Черный беркут - Спецкоманда №97

"В 09.12 25 августа 1997 года при выполнении полета исчезли с экранов радаров вертолет «Ми-8» ВВ МВД России и вертолет огневой поддержки «Ми-24» с тремя членами экипажа на борту (боевая машина вылетела для сопровождения вертолета «Ми-8»), следовавшие по маршруту Махачкала — Каспийский — Астрахань. На подлете к поселку Чернопесчаный (Калмыкия) с ними была утрачена связь. Во время последнего радиосеанса командиры экипажей не указали точных координат местонахождения вертолетов, в поисках задействованы около пятисот военнослужащих и 10 летательных аппаратов".

«В 07.30 26 августа 1997 года в 10 км от поселка Чернопесчаный, Калмыкия, были обнаружены останки вертолетов „Ми-8“ и „Ми-24“. Находившиеся на борту „Ми-8“ 12 человек погибли. Жертвами катастрофы стали исполняющий обязанности генерального директора оборонного холдинга „Аметист-Протон“ Валерий Максаков, главный конструктор „Аметиста“ Юрий Аненков, первый заместитель директора „Рособоронэкспорта“ Геннадий Кисловский, начальник Главного управления МВД РФ по Южному федеральному округу генерал-лейтенант милиции Василий Шестопалов, восемь офицеров милиции и службы безопасности оборонного холдинга, а также шесть членов экипажей. Генеральная прокуратура возбудила уголовное дело по статьям „терроризм“ и „умышленное убийство“, поскольку при осмотре местности были обнаружены части снаряда ПЗРК „игла“, а первоначальное обследование тел погибших показало, что они имеют не только следы ожогов и минно-осколочные ранения, но и огнестрельные»[4].

Артемов снова вернулся к Пионерскому — там дислоцировался военно-морской центр спецподготовки «Дельта», мысленно перенесся на шесть лет назад. Выбрал из кипы бумаг пожелтевшую телефонограмму.

Начальнику 5-го управления ГРУ,

Генерал-полковнику...

...27 августа 1997 года в 12.20 при выполнении практических занятий на большой глубине (до 70 метров) с дыхательными комбинированными аппаратами «ИДА-72» погибла группа курсантов в составе шести человек.

По предварительным данным, курсанты получили кислородное отравление, вовремя не переключив аппараты на газовую смесь. Осмотр дыхательных аппаратов показал их полную исправность: в частности, раздельная подача газовой смеси и кислорода из баллонов функционирует нормально, автоматические электронные устройства для подачи кислорода, дыхательные мешки и химические поглотители исправны...

Командир в/ч 12808

капитан 2-го ранга ПАНИКИН.

Выдержка из докладной записки капитана Виталия Андреева из особого отдела:

«...Возможно, причиной гибели курсантов стала утомляемость: с 22 по 26 августа группа находились в учебном рейде (район: мыс Кумой — остров Черненький), а на следующий день — 27 августа — была привлечена к практическим занятиям...»

Еще один документ.

ДИРЕКТИВА

Для служебного пользования

Министерство обороны Российской Федерации

Определить специалиста по оспариванию выводов следствия по делу №..., возбужденного 28 августа 1997 года по статье..., поскольку велика вероятность того, что родственники погибших, не удовлетворенные результатами следствия, могут воспользоваться услугами адвокатов. К этому могут относиться:

— то, что допущенные ошибки при организации спасательных мероприятий на месте трагедии не имели никакого значения, так как курсанты погибли через несколько минут после погружения;

— то, что пренебрежение правилами техники безопасности при работе с дыхательными аппаратами замкнутого цикла не являются прямыми ошибками руководства центра спецподготовки (в/ч 12808), а ошибками самих курсантов, пренебрегших требованиями инструкторов;

— то, что в центре не практикуется обучение в сокращенные — «наспех» — сроки (выборочно представить программу обучения), а сам центр по сути является подразделением особого назначения.

Вышеперечисленное отразить по мере необходимости в открытых материалах следствия.

Рекомендовать Глазной военной прокуратуре закрыть уголовное дело по причине смерти «виновных». Сделать все возможное, чтобы обвинения в адрес погибших курсантов спеццентра были предельно сбалансированными.

И что-то вроде сопроводительной записки к этому предписанию. Она была написана от руки и скреплялась с основным документом верхним левым углом. Из нее следовало, что директива была передана военной разведке офицером группы референтов министра обороны полковником П. А. Олешиным. Артемов вспомнил этого фамильярного полковника с отталкивающей внешностью и белорусским выговором. В ту пору Михаил Васильевич был в звании подполковника, тем не менее Олешин, имеющий на звезду больше, развязно называл едва знакомого ему офицера ГРУ по имени и панибратски похлопывал по плечу. Впрочем, недолго: Артемов быстро поставил штабного на место.

«По большому счету писарь в масштабе Минобороны, ефрейтор с тремя „средними“ звездами. Не оттого ли у военачальников такая топорная речь? — призадумался Артемов. — Что не сами они пишут доклады, а их пресс-секретари и советники». На Олешина он привычно набросал в голове краткую, но емкую характеристику; выправка подхалима, взгляд рогатого мужа, плешь, прикрытая клочком волос, — потомственного канцеляриста.

Артемову директива Минобороны не показалась странной — он видел и не такие диковинные документы. Он не мог согласиться с тем, что трагедия произошла в результате пренебрежения правилами техники безопасности при работе с дыхательными аппаратами замкнутого цикла. Если бы погиб один курсант, то с этим можно было согласиться. Если бы полковника не «осенило» во время поиска «своего» следа, то справедливо было винить во всем именно инструкторов военно-морской базы, которые не уделили должного внимания такому важному моменту, как переключение аппаратов с кислорода на газовую смесь.

Исходя из материалов, имеющихся у полковника Артемова, Главная военная прокуратура строго придерживалась директивы Минобороны: дело было закрыто. Адвокаты родственников погибших курсантов, видимо, имели контакты со «специалистом по оспариванию выводов следствия». «Процесс без эксцессов», — заключил военный разведчик.

Ознакомившись с выводами судебных медиков, оперативный офицер навестил эксперта из закрытого НИИ-17. Затем поднял списки курсантов, проходивших подготовку в «Дельте» в 1997 году. Выбрал из них двух москвичей, узнал их адреса и вызвал в «Аквариум», заказав пропуска на завтра. Наконец, повинуясь интуиции и дабы не пропустить ни одной мелочи, снова потревожил своим вниманием секретаршу. За двадцать лет работы она накопила связи не только в стенах штаб-квартиры ГРУ, но и далеко за его пределами.

— Светлана Николаевна, я попрошу тебя задержаться. Запроси в информационном центре или еще где-нибудь, не знаю, милицейские сводки происшествий в районе теракта — с 24 по 26 августа 1997 года. Все тот же район поселка Чернопесчаный.

— Нет, шеф, настроение сегодня у вас никудышное.

Всего через полчаса на стол Артемова легла сводка за 30 августа, но в ней фигурировало все то же роковое число.

«Найдены пропавшие 25 августа два охотника — Т. Хулхутов и К. Бурулов из калмыцкого поселка Цаган Хол. Их тела были найдены на реке Малая Кривуша. У Хулхутова сломаны шейные позвонки, у Бурулова огнестрельное ранение головы предположительно автоматной пулей...»

* * *

17 июня, вторник

Начальник Главного разведывательного управления принял подчиненного немедленно. Он полагал, что полковник нарыл что-то существенное, что пролило бы свет на катастрофу вертолета «Ми-8» с комиссией Минобороны на борту, однако слушал выкладки и читал тот или иной документ совсем по другому делу — 1997 года. Генерал армии внимательно изучил хронологию событий, которую полковник Артемов выписал на листе бумаги столбцом:

24 — 26 августа — группа курсантов ВМЦ «Дельта» находится в учебном рейде.

25 августа — исчезают с экранов радаров два вертолета.

26 августа — обнаруживают их останки.

27 августа — погибает группа курсантов.

28 августа — возбуждено уголовное дело по факту ЧП в «Дельте».

29 августа — в центральном аппарате МО выходит директива с рекомендациями Главной военной прокуратуре закрыть дело.

30 августа — найдены тела охотников, считавшихся пропавшими с 25 августа.

Генерал Ленц, рассматривая карту, которую Артемов повесил на специальный стенд, справа от рабочего стола, покивал:

— Курсанты находились в районе обстрела вертолетов... Как и охотники. Они стали свидетелями теракта. Охотников убрали на месте. А курсантов в спецподразделении? Кто? Кто-то из центра «Дельта»?

Артемов не стал спорить — пока.

— Да, их устранили в центре. И человек, который стоял за терактом, проходил службу в «Дельте».

— И был напрямую связан с диверсионной группой... Интересный ход. Почему в таком случае курсанты не сообщили о том, что видели? Почему молчали? И что я могу выжать из твоего молчания? — Генерал подмигнул. — Тестируешь начальство?

«Хор-рошее у него настроение, — заметил Артемов. — Пора его подпортить».

Вообще начальник ГРУ обладал крутым норовом, мог хватить по столу крепким кулаком и послать так далеко, что возвращаться придется очень долго. Многие все еще находились в пути. Однако Артемов умел располагать к себе людей и не боялся переступить через опасную грань — совсем чуть-чуть. К тому же был не слепой и видел, что Ленц симпатизирует ему и, кто знает, может быть, видит в нем замначальника оперативного управления.

— Вы задали четыре вопроса, Игорь Александрович. Мне начинать с конца или?...

— С середины.

— Значит, «почему курсанты молчали»... — Артемов рискованно надел маску умиления, которая заодно вопрошала: «Игорь Александрович, скажите это сами, а?»

Его двусмысленная мимика нашла отражение в сдвинутых бровях 57-летнего генерала армии. Но вот они разошлись и взметнулись, как две мохнатые гусеницы-синхронистки, чтобы через мгновение вызвать волнение в его голубых глазах.

— Погоди... Ты хочешь сказать, что это курсанты совершили теракт?

— Именно.

— Ничего себе — курсанты! Интересно, что бы получилось из них на выходе... Давай дальше.

И Артемов, воодушевленный расследованием шестигодичного «глухаря», «давал».

— Из отчетов и рапортов, с которыми я ознакомился, следует, что курсанты «Дельты» вышли в рейд, вооруженные лишь легким стрелковым оружием: автоматы «АКС» с приборами бесшумной и беспламенной стрельбы, пистолеты «АПБ» — автоматические «стечкины» с глушителем. Поработав с картами, я нашел вот что: Кривуша и Малая Кривуша, у истоков которой и произошел теракт, ведут к одному месту: мысу Кумой, в районе которого проходили учения одной из групп военно-морской базы. И там же, согласно вводной, для них было приготовлено средство передвижения до острова Черненький: надувная каркасная лодка с мотором. Лодка с мотором, понимаете, Игорь Александрович? Шестеро крепких курсантов могли перенести ее до Кривуши — это около пяти километров, пройти по ней до Малой Кривуши, а там и до места диверсии рукой подать.

Так думал Артемов, и начальник военной разведки полагал, что тот не ошибается. Его версия не была смелой, а вполне реальной. Да и с внутренним чутьем не поспоришь, мурашки не сгонишь; они завладели руками начальника управления, подняли на них волосы и все настойчивее подбирались к затылку: по двум российским вертолетам отработали свои. Собственно, Артемов нашел то, что искал: аналогичный случай.

— Полагаю, где-то в районе поселка Чернопесчаный, — полковник очертил место на карте, — они взяли из схрона ПЗРК. Хотя не исключено, что схрон находился на мысе Кумой. Диверсанты, обстреляв вертолеты, добили оставшихся в живых. Бросили оружие и покинули место диверсии обратным маршрутом. По пути убрали случайных свидетелей — охотников. Переправились на Черненький, выполнили учебное задание и в означенное время возвратились в расположение военно-морской базы.

Артемов не мог предположить, что очередное дело снова приведет его в учебное подразделение. Сколько прошло с тех пор, когда он вытаскивал «крота», чеченского агента, классически внедрившегося в центр подготовки спецназа Приволжско-Уральского военного округа (ПУрВО)? Каких-то два месяца. Точно два месяца — основные события пришлись на 14 — 15 апреля[5]. Дело было сложным, последствия его — трагическими. Артемов взвалил на себя ответственность за принятие ключевых решений, не связанных напрямую с его оперативно-розыскной деятельностью. Он сетовал на то, что возглавлял не командный пункт. Каким-то образом он воздействовал на свои мысли, и они воплощались в жизнь, щедро закрашенную черно-белыми полосами, — в основном против его желания. Тогда он, смертельно уставший, безрадостно думал, что этот дар станет, наверное, его визитной карточкой: «Слышали про полковника Артемова? Так вот, это сложное и ответственное дело нельзя поручать ему ни в коем случае».

И вот — опять двадцать пять. Снова учебный центр, но дислоцированный на военно-морской базе.

— Дальше, — поторопил Артемова генерал.

— На курсантов не пало подозрение лишь потому, что они — курсанты. Думаю, от этого определения следствие отмахивалось как от навозной мухи — если вообще обратили на это внимание. Курсант для большинства — это всегда обучающийся, будущий солдат. Но никто не вник в специфику обучения в военно-морском центре. Там проходят курс уже состоявшиеся спецназовцы, офицеры, сержанты после срочной службы, поучаствовавшие в спецоперациях на Северном Кавказе.

— Это предположения. Более или менее логичные. Нам нужна рабочая гипотеза. У тебя есть доказательства?

— Доказательства стоят за дверью, Игорь Александрович. Я вызвал двух бывших курсантов — выпуска 97-го года. Кстати, курс «провалился»: в сентябре того же года — ровно через месяц после ЧП — спеццентр фактически перестал существовать. Точнее, из него сделали обычную учебку морской пехоты. Передали один из трех малых десантных кораблей[6]. Разумеется, поставили крест на таких дисциплинах, как водолазная подготовка, не говоря уже о такой специфической, как выход из подводной лодки через торпедные аппараты. И лишь в мае этого года «Дельте» вернули прежние приоритеты.

— Как ты думаешь, а почему на «Дельте» в 97-м году поставили крест? — спросил генерал, занявший пост начальника военной разведки именно в 97-м. В какой-то степени и под его напором произошло возрождение «Дельты», а детали ее опалы «задели» генерала армии лишь информативной частью — как отстреливающимися болванками ракеты с разделяющимися ядерными боеголовками.

На вопрос шефа Артемов пожал плечами: «И так ясно».

— Чтобы окончательно замять дело, — ответил он. — Стараниями чиновников из Минобороны скандала удалось избежать, дело развалилось. А чтобы его окончательно замять, развалили и саму военно-морскую базу. Искать ответственного за ЧП — себе дороже. — Михаил Васильевич выдержал многозначительную паузу: «Один ответственный потянет за собой другого, полетят звезды, покатятся головы». Ведь если переиначить Экзюпери, то получится следующее: если под строем виновных офицеров расстелить скатерть, то на нее, кроме звезд, ничего не упадет.

Но все это в рамках чрезвычайного происшествия, ведь в Минобороны не предполагали, что ЧП — лишь финал, а вот где стартовая черта и кто выступал стартером... Но вот именно сейчас Артемов мог позволить себе усомниться: поставить крест на специализированном центре — с его высокопрофессиональными кадрами и даже традициями, оборудованием, потребностью в специалистах экстракласса, выпускающихся центром, — не круто ли? Не круто, если вспомнить «новейшую военную историю России»: закрывались оборонные предприятия, расформировывались части спецназа и прочее.

— Ты уже беседовал с бывшими курсантами? — спросил генерал, занимая место за рабочим столом. — Что интересного они тебе поведали? И почему не вызвал офицеров «Дельты»?

— В свое время на офицеров могли надавить. Объективную, хотя и не полную информацию можно получить от рядовых.

— Так ты беседовал с ними? — повторился генерал.

— Нет, не беседовал. Я уровнял наши шансы.

Ленц рассмеялся.

— Садись в мое кресло, — полушутливо предложил он, похлопав по подлокотнику даже не кресла, а мягкого стула, на котором сидел. — А я сбегаю позову их.

Вообще Михаил Артемов, занимающий в главке должность старшего оперативного офицера, часто вращался в среде генералов управления военной разведки и смотрелся весьма достойно, не тушевался, в глаза смотрел открыто и не «работал лицом среди правильных людей». Чего нельзя было сказать о самих генералах. Некоторые из них переигрывали, точнее, играли на этом факте: заносчивые взгляды скользили, как по пологой башне современного танка, по моложавому полковнику. Однако не причиняли особого ущерба «конструктивно сложенному» военному разведчику.

— Что ты надеешься услышать от наших гостей? — спросил Ленц.

— Об исключительной — я бы сказал, о феноменальной подготовленности бойцов погибшего экипажа, — ответил Михаил Васильевич. — Это была профессионально подготовленная диверсионная группа, и она должна была отличаться от остальных экипажей. Диверсии, подобно той, что имела место близ Чернопесчаного, тщательно планируются, много времени уходит на подготовку, шлифовку деталей. Порой уходят недели, месяцы.

— Разработчик этой операции потратил не меньше. И человек он нашего круга. Давай-ка помозгуй за него, а я послушаю.

Артемов прищурил глаз и пошевелил губами, словно что-то подсчитывал.

— Во-первых, он еще до начала курса знал точную или максимально точную программу группы лиц, которые и стали его жертвой: их планы, расписание по пунктам, дням и часам, даже точный маршрут передвижения. Во-вторых, он либо подобрал боевую группу, либо она уже была укомплектована, возможно, имела опыт проведения диверсий. Затем бойцы этой группы направляются в центр спецподготовки в качестве претендентов, причем на общих основаниях — чтобы не нарисоваться и не вызвать подозрений — и по трем причинам. Первая: они находятся в непосредственной близости от проведения диверсии. Второе: надежная легенда — им не нужно скрываться, напрягаться от возможных контактов с военными — моряками, пограничниками, милицией. Они постоянно вместе, командой, ежесекундно чувствуют друг друга, не теряют контакта. А это очень важный момент для диверсионной группы. Действующей в тылу врага, — добавил полковник. — Плюс все то же определение — курсанты. Что отчасти выглядело как алиби.

— Согласен, — кивнул генерал. — Я понял тебя. Диверсанты — одно целое звено — как до диверсии, так и после. И убрать их легче именно по этому важному обстоятельству. Причем подвести под несчастный случай. Идеальный вариант, — отдал он должное неизвестному разработчику этой операции. — Классика: исполнителей почти всегда убирают. Кто устранил этих? Кстати, давай определимся с названием группы. Ты же не собираешься писать в отчетах: они, их, этих... Предлагаю «экипаж-97».

— Согласен.

— Нам недостает промежуточного звена, — сказал Ленц, покручивая в руках плюсовые очки в золотистой оправе. — Экипаж кто-то курировал в центре. И сделал все, что от него требовалось: укомплектовал группу своими бойцами, вел их по курсу так, что ни один не попал под жесткий отсев. И в учебный рейд, во время которого была совершена диверсия, они пошли по графику, составленному куратором. По его же распоряжению они, вернувшись в центр, на следующий день приступили к практическим занятиям с дыхательными аппаратами.

— Чтобы отдать концы, — подхватил Артемов. — Поначалу я подумал, что все шесть аквалангов имели одну неисправность, — это был первый вариант. Второй — в газовой смеси или кислороде присутствовал отравляющий компонент. В заключении медэкспертов я нашел один интересный момент, который исключает механические, что ли, повреждения дыхательных аппаратов. В крови погибших медики не обнаружили следов адреналина. Что говорит о следующем: они умирали, но страха не испытывали.

Ленц повел плечами то ли от неотрывного взгляда подчиненного, то ли от его слов.

— Я поговорил со специалистами из нашего НИИ-17, — продолжал Артемов, — они дали ответ: подобный эффект может дать яд, разработанный в этой же лаборатории еще в 1970 году. Яд имеет совершенно безобидное название: «жасмин». И действует «гуманно», как умерщвление приговоренных к казни посредством смертельной инъекции: сначала вводят успокоительное, потом снотворное, а дальше хлорид кальция останавливает сердце. Причем «наш» «жасмин» не оставляет следов, поскольку задействует естественные наркотики организма. Точнее, активизирует их. Короче, банальная передозировка.

— Я знаю о «жасмине» достаточно, — кивнул генерал, — это средство разрабатывали для спецопераций. В основном в газовой модификации. «Жасмин» не вызывает паники — в этом его главное преимущество. Даже возбужденный человек моментально успокаивается, расслабляется, засыпает, а потом умирает. Противоядие одно: вовремя введенная доза адреналина. И то этот антидот помогает не всем и не всегда. «Жасмин» состоит на вооружении российских спецподразделений.

— Возможно, ты прав, и к «экипажу-97» применили именно «жасмин». — «Однако, — подумал начальник военной разведки, — этот факт не сужает круг поисков. „Жасмин“ используется различными спецподразделениями — ГРУ, ФСБ, МВД».

Ленц коротко ответил на телефонный звонок и продолжил беседу.

— Считаешь, закачали газ в дыхательные аппараты? — предположил он.

Артемов не согласился с шефом.

— Думаю, сначала в баллон с газовой смесью: возиться с каждым аквалангом долго — а значит, и рискованно, и неудобно. К тому же для этого необходим компрессор, поскольку разница в давлении у небольшого баллончика — я имею в виду стандартную упаковку для спецсредств — и баллона с газовой смесью велика. А после заправки аппаратов газ из баллона был выпущен — вот и все. Никаких следов не осталось. Если куратор отвечал за техническое оснащение, в чем я сильно сомневаюсь, — то уничтожил следы сразу же после заправки аппаратов. Но он не мог быть эксплуатационником, поскольку формировал экипажи — факт нами почти доказанный. Так что, скорее всего, сделал это позже, уже после устранения исполнителей. А техник, сам того не зная, вместо нитрокса закачивал в акваланги ядовитую смесь.

— Кто тебя консультировал по этому вопросу?

— Капитан первого ранга Ранеев, — назвал полковник имя сотрудника оперативного управления.

— Хорошо. Нам осталось выяснить, кто в «Дельте» комплектовал экипажи, кто стоял за распределением очередности практических занятий под водой, и через него выйти на заказчика.

— Неплохо было бы. Да и материалы по возбужденному делу не мешало бы посмотреть. Насколько я знаю, теракт в Генпрокуратуре «завис». Кому мешал Максаков?

— А может, начальник Главка МВД по Южному федеральному округу генерал Шестопалов? — подсмотрел в сводке Ленц. — Или просто два военных вертолета — лакомый кусок для террористов. Я посмотрю, что смогу сделать. Пока ни милицию, ни Генпрокуратуру, ни тем более ФСБ напрягать не будем. Поглядим, что у нас будет вырисовываться, какая фигура выплывет. По большому счету не важно, какие цели она преследует, более существенно, какие средства использует. А это спецназ ГРУ. — Брови генерала сошлись к переносице. — Короче, какой-то мудрозадый поимел всех нас. В учебном центре, считай, в колыбели. Согласен?

— Да, — кивнул Артемов на меткое сравнение начальника ГРУ.

— И все же: если речь идет о чем-то непонятном, как в нашем случае, — значит, она идет о деньгах. Умные люди, эти мудрецы. На чем мы остановились?

— На кураторе.

— Мне кажется, что его постигла участь экипажа.

— Не думаю.

— Вот как? Почему?

— Потому что это перебор, Игорь Александрович.

Ликвидация куратора породила бы цепь событий, а так гибель курсантов — лишь одно-единственное звено. В противном случае несчастный случай переставал быть таковым. Что не входило в планы разработчика операции. Так что куратор жив. Я так думаю.

— И все же. Что-нибудь слышал о несчастных случаях среди офицеров и инструкторов «Дельты»? Ну, спустя какое-то время после ЧП: год, два...

— Я слышал о несчастном случае с лаборантом НИИ-17, — как ни в чем не бывало сказал Артемов. — Некто Евгений Дудников. 27 сентября 1997 года он попал в автокатастрофу. Погибли трое: он, жена и его теща. Спустя ровно месяц после диверсии.

— Да, в твоей сказке партизаны становятся все жирнее... Давай-ка заслушаем твоих людей. Сначала одного, потом другого.

* * *

Человеку, вошедшему в кабинет начальника военной разведки, на вид было двадцать семь — двадцать девять лет. Он был одет в светлый пиджак, темные отутюженные брюки («стрелки — пальцы обрежешь», — заметил Артемов) и коричневые туфли. Он вытянулся в струнку при виде «четырехзвездочного» генерала с орденской планкой в четыре ряда на кителе и человека лет сорока в гражданской одежде, пересевших на диван. Он давно уволился в запас, его карьера военного прервалась, когда в сентябре 1997 года закрыли «Дельту», а курс распустили.

Он кашлянул, поднеся кулак ко рту. Чем напомнил Артемову сцену из «Семнадцати мгновений весны»: опознание Штирлица «больным пареньком», стоявшим в охранении недалеко от разрушенного дома радистки Кэт и ее мужа Эрвина. «Вот сейчас этот парень попал „в одно из мгновений“, — незаметно улыбнулся полковник. — Видит перед собой не российского генерала, а начальника гестапо». Он скосил глаза на Ленца: тот сидел, на взгляд Михаила Васильевича, с малость глуповатым лицом, действительно, как на очной ставке или опознании, не зная, что услышит. Просто ждет. Неодолимо тянуло встать, подойти к «чахоточному» и сказать, указав на Ленца-Мюллера: мол, он свой человек — Герой России, правда, но не сделал ничего дурного, просто мы так — от делать нечего — развлекаемся.

— Представьтесь и присаживайтесь, — попросил генерал суховатым голосом.

— Старший сержант запаса Николай Реутов! — по-военному четко отрапортовал гость.

— Присаживайся, Николай, — повторил Ленц, переходя на «ты». — И разреши пару-тройку вопросов. В 1997 году ты был зачислен на курс спецподготовки.

— Так точно, товарищ генерал армии!

— Да не ори ты, господи боже мой! Ты ж не в казарме! Называй меня по имени-отчеству: Игорем Александровичем. Что можешь сказать о погибшем экипаже? Помнишь тот случай?

— Так точно, Игорь Александрович!

«Господи...» — простонал генерал, чувствуя зуд в ушах. Кроме хозяина, в этом кабинете никто так не орал.

— Я подскажу направление: чем он отличался от остальных? От экипажа, в котором был ты? Сразу не отвечай, немного подумай.

Было видно, что сержант не может сосредоточиться, находясь в столь высокой компании. Он вошел в кабинет, на двери которого не было (как и во всем «Аквариуме») вывесок или табличек, гадал, наверное, кто перед ним. Разгадка была немного размытой: кто-то из высших чинов самой секретной и закрытой из разведок мира. Этот простой смертный боялся подумать, что находится в компании самого высшего чина ГРУ. А Ленц и не думал хоть на секунду оставлять сержанта один на один со своими мыслями: ну, там, подойти к стене, поглазеть на карту, подозвать подчиненного, потыкать куда-нибудь пальцем... Генерал сидел все в той же позе группенфюрера и неотрывно смотрел на сержанта, на его взволнованное лицо и вспотевшие ладони, которые тот нервно потирал.

— Слушаем тебя, Николай, — наконец разрешил Ленц. Именно разрешил, наверняка зная, что сержант без приказа и рта не раскроет.

— Да, я вспомнил, конечно, — сказал Реутов чуть хрипловатым голосом. — Тот экипаж был первым. В смысле — лучшим, — уточнил он.

Генерал и полковник обменялись многозначительными взглядами.

— Бойцы этой группы раньше проходили службу в одном подразделении? — спросил Артемов.

— Насколько я помню — нет.

— Состав экипажа менялся во время курсов?

— Нет, — с небольшой запинкой ответил Николай.

— Чем они отличались от других курсантов? Может, физической подготовкой? — пришел на помощь Михаил Васильевич. — Лучше владели оружием, преуспевали в других дисциплинах?

— Да, наверное, так можно сказать.

— Они общались с другими курсантами?

— Как это?...

Артемов перефразировал вопрос:

— Не были ли они замкнутыми, как бы заключенными в своей среде, в кругу экипажа?

— Я уже не помню, — Николай Реутов выжал на скованное лицо смущенную улыбку. — Шесть лет прошло...

— Чувство зависти, ревности они не вызывали? — принял эстафету генерал. — Как относились к ним инструкторы — не было ли послабления к этому экипажу? Если да, то кто из офицеров военно-морской базы в этом вопросе был заметнее, что ли? Но прежде ответь на следующий вопрос: кто комплектовал экипажи?

— Я не знаю. Когда нас впервые выстроили на плацу, у старшего инструктора уже были списки. Точнее, нас по ним выстроили. «Коробочками», — уточнил сержант, показывая руками, — по шесть человек в каждой. Насчет ревности... не знаю. Лично я ничего такого не испытывал. В любой воинской части есть первая рота, первый взвод...

— А есть четвертая рота... — продолжил начальник разведки. — Я понял тебя. А кто из офицерского состава центра благоволил им?

— Не знаю — может, мне показалось... — замялся Реутов. — Были два офицера, которые общались с экипажем и после занятий.

— Назови их...

Показания второго гостя почти ничем не отличались от первого. Правда, второй бывший курсант «Дельты» не был так напряжен. Его припухшее лицо и воспаленные глаза говорили о его пристрастии к спиртному. Артемов даже удивился, что тот не попросил за услугу на пол-литра. Взгляд несостоявшегося профессионала расшифровывался легко: «Поговорите со мной не под запись, а под закусь, я вам такое порасскажу!...»