со всех сторон команды артиллерийских офицеров.
      Один майор кричал в трубку "огонь" так, что на шее у него вздувались крупные синие жилы. Голос сильный, властный. Майор как бы выносил приговор фашистскому логову.
      Вскоре команды потонули в грохоте. Было видно только, как командиры открывали и закрывали рты.
      Налет получился короткий, но ошеломляющий. И вот рота Съянова рванулась к рейхстагу. Она перескочила через канал, но там ей пришлось сразу залечь.
      Перед атакой, как я уже упоминал, по инициативе коммунистов и комсомольцев в батальоне приготовили красные флаги разной величины и формы. Каждое отделение имело их по одному, а то и по два.
      И теперь десятки красных флажков развернулись по всей цепи атакующего батальона. Каждому воину хотелось, чтобы именно его солдатский флажок первым оказался в фашистском рейхстаге. Это был массовый героизм, и не имелось такой силы, которая смогла бы остановить советских воинов на пути к победе.
      Петя Пятницкий на бегу развернул алое полотнище, и оно неудержимо понеслось к рейхстагу. Вокруг Пятницкого быстро сгруппировались бойцы. Вот их уже десять... двадцать...
      В то же время мой заместитель по политчасти лейтенант Берест поднялся во весь свой богатырский рост, и вместе с Антоновым они увлекли за собой вторую роту, которая с утра лежала на площади, прижатая к земле плотным огнем. Рота стремительно ринулась к рейхстагу.
      Капитан Ярунов - мой заместитель по строевой части - поднял в атаку 1-ю роту. Лейтенант Ищук выскочил из воронки, повернулся к атакующей цепи своей 3-й роты, и с криком: "За родину! Вперед!" - устремился к парадному подъезду.
      Двенадцать станковых пулеметов роты старшего лейтенанта Жаркова с флангов поддерживали стрелковую роту огнем. Жарков сам лежал за пулеметом и вел огонь по домам квартала иностранных посольств, откуда фашисты вели автоматный и пулеметный огонь по атакующей цепи батальона. Но вскоре командира роты тяжело ранило. Роту возглавил лейтенант Герасимов. В цепи штурмующих находилась и группа капитана В. Н. Макова. Она пребывала в нашем батальоне уже двое суток. Владимир Николаевич Маков - высокий, стройный офицер - понравился мне сразу. И сейчас, когда он повел свою группу в атаку, проявились его замечательные морально-боевые качества - храбрость и решительность, мужество и самоотверженность, красота русского богатыря.
      В этой атаке впереди шли коммунисты и комсомольцы. Многие из них пали на площади, но живые неудержимо рвались вперед. Цепи редели...
      Первым прорвался к рейхстагу Петя Пятницкий. Перед ним гранитная лестница парадного подъезда. Задыхаясь от напряжения, Пятницкий сразу вскочил на третью ступеньку и тут же, сраженный пулеметной очередью, упал. В его руке осталась неброшенная граната.
      Сколько раз в боях смерть проходила мимо Пети! А здесь, у парадного входа в рейхстаг, на пороге Победы Петр Николаевич Пятницкий погиб. Алая кровь обагрила каменные плиты лестницы. Красный флаг подхватил сержант Щербина. Это была последняя атака батальона в суровой четырехлетней войне. Последняя!
      Последняя атака
      Противник слева почти не стрелял. Справа, из парка, слышались очереди. А из окон рейхстага фашисты поливали атакующих свинцом. Но кому удалось достичь его стен, тот был уже вне зоны вражеского огня.
      У парадного подъезда райхстага взвилась серия зеленых ракет. Это был сигнал Ярунова о том, что батальон ворвался в рейхстаг.
      Как только Ярунов дал зеленую ракету, я приказал Гусеву, начальнику штаба батальона, немедленно организовать новый наблюдательный пункт батальона непосредственно внутри рейхстага. Гусев с командиром взвода связи старшиной Касьяном Сергеевичем Сандул, пригнувшись к земле, побежали к рейхстагу. В это время уже наступил вечер, и я скоро потерял их из виду. За Гусевым и Сандулом командир линейного отделения связи сержант Ермаков со своими связистами потянули от "дома Гиммлера" в рейхстаг телефонную связь. Я с тревогой ждал...
      Справа к рейхстагу бежали бойцы батальонов нашей дивизии капитана Василия Давыдова и майора Якова Логвиненко, слева - батальона старшего лейтенанта К. Самсонова из 171-й стрелковой, но им пока достичь рейхстага не удалось: они были контратакованы фашистами и отбивали атаку до 24 часов... [Архив МО СССР, ф. 317, оп. 4306, д. 524, л. 13, 14; см.: История Великой Отечественной войны, т. 5, с. 283.]
      Только во втором часу ночи на 1 мая, когда уже было водружено Знамя Победы, Самсонов вошел в рейхстаг с двумя ротами. Но нужно сказать, что батальоны Давыдова и Логвиненко 30 апреля вели напряженные бои до поздней ночи справа, не доходя до рейхстага ста - ста пятидесяти метров. Они тем самым обеспечили нашему батальону возможность ворваться в здание и вести в нем бой, не опасаясь, что фашисты обойдут нас справа и атакуют во фланг и тыл.
      А батальон Самсонова обеспечил нам левый фланг. Не прояви мужество и стойкость бойцы Самсонова при отражении яростных контратак противника, и нашему батальону едва ли удалось бы ворваться в рейхстаг.
      А если бы и ворвались, то фашисты обошли бы нас слева и атаковали в рейхстаге с тыла. Пусть меня извинит читатель за то, что пишу главным образом о солдатах, сержантах и офицерах своего батальона и лишь изредка упоминаю людей соседних полков и батальонов. Думаю, что об их славных делах они напишут сами.
      В то же время, когда соседние батальоны вели бои на флангах, на первом этаже рейхстага наши штурмующие роты встретили яростное сопротивление противника. Фашисты обрушили пулеметный и автоматный огонь не только на атакующих, но и на те многочисленные комнаты и длинные коридоры, в которые еще не вошли наши солдаты.