Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Итамар К.

ModernLib.Net / Нетаньягу Идо / Итамар К. - Чтение (стр. 9)
Автор: Нетаньягу Идо
Жанр:

 

 


      — Ты уверен, что она тебе не нравится? А как насчет других женщин?
      — Что за странные мысли? Никого, кроме тебя, у меня нет.
      — Даже если есть — не страшно. Только скажи мне. У меня, конечно, нет никого другого. Связь между нами так сильна, что я даже на минуту не смогла бы думать ни о ком, кроме тебя. Я полностью тебе верна. Но если тебе вдруг приглянется кто-нибудь, например, моложе меня…
      — Но мне это не нужно! — беспомощно сказал Итамар.
      В этот момент официант принес им кока-колу. Когда он ушел, Итамар вернулся к прежней теме:
      — Так ты никому не рассказывала о «Возвращении Моцарта»?
      Рита положила вилку на тарелку.
      — Ты что, полагаешь, будто я болтаю о твоих идеях по всем углам? — обиделась она.
      — А как насчет твоего кинофакультета? Там ты вполне могла бы рассказать…
      — Ни одному человеку на факультете я ничего не говорила. И вообще, я была очень занята своим проектом: «Женщина как сексуальный объект в израильском кино». А ты даже не знал, что я закончила писать эту работу, верно? Разумеется, не знал. Ты никогда не спрашиваешь меня о том, чем я занимаюсь, о моих делах на курсе. Никогда!
      — Я действительно виноват, но у меня сейчас столько забот, что я просто забыл.
      — Иногда ты бываешь страшным эгоистом! В отличие от меня: я — то как раз интересуюсь всем, что ты делаешь.
      — Я очень ценю это, Рита, и на самом деле интересуюсь всем, что связано с тобой. Правда, чем ты сейчас занята? Расскажи, что делается на факультете.
      — Немного поздно вспомнил, а? Но если ты действительно хочешь знать, то у меня был страшный кризис. Но зачем тебе знать? Если бы тебе это было не безразлично, ты давно бы уже понял, что со мной происходит.
      — Я не имел понятия… — Итамар попытался защищаться. — Что случилось?
      — Вот именно, ты не имеешь понятия! В этом-то вся проблема. К твоему сведению, я решила прекратить учебу. Из-за тебя.
      — Из-за меня?
      — Да, из-за тебя. Когда я сравниваю то, что я делаю, с твоей работой, с твоими стремлениями, моя жизнь кажется мне ужасающе ничтожной. Ты знаешь, я была счастливейшей из женщин, пока не встретилась с тобой. Моя жизнь казалась мне такой полной, а ты разрушил ее.
      — Рита, не говори так! — взмолился он.
      — Но это правда. С тех пор как ты вошел в мою жизнь, я мучаюсь. Подвергаю сомнению все, во что верила прежде. Ты сделал меня несчастной. И хуже всего то, что мне не с кем об этом говорить.
      — Ты можешь говорить со мной.
      — Но ты такой замкнутый! Ах, если бы ты был немного более открытым по отношению ко мне. А Гади? Гади трудно понять, что со мной происходит. Как я могу объяснить ему, что меня так волнует все, связанное с тобой?
      — И ты ни с кем не говорила о моих замыслах?
      — Нет! Никоим образом! Опять ты возвращаешься к этому. Все о себе, о себе! Я говорила только с одним человеком, но он не связан с факультетом.
      — С кем?
      — Какое это имеет значение? Ты с ним не знаком.
      — Но этот незнакомый мне человек взял на себя труд рассказать обо всем Каманскому!
      — А почему не рассказать? Если есть хорошая идея, нужно ее продвигать. Ты сам видишь, как это помогло.
      — Рита, я не заинтересован в таком вмешательстве. Если бы ты познакомилась со здешними киношниками и с их покровителями, людьми вроде Каманского и всякими прочими…
      — А что, я не знакома с ними? — поразилась Рита. — Это ты их не знаешь. Ты забываешь, что я учусь на кинофакультете. Разве ты не помнишь, что, когда мы с тобой впервые встретились, я брала интервью у Каганова, профессионала высочайшего уровня? Мне кажется, что именно ты чужд всему. Тебе не повредит, если ты получше познакомишься с некоторыми людьми в этой области и будешь готов воспользоваться их помощью.
      — Я не уверен, что мне это нужно.
      — Они что, недостаточно хороши для тебя? Ты считаешь себя выше их в нравственном отношении? Талантливее? Фильм — это общее дело, Итамар. Тебя этому не учили в Нью-Йорке? Чтобы поднять фильм, приходится привлекать людей для сотрудничества. И если есть здесь такой человек, как Каманский, готовый помочь и деньгами, и советом, грех к нему не прислушаться. Каманский… он… ну хорошо, это не важно.
      — Что?
      — Не важно.
      — Ты начала что-то говорить о Каманском.
      — Я раздумала.
      Итамар хотел выяснить интересующий его вопрос до конца, но разговор прервался появлением женщины, чьи одежды весьма выразительно подчеркивали формы ее тела, уже несколько увядшего. Она подошла к их столику и широко улыбнулась:
      — Рита! Какой сюрприз!
      — Ница! Действительно сюрприз.
      — Как приятно тебя видеть!
      — Ты прекрасно выглядишь!
      — А ты с годами только хорошеешь!
      На вопрос Риты, как она здесь оказалась, Ница ответила, что «нам просто захотелось проветриться», и кивком головы показала в сторону молодого человека, проявляющего признаки нетерпения за столиком, расположенным метрах в десяти от столика Риты и Итамара.
      — А мы только что вернулись из Ашморета, с фестиваля классического пения, — сообщила Рита подруге.
      Она перегнулась через стол, чтобы свободно разговаривать с собеседницей. И при этом как бы ненароком так близко придвинулась к Итамару, что прядь ее волос будто кисточкой прошлась по его лицу.
      — Ну и как? Понравилось?
      — Неплохо, но не более того. Мне приходилось в жизни слышать певцов и получше.
      Пока Итамар пытался отвернуться, обе женщины успели обменяться полезной информацией. Рита познакомила Итамара со своей приятельницей. Поскольку она сидела в неудобной позе, то оперлась локтем о стол рядом с тарелкой Итамара. Потом она непринужденно взяла с его тарелки ломтик жареной картошки и отправила себе в рот.
      — Они такие невоспитанные в этом возрасте, — вдруг заметила Ница, может быть, для того, чтобы объяснить, почему она не знакомит их со своим спутником, который уже устремился к выходу.
      Когда Ница ушла, Итамар спросил:
      — Зачем ты так прижалась ко мне? Ведь она сразу же поняла, что я твой любовник!
      — Я прижалась к тебе? О чем ты говоришь? Я вела себя абсолютно естественно. В противном случае она бы немедленно поняла: мне есть что скрывать. А так она осталась в неведении. Мы с тобой должны вести себя свободно, как очень хорошие друзья. Если хочешь знать, именно ты вызвал подозрение. Ты был ужасно скованным! Никак не думала, что ты такой трус.
      — При чем здесь это? Мне-то нечего бояться. Я ведь не женат. Это ты замужем.
      — Вот именно. И я не боюсь, несмотря на то что могу много потерять. У нас нет другого выхода, кроме как вести себя совершенно свободно. Мы ведь не хотим все время сидеть запертыми в твоей квартире, правда? Да, нас увидят вместе. Ну и что? Почему же не создать у людей впечатление, что мы просто очень хорошие друзья?
      Итамар вынужден был признать, что он действительно чувствовал себя скованно:
      — Может, ты и права.
      — И кроме того, всем известно, что у меня натура такая. Я всегда ищу физического контакта, я привыкла обнимать друзей, прикасаться к ним. Мне это необходимо. Между прочим, ты обратил внимание, как она посмотрела на тебя, с каким интересом? Не понимаю, как ей удается затаскивать в постель молодых парней. Впрочем, это ее дело. Мне-то совершенно безразличны все сплетни вокруг нее. По-твоему, она привлекательна?
      — Да кто она вообще такая?
      — Жена Дана Динани. Неужели ты ее не узнал? Ведь их фотографии повсюду. Гади иногда работает с ним.
      — Ты не думаешь, что она расскажет мужу, а тот передаст Гади?
      — Гади и так знает, что я поехала с тобой на фестиваль.
      Итамар не поверил своим ушам. До сих пор он полагал, что она хранила их связь в секрете, хотя болтовня Каманского о «Возвращении Моцарта» посеяла в его сердце некоторые сомнения. В любом случае ему и в голову не приходило, что Рита могла говорить о нем со своим мужем. Возмущенный Итамар напомнил ей об обещании ничего не рассказывать Гади без его на то согласия.
      — Но ты ведь уже согласился встретиться с ним, так какая разница? Итамар, я была обязана рассказать ему о тебе. Понимаешь, между мной и Гади такие хорошие, такие теплые отношения, что я не могла скрыть от него такое дело.
      — И что ты ему сказала?
      — Не смотри на меня так. Чего ты злишься? Ну, я рассказала ему немного о тебе — и что из того? Сказала, что встретила молодого симпатичного парня, очень талантливого. Кстати, кроме прочих талантов, ты еще совсем неплохой любовник. Тебе это известно?
      — И это ты ему выложила?
      — Конечно. Расписала, как ты изумителен в постели, — рассмеялась Рита. — Если бы ты был женщиной, то понимал бы, что таких вещей не говорят другому мужчине.
      Наконец Рита съела свою спаржу. Она прижала пальцы к вискам — это, как уже подметил Итамар, было признаком того, что Рита собирается заговорить о чем-то важном для нее. Так и случилось. Она убрала руки от лица и обратилась к Итамару:
      — Если хочешь знать все, я сказала ему, что спала с тобой два-три раза. О'кей? Теперь ты доволен? Я не хотела говорить раньше, потому что знала, как ты отреагируешь.
      Итамар побледнел.
      — Прекрати! Не смотри на меня так! Я просто сказала, что мне захотелось попробовать, ну и мне хватило… Теперь мы друзья, не более того.
      — Зачем тебе понадобилось посвящать его в наши отношения? Ведь это только наше, только между нами…
      — Ну, это уже свинство с твоей стороны! — разозлилась Рита. — Ты не можешь меня заставить жить во лжи! По моим понятиям, искренность очень важная черта. Ты думаешь, мне легко скрывать от Гади свою жизнь? Он мой муж, и я должна посвящать его во все. Он будет очень огорчен, если почувствует, что я отдаляюсь от него, что он больше не может поддержать меня в моих поисках смысла жизни. Когда я рассказала ему о «Lieder» и о… Ладно, я сказала и о «Возвращении Моцарта». О'кей?
      — Рита … — В отчаянии он еле смог выговорить ее имя.
      — Почему ты так странно реагируешь? — повысила она голос. — Подумаешь, какой секрет! Пойми, у Гади большие связи с Каманским, и я думала, что это может тебе помочь. Как видишь, я оказалась права …
      — Но я вовсе не заинтересован в том, чтобы Каманский этим занимался. И уж во всяком случае, не сейчас.
      — Каманский должен понять, что у тебя огромный потенциал, что ты способен на гораздо большее, чем один фильм. Он поможет тебе пробиться. Нельзя пренебрегать такими связями. Кстати, он будет у меня послезавтра на коктейле. Ты, конечно, придешь? Не разочаровывай меня.
      — Рита, я не уверен, что буду в состоянии прийти, учитывая ситуацию.
      — Ты же обещал!
      — Но сейчас я знаю, что ты рассказала о нас Гади.
      — Но он не знает, что я рассказала тебе, что рассказала ему.
      — Зато я знаю. И что будет, если ты успеешь рассказать ему, что рассказала мне, что рассказала ему?
      — Я не скажу ему. Но если даже и… Подожди, подожди, я совсем запуталась. — Рита остановилась на миг. — Нет, я права, и тогда ничего не случится, так как я скажу ему, что не сказала тебе, что он знает. Так что вы оба будете в полном порядке.
      — Ты хочешь, чтобы мы оба вели себя так, будто ничего не знаем?
      — Ах, это не столь для него важно. Он не придает сексуальному контакту такого большого значения.
      — Для него это не духовный акт?
      — Сейчас ты уже издеваешься надо мной. Все идет наперекосяк. А я думала, что мы снимем здесь номер на несколько часов, но теперь у меня уже нет настроения. Почему ты отказываешься прийти ко мне послезавтра?
      — Ты не понимаешь, что я буду не в своей тарелке со всеми этими людьми? Да еще с Гади!
      — Нет, я понимаю! Пока ты спал со мной и все было шито-крыто, у тебя не было проблем. Ты готов был встретиться с Гади. Но сейчас, когда тебе стало известно, что он в курсе, тебя вдруг замучили угрызения совести. Может, ты просто боишься столкнуться с ним лицом к лицу?
      Итамар вынужден был признаться самому себе, что действительно опасался встречи с Ритиным мужем.
      — Сколько там будет народу, кроме Каманского?
      — Откуда я могу заранее знать, сколько народу придет? Но кто мне важен, так это Каманский. Я вожусь с этим вечером только ради тебя, Итамар. Ты должен продвигаться в жизни. «Возвращение Моцарта» — чрезвычайно важный этап. Ну как тебе объяснить? «Lieder» — хороший фильм, но он не… Мне трудно подобрать такие слова, чтобы не обидеть тебя.
      — Договаривай.
      — Это хороший фильм, не пойми меня превратно. Он даже очень хорош, но он — не высокое искусство в полном смысле слова …
      Итамар был уязвлен до глубины души. До сих пор, несмотря на многократные напоминания самому себе, что он начинающий режиссер и, возможно, никогда не поднимется до уровня великих кинематографистов, перед которыми преклонялся, несмотря на то что в моменты депрессии, перечитывая сценарий, он приходил к выводу, что его произведение скучно и ничтожно, Итамар все же в глубине души верил, что сценарий «Lieder» оригинален и смел и никому, кроме него, не удастся сделать столь блестящий фильм на такую тему. Он надеялся, что придет день, когда весь мир будет рукоплескать его картине.
      — Видишь ли… — продолжила Рита. — Я говорила о твоем сценарии с профессором Гавриэловым. После того как я нажала на него, он признал, что в «Lieder» можно найти проблески таланта. Но не более того. Я, конечно, не согласилась. Твой сценарий прекрасен, прекрасен, и я не отказываюсь ни от единого слова из тех, что сказала тебе тогда, у тебя в комнате. Но это биографический фильм, который по своей природе ограничен с точки зрения художественности. Все это я объяснила Гавриэлову, я просто как львица дралась за тебя. Знаешь, Габи иногда бывает таким дурачком — он пытался приставать ко мне у себя в кабинете. Мне удалось разъяснить ему свои позиции с помощью абсолютно бесполого поцелуя в щеку. Некоторые мужчины думают, что если женщина говорит с ними на определенные темы, то ее можно тут же уложить в постель. Мы долго беседовали о «Lieder», и я объяснила ему, что невозможно требовать большего ни от тебя, ни от кого другого, поскольку речь идет о биографическом фильме, где практически нет места авторской фантазии.
      — Это верно…
      — А теперь сравни свой первый опыт с «Возвращением Моцарта»! Ах, какие художественные приемы можно там применить! Я представляю себе начало фильма: крылатый Моцарт витает в небесах, он ищет подходящее место для спуска. Под ним проносятся города и селения. Может быть, подойдут австрийские Альпы? Подумай об этом, Итамар! Сделай «Lieder», это важно тебе самому, просто необходимо, чтобы избавиться от вселившегося в тебя духа Меламеда, чтобы суметь двигаться дальше — к высокому чистому искусству. Ты сможешь, например, сделать фильм о стихах Одеда Бавли. И сопроводить его своей игрой на скрипке. Недавно я видела на нашем факультете фильм японского режиссера, который целиком состоит из отснятых кусочков текста одного японского стихотворения шестнадцатого века. Я не знаю японский, но это и не важно. Все равно эти иероглифы проскакивают с такой быстротой, что и японцы не успевают их прочесть. Очень любопытная лента. Особенно интересно, что в нее вмонтированы куски засвеченной пленки, чтобы дать зрителям возможность подумать в те мгновения, пока экран остается черным. В общем, если Каманский заинтересован в «Возвращении Моцарта» и фильм получится, представь себе, какого успеха ты достигнешь!
      — В чем он может быть заинтересован? Я еще не представил ему никакого сценария. Да я и не написал еще ничего! К тому же я не думаю, что в следующий раз хотел бы видеть его в роли своего продюсера.
      — Но у него огромное влияние. — Рита посмотрела на Итамара с озабоченностью и удивлением.
      — По правде говоря, я не уверен, что хочу продолжать работу над «Lieder». Ситуация очень сложная. Если бы ты только понимала, что здесь происходит!
      — Так, может быть, ты мне объяснишь? Я ведь совершенно откровенна с тобой, а ты все время что-то скрываешь. Что вообще происходит? Почему ты отказываешься от постановки? Дрожь в коленках? Испугался критики? Итамар, знай, если ты не сделаешь фильм, то я… О, как мне нужно сейчас поговорить с Гади!
      Рита немного успокоилась, лишь когда, достав из сумочки белый сотовый телефон, стала набирать номер Гади. Говоря с ним, она повернулась к окну и прикрыла ладонью рот, но не настолько, чтобы Итамар не слышал. Рита рассказала мужу, как ей грустно, как ей его не хватает в данный момент. «Ты знаешь, где я сейчас? — спросила она, смахнув слезы. — В отеле «Цедеф». Гади, помнишь, как прекрасно было здесь месяц назад? Может, ты приедешь сейчас сюда? Жаль. Но по крайней мере, будь дома, когда я вернусь».
      Разговор вскоре закончился. Рита завершила его поцелуем в микрофон и с грустной улыбкой вернула телефон в сумку. Потом она вытащила из кошелька сто шекелей и положила на стол.
      — Найди способ вернуться домой самостоятельно, — холодно и сухо сказала она, даже не посмотрев в сторону Итамара, затем встала и перекинула сумку через плечо. — Я больше не хочу тебя видеть. Никогда …
      Итамар остался сидеть в одиночестве. Через стеклянную стену он видел полосу берега, тянущуюся на юг, к Тель-Авиву. В бледном свете можно было различить контуры труб электростанции. Аппетит у него пропал. Он долго ждал, потому что хотел удостовериться в Ритином отъезде. Выйдя наконец из гостиницы, Итамар спросил у прохожего, где здесь остановка автобуса. Он долго стоял на остановке, а когда подъехал нужный номер, вместо того чтобы сесть в него, вдруг повернулся и зашагал в сторону берега. Может быть, там, надеялся Итамар, ему удастся найти успокоение.

XVII

      Разбудил Итамара телефонный звонок.
      — Не мог позвонить?
      — Это ты?! — Его удивление было безгранично.
      — Почему ты не звонил?
      — Ты ведь сказала, что не хочешь меня видеть.
      — Да, не хотела, но какое это имеет отношение к твоим чувствам? Или ты тоже не желаешь меня видеть?
      — Очень хочу. Я бы позвонил, если бы не опасался твоей реакции.
      — По-настоящему любящего человека это не остановило бы.
      — Я действительно страдал, что не мог тебя видеть, и думал, что между нами все кончено.
      — Правда?
      — Святая правда.
      — Так почему же ты не снял трубку и не набрал номер? Почему не сделал этот минимальный шаг? Ты так меня злишь! Заставил меня бесконечно ждать! Порой я не могу понять: ты и вправду меня любишь или превосходно играешь в любовь.
      — Рита, не говори так.
      — Как же мне говорить с тобой, если ты целых три дня не звонил! Иногда у меня создается впечатление, что всякий раз, говоря о своей любви, ты просто притворяешься. Есть люди с большими актерскими способностями. Как этот негр, который убил свою жену и обдурил всех своими выступлениями по телевидению.
      — При чем здесь негр? Разве я преступник?
      Не кладя трубки, Итамар откинул одеяло, сел на кровати и посмотрел на часы. Шесть утра. Ее звонок сильно взволновал его и привел в смятение. К нему снова пришли те же мысли, что и несколько дней назад, когда он, растерянный, брел по берегу моря в Герцлии. Было пустынно в тот сумеречный час. Молодая девушка лежала на песке и читала книгу. Итамар не мог отвести глаз от ее красивого лица, соблазнительного загорелого тела. Когда он поймал себя на том, что пристально ее разглядывает, то поразился, как это он после такого удара, полученного всего полчаса назад, и несмотря на давящую тоску может думать о другой женщине. И, проходя мимо девушки, он вдруг подумал, что в состоянии влюбиться в эту случайно подвернувшуюся незнакомку. Но тогда возможно, что вся его влюбленность в Риту не более чем плод изменчивого желания, помноженного на случай. Если так, то, вероятно, здесь и кроется объяснение разрыву между ними, потому что такая любовь не может быть подлинной.
      Теперь, когда Рита позвонила, Итамар раздумывал над тем, не была ли она права, подозревая, что его любовь не что иное, как хорошо поставленная игра. Но притворялся он не перед ней — здесь она ошиблась, — а перед самим собой. Размышляя таким образом, Итамар почувствовал, что в нем вдруг просыпается желание. Похожее происходило, надо заметить, всякий раз, когда он слышал Ритин голос по телефону. Он, конечно, понимал, что это еще не любовь, а простое влечение, но разве можно полностью отделить одно от другого? И разве только физиологией объясняется то, что это повторялось раз за разом, звонок за звонком? Однажды он еле справился с собой, когда услышал ее голос по автоответчику. Когда они лежали, обнявшись, и их дыхания сливались, и переплеталось бессвязное бормотание, он чувствовал невероятную к ней близость. Он наслаждался ее ласкающими словами и прикосновениями ее мягкого тела, и все, чего ему хотелось, это прижаться к ней еще сильнее, слиться воедино. В такие моменты Итамар не находил для своего чувства иного слова, чем любовь…
      — Ты много проиграл, — дошел до него Ритин голос.
      — Что проиграл?
      — То, что не был у меня вчера. Я долго говорила о тебе с Каманским. Он необыкновенный человек! И твой поклонник! Тебе надо было слышать, с каким энтузиазмом он говорил о «Lieder» и о «Возвращении Моцарта». Представляешь, он устроил так, что режиссер Узи Бар-Нер будет консультантом твоего фильма. Великолепно!
      — Это окончательно?
      — Почему ты не рассказал мне об этом? Почему ты скрываешь от меня такие вещи? Вот тебе еще один признак того, что ты меня не любишь.
      — Рита, я очень люблю тебя.
      — Может быть. В данную минуту за недостатком прямых доказательств я готова поверить тебе на слово. Каманский привел ко мне Бар-Нера. Вначале он меня разочаровал. Я совсем не так представляла себе Узи, когда слышала его голос, властный и серьезный, по радио.
      — Как он выглядит?
      — Маленький и худощавый, с озорной улыбкой. И огромная борода. Бороды, кстати, не возбуждают меня. Но это голова гения. Какие фильмы! Я боялась, что между ним и Кагановым разыграется ссора, но они беседовали как добрые друзья. Вечер прошел прекрасно.
      — Ты сейчас говоришь из дома?
      — Я не могла дотерпеть, пока Гади уйдет. Он вообще еще не проснулся. Не волнуйся, нас разделяет несколько комнат. Я звоню из круглой гостиной. Здесь до сих пор еще полный разгром. В этой самой комнате я говорила с Узи. Если бы у него были такие бюджеты, как у режиссеров в Америке или в Европе, кто знает, каких высот он мог бы достичь. В прошлом году мы посвятили целых две недели его «Огромному запасу». Интересно, что ты думаешь об этом фильме.
      — Я его еще не видел.
      — Какая же я дура. Забыла, что тебя не было в Израиле, когда он шел. Но ты можешь посмотреть его у нас на факультете вместе со мной. Там отличная видеотека.
      — Может быть, мне не стоит сейчас подвергаться влиянию…
      — Совсем наоборот! Если ты не будешь в курсе всего, что здесь происходит, ты не сможешь сделать большой фильм. Так же и писатель бесплоден в отрыве от главных литературных течений его времени. Нет ничего плохого в таком влиянии. Каждый режиссер что-то берет у другого.
      — Это уже плагиат.
      — Если писатель изображает реальную действительность, говорят, что это натурализм. Но если он использует то, что где-то прочел, это уже считается плагиатом. Чтение книг — часть самой жизни. Почему писатель не может быть под влиянием книги так же, как и под влиянием реального события? Это еще более оправданно, потому что духовная жизнь формируется в рамках культуры. Когда я подумывала продолжить учебу на литературном отделении, где я получила первую степень, то заинтересовалась комплексом проблем такого рода. Это же обширнейшее поле для исследований! Что ты, например, думаешь по поводу писателя, который копирует самого себя? Интересно, правда? Тебе стоит посмотреть этот фильм Бар-Нера. Он сказал, что завтра вы едете вместе выбирать места для натурных съемок.
      — Так запланировано, но я еще точно не решил… На этот раз Рита не потеряла самообладания.
      — Я не хочу больше этого слышать, — сказала она тихо, но настойчиво, — с меня достаточно одного сердечного приступа тогда в ресторане. Я была страшно рада узнать, что вы выезжаете завтра вместе. Позвони мне сразу же, когда вернешься, ладно? Я хочу знать все. Я не сомкнула глаз со вчерашнего вечера. Всю ночь я обдумывала то, что сказали о тебе, о твоей завтрашней поездке с Узи. Я так… До сих пор я не говорила тебе этого, но должна сказать: я люблю тебя. Ты молчишь?
      — Это изумительно.
      — Ты знаешь, за последние трое суток не было минуты, чтобы я не думала о тебе. Когда я забирала платье из чистки, то спросила себя, понравится ли оно тебе. Когда покупала вина для вечера, то выбирала те, которые ты любишь. Наверно, в глубине души я надеялась, что ты преподнесешь мне сюрприз и придешь. Когда читала новую книгу Поэтессы, то спрашивала себя, что ты скажешь. Ведь мы до сих пор не говорили о поэзии, не считая упоминания Одеда Бавли.
      — Я тоже думал, что нам нужно лучше узнать друг друга, говорить не только о моей работе, а о вещах, которые углубят наши отношения. Поэтесса? Это псевдоним? Ты не одолжишь мне ее книгу?
      — Ты наверняка знаешь ее по прежнему псевдониму: Шансонета. Она, как правило, меняет имя, когда переходит к новому периоду творчества. Поэтессой она уже называла себя лет двадцать назад. Тогда у нее был очень похожий период.
      — А-а-а … — Итамар наморщил лоб. Неужели он пойдет на попятную? Нет, он не отступит. — О'кей, Рита. Я прочту ее стихи.
      — Я не рассказывала тебе, что когда мой отец ухаживал за моей матерью, то читал ей стихи? Как жаль, что этот прекрасный обычай забылся. Почему бы тебе не прочесть мне завтра, когда я приду к тебе, стихотворение Поэтессы? Хотя нет, такие стихи, пожалуй, не очень подойдут. Но мы уж найдем что-нибудь. Ты знаешь, что случилось со мной сегодня утром? Я поймала себя на том, что, когда проснулась — в конце концов я задремала на несколько минут, — ты был первым, кто пришел мне в голову. Точнее, не совсем ты, а сцена из «Возвращения Моцарта». Ты просто заполняешь все мое существование!
      — Какая сцена? — полюбопытствовал Итамар.
      — Финальная. Моцарт встречается с Пушкиным. Пушкин страшно разозлился на то, что Моцарт им недоволен, и вызывает его на дуэль.
      — Это финальная сцена?
      — Такой она мне приснилась. Что ты об этом думаешь?
      Итамар не спешил с ответом.
      — Я представлял себе несколько иной финал, — сказал он после короткого раздумья. — В течение всего фильма Моцарт ищет кого-то, и мы не знаем, кого именно. Только в конце выясняется, что он ищет меня. Режиссера. Я удовлетворенно улыбаюсь, когда узнаю об этом, пока не выясняется, что он вовсе не намерен поблагодарить меня. Наоборот, он разгневан. Для меня это полная неожиданность. Хотя, может, не совсем. Там и сям на протяжении фильма есть намеки на это. За что же Моцарт рассержен на меня? За то, что я вытащил его из могилы и заставил видеть все, что происходит на земле? Вовсе не за это. «Кто позволил вам так меня интерпретировать? — кричит он на меня. — По какому праву?» Здесь фильм, вероятно, заканчивается. Возможно, Моцарт прав. Кто сказал, что мое видение самое правильное?
      — Какая идея! Ты сейчас это придумал? Впрочем, не важно. У тебя необыкновенные мозги, мой милый. Ты знаешь, что сценарий — это почти всегда результат совместной работы? Сколь многозначен будет «Моцарт»! Представляю, какую бездну исследований посвятят ему. Итамар, ты должен прекратить изводить себя. Я тебя прощаю. Позвони мне сразу же после поездки с Бар-Нером, ладно? Нет, лучше не рассказывай мне ничего по телефону. Я приеду к тебе. Ой, как я тебя хочу! Несколько дней без тебя — и я уже с ума схожу. Знаю, что и ты горишь желанием, но сегодня я не могу. Мы приглашены на ужин в честь Гарри Фрумкина, американского поэта. Сказали, что он прибудет с коротким визитом, но это неправда. Выяснилось, что он приглашен министром просвещения и творчества провести полгода в Иерусалиме, в Мишкенот-Шаананим, чтобы написать стихи о Святом городе. Мне очень важно, чтобы муж познакомился с ним, потому что он может оказать на Гади влияние. Ты слышал, как он вчера читал по телевизору свои стихи?
      — Ты забыла, что у меня нет телевизора.
      — Позволь мне купить тебе.
      — Ты бесстыдно балуешь меня, как маленького ребенка.
      — Но ты нуждаешься в том, чтобы кто-то о тебе заботился. А я… знаешь, я никогда не чувствовала необходимости о ком-то беспокоиться, не испытывала желания делать для кого-то что бы то ни было. Во мне происходит настоящий переворот! Если бы ты позволил мне купить для тебя телевизор, ты бы понял, о чем я говорю. Все равно ведь платишь налог, дурачок. Десять строчек было в том стихотворении. Но каких строчек! Он стоит над унитазом, видит желтую струю и в то же время думает о животе неизвестной женщины. Это было потрясающе, просто потрясающе! Он сказал, что читает это стихотворение впервые у нас. Каждое слово вызывает сложные ассоциации. Мне кажется, его охватывает шок, когда он вдруг осознает, что эта жидкость, исходящая из него, порождение его самого, то есть его тела. Тут видится намек на метафизический смысл творчества и даже на акт Божественного творения. Что ты думаешь по этому поводу?
      — Нужно прочесть стихотворение…
      — Итамар, не увиливай. Ведь мы договорились обсуждать такие темы вместе. А ты опять пытаешься уклониться.
      — Ты права.
      — Не сердись на меня, ладно? Мне действительно не ясен смысл этой прекрасной игры с возникающим и исчезающим образом женщины. Твое мнение?
      — Может быть, это подсознательное сравнение. С одной стороны, продукт, который он в состоянии извлечь из своего тела, с другой — ребенок из плоти и крови, которого рожает женщина, — высказал предположение Итамар.
      — Ты видишь, как важно для нас говорить на эти темы. Завтра принесу тебе книгу Поэтессы. До сих пор жалею, что не использовала возможность прослушать курс лекций Гарри Фрумкина в Беркли. Мне это предложили, когда я делала первую степень по литературе, но я не хотела надолго оставлять Реувена.
      — Реувена?
      — Ты так быстро забыл его имя? Может, к лучшему, не будешь ревновать. Я вижу, что у тебя весьма развиты защитные инстинкты.
      Положив трубку, Итамар вымыл лицо. «Реувен… Да, конечно, бывший любовник…»
      Он вынул скрипку из футляра и снова сел на кровать. Перед тем как заиграть, он поставил инструмент на колени, оперся подбородком на его головку и некоторое время витал в пространстве. Легкая улыбка коснулась его губ, когда он вдруг представил себе Риту.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14