12 июня Наполеон покинул родной Париж, а 14-го он вместе с армией, готовой к бою, находился уже при Шарлёруа. Изначально планировалось не допустить соединения двух армий противников, так как разбить каждого по отдельности было бы гораздо легче. Но привести в исполнение этот неплохо задуманный план Наполеону, утратившему былую сноровку, так и не удалось. Было потеряно много времени, а ведь известно, что время – одно из главных условий победы.

От Шарлёруа на север и северо-восток вели две дороги. На одной, восточной, на Намюр и Люттих, стояла армия Блюхера; на другой, западной, на Брюссель, располагался Веллингтон со своим войском. Линия их соединения проходила с востока на запад и была обозначена ориентирами Сомбрефф и трактир «Quatre bras». Часть армии Наполеона под предводительством Нея направилась по брюссельской дороге на запад. Недалеко от трактира «Quatre bras» она столкнулась с войсками Веллингтона, здесь и произошло первое сражение. Сам же Наполеон вел основную битву при Линьи, сражаясь с армией Блюхера.

И хотя Наполеон начал свое наступление достаточно поздно (между двумя и тремя часами), ближе к ночи ему все-таки удалось одержать победу. В результате ожесточенного боя прусская армия потеряла 12 тысяч человек и 21 орудие, сам Блюхер, главнокомандующий армии, получил ранение. Однако Наполеон допустил еще одну ошибку, отказавшись от преследования врага. Победа вскружила ему голову. Тем временем прусские войска направились на северо-запад, отказавшись от ранее намеченного передвижения к Намюру. Уже к вечеру 17 июня Блюхер собрал в Ваврэ два корпуса из трех, принимавших участие в сражении. Ему оставалось дождаться Бюлова, после чего он планировал 18 июня направиться навстречу Веллингтону. Как позже выяснилось, день 17 июня вообще оказался роковым для армии Наполеона, поскольку бывший император не предпринял в этот день никаких действий, его же противники как нельзя лучше воспользовались предоставленным в их распоряжение временем.

Веллингтон, ожидая нападения Наполеона, расположил свое войско на высотах Сент-Жан, к югу от Брюсселя. В его армии на тот момент было 68 тысяч человек, из них 24 тысячи составляли англичане, прекрасно подготовленные и испытанные воины, командование над которыми осуществляли опытные военачальники, 30 тысяч – немцы, состоявшие на английской службе, из Ганновера, Брауншвейга и Нассау, а оставшиеся 14 тысяч – нидерландцы. Наполеон надеялся одолеть и этого врага, но обстоятельства сложились иначе. Направленный им против Блюхера маршал Груши пытался встретить противника на пути к Намюру, между тем армия Блюхера двигалась, как уже ранее было сказано, на северо-запад, на помощь армии Веллингтона. Свое наступление Наполеону пришлось отложить практически до полудня, поскольку с утра шел дождь и размякшая почва замедляла любое передвижение. Когда же вдали показались войска Бюлова, армия Наполеона пошла в наступление. Горячие атаки кавалерии и пехоты отражались противником хладно кровно, но ближе к шести часам французам все-таки удалось занять важную позицию – поселок Ла-Ге-Сэнт, расположенный неподалеку от центра Веллингтона. Ослабленная после тяжелого пятичасового боя армия Веллингтона уже с трудом отражала атаки и вряд ли смогла бы выдержать очередное нападение. По словам английского герцога, его армии оставалось надеяться только на «Блюхера или ночь».

Прусская армия действительно была уже недалеко. Корпус Бюлова выступал первым и шел впереди, но размытые дороги мешали быстрому движению. Ближе к половине пятого пополудни первые прусские пушки ударили по правому флангу французов, огонь усиливался по мере притока прусских войск. Против них французами был направлен корпус графа Лобау. Но после недолгого сражения он был вынужден отступить к селению Плансенуа, расположенному поблизости от центра французов. Здесь произошел еще один жаркий бой, в результате которого к семи часам вечера полуразрушенное селение опять перешло в руки французов.

Из свежих сил в запасе у Наполеона оставалась лишь гвардия в 5 тысяч человек, рассчитывать же на помощь войска Груши он не мог, поскольку оно было направлено против Блюхера. Положение складывалось настолько серьезное, что было бы лучше отложить сражение на следующий день, но Наполеон не хотел медлить. Около восьми часов вечера он направил против позиции Веллингтона свой последний резерв. Его наступление было начато шквальным картечным огнем из Ла-Ге-Сэнта. Французам еще раз за этот день удалось отбросить передовую линию противника, уже изрядно поредевшую, но навстречу гвардии в этот момент выступил сам Веллингтон во главе нескольких немецких батальонов. Как только четыре батальона гвардии Нея подошли к передовой линии, английский главнокомандующий отдал приказ полку англичан идти в атаку. И вслед за их наступлением последовала молниеносная атака в штыки. Французы были отброшены почти по всей линии фронта. Сражение можно было уже считать проигранным, поскольку в этот день прусская армия захватила селение Плансенуа.

Армии союзников окружили Наполеона с двух сторон и соединились недалеко от центра французской позиции, у мызы La belle alliance. Война Наполеона была окончательно проиграна после битвы при Ватерлоо (английское название селения, где находился главный штаб герцога Веллингтона). Блюхер и Веллингтон приняли решение двигаться дальше к Парижу. Начальник штаба прусской армии Гнейзенау продолжал преследование бегущего врага, что, впрочем, окончательно расстроило его армию.

В целом союзники понесли большие потери: британские войска (особенно та часть, которая находилась под непрерывным артиллерийским огнем французов и выдерживала непрерывные атаки неприятеля) насчитывали около 11 тысяч человек ранеными и убитыми; сражавшиеся в тылу французов прусские войска потеряли примерно 7 тысяч человек. Потери французов были значительно больше: насчитывалось более 72 тысяч пленных, без вести пропавших, раненых и убитых. Наполеон же потерял последнюю надежду, когда его карета была перехвачена прусскими преследователями и сам он с позором доставлен в Париж.

Соотечественники встретили его достаточно холодно. Покинутый всеми, он был вынужден во второй раз подписать отречение, что и свершилось спустя четыре дня после основного сражения, 22 июня, в Елисейском дворце. Но Наполеон еще надеялся сохранить свою династию. Он писал: «Моя политическая жизнь кончена, и я назначаю императором французов моего сына под именем Наполеона II». Однако его распоряжения уже не имели никакого значения, поскольку вслед за Блюхером в Париж вскоре прибыл Бурбонский двор.

Наполеон не спешил покидать территорию Франции, пока не решился совершить еще один дерзкий побег – на этот раз в Америку. С этой целью Бонапарт отправился в Рошфор, но, оказавшись на месте, обнаружил, что гавань перекрыта судами английского флота. Увы, новая попытка побега не состоялась. Тогда он написал письмо английскому принцу-регенту, где, сравнивая себя с Фемистоклом, просил принять его под покровительство британских законов. К сожалению, сравнение и адресат были выбраны неудачно. Принц-регент не мог принимать самостоятельных решений, минуя парламент и проигнорировав мнение союзников. Когда Наполеон вступил на борт английского судна, капитан немедленно объявил, что несвободен в своих решениях, поэтому может принять Бонапарта на свой корабль только как военнопленного.

Английское правительство выбрало местом нового заточения Наполеона самый уединенный остров в Атлантическом океане – остров Святой Елены. Союзники дали свое согласие, и 18 октября 1815 года корабль «Беллерофон» доставил Наполеона в Джемстоунскую бухту богом забытого островка. История деяний Бонапарта на этом закончилась, последние шесть лет жизни он провел на острове, медленно угасая от тяжелой болезни и страдая от мелочных издевательств своих надсмотрщиков.

Во Флоренции, в Лауренцианской библиотеке, сохранился интереснейший материал, касающийся судьбы великого полководца, – его конспект, который был написан будущим императором Франции еще в кадетские годы. В конспекте есть раздел, посвященный заморским колониям, где последняя строчка гласит: «Святая Елена, маленький остров». Мог ли тогда Наполеон предполагать, что этот маленький остров станет его последним пристанищем, и, несмотря на все попытки покинуть остров (Бонапарта не оставляла надежда вновь обрести свободу!), ему так и не удастся вырваться из заточения. Все замышляемые приверженцами Наполеона побеги терпели фиаско: стражники оставались начеку день и ночь, следя за каждым шагом именитого пленника. Тем более что спустя несколько месяцев после прибытия экс-императора на остров его «почетный» караул был усилен: появились еще восемь рот пехоты и один артиллерийский батальон.

Но приверженцы Наполеона, несмотря на такую внушительную охрану и на далекое расстояние, отделяющее остров от материка, все-таки надеялись спасти своего кумира. Желающих устроить ему побег было предостаточно. Первая попытка была предпринята Соломоном – одним из богатейших жителей острова Святой Елены. Для него Наполеон был чуть ли не Богом, олицетворением всех высоких идеалов. Однажды в чайнике с водой он сумел передать Наполеону шелковую лестницу, весьма искусно сделанную и тщательно свернутую. С помощью этой лестницы узник мог спуститься с высокой скалы и оказаться прямо в ожидавшей его внизу лодке. Однако идеальный план побега, в силу каких-то неизвестных нам обстоятельств, так и не осуществился – «соломоново решение» не спасло Бонапарта.

В книге Маргарет Стюарт Тейлор «Святая Елена. Дорожный дом в океане» рассказывается еще одна любопытная история о попытке помочь Наполеону покинуть остров. На сей раз именитому пленнику был отправлен в качестве подарка комплект шахматных фигур. В одной из фигур был помещен план побега, тщательно разработанный и продуманный. Но, увы, Наполеон так и не узнал о тайнике, поскольку человек, отправленный к нему на остров с целью сообщить о замышляемом побеге, погиб в пути в результате несчастного случая, так и не встретившись с Наполеоном. Сам же подарок достиг места назначения, но о его истинном предназначении никто так и не сообщил бывшему императору.

Следующая попытка побега, также оказавшаяся неудачной, была предпринята Наполеоном незадолго до его смерти. Группа заговорщиков спрятала его в бочку, которую планировалось затем погрузить на борт американского китобоя. И хотя бочки до этого случая проверялись не так строго, однако на сей раз, вероятно в силу каких-то таинственных обстоятельств, именуемых одними злым роком, другими – судьбой, английские солдаты придирчиво осмотрели содержимое бочки. Таким образом заговор был раскрыт, а пленник вновь водворен на прежнее место. Фортуна словно бы отвернулась от своего недавнего любимца, вероятно исчерпав весь запас волшебных даров, предназначенных для него.

Действительно, Наполеон был щедро одарен судьбой: он обладал феноменальной памятью и острым умом, потрясающей работоспособностью, даром дипломата, он был поистине военным и государственным гением, удивительное обаяние которого позволяло легко располагать к себе людей, и, помимо прочего, повсюду ему сопутствовали успех и удача. И хотя империя Наполеона оказалась недолговечной, образ полководца в неизменном сером сюртуке и треуголке навсегда вошел в историю. О великих сражениях Наполеона рассказывают все учебники. Его именем была названа целая эпоха. Даже монархия Бурбонов, реставрированная после низложения Наполеона, не смогла уничтожить его реформы, ставшие результатом Великой французской революции: «наполеоновское право» впоследствии было взято за основу при создании гражданских норм западных демократических держав.

Возможно, он злоупотребил расположением фортуны и потому был вынужден расплачиваться своим заточением, из которого ему так и не удалось вырваться, несмотря на все предпринятые попытки бежать с острова. Как бы то ни было, пройденный им блистательный путь от младшего лейтенанта артиллерии до вершин императорской власти, увы, закончился весьма трагично. Но даже в свои последние годы жизни он находил сочувствие среди тех, кому не чужд был дух романтизма. Живописцы и поэты, музыканты и философы не уставали восторгаться гением Наполеона, тем гением, который, между прочим, явился причиной бесчисленных жестоких войн, унесших жизни стольких невинных людей. Но вряд ли об этом задумывались те, кто пытался вернуть свободу узнику острова Святой Елены.

Глава 2.

Ссыльные и каторжники

Среди ссыльных и каторжников, совершавших побеги, можно вспомнить бесчисленное множество имен, но самые, пожалуй, известные – это француз Анри Шаррьер, а также русские революционеры, деятельность которых во многом определила судьбу России начала XX века и привела в итоге к революции. Любопытно, что совершаемые ими побеги зачастую сопровождались исключительным везением. Невольно возникает вопрос: а что было бы, если, допустим, Сталину не удалось бы покинуть место своего предпоследнего заточения или Дзержинского удержала бы охрана Бутырки в начале 1917 года? Нашлись бы другие пламенные вожди революции или стране удалось бы избежать страшного бедствия, началом которого явился роковой Октябрь?

Загадки побегов Сталина

Старое издание «Краткой биографии» от 1947 года повествует о том, что в период с 1902 по 1913 год Сталин арестовывался восемь раз. Однако позже Сталин самолично исправил число арестов на цифру «семь». Там, где было сказано, что «бежал из ссылки шесть раз», он исправил на «пять». Итак, один из своих арестов и побегов вождь Страны Советов по каким-то причинам пытался скрыть. По этому поводу существует даже предположение, что именно при том аресте Сталин был завербован царской охранкой как тайный агент.

И. Сталин

Этой же версии придерживается и Э. Радзинский, приводя свидетельства старых большевиков. По словам Шатуновской (члена партии с 1916 года, личного секретаря председателя Бакинской коммуны Степана Шаумяна), о провокаторстве Сталина знали и секретарь Ростовского обкома Шеболдаев, и член политбюро Косиор. Командарм Я. Л. Корин в своем письме также указывает на то, что «слух о провокаторстве Сталина был известен в Коминтерне». Шатунов ская также рассказала, что, когда материалы, доказывающие провокаторскую деятельность Сталина, попали в руки Хрущева, тот возмущенно замахал руками: «Это невозможно! Выходит, что нашей страной тридцать лет руководил агент царской охранки?» Действительно, подобную информацию никак нельзя было предавать гласности.

Был ли на самом деле Сталин, а в то время Коба, провокатором или нет? «Здесь следует вспомнить, – пишет Радзинский, – все фантастические побеги Кобы, его поездки за границу, странное благоволение полиции и бесконечные тщетные телеграммы с требованием задержания, ареста, которые почему-то остались без последствий». Настолько ли фантастическими были побеги Сталина, как утверждает Радзинский, и что в действительности скрывалось за странным промедлением полиции, которая так часто упускала опасного революционера и позволяла ему совершать дерзкие побеги? Чтобы ответить на эти вопросы, следует обратиться к реальным событиям, сопровождавшим аресты Сталина и его побеги.

Первый арест Сталина описан в полицейской хронике: «Рапорт пристава четвертого участка города Батума об аресте в 12 часов ночи 5 апреля 1902 года И. Джугашвили на сходке рабочих в квартире М. Даривелидзе». После первого «путешествия» по страшным азиатским тюрьмам (батумская, кутаисская и т. д.) Сталин отправился и в свою первую ссылку в холодную Сибирь. Еще находясь в тюрьме, он сумел прекрасно освоиться среди уголовников, хотя в первые дни испытывал неподдельный страх: все-таки впервые он попал в тюрьму, и не просто в тюрьму, а в азиатскую, где царило абсолютное бесправие заключенных. Но Сталину удалось не только привыкнуть к своему новому существованию, но заслужить статус главного среди прочих. Впрочем, о феноменальной способности Сталина находить общий язык с уголовниками знал и Ленин, который частенько призывал именно Кобу решать сложные ситуации с бунтующими в период Гражданской войны солдатами и бывшими арестантами.

Оказавшись в ссылке, в далеком селе Нижняя Уда Иркут ской губернии, Коба тосковал и по теплу, и по кипучей революционной деятельности. В ноябре 1903 года он совершил первую попытку побега, но, отморозив уши и нос, вернулся в Уду. Однако уже 5 января 1904 года в полицейском протоколе было записано, что «ссыльный Джугашвили бежал». Коба проехал по всей России с поддельными документами на имя русского крестьянина, и его никто не задержал. Он вернулся в Тифлис, где оставался на нелегальном положении четыре года. В официальной биографии сказано, что за это время его ни разу не арестовывали, однако сохранились некоторые документы, подтверждающие обратное: «В 1906 году он был арестован и бежал из тюрьмы», – значится в составленной в 1911 году начальником Тифлисского охранного отделения И. Пастрюлиным справке об И. Джугашвили. Следовательно, он все-таки был арестован, но сумел бежать и опять вернулся на Кавказ, как будто игнорируя опасное пребывание там.

После смерти своей первой жены 25 ноября 1907 года Коба еще более страстно отдался революционной борьбе, но в это время появились слухи о том, что он провокатор. Затем произошел очередной арест Сталина, во время которого полиции удалось захватить документы, явно свидетельствующие о «его принадлежности к запрещенному Бакинскому комитету РСДРП». Решение жандармского управления в связи с обнаружением подобного рода документов выглядит по крайней мере странным: Кобу приговорили всего к трем годам каторжных работ, причем с отправкой на прежнее место ссылки. Затем срок ссылки уменьшился до двух лет. По пути следования в Сольвычегодск, находясь в камере Вятской тюрьмы, Сталин заболел тифом, но чудом выжил. 24 июня 1909 года он совершил удачный побег из Сольвычегодска, не побоявшись вновь вернуться на Кавказ.

На свободе Сталин пребывал недолго: 23 марта 1910 года его снова арестовали. На этот раз следствие продолжалось три месяца, после чего Кобу приговорили к ссылке все в тот же Сольвычегодск. Хотя по заключению помощника начальника Бакинского жандармского управления Н. Гелимбатовского отчаянного революционера следовало наказать более строго: «Ввиду упорного его участия в деятельности революционных партий, в коих он занимал весьма видное положение, ввиду двухкратного его побега принять меру взыскания – высылку в самые отдаленные места Сибири на пять лет».

После окончания ссылки в Сольвычегодске Коба, лишенный права выезда в столицу, выбрал местом своего жительства Вологду. В это время Ленин неоднократно призывал его вернуться к активной работе, о чем сам Коба писал в одном из писем, которые, кстати, проверялись полицией. «Ильич и К° зазывают в один из двух центров (Москву или Петербург) до окончания срока. Мне же хотелось бы отбыть срок, чтобы легально, с большим размахом приняться за дело, но если нужда острая, то, конечно, снимусь». Спустя время в Департамент полиции поступило сообщение: «Как можно полагать, кавказец (имя Кобы в полиции) в скором времени выедет в Петербург или в Москву для свидания с тамошними представителями организации и будет сопровождаться наблюдением… Явилось бы лучшим производство обыска и арест его нынче же в Вологде». Но ареста не последовало, и Сталин покинул место ссылки. Уже «в 3.45 кавказец пришел на вокзал с вещами, вошел в вагон третьего класса в поезд, отходящий на Санкт-Петербург… Кавказец с означенным поездом уехал в Петербург». Полиция не спешила задерживать ссыльного беглеца, вероятно, на то были веские причины.

Для очередного побега Коба использовал так называемый железный документ – паспорт П. А. Чижикова, с которым познакомился в ссылке. Таким образом действовали многие революционеры: они покупали паспорта у местных жителей, а последние спустя какое-то время заявляли в полицию о пропаже документа. Тем временем бежавшие по поддельному документу ссыльные уже благополучно добирались до места назначения.

Побег из Вологды, по мнению самого Кобы, получился на редкость удачным. В это время Сталин переживал один из волнующих моментов своей жизни – сам Ленин вызывал его в столицу. Как только Сталину удалось попасть в Петербург (6 сентября 1911 года), то он немедленно приступил к работе в подполье. При этом он вел себя подозрительно беспечно и, зная о слежке (ведь совсем недавно в Киеве был убит Столыпин, и Петербург был просто наводнен полицией), не соблюдал даже элементарной осторожности. Неудивительно, что уже 9 сентября его снова арестовали. Поводом для ареста послужил подозрительный паспорт, выданный на имя русского крестьянина, но говорившего почему-то с явным кавказским акцентом.

Следствие велось до середины декабря, потом Кобе вынесли не очень строгий приговор: отправили в ссылку сроком на три года с правом выбора места жительства. Сталин вновь выбрал Вологду. Согласно биографии, написанной И. Товстухой со слов Сталина в 1925 году, из этой ссылки Коба бежал уже в конце октября – начале ноября 1911 года, то есть спустя какие-нибудь две-три недели после прибытия в Вологду.

По другим данным, взятым из официальной биографии, Сталин совершил побег лишь в конце февраля 1912 года. И эти данные, по всей видимости, больше соответствуют действительности, поскольку именно в начале февраля 1912 года в Вологду прибыл Г. К. Орджоникидзе с поручением от Ленина, который и требовал этого побега. Орджоникидзе поведал Сталину также о том, что Ленин замыслил произвести в партии настоящий переворот – избавиться от меньшевиков. Что он и сделал на конференции в Праге, проходившей в январе 1912 года: конференция провозгласила себя единственным представителем РСДРП и избрала большевистский ЦК. Сталин был избран в Русское бюро ЦК РСДРП(б) и в ЦК в целом. Таким образом он оказался в числе основных руководителей партии. Всего было семь членов ЦК, среди которых Ленин, Зиновьев и Орджоникидзе, а также Спандарьян, Голошекин и Шварцман, в кандидатах оставались четыре – Калинин, Бубнов, Стасова и Смирнов. Ленин лично ввел Сталина в ЦК, после того как был разоблачен ранее избранный на его место провокатор Малиновский. Уже в 1912 году, за три года до революции, Сталин фактически был третьим человеком в руководстве большевиков.

Безусловно, что после такого сообщения оставаться в ссылке представлялось совершенно бессмысленным, ведь теперь Сталин состоял в руководстве партией, и причем далеко не на последних ролях. Только двое из числа членов ЦК превышали его по значимости – Ленин и Зиновьев. Остальные же были значительно слабее Кобы и по опыту, и по масштабам работы, и, кроме того, по тем потенциальным возможностям, которые еще не были реализованы.

Следует отметить, что сам Сталин считал подобное назначение очень важным моментом в жизни, еще с 1911 года он ожидал решительных перемен в своей судьбе. Ведь в декабре 1912 года ему должно было исполниться 33 года, и бывший семинарист не мог проигнорировать эту дату: 33 года – возраст великих свершений! Поэтому-то он так и стремился покинуть ссылку осенью 1911 года. Даже новый арест 9 сентября не омрачил радостного ожидания дальнейших великих свершений. Тем скорее он хотел вернуться к революционной деятельности, поэтому с легкостью покинул Вологду 29 февраля 1912 года.

Сначала он отправился в родной Тифлис, затем по дороге в Петербург как бы по ходу инспектировал провинциальные комитеты. Оказавшись в Северной столице в конце зимы, Сталин с головой окунулся в работу: готовил к выпуску первый номер «Правды» (вышел 22 апреля 1912 года), руководил избирательной кампанией в Государственную думу. На этот раз он оставался на воле несколько недель, чуть дольше по сравнению с прошлым разом, когда его деятельность на свободе продолжалась всего три дня. В день выхода номера «Правды», 22 апреля, его снова арестовали, но на сей раз отправили не в Вологду, а в самую глушь Сибири – Нарымский край. Однако уже 1 сентября все того же 1912 года Сталин, не дожидаясь суровой нарымской зимы, совершил очередной, пятый по счету побег! Ему нельзя было терять ни минуты в этом решающем году.

Сохранилась телеграмма, поступившая в Департамент полиции в тот период: «Джугашвили бежал из Нарымского края… намерен направиться к Ленину на совещание. В случае обнаружения наблюдения просьба задержать не сразу, лучше перед отъездом за границу». Но Сталина и на этот раз не задержали, позволив ему благополучно покинуть Россию. Он сам считал свой очередной побег на редкость удачным и вопреки своим правилам с гордостью рассказывал о нем, причем не только соотечественникам, но и иностранным корреспондентам, живописуя во всех подробностях нелегкий путь беглого каторжника через бескрайние просторы необъятной России. Основной причиной удачи, по мнению известного писателя Анри Барбюса, явилось прекрасное знание Сталиным психологии русского народа. Ведь именно с русскими мужиками, ямщиками и крестьянами, пришлось вплотную общаться беглому каторжнику. И те, несмотря на восточный акцент и подозрительную внешность Кобы, не выдали его властям. Способности находить подход к простым людям были лишены, кстати, многие русские революционеры, особенно из числа интеллигенции. Резко выделяясь из массы своих соотечественников явно «барскими» привычками и слишком уж утонченным поведением, они скорее вызывали недоверие, чем расположение. В результате русские мужики немедленно доносили о них вышестоящему начальству. Не секрет, что именно благодаря таким доносам, поступившим от обычных ямщиков или дворников, многие, даже искусно подготовленные побеги были провалены (вспомнить хотя бы декабристов, Чернышевского и народовольцев-дворян, которые тщетно пытались покинуть сибирскую ссылку).

Выросший в нищете сын грузинского сапожника прекрасно понимал, как нужно разговаривать с мужиками: он не обещал им, как барин, дать на чай и вообще старался избегать подобного рода унизительного обращения, напротив, он честно говорил, что денег на оплату поездки у него нет. Однако у него всегда было при себе кое-что другое – пара штофов водки, которую он и предлагал в качестве оплаты за проезд. Причем обсуждение этого вопроса протекало в самой непринужденной атмосфере. Сталин с лукавой улыбкой на лице говорил, что сможет платить по «аршину водки» за каждый прогон между населенными пунктами. Насколько хватит этих штофов, на такое расстояние его и повезет ямщик. Последний же со смехом отвечал: «Русские меряют водку ведрами, а не аршинами».

И тогда начиналось настоящее представление в духе Сталина: он доставал из-за голенища аршин, а это была деревянная досочка длиной 71 см, потом вынимал из своего мешочка несколько металлических чарочек, плотно устанавливал их вдоль аршина и наполнял водкой – вот так, по его мнению, должен был выглядеть «аршин водки». Всеобщий взрыв смеха окончательно сближал собравшихся, и своего рода подкуп превращался в добрую товарищескую шутку. После чего «аршин водки» распивался уже совместно, а развеселившиеся ямщики, по-друже ски похлопывая Сталина по спине, умильно приговаривали: «И откуда ты взялся, такой веселый парень!» А при расставании многие не без сожаления восклицали: «Приезжай к нам еще!» – не каждый день попадались такие веселые пассажиры.

Но, несмотря на всю свою видимую веселость, Сталин сохранял присущую ему осторожность и через каждые три-четыре станции высаживался, проезжая с одним ямщиком только небольшой отрезок пути. При этом он никогда не говорил конечного пункта своего следования и всячески старался избегать любого столкновения с полицией.

Так, по официальной версии, Сталин, несмотря на кавказский вид и акцент, весело и непринужденно осуществлял все свои дерзкие побеги, покидая порой даже самые отдаленные уголки Российской империи. Но тем не менее остался целый ряд невыясненных вопросов и сомнительных моментов, на которые не устает обращать внимание Радзинский. Что касается последнего побега Сталина, то удивительным кажется факт его беспрепятственного переезда через границу два раза, причем без выездного паспорта. Сначала он направился в Краков к Ленину, затем, в ноябре, переехал в Петербург, а в конце декабря – снова в Краков на февральское совещание ЦК. И ни разу его не задержали, хотя полиция была предупреждена о его маршруте заранее.

У Сталина, конечно же, имелась своя версия этого путешествия. Когда-то в кругу семьи он рассказывал, что у него не было адреса человека, который должен был его переправить через границу. Но он случайно познакомился на базаре с поляком-сапожником, и когда тот узнал, что отец Сталина тоже бедняк и сапожник, только в Грузии, немедленно вызвался помочь. Он перевел Сталина через границу и не взял за это даже денег, а на прощание произнес: «Мы, сыны угнетенных наций, должны помогать друг другу». Старшая дочь Аллилуевой, Анна, слышала этот рассказ «много лет спустя после революции» от самого Сталина, который, смеясь, говорил об этом. Возможно, Сталин действительно обладал невероятным магнетизмом, заставлявшим людей кидаться ему на помощь, или и в этот раз он использовал свой излюбленный прием с «аршином водки»? Радзинский же склонен видеть в этом рассказе явный подвох и воспринимает его лишь как очередную шутку Сталина, упорно подозревая удачливого грузина в тайном сотрудничестве с полицией.

Тем временем Сталин с торжеством подводил итог своей деятельности: за плечами уже достаточно приличный стаж революционной работы, многочисленные аресты и ссылки, удачные побеги и выборы в руководящий состав ЦК.

В Кракове Сталин неоднократно встречался и беседовал с Лениным и наблюдал между прочим привольную жизнь революционеров-эмигрантов, средства для которых приходилось зарабатывать порой нечеловеческими усилиями и ему, и другим нелегалам в России. Затем он вслед за Лениным переехал в Австрию и остановился в Вене, где начал усиленно изучать немецкий язык. К сожалению, разговаривать по-немецки он так и не научился, однако читать и понимать мог вполне сносно. В Вене Сталин написал по указанию Ленина статью, где со всей яростью обрушился на еврейских социалистов, требовавших национально-культурной автономии. Именно тогда появился партийный псевдоним Сталин, которым автор впервые подписал свою статью.

Спустя время Ленин отослал Кобу обратно в Россию, где тот руководил работой думской фракции и вел себя крайне осторожно, но, несмотря на эту осторожность, весной 1913 года его вновь арестовали.