– Может быть, мне позвонить теперь от­цу Эльфи? – спросила мама.

– Пожалуйста! Можешь ему позвонить! – ответила Ильза.

Мама крикнула, что она еще не настолько сошла с ума, чтобы будить в половине второ­го ночи спящих людей.

– Это ведь была твоя идея, а не моя, – сказала Ильза.

Курт взревел, что Ильзе никто не дал пра­ва дерзить его жене. Он так и сказал – «моей жене».

И тут – у меня прямо дух захватило – Ильза откашлялась, а потом заявила:

– Тебя, Курт, это вообще не касается. Я не обязана давать тебе отчет! Если ты же­нился на моей матери, это еще не значит, что ты можешь надо мною командовать!

Раздался звонкий шлепок. Мама дала Ильзе пощечину. А потом Курт выскочил из гостиной и чуть не сбил меня с ног.

– Курт! – крикнула мама. – Вернись! Она должна перед тобой извиниться!

Но Курт не вернулся. Он вбежал в спаль­ню и хлопнул дверью. Почтмейстер внизу под нами наверняка проснулся, если, конеч­но, он не проснулся гораздо раньше от наше­го крика.

Потом я еще слышала, как мама требо­вала от Ильзы извинения и грозила ей всеми возможными и невозможными карами, если она сию же минуту не извинится.

Ильза не извинилась. Она вышла в перед­нюю. Она сказала мне:

– Лучше язык себе откушу!

И заплакала, и сжала кулаки. Крепко-крепко. Я потом видела следы ногтей на ее ладони.

В нашей комнате, когда она раздевалась и уже лежа в постели, она все повторяла:

– Нет, я этого не выдержу. Я этого просто не выдержу!

– А по правде, где ты была? – спросила я. Я задала этот вопрос еще три раза, пока Ильза не перестала наконец повторять одно и то же и не ответила:

– Я была вместе с Амрай в баре. – И по­том она еще сказала: – А теперь я хочу спать. Спокойной ночи.

Я лежала в постели. Было темно-темно. Я прислушивалась к дыханию Ильзы. Нет, она не спала. Она дышала неравно­мерно.

– А что делают в баре? – спросила я. – А разве туда пускают двух девушек? Одних?

Кровать Ильзы заскрипела. Она, наверно, отвернулась к стене.

На следующий день было воскресенье. Я проснулась, потому что Оливер сидел у меня на кровати и тянул к себе по­душку.

– Вставай, вставай, вставай, – повторял он.

– Который час? – спросила я.

– «Бей – кто сильней!» уже прошла!

Он хотел сказать, что уже больше десяти, потому что эта воскресная передача кончает­ся по радио в десять. Оливер еще не пони­мает по часам.

Я села на кровати. Утром я всегда никак не могу проснуться. Сначала я даже не пом­нила, что было этой ночью. И не думала о том, что сегодня воскресенье. Я глядела в окно и видела, что светит солнце, а рыжая толстуха в доме напротив раскладывает на подоконнике одеяла и подушки. Она всегда это делает по воскресеньям. Я поглядела на Ильзину кровать. Ильза еще спала. Ее ноги выглядывали из-под одеяла. На них был педикюр с желтым, как желток, лаком.

Обычно мама будит нас в воскресенье в по­ловине девятого. Чтобы мы не слишком поздно выбрались на воскресную прогулку.

– Сегодня прогулки не будет? – шепотом спросила я Оливера.

Оливер покачал головой.

– Все еще спят, что ли?

Оливер опять покачал головой.

– Почему не будет прогулки?

Оливер пожал плечами.

– Не знаю. Папа куда-то уехал на маши­не, совсем рано. Еще темно было.

– А мама?

– Мама очень сердитая.

– Почему? На кого?

Оливер опять пожал плечами.

– Просто вообще, – сказал он.

Я встала и пошла с Оливером на кухню.

На кухне сидела мама. Она сидела за ку­хонным столом и читала старый номер «Бри­гитты».

– Можно мне позавтракать?

– Приготовь завтрак сама, – сказала ма­ма, обращаясь к «Бригитте».

Отказ от приготовления завтрака означает у мамы высшую степень раздражения. Раз уж мама не готовит завтрак, значит, она на пределе.

Я достала кастрюлю из шкафа.

– Не хлопай так дверцей! – вскинулась мама.

Я вынула пакет из холодильника и налила молоко в кастрюлю. Две капли попали на стол.

Мама подняла глаза от «Бригитты».

– Почему ты всегда все проливаешь?

Я взяла полотенце и вытерла стол.

– Ты что, с ума сошла? Это же посудное полотенце!

– Ты будешь какао? – спросила я Оливе­ра.

– Я завтракал, – сказал Оливер. – Мама уже готовила мне завтрак. Мне и Татьяне.

– А как ты считаешь! Они еще слишком малы, чтобы готовить себе завтрак! – резко сказала мама, обращаясь ко мне.

Но ведь я ничего и не говорила. Потом ма­ма встала, захлопнула «Бригитту» и намаза­ла мне два бутерброда с маслом и мармела­дом. Так много масла, просто есть противно. Но я ничего не сказала.

– Я хочу в лес! – крикнул Оливер. – В лес, в лес, в лес!

– Попридержи язык, – сказала мама. В кухню вошла Татьяна. Она была в ноч­ной рубашке. На животе у нее красовалось огромное пятно от какао.

– Какао бухнулось в постель! – сообщила она. – Плавает в постели!

– Вы мне просто на нервы действуете! – крикнула, мама. И выбежала из кухни, гром­ко хлопнув дверью.

Я осталась на кухне. Я слышала, как мама в передней хлопает дверцами шкафа и бормочет что-то себе под нос. Наверно, она иска­ла чистую простыню для Татьяны. Я хотела заглянуть в «Бригитту», но Оливер и Татья­на не оставляли меня в покое. Татьяна хоте­ла строить, а Оливер боксировать. Тогда я тоже сказала:

– Вы мне просто на нервы действуете! – и, выбежав из кухни, хлопнула дверью.

После обеда вернулся Курт. Он принес маме букет цветов, и мама была растрогана.

Потом Курт попробовал поговорить с Ильзой. Пусть она все-таки скажет, где она была. Она ведь среди людей живет, не среди зверей каких-нибудь. Он, например, многое может понять.

– Аминь! – ответила Ильза.

Татьяне понравилось это слово. Она бегала вокруг Курта и все повторяла:

– Аминь, аминь, аминь, аминь!

Мама вообще не разговаривала с Ильзой. Зато мне она сообщила, что теперь у нас все пойдет по-другому. Раз не выходит по-хоро­шему, надо принять другие меры. Она повы­сила голос:

– Теперь Ильза никуда не будет ходить по вечерам! А после школы ей придется тут же возвращаться домой!

Еще мама сказала, что Ильза не получит больше денег на карманные расходы. И ни­каких новых платьев.

Ильза лежала в нашей комнате на постели и читала газету. Но мама говорила так гром­ко, что она наверняка слышала каждое слово.

– Ей слишком хорошо живется! Вот в чем дело! – крикнула мама.

И вдруг она, словно фурия, бросилась в ванную. Она рванула дверцу зеркального шкафчика и с криком «Вот, вот, вот! Все у нее есть!» стала выбрасывать из него всю Ильзину косметику.

Бутылочка с подводкой для глаз упала на кафельный пол и разбилась. Губная помада полетела в ванну, а тюбик с тоном в рако­вину.

Все гремело и дребезжало. Оливер и Та­тьяна вошли в ванную и с испугом глядели на эту сцену. Потом пришел Курт и попро­сил маму взять себя в руки.

Мама прикусила нижнюю губу, у нее нем­ного дрожала голова и руки, но она все-таки нашла щетку для волос и причесалась, а потом сказала, обращаясь ко мне: «Убери-ка все это!» – и вышла из ванной.

Курт стал помогать мне убирать остатки косметики. Но это оказалось не так-то про­сто. Трудно себе представить, сколько черной жидкости содержится в такой крошечной бутылочке с подводкой. Мы терли и терли как бешеные, но кафельный пол становился все чернее и чернее. А так как Татьяну и Оливера невозможно было выгнать из ванной и они топтались в черной луже, вскоре и ванна, и стены, и полотенца стали черными. И вдруг Оливер схватил своей черной лапой Курта за рукав. На белой рубашке Курта теперь красовалось черное пятно. Он бросил тряпку и крикнул:

– Черт бы побрал всю эту грязь! Мне-то какое дело до всего этого! Пусть сама убира­ет!

Он выскочил из ванной. Черные следы от его ботинок на дорожке в передней еще и теперь видны. Кого он имел в виду, говоря: «Пусть сама убирает!» – маму или Ильзу, – я не знаю.

Я, во всяком случае, еще целый час терла пол в ванной, и мне, по правде сказать, было себя немного жалко.

Ильза лежала до вечера на постели и чита­ла газету, а потом – старые выпуски с Мик­ки Маусом и старые детские книжки. Гово­рить со мной она не хотела. Каждые две минуты она смотрела на часы. Я видела, что она нервничает – она обкусывала кожу на пальцах. (Раньше Ильза грызла ногти. С тех пор, как она делает маникюр, она кусает пальцы.)

Потом в передней зазвонил телефон. Мама взяла трубку. Раз пять она повторила: «Слу­шаю! Кто говорит? Слушаю!» Но ей не отве­чали.

Через полчаса снова зазвонил телефон. На этот раз подошла я. Мужской голос ска­зал:

– Добрый день. Попросите, пожалуйста, Ильзу.

Мама была тут же в передней, она разбира­лась в шкафчике для обуви.

– Кто это? – спросила она меня.

– Ильза, тебя! – крикнула я.

Мама подошла и взяла трубку у меня из рук.

– Простите, кто говорит? Алло, кто гово­рит? Да отвечайте же!

Я, наверное, и сама бы ни слова не ответи­ла, если бы на меня так рыкнули. Мама бросила трубку.

– Опять никто не отвечает! – резко сказа­ла она. А потом начала допрашивать меня, какой это был голос – мужской или женс­кий.

Я не знала, что отвечать. Через открытую дверь я видела Ильзу – она стояла посреди комнаты. Она вскочила с кровати, когда я позвала ее к телефону, а теперь пристально смотрела на меня.

– Женский голос. Какая-то девочка, – сказала я.

– Ты в этом уверена?

– Там такой шум был в трубке, но, по-моему, это Ули.

Ильза продолжала глядеть на меня в упор. Мне показалось, что она хочет сказать: «Мо­лодец, хорошо, сестричка. Продолжай в том же духе!»

– Нет, это точно Ули, – сказала я.

Ильза вышла в переднюю.

– Мы хотим вместе делать математику, – сказала она. – У нас на той неделе контроль­ная.

Ильза сказала это не мне и не маме, а об­ращаясь к стене. Потом она добавила:

– Ну, я пошла.

– Ты останешься дома! – крикнула мама.

– Я ей уже обещала, а кроме того, я провалюсь на контрольной! – крикнула Ильза.

Мама язвительно рассмеялась.

– Обещала, обещала! – И она стала гово­рить, что Ильза прежде всего должна вы­полнять обещания и обязанности по отноше­нию к своей собственной семье.

– Какие же это обязанности? И кого ты подразумеваешь под моей собственной семь­ей?

Ильза спросила это не менее язвительно. Мама побледнела. Она несколько раз от­крыла рот и снова закрыла его, не проронив ни звука. Потом повернулась и пошла на кухню. Но возле двери кухни вновь обернулась и сказала:

– Какие у тебя обязанности и кто твоя семья, об этом тебе в ближайшие дни придет­ся как следует поразмыслить!

Мама и Ильза глядели друг на друга, не отводя глаз, и вдруг я заметила, как они похожи. Мама, и как только я раньше не замечала,– это просто постаревшая Ильза! Даже кошачий взгляд у нее, точно как у Ильзы. Я увидела это, когда она сказала:

– Так вот запомни! С сегодняшнего дня ты никуда не уходишь. Если понадобится, я сама буду провожать тебя в школу и захо­дить за тобой после уроков. Пока еще тут распоряжаюсь я!

Я знаю мою сестру. И я поняла: сейчас что-то произойдет. Больше она не сможет сдерживаться – или заорет, или разобьет что-нибудь. Я боялась даже, что она бросится на маму.

Но Ильза сделала нечто совсем другое. Она отвела взгляд от мамы, сняла трубку и стала набирать номер. Я стояла с ней рядом и видела, что она набирает цифры 4 и 6. 4 и 6 – первые цифры папиного телефона.

Как видно, к телефону подошла папина жена, потому что Ильза сказала:

– Попросите, пожалуйста, папу!

А потом Ильза сказала, и голос ее при этом дрожал:

– Это Ильза говорит.

– Нет, это уже превосходит все! – крикнула мама. Она хотела вырвать трубку у Ильзы из рук.

Но Ильза крепко держала трубку. Три раза она повторила:

– Папа, послушай, папа. Я...

И тут маме удалось вырвать у нее трубку. Теперь мама, держа в одной руке труб­ку, другой старалась отпихнуть от себя Ильзу.

– Попробуй у меня только! – шипела она. А в трубку она сказала:

– Нет, нет, извини! Это я не тебе!

И начала объяснять папе, что Ильза ведет себя безобразно, а сейчас она, видно, совсем свихнулась и еще вздумала обращаться к от­цу за помощью. Но – и в голосе мамы появи­лась угрожающая нотка – для этого нет пока никаких оснований, а кроме того, она запрещает кому-либо вмешиваться в воспи­тание ее детей.

Что сказал папа, не было слышно, но, видно, что-то такое, что не понравилось маме. Она резко ответила:

– Да-да, это тебе, конечно, необходимо!

Потом папа еще что-то говорил, а мама все повторяла одно и то же:

– Это просто смешно! Смешно, смешно, смешно!

И вдруг она громко крикнула:

– Ах, понимание! Может, у тебя есть понимание?! Да уж, конечно! Ну давай, давай. Только тогда сам неси ответственность. Полную ответственность!

И тут мама стала жаловаться, что Ильза вчера вернулась домой в два часа ночи и рассказывала одни небылицы, все сплошное вранье, правды от нее не добьешься. Потом она замолчала, несколько раз кивнула и с довольным видом протянула трубку Ильзе.

– Пожалуйста, поговори с твоим отцом. На вот, поговори!

Ильза взяла трубку и приложила ее к уху. Я стояла рядом и слышала папин голос. Он говорил что-то очень быстро, что именно, я разобрать не могла. Ильза держала трубку у уха всего несколько мгновений, а потом просто выпустила из рук. Мама успела ее подхватить прежде, чем она упала на пол. Ильза какой-то деревянной походкой напра­вилась в нашу комнату. Она подошла к своей постели, бросилась на нее и начала реветь, очень громко.

– Истеричка! – сказала мама.

Я подошла к Ильзе. Села к ней на кровать.

– Что он тебе сказал?

Сперва я не могла разобрать, что сказал ей папа, потому что Ильза все время всхлипывала и говорила таким рыдающим голо­сом, что ничего невозможно было расслы­шать. Наконец я поняла. Папа сказал ей, что он не может в это вмешиваться, а она должна вести себя хорошо и слушаться маму. Мама желает ей только добра.

– Но ведь зла она тебе, вообще-то, не желает, – сказала я. Но прозвучало это как-то неубедительно. Ильза выпрямилась.

– Плевала я на то, что она мне желает! Никакого добра тут нет. Что угодно, только не это!

Следующая неделя была просто ужасной.

Мама обращалась с Ильзой, как с собакой. Как с Золушкой, которая приговорена исполнять всю черную работу. Ильза мыла посуду, пылесосила ковры, чистила ботинки, убирала шкафы. Она должна была заниматься такими вещами, которыми у нас вообще ни­кто никогда не занимался. Например, мыть щетки для обуви и пришивать вешалки к пальто и курткам. Взгляд у нее был, словно у злой кошки, но она исполняла все без воз­ражений. И домой приходила ровно через десять минут после окончания уроков. Толь­ко дело в том, что Ильза вообще не ходила в школу!

Утром в понедельник по дороге в школу она мне сказала:

– Эрика, миленькая, пойди, пожалуйста, к Штискаль и скажи ей, что у меня ангина!

Штискаль – это классная руководительница Ильзы.

Я не хотела идти к Штискаль. Ильза объяснила мне, что ей обязательно надо встретиться сегодня с Амрай по исклю­чительно важному и срочному делу. Но конечно, это большая тайна. А ведь встретиться можно только утром, потому что мама после школы ее никуда не отпустит. Я все равно не хотела идти к Штискаль.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.