До женитьбы Семен с коллегой жили там, где работали, - в помещении телецентра. К этому периоду относится и рождение одной из сугубо пангодинских присказок, которая до сих пор бытует среди ветеранов поселка, хотя сейчас уже немногие правильно расскажут о сути ее происхождения. Так вот. По случаю, когда на экранах телевизоров вдруг исчезало изображение и появлялось "молоко" (причины были, в основном, технические), жители в шутку говорили: "На бакланах ХАНТЫ спать легли".
      В начале восьмидесятых, когда я слышал эту сентенцию, меня больше всего удивляло само сочетание названия одного из северных народов, которые, в моем представлении, в подавляющем своем большинстве до сих пор занимаются примитивным хозяйством, - и... телевидением, предполагающим функционирование сложных технологий и их высококвалифицированное обслуживание.
      Каждое устойчивое словосочетание - это история, причем не только достижений, но и ошибок. О происхождении одного из таких, в данном случае "этнографического" заблуждения, я попытался узнать у коренного жителя Семена, задав ему вопрос: почему очень часто в надымском районе коренных жителей - а это в основном ненцы - называют хантами? Семен ответил:
      - Ты знаешь, что маргинал, в общем изначальном смысле, это человек, который вырвал свои корни на "колыбельной" родине, но не "прирос", в полной мере, на новой земле. Отсюда и незнание всего того, что его окружает и питает, - оно как бы в неопределенности. А как можно уважать или просто внимательно относиться к чему-то неопределенному, абстрактному? Знаешь, когда я поправляю, мол, я не хант, а ненец, - мне говорят: да ладно, какая разница. Тогда я говорю: хорошо, если так, то давай, я тебя, русского, буду хохлом называть - какая разница? Реакция: ну ты уж, Семен, совсем того, загнул!..
      Мы с Семеном смеемся, в продолжение шутки я "успокаиваю" его: дружище, маргинализм - это не то, что характерно только для переселенцев, к сожалению, для бывших советских людей это болезнь последних поколений, недуг целой эпохи. Посуди, многие ли из нас, пришлых для тебя людей, смогут связно рассказать о том крае, где родились и выросли, об истории того города, улицы, своей фамилии?.. Шутка иссякла, и я задаю следующий вопрос, ответ на который, как мне кажется, должен подвести символическую черту, под первой, "координатной" частью нашего разговора. Все же, где мы с тобой находимся? Где происходит наша жизнь и наш настоящий диалог? Что в переводе с ненецкого означает имя нашего населенного пункта? За пятнадцать лет я слышал несколько версий ответа от разных людей ("медвежье", "ягельный мох" и т.д.), но, наконец, хочу услышать от ненца: что такое "Пангоды"?
      - Я давно интересовался происхождением этого названия, беседовал со стариками. Так вот, в буквенном - у нас, как ты знаешь, почти "кириллица" - или звуковом выражении такого слова у ненцев нет. Но первая часть этого имени поселка согласна ненецкому слову, которое на русском языке имеет соответствие: высокое, удобное место. Буквально "панг" - массивный кусок дерева, которое есть возле каждого чума для рубки дров и некоторых других работ, - удобное для дел место. Ведь действительно, Пангоды - это возвышенное место на водоразделе нескольких рек: одни текут в Надым, другие в Пур. Задолго до промышленного освоения Медвежьего здесь было постоянное стойбище, как бы перевалочный пункт, на торговой дороге ненцев с севера региона в район Сургута. По этой дороге ездили мои предки.
      Семен десятый ребенок в семье кутопьюганского оленевода Савелия Анагуричи, всего детей было одиннадцать. После интерната очень хотел учиться дальше - в Тюменском индустриальном институте. Даже сдавал экзамены в Салехарде (было всего два места для абитуриентов из числа коренных народов Севера на двадцать желающих), не поступил. В Тюмень все же поехал, где был зачислен в техническое училище.
      И вот уже семнадцать лет Семен цивильный, урбанизированный ненец с проживанием в общежитиях, квартирах, с работой на телецентре, населенном спутниковыми антеннами, электроникой... Он признался, что сейчас его уже ничто не заставит пасти оленей или работать на рыбных промыслах. И его дети вряд ли тесно свяжут собственное будущее с образом жизни своих недалеких предков.
      - Семен, многие общественные деятели сетуют на то, что цивилизация, в тех формах, в каких она вступала на исконные территории обитания северных народов, изменила общую ситуацию не в лучшую сторону. Я в данном случае не говорю об ухудшении экологической обстановки: "перепахивания" пастбищ, загрязнение почвы, водоемов - это, опять же, из серии общероссийских бед. Ты сам знаешь, что меняется ваш народ, как бы "усредняется" - масса ненцев не знает языка, традиций, многие забросили ремесло своих отцов, которое в решающей степени определяло их быт, и даже - образ мышления, способ осознания себя в этом мире. Не лучше ли, как советуют иные твои образованные соплеменники, оставить ненцев в покое: исключить обязательное обучение детей с проживанием в интернатах, где преподавание, кстати, ведется на русском языке, раздать оленей - пусть каждый живет, как хочет?
      - Ты правильно заметил, что такое советуют именно образованные представители северных народов. Представь, пишут они это, находясь в теплой уютной квартире, где-нибудь в Салехарде или Надыме, а в соседней комнате дочка разучивает гаммы на фортепиано... Для своих детей они вряд ли планируют будущее проживание в стойбище и, тем более, не позволят, чтобы их чада выросли просто неучами...
      Мой собеседник заметно разволновался, и, признаться, после этих слов я уже ожидал, что он далее будет оперировать такими фразами, как: "вот бы их в тундру, в чум и т.п." Но Семен, напротив, перешел на спокойный тон и заключил уверенно, но, как мне показалось, несколько нелогично, во всяком случае, оставив "пищу" для следующих вопросов, возможно, это было намеренно. Он сказал, что все северные народы должны жить именно так, - т.е. в квартирах, с пианино и т.д.
      - А как же самобытность?
      Семен ждал именно такого вопроса, это было заметно по явному удовольствию, с которым он предложил уже, видно, обдуманный и не раз озвученный ответ, состоящий из скорой череды вопросительных восклицаний:
      - Почему другие народы, развиваясь, не утрачивают свою самобытность, а ненцы, ханты, манси в этом случае должны ее непременно утратить? Неужели, чтобы остаться русским, нужно носить косоворотку, обуваться в лапти или валенки, жить на опушке леса - в мазанке с соломенной крышей?.. Смешно?
      - Ну, хорошо. Тогда как уйти от интернатовской системы обучения, после которого выпускник средней школы - еще не пролетарий, но уже явно не тундровый работник? Приблизить учителя к стойбищу? Реально ли это?
      - Во-первых, надо исключить условия, когда олени - единственный источник благополучного, небедного существования. Должен быть выбор. Для этого в регионах проживания северных народов должна развиваться промышленность. Сразу можно сказать, какая в первую очередь, - конечно, перерабатывающая! Народ должен быть вовлечен в процесс обслуживания и развития наукоемких, высокотехнологических производств, только тогда он развивается, это диалектическая истина. В частности, когда язык становится средством научного, технического, политического общения, когда он "нагружается", тогда он и развивается.
      Семен убежден, что с развитием технического прогресса станут возможными иные, более эффективные формы получения высоких результатов в оленеводстве. Он опять привел пример из окружающей и всем нам давно понятной жизни: надымчанину, обслуживающему расположенный за сто километров от дома газовый промысел "Медвежьего", не приходит в голову жить с семьей в вагончике возле газовой скважины...
      Типичная "блок-схема" жизни уроженца южного региона, связавшего свою жизнь с Севером: несколько лет в Пангодах (например) - ежегодные отпускные поездки на родину и, если повезет, к морю; покупка квартиры или постройка дома "на земле", приобретение машины (раньше еще и "северную" мебель накапливали для контейнера); и, наконец, "полноценная" жизнь (правда, перед самой пенсией) где-нибудь в черноземной зоне... Перед тем, как спросить у Семена о его "блок-схеме", я рассказал услышанную от знакомого пангодинца-коми полуанекдотичную историю с ним приключившуюся. Поехал этот очень северный человек на Черное море, а отдыхать, как все кругом, не может - жарко. Результат: две недели просидел в полуподвальном помещении, где от скуки пил виноградное вино... Семен улыбается:
      - Твой знакомый, наверно, слегка заострил проблему. Привыкнуть нам к временному пребыванию на юге не сложнее, чем тебе прожить полтора десятка лет в Пангодах. Но что касается моей жизненной программы, то она связана только с Пангодами. Я не ожидаю получения квартиры "на материке", никуда не собираюсь уезжать - домой, как вы говорите, здесь мой дом, здесь мой материк. Я здесь живу - одной своей жизнью, без надежды, что будет какая-то вторая - та, на которую вы, пришлые люди, надеетесь.
      Недавно Семен Анагуричи вселился в новую четырехкомнатную квартиру, выделенную ему из фонда Генерального директора Надымгазпрома. Есть у него снегоход "Буран", собирается купить машину. Я рад за него, потому что из того, что я о нем знаю и в его жизни понимаю, все у него, кажется, нормально. Но, видимо, от подспудного влияния того, чего мне, к сожалению, знать и понимать не дано, - и остаточная грусть в конце беседы. Теперь мне известно, что у Семена есть особое, "непаспортное", ненецкое имя, каким его нарекли при рождении и сейчас называют на родине, в Кутопьюгане, но какое он не сказал, только задумчиво улыбнулся, когда я его об этом спросил...
      Когда мы расставались, он сказал: "Слушай, наш народ скромный. Выскочек не любит. Поэтому, пиши о проблемах, дело не во мне. Не хвали Семена Анагуричи.
      Я и не хвалю.
      ЭТО ВАШ ДОМ
      - Почему именно меня?.. - несколько удивленно переспросила Алла Николаевна, когда я поинтересовался: из чего исходило начальство, определяя выбор руководителя пангодинского Центра культуры малочисленных народов Севера.
      Она рассказала, что, родившись на Дальнем Востоке и прожив детские и отроческие годы в Ростовской области, в пятнадцать лет стала северянкой: родители увезли ее в ненецкий поселок Салемал, что в Ямальском районе. Там соседями по двору, одноклассниками, друзьями стали ненцы, ханты, зыряне. Отец работал инспектором на рыбозаводе, по роду службы часто ездил по району, гостил в чумах рыбаков и оленеводов, имел много знакомых среди коренного населения.
      Алла, будучи наблюдательной девушкой, попав в новую среду, подмечала особенности культуры, характера местного народа. Став взрослой и научившись обобщать полученные знания, Алла Николаевна пришла к выводу, что качества: доброта, скромность, доверчивость, - данные природой, в сути своей сохранились в людях коренных северных национальностей.
      Она припомнила на первый взгляд неприметную деталь из школьной жизни: почти все ненецкие ребята хорошо рисуют, могут в малейших подробностях скопировать (зачастую с большого расстояния от объекта) портрет, узор. Наблюдательность, терпеливость, острый глаз - дар потомственных охотников и оленеводов.
      После школы Алла закончила Тобольское училище искусств, приехала в Пангоды и стала музработником.
      Здесь, в этом поселке, гораздо большем, чем Салемал, но тоже северном, все было по-другому. За десять лет жизни в этом "маленьком городе" она отвыкла от своей "ненецкой" юности. Привыкла, что тема северного народа, на чьей земле последние десятилетия бурно развивался газовый комплекс, ставший основным животворным источником огромной страны, мало кого интересовала.
      Иногда эта тема мелькала в газетах, на экранах - как мелькали нечасто в центре поселка нарты, олени, малицы заезжих ненцев, как очень редко, обычно в очередях, взгляд вдруг натыкался на какую-нибудь невысокую женщину в неброской одежде, с характерным разрезом глаз, с каким-то тусклым и даже, порой кажется, виноватым выражением лица. Во всех этих случаях накатывало какое-то щемящее чувство - смесь ностальгии, жалости и стыда.
      - Самое трудное было убедить этих представителей коренных народов региона, в Пангодах их всего три десятка семей, собраться вместе в Доме культуры, - рассказывает Алла Николаевна Курманбакиева. - Они не могли понять, чего от них хотят: то ли нужно принять участие в изготовлении очередного "обращения-требования-просьбы" к властям и ведомствам, то ли побывать "артистами на один раз" в какой-либо бутафорной массовке.
      Не сразу между этой частью пангодинцев и работниками ДК сложились доверительные отношения.
      Впервые в комнату, которую ДК выделил под создание Центра, они заходили, боязливо и недоверчиво поглядывая по сторонам и углам, молча садились вдоль стены, напряженно ожидая какого-нибудь "начала".
      Алла Николаевна начала с себя:
      - Сказала: "Я такая же, как и вы - я вас знаю, училась и жила вместе с вашими знакомыми, родственниками. Давайте их вспомним. Вы знаете такого-то? Ах, он ваш двоюродный брат?.."
      - Мы стали общаться. В основном из коренного населения здесь живут ненцы, в этой комнате зазвучала ненецкая речь, многими подзабытая, почти незнакомая. Появились предметы их обихода, на стенах - картины на тему жизни северных людей. Я им внушаю, что прямо сейчас, немедленно, необходимо сохранить, а многим восстановить свои культурные ценности. Ведь без этого их не будут воспринимать как часть оригинального народа, к тому же народа-хозяина, а будут относиться исходя из очевидного: в Пангодах проживают люди многих национальностей, и никто не пользуется исключительными правами. Покажите, говорю я им, свое лицо - расскажите свои сказки, легенды, предания, спойте песни, станцуйте, оденьтесь в ягушки, малицы, объясните традиции, растолкуйте смысл каждого звука, слова, движения, узора. Дайте всем увидеть, насколько вы красивы и интересны, осознайте это сами. Только тогда все поверят -- и в первую очередь вы сами! - что вы "не такие, как все", но не в принижающем, а в высоком, возвышающем понимании этого слова.
      Дебют на большой сцене состоялся на одном из концертов в Доме культуры. Когда узнали, что два наших ненецких номера включили в общую программу, многие из моих женщин-ненок испугались, спрашивали грустно и растерянно: ну зачем, кому это нужно, вы хотите, чтобы просто... над нами посмеялись? Я их напутствовала: будьте раскованнее, не обращайте внимания на зал, не смущайтесь посторонних звуков. Весь коллектив ДК одобрял: не бойтесь, вы наши, мы с вами.
      ... Они вышли: невысокие женщины в национальных костюмах, на фоне декорации чума, за костром. На несколько секунд застыли, серьезные и безмолвные. Зал был полон. Тишина. Они волновались на сцене, я умирала за кулисами...
      Люди ведь у нас хорошие, все понимают, встретили тепло и проводили прекрасно.
      С тех ненецких песен "Горечь матери" и "Милый малый" в исполнении Нади Захаровой, Ирины Мустафиной и Галины Анагуричи началось (Алла Николаевна в этом уверена) реальное вхождение Центра культуры малочисленных народов Севера в культурную жизнь Пангод.
      Этому объединению они дали название: "Нэрм" (примерный перевод северный вьюжный ветер). В его составе начал работать и клуб детского досуга "Суляко" (Олененок).
      Дела пошли в гору, полагает Алла Николаевна. Например, руководство ДК наладило прямые связи с совхозом "Ныдинский", заключен договор на поставку сырья и материалов для изготовления национальной одежды, предметов обихода. Восстанавливаются связи местных коренных жителей с соплеменниками из города и округа. Коллектив центра начал собирать экспонаты для будущего краеведческого музея.
      - Наша задача, - говорит Алла Николаевна, - чтобы все мы поверили, что Пангоды - наш общий дом и поэтому присутствие в нем любого постоянного жителя, каждого из нас, - русского, украинца, татарина, азербайджанца, ненца - должно быть естественно, без всякой экзотики.
      ПАНГОДИНЦЫ, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!
      За двадцать с лишним северных лет Татьяна Ивановна Подуфалова "меняла имидж" трижды. Приехав в Пангоды, устроилась в газопромысловое управление, где несколько лет трудилась в должности экономиста. Когда подросли сын и дочь, чтобы все их ученические годы быть рядом, перешла работать в школу, пригодилось высшее университетское образование. Сейчас довольна: правильно сделала, дети выросли хорошими, ничего в них не упустила. В девяносто пятом году сменила жесткий стул школьного преподавателя на мягкое, но очень беспокойное и ответственное кресло директора ДК "Юбилейный", который в 1991 году был построен вместо старого, отслужившего свой век деревянного поселкового Дома культуры.
      Когда мы встретились впервые, я задал очаровательной директрисе "разминочный" вопрос, который прозвучал, может быть, несколько иронично: что общего между педагогом и культработником. Она, нисколько не смутившись, уверенно ответила, что это одно и то же, точнее - две формы одного и того же: "культура" - от латинского "возделывать", "обрабатывать".
      О Доме культуры "Юбилейный" жители Пангод обычно говорят: "ДК". Других сравнимых с "Юбилейным" аналогичных заведений на пангодинской земле не существует, поэтому люди обходятся короткой, удобной аббревиатурой.
      Татьяна Ивановна рассказывает.
      - Вообще, в наших Пангодах любая деятельность ответственна. Да, да это не просто слова. Начнем с того, что Пангоды - это почти город. Здесь на небольшой территории проживает достаточно много людей, которые заняты в основном на промышленных объектах. Ко всему, у нас городская архитектура, городской уклад жизни. А с другой стороны, отсутствуют некоторые институты власти, ощущается недостаток информации. Все это на почве пресловутой северной "временности ". В результате мы имеем некую субкультуру общности людей, находящихся как бы в несколько подвешенном состоянии - еще не город, но уже не деревня, и - уже не чужбина, но еще не родина в полном смысле. А если проще, то нам всем очень не хватает чего-то крепко объединяющего.
      Я попросил уточнить, в чем заключается упомянутая "ответственность" всего того, что делают пангодинцы, и в чем моя собеседница видит реальное объединительное для всех начало.
      - Многое в нашем уникальном населенном пункте многое держится... на неравнодушных, талантливых людях, как среди взрослых, так и среди детей. Взаимовыручка придает нам уверенность, не позволяет скатываться до уровня поселковой "безнадеги", до провинциальности. Пусть ДК, кроме самой территории поселка, будет общим для каждого из нас. Всеми доступными средствами мне хочется донести призыв, пусть он не покажется несерьезным: "Пангодинцы, соединяйтесь!" Вот, в принципе, в чем я вижу нашу задачу и по каким высоким параметрам, на мой взгляд, следует оценивать работу нашего единственного Дома культуры. По-моему, все цели определены из смысла одних этих слов.
      Я вспомнил, несколько лет назад на сессии Поссовета обсуждался проект парка отдыха, который предполагалось разбить на пустыре возле ДК. Возник вопрос о центральном сюжете скульптурной композиции на территории этого сквера. Предложения были от "девушки с веслом" до какой-то газотурбинной загогулины. Мне было грустно.
      Действительно, кто мы, люди с разных концов страны (теперь уже из разных стран), приехавшие временно, но живущие здесь уже по второму-третьему десятку лет?
      Я часто пытаюсь сформулировать, в чем заключается наша "пангодинскость", чем мы отличаемся, например, от горожан-надымчан и посельчан-ныдинцев? Только ли набором удобств-неудобств, архитектурой и видом производственно-хозяйственной деятельности?
      Иногда Пангоды мне представляются огромным добрым, почти беспомощным существом с "размазанным", раздавленным телом, с раздвоенным, растроенным, раздесятиренным сознанием, которому все многие годы чего-то не хватает, чтобы собраться, встать, встряхнуться, почувствовать себя единым мощным организмом... Чтобы мы ощутили, что имеем свою историю, в которой есть начало, определенные этапы, непрерывность, чтобы мы ясно посмотрели на все то, что нас окружает: на поселковое кладбище, на речку... друг на друга, наконец.
      Человек живет здесь, допустим, двадцать лет и сколько еще проживет неизвестно, и дай Бог, будет "на земле" еще и еще столько же лет, но этой, северной "двадцатки" уже не будет...
      Мне в связи с этим вспомнилось, что говорит наш современник, хирург, академик Николай Амосов в одной из своих книг: большинству даже определенно больных людей легче смириться с близкой смертью, например, от ожирения, гиподинамии, чем заставить себя делать зарядку, не переедать...
      Татьяна Ивановна разделила мое беспокойство:
      - Это верно, к сожалению. Но, к счастью, верно и то, что "на чудаках мир держится", ну, мир - не мир, а прогресс уж точно. В Пангодах много "чудаков" - людей творчески богатых, новаторов по сути, искренне и зачастую бескорыстно желающих что-то изменить в лучшую сторону. Наша задача дать им дорогу - пусть получают радость от своего творчества, пусть увлекают, "пробуждают" окружение.
      Я опять отвлеклась от темы ДК - вы так думаете? Нет, все по теме... Кстати, вы никогда не смотрели на наше здание со стороны и чуть сверху? Вид "Юбилейного" напоминает сказочные корабль и замок одновременно. Я вижу в этом добрый знак...
      Татьяна Ивановна производит впечатление энергичного жизнерадостного, увлеченного человека, но никак не суеверного... Я сказал ей об этом. Она, оценила шутку, но попробовала ответить серьезно:
      - Верю только в добрые приметы. Например, после открытия ДК обнаружилось, что здание стоит несколько "нелогично" (лицом не к собственному парку и даже не к дороге, а как бы во двор с деревянными домами). Я не верю, что эта архитектурная неувязка как-то серьезно определяет настоящее и будущее культуры в поселке, и жизнь это уже подтвердила. Ведь главное то, что внутри - душа нашего ДК. А у души, я думаю, нет фронта и флангов. Она или есть, или нет ее.
      ГОВОРИТЬ НА ОДНОМ ЯЗЫКЕ
      Тамара Васильевна Шкурдина говорит, что курс на педагогику выбрала еще в пять лет. Науки давались легко, десять классов школы закончила в пятнадцать лет. Казалось бы, дальше должно было случиться то, к чему готовила себя с младенческого возраста. Но здесь в судьбе произошел небольшой зигзаг: Тамара с успехом закончила техникум, получив специальность... технолога по элеваторам.
      - Это была случайность, которую до сих пор трудно объяснить, говорит Тамара Васильевна. - Но я честно прошла положенную после окончания учебного заведения "отработку" и лишь после этого поступила туда, куда мечтала - в педагогический институт. Получив диплом, стала преподавателем русского языка и литературы.
      Через несколько лет по обстоятельствам она перешла в детский сад, чтобы пристроить туда своего ребенка. Первое время тосковала по школе, плакала по ночам. Потом привыкла.
      - Так вот получилось: пошла в детский сад из-за своего ребенка и осталась там на всю жизнь - тоже, по большому счету, из-за ребенка, но уже не только своего... Словом, из-за детей. Работа пришлась по душе - со временем стала логопедом. Может быть оттого, что увидела детей, которым больше, чем остальным сверстникам необходимо внимание, нужна моя помощь.
      Двенадцать лет назад подруга уговорила ее приехать на Север, вкусить "свободы". Где, как она уверяла, Тамара Васильевна сможет до конца раскрыться, где отношения между людьми свежи, лишены "перспективного", на несколько лет вперед, расчета. И где еще, оказывается, есть настоящая, земная, романтика!.. Шкурдина, как ни странно для нее самой было, поверила в рассказ и прониклась необходимостью испытать то, чем уже несколько лет жила ее давняя подруга. Она приехала в Пангоды и устроилась в детский сад.
      - Когда знакомилась с детьми, рассказала им, что я такая-то, буду работать у вас логопедом, учить вас правильно разговаривать. Спрашиваю затем их: а кем ваши папы и мамы работают? Они молчат. Я расшифровываю: ну, что они на работе делают? Они мне, сорок человечков, нестройным хором отвечают: "Де-е-еньги!" Я чуть не заплакала...
      Нет, Тамара Васильевна не разочаровалась в Севере: работа увлекла, люди вокруг прекрасные. Она считает, что в принципе сбылось все то, что обещала ей подруга. Под конец трудовой биографии сформулировала для себя нехитрую формулу, известную, как она прекрасно понимает, скорее всего, очень давно: дети являются производным времени, которое "творят" взрослые.
      - Раньше позовешь детей сказку читать, они все бросают и бегут к тебе, усаживаются, затихают. А сейчас - что вы! У них - телеки-видики-джойстики, сиди на кнопочки нажимай, думать не надо и в то же время нервам щекотно. Да, в наше время мы тоже любили телевидение, что-нибудь приключенческое, например, "Дети капитана Гранта". Что такое сейчас для многих из них подобный фильм? - Примитив! Ни тебе убийств, ни ужасов, ни безнаказанной жестокости. Нет, это не возрастное брюзжание: я не о том, что лучше - наше "старое" или их "новое". Я о том, какие чувства в человеке пробуждает и воспитывает окружающая действительность.
      - Думаю, - заключает свой рассказ Тамара Васильевна, - задача нас, взрослых, все силы приложить к тому, чтобы не было патологического разрыва между поколениями, чтобы мы и дети говорили на одном языке.
      МУЗРЕВОЛЮЦИОНЕРКА
      Наталья Ивановна говорит чуть напевно, иногда руки согласно волнам речи мягко взлетают с подлокотников кресла и, сделав несколько плавных движений, как послушные крылья, смиренно возвращаются на место.
      Отца Натальи Ивановны Шур, офицера, после Отечественной войны направили служить в Сумгаит. Там, у Каспийского моря, в солнечном Азербайджане и появилась на свет Наталья, выросла, вышла замуж, там родился ее сын.
      - Мы с мужем никогда не планировали уезжать насовсем, - говорит Наталья Шур, - нам там было так хорошо, как бывает хорошо людям только на Родине. Мысль приехать на Север подзаработать появилась в конце семидесятых.
      Первое время они жили в районе самостроя, в "Нахаловке", на окраине поселка, сейчас это географический центр Пангод. Когда "Нахаловку" ликвидировали, пришлось перетаскивать вагончик на новое место. Причем, в этом не было большой технической сложности: балки строили на санях, сваренных из прочных толстых труб, и даже проушина для возможной транспортировки "безпогрузочным", прицепным способом делалась сразу же. Сейчас, живя в квартире, муж Натальи иногда говорит: ну ее, эту квартиру, лучше бы в балке остались жить - ничем не хуже, никакого соседства через стенку, сам себе хозяин, как в собственном доме (даже дворик был). Мне кажется, есть в этом доля здорового лукавства - от квартиры на Севере еще никто не отказывался.
      В год, когда Наталья Ивановна, учитель музыки с десятилетним стажем, появилась в Пангодах, музыкальная школа была лишь в пожеланиях, мечтах местных жителей. Для мужа работы хватало, а вот с трудоустройством Натальи, как и со многими тогдашними северными женами, были проблемы. Пришлось учиться новой специальности, окончила курсы операторов котельной, стала, попросту говоря, кочегаром.
      - Жутко было подходить к котлам: все гудит и пышет жаром, даже стены, а внутри этого страшного тела - пылающая преисподняя. Первый раз разжигала котел - чуть не взорвался он, так мне показалось. Может, я чего не так сделала - оно как ухнет!.. Приборы там разные, трубки с этого котла чуть не послетали. После этого напарница, хорошая женщина, мне говорит: близко сюда не подходи и руками своими "рояльными" ничего не трогай. Так вот и работали дальше, я на вторых ролях.
      Потом появилась музыкальная студия - что-то типа любительского кружка.
      Несколько энтузиасток с музыкальным образованием, волею разных судеб оказавшихся в маленьком северном поселке, взялись, как они были уверены, за большое дело для настоящего и будущего своих нынешних земляков. Работали первый год на общественных началах, бесплатно, в свободное от основной работы время. В тех условиях это был единственный наглядный способ доказать, что в Пангодах есть люди, желающие и умеющие работать музыкальными преподавателями, и что пангодинцы готовы обучать своих детей настоящей музыке.
      Не имея собственных помещений и инструмента, студия, тем не менее, работала. Сейчас многие ветераны Пангод говорят, что такое было возможно только в эпоху зарождающегося поселка, когда активисты какого-либо новшества чувствовали себя первопроходцами, верили в себя, в тех, в кто рядом, в результаты своего жертвенного труда. Признаться, у меня иное мнение о пангодинцах: энтузиасты, "чудачеством" которых приумножается живая природа Пангод, были, есть и будут.
      Интересным был процесс "создания" музыкальной студии, само действо, которое ознаменовало, зафиксировало: студия - есть! Этакая полутайная вечеря. А если конкретно - сели пангодинские музреволюционерки за чашкой грузинского чаю, посчитали, сколько их, потенциальных преподавателей. Пальцев на одной руке вполне хватило. Пианино имелись на некоторых предприятиях Надымгазпрома, руководители разрешали их использовать, но только в некоторые дни и только в светлое, рабочее время суток. Вечером "залы" использовались профсоюзными массовиками. Худо-бедно, но культурная жизнь на "производствах" не замирала: устраивались вечера отдыха, детские утренники и т.д.
      Первые уроки...
      - До-ре-ми - большой пальчик переставляй - фа-соль!..
      Наталья учила первым гаммам маленькую шестилетнюю девочку, одну из первых северных учениц, которая во время урока однажды соскочила со стула и побежала к маме, ожидавшей за дверью. Теперь на занятия эту крошку водил отец, "товарищ Аверин", монтажник из ПМК. Вот и сейчас Аверин сидит в углу комнаты, пытается читать, клюет носом, борется с усталостью. Сразу после работы, видимо и поесть-то толком не успевает перед тем, как вести дочь "на музыку".
      Занятия проходили в красном уголке Пангодинского АТП, на втором этаже металлического здания, первый занимали ремонтные мастерские. Можно представить, сколь немелодичные звуки доносились оттуда: что-то пугающе стукало, скрежетало, визжало. Да и само пианино, казалось, из солидарности с родными производственными стенами пыталось досадить своим "интеллигентным, больно грамотным" арендаторам. Сто лет не знавшее умных рук настройщика, весело фальшивило, отвечая на прикосновение не только неумелых детских, но и грамотных пальцев Натальи. Этот "музыкальный ящик", пропахший как кабина водителя, табачным дымом, всегда невинно улыбался желтыми зубами, кое где оплавленными от когда-то успешно затушенных окурков. И все-таки Наталья любила свой единственный инструмент...