54

Курлычкин продержал Валентину в своем кабинете до тех пор, пока не приехал Максим. Прежде чем обнять отца, парень резко шагнул к женщине и сильно ударил ее, метя в лицо. Но Валентина сумела отвернуть голову, и удар пришелся по затылку. Некоторое время перед глазами плыли расплывчатые пятна, голос бежавшего пленника был приглушен, женщина смогла различить только короткие фразы:

– ... издевались надо мной... пристегивали к трубе... били через подушку по почкам... только на пять-десять минут выводили из погреба, остальное время я проводил в темноте... есть только раз в сутки... вместо туалета яма в погребе, которую вырыл одной рукой... сегодня обещали убить меня...

У Валентины не повернулся язык остановить парня. Да, яблоко от яблони... Прав был Маргелов, у отца с сыном одна кровь.

Максим хотел еще раз ударить ее, но Станислав Сергеевич остановил его.

– Не надо! – Он обнял Максима. – Ты уже взрослый, сын, я хочу уберечь тебя от необдуманных поступков. Посмотри на эту женщину – она сошла с ума, предъявила мне обвинения в убийстве своего сына и какой-то девочки. И она пришла ко мне! Это ли не сумасшествие! Надеюсь, ты не поверил в то, что она тебе наговорила?

– Она действительно ненормальная.

– Костя, – позвал Курлычкин, – проводи госпожу Ширяеву на выход. И чтоб ноги ее здесь больше не было!

Валентина скривилась, посылая последний взгляд на Максима: мальчик действительно поверил в этот бред.

Повинуясь немому распоряжению Сипягина, она встала.

Свою «Волгу» Василий поставил достаточно грамотно, он мог видеть салон-магазин целиком, через высокие стекла просматривалась часть просторного холла и первый пролет лестничного марша, ведущего на второй этаж, справа открывался обзор на проезжую часть, слева взгляд упирался в сетчатый забор автостоянки.

Маргелов невольно покосился на здание школы.

Сейчас там никого не было. А недавно...

Следователь покачал головой, в очередной раз осуждая Валентину.

Он пробовал поставить себя на ее место, но в голову шли только рациональные поступки и ничего неразумного. Он мыслил трезво, мозг не был воспален болью, в какой-то степени навязчивой идеей.

Чтобы действительно оказаться на месте Валентины, необходимо было пережить то, что выпало на ее долю.

Если разговор Ширяевой с Курлычкиным окончится не в ее пользу, в чем Маргелов почти не сомневался, то ее могут вывести через автосервис, примыкающий к магазину, и он этого, конечно же, не увидит. В голове он держал информацию (так до конца и не проверенную) о том, что один из трех гаражей возле автомойки приспособлен под камеру пыток.

Это, конечно, сильно сказано, но как знать...

Последнее время «киевляне» вели себя достаточно тихо, если и обработали какого-нибудь несговорчивого бизнесмена, то правоохранительным органам ничего об этом известно не было. Но полгода назад в милицию обратился коммерсант. Он не мог точно определить, где его содержали двое суток, но зато красиво изложил ситуацию, при которой его «взяли».

Нет, он не отказывался платить и иметь «крышу», но твердо настаивал, чтобы проценты с него брали после того, как он честно заплатит все налоги. За двое суток он многое понял, хотя на стенах подвального помещения агитационных плакатов не было.

Маргелов отвлекся от мыслей, связанных с гаражом, его внимание привлекла четвертая модель «Жигулей», остановившаяся в десятке метров от его «Волги»...

Нет, ошибиться он не мог: парень, выскочивший из машины, был не кто иной, как Максим Курлычкин.

В голове тут же, оперативно, возникло множество версий: сломали Валентину, и она рассказала, где находится Максим? Или, может быть, сам освободился?

Тогда Валентине хана.

Младший Курлычкин тем временем быстрым шагом направился к застекленным дверям салона-магазина. Вот он победно, как показалось следователю, задержал взгляд на окнах кабинета отца.

Следователь не стал мешкать, двинулся следом.

Он прошел холл, но у лестницы его остановили.

Маргелов раскрыл удостоверение. Охранник внимательно изучил его.

– Я созвонюсь со Станиславом Сергеевичем, – пообещал он, вытаскивая мобильный телефон.

– Плохо со зрением? – спросил Маргелов, сощурившись. – Я из прокуратуры.

– Шефа может не оказаться на месте, и вы зря проделаете...

Страж старался выглядеть лениво-предупредительным и мягким, Маргелову ничего другого не оставалось, как ответить в строгой, даже грубой форме:

– Слушай, придурок, я без особой надобности и стука вхожу в федеральные министерства и ведомства. А в ваш дерьмовый салон забрел по нужде. Уйди с дороги, иначе тобой займутся опера. Они приедут быстрее, чем ты сообразишь, что нажил большие неприятности. Очень большие.

Он отстранил охранника плечом и взбежал по лестнице.

55

Маргелов успел вовремя. Приемная была пуста.

Следователь закрыл за собой дверь и без стука смело вошел в кабинет Курлычкина. Валентина была там.

Она словно надела на себя маску. Если в прокуратуре он видел на ее щеках лихорадочный румянец, то сейчас лицо женщины выглядело безжизненным, обреченным. Она даже не поняла, что к ней пришло спасение.

Маргелов многое прочел на ее лице, ему показалось, что вместе со слезами, дрожащими в глазах Валентины, он увидел раскаяние.

Он показал удостоверение только тем, кто стоял у двери, – Сипягину и Максиму, выделявшемуся своей бледностью. Старший Курлычкин, поднявшийся из-за стола, мгновенно понял, кто перед ним. Он ждал этого человека, про которого сообщил охранник, связавшись с шефом по телефону.

– Вы уже закончили разговор? – спросил Василий.

Ему никто не ответил. Молчала и Валентина.

Маргелову хотелось остаться с Курлычкиным наедине, объясниться, поговорить начистоту, но он только пристально посмотрел на лидера «киевлян» и покачал головой, вкладывая в этот простой жест определенный смысл: «Не надо. Все закончилось. Посмотри на нее, больнее ей уже не сделаешь».

Казалось, Курлычкин понял его. Он еще немного постоял и опустился в кресло.

– Как ты? – спросил Маргелов, обращаясь к Максиму.

Парень, прежде чем утвердительно кивнуть, посмотрел на отца.

– Вот и отлично, – констатировал следователь, подавая Валентине руку. И уже от двери бросил: – Только без обид, мужики.

Уже давно покинула кабинет бывшая судья, ушел Сипягин, успел надоесть сын, который долдонил про каких-то мужиков: один на «четверке», а другой на каком-то «муравье»; одному положено дать денег, другому уже обещаны «Жигули»...

Нет рядом Ширяевой, и голова удивительным образом освобождалась от диких мыслей, которые судья умудрилась внушить ему, словно была опытным экстрасенсом. И чем дальше...

– Какой еще муравей?! – не вытерпел Курлычкин. Надоедливый голос сына начинал действовать ему на нервы. Господи, как хорошо было, когда он сидел в погребе и давал о себе знать, лишь позируя перед видеокамерой. – Какой муравей, я спрашиваю?

– Мотороллер.

– И что?..

Максим обиженно пожал плечами и промолчал.

Нет, не на такой прием он рассчитывал. Хотя начало было довольно теплым.

– Подай водку из холодильника, – потребовал Станислав Сергеевич, недовольный, что оборвались его размышления.

Конечно же, он думал о судье, не мог о ней не думать. И об исполнителях, чей срок службы, по-видимому, еще не вышел. Но и гарантий им никаких не выдавали. Спросить бы об этом Гену Черного... Интересно, как он себя чувствовал, когда его заливали горячим цементом?

Максим мысленно желал отцу подавиться, наблюдая, как тот медленно, запрокидывая голову, тянет водку. Маленькое приключение, которое он запомнит на всю жизнь, закончилось. Он недолго пробыл в героях, сейчас даже пожалел о своей несдержанности. Он не хотел бить Валентину Ширяеву, просто подумал, что так нужно. Так положено: не от него ли несет потом, сыростью погреба, а вот и следы от наручников... Просто обязан был ударить ее.

Раскаяние...

Только кому оно нужно?

Пусто на душе, одиноко. Стоило тогда торопить водителя, понукать его, как скаковую лошадь, обещать денег и душить в себе желание поведать о своих злоключениях постороннему человеку? Наверное, нет. Но это было и останется. Как некоторое время будет давать знать о себе розовый след на запястье.

Когда он вбежал в кабинет и ударил Ширяеву, то не подумал, что ее присутствие является доказательством того, что она говорила правду. Все было: и зверски замученная девочка, и умерший в муках больной сын судьи.

Максим заблудился в противоречиях, отчетливо понимая, что совсем не знает ни себя, ни жизни.

Хотя несколько дней назад считал себя самостоятельным, достаточно повидавшим на своем веку человеком. Оказывается, нет. Тогда где и у кого искать поддержки? Кто даст правильный ответ – который нужен ему, а не тот, который выгоден другому?

Другому...

Другой – это отец.

Нет, это несправедливо по отношению к отцу.

Бесполезно мучить мозги и болезненно ковыряться в душе – да что он знает о ней? Только то, что она иногда болит?

Собираясь уходить, Максим спросил:

– Пап, это правда?

Станислав Сергеевич долго смотрел на сына, словно не понял, о чем говорит Максим.

«Извини, детка, сейчас я немного занят».

Нет, это из другой оперы, из той, что при людях, по телефону.

– Пошел вон отсюда!

Казалось, Максим ждал именно этого ответа. Не попрощавшись, он вышел.

56

Маргелов отвез Валентину домой. Всю дорогу они молчали. Так же не говоря ни слова, женщина поблагодарила Василия прикосновением руки.

– Вася, я попрошу тебя еще об одном одолжении. Сделаешь?

– Да, – быстро ответил следователь.

– В Мареве сейчас переполох, наверное. Не съездишь туда соседей успокоить?

– Хорошо.

Подойдя к двери своей квартиры, Валентина равнодушно подумала о своей сумочке, забытой в кабинете Курлычкина. Ну и черт с ней, что бы там ни находилось: косметичка, зеркало, расческа, сигареты, ключи от квартиры, документы... Нет, документы она благоразумно оставила дома.

Она позвонила в квартиру Грачевского. Он открыл быстро, словно стоял за дверью и поджидал соседку. Бросив взгляд на следователя, Грач поздоровался.

– Здравствуй, Володь, – через силу улыбнулась Ширяева. – Дай ключ от квартиры.

Маргелов задержался у Валентины минут на десять, за это время успел заварить чай. Ширяева положила перед ним оставшиеся деньги.

– У меня к тебе просьба, Василь: сохрани, пожалуйста.

Следователь нерешительно принял пачки купюр.

– Вообще-то без проблем... Себе на жизнь-то хоть оставила?

– На жизнь... – женщина провела ладонью по лицу. – Вася, ты еще помнишь наш уговор? Если что, позаботься о моем соседе – ты только что его видел. Это он мне помогал. – Дождавшись утвердительного ответа, она поторопила следователя: – Езжай, Вася.

– Может, мне откомандировать к тебе пару оперативников?

– Да нет, друг мой Маргелов, все уже кончилось. У нас был уговор до первого трупа, не забыл? А теперь посмотри на меня.

Следователь вынужден был согласиться.

Только за Маргеловым закрылась дверь, на пороге вырос Грачевский.

– Ты где была?

Валентина снова нашла в себе силы улыбнуться.

– На свидании.

– Я, наверное, беспокоюсь за тебя.

– Хорошо, хорошо... Зайди через часок, Володя, ладно? Мне нужно привести себя в порядок. Да, и не в службу, а в дружбу: сгоняй за бутылочкой.

Первым делом она сожгла записку, оставленную Грачевскому. Долго смотрела на последние строчки.

«Я устала. Я смертельно устала». Это было еще до встречи с Курлычкиным. А сейчас в ней что-то совсем надломилось... Прикурив сигарету, посмотрела на часы и подошла к окну. Приблизительно в это время с работы возвращался Николай Михайлов.

И она увидела его: ссутулившись больше обычного, он шагал к дому. В руках мятый полиэтиленовый пакет, из которого торчали перья зеленого лука. От толпы подростков отделился парень лет шестнадцати и пошел навстречу: старший сын Михайлова. Еще один мальчик присоединился к отцу, потом девочка – заглянула в пакет.

Ничего Валентина не смогла сделать, столько усилий пошло насмарку! Усталая, выжатая утомительным и неравным поединком с Курлычкиным, она невольно пересматривала свои позиции. Сейчас все казалось грубым, несправедливым, грязным. Пожалуй, она переоценила свои силы. До конца дней своих ей не отмыться.

Что же делать, жить так, словно ничего не случилось? Кто подскажет? Может быть, Коля Михайлов?

Остановить его на площадке и, не жалея себя и его, в упор спросить: «Коля, я совершила глупость – такую же откровенную, как и ты, когда опрокинул гроб с телом моего сына. Скажи мне, пожалуйста, ты остановился или хочешь большего, например, пойти на кладбище и своротить памятник Илье? Нет?.. Спасибо тебе, Коля...»

Она бросила недокуренную сигарету в пепельницу и, не отдавая себе отчета, кинулась на лестничную площадку.

Михайлов остановился, в недоумении глядя на Ширяеву. Женщина молчала, губы ее подрагивали.

Часто моргая, Валентина еле слышно сказала:

– Здравствуй.

Он опустил глаза. Его обступили дети. Младшая дочь, глядя на Валентину, жевала зеленый лук, старший переводил беспокойный взгляд с отца на судью.

Подняв голову, Михайлов ответил на приветствие, впервые после того рокового дня:

– Здравствуйте.

И зашагал по лестнице.

Не в силах сдерживать себя, женщина расплакалась.

57

«Представление окончено...» – усмехнулся Курлычкин, проводив Максима взглядом. Он неосознанно воззрился на крайнее окно кабинета, без жалюзи выделяющееся, как бельмо. Потом перевел взгляд на сумочку, оставленную судьей. Тихо вошел Сипягин.

Подошел к окну.

– Чего Мигуну-то сказать? – не оборачиваясь, спросил Костя.

– Он пришел?

– Давно уже. Когда следак Ширяеву уводил.

– Он в курсе?

– Конечно.

– Позови.

Когда вошел Мигунов, Курлычкин кивнул на стол:

– Сумка Ширяевой. Надо бы вернуть, – акцентировал он.

Поначалу Мигунов не сообразил, что именно имеет в виду шеф, но ему помогло пояснение на словах:

– Еще сегодня судья должна наложить на себя руки, понял?

В коридоре Мигунов встретил приятеля, который радостно осклабился, увидев в руках Ивана женскую сумку:

– Отличная барсетка! Где достал?

Иван оставил его вопрос без ответа, думая, что все оказалось серьезным настолько, что в дело вмешался следователь прокуратуры. И даже неважно, какое участие он принимал в судьбе Ширяевой – либо из личных симпатий, либо по долгу службы.

Главное – он знает.

Как бы то ни было, но у Мигунова были определенные инструкции на этот счет. По сути, он отвечал за исход операции, которую лично подготовил. И не только перед Курлычкиным, Люди, задействованные в убийстве девочки, внушали ему куда больший страх, нежели сам шеф.

Этих людей Мигунов видел только издали, мог бы рассмотреть получше, но в день убийства не рискнул появиться непосредственно возле подъезда судьи, тем более что на этот счет у него были особые инструкции: «Хочешь спать спокойно – держись подальше».

Станислав Сергеевич Курлычкин был совсем далек от наемных убийц, Ивана же отделял от них всего один человек, которого он предпочитал называть Юристом, иногда – посредником. Мигунов видел, что шефа так и подмывает спросить о нем, хотя, возможно, он и ошибался, ведь Курлычкину было не резон сближаться с исполнителями.

Вроде бы все эти перестраховки несерьезны, однако однажды шеф едва не погорел на чем-то подобном.

Одно время беспредельничал в Юрьеве Гена Черный, сколотивший бригаду для налетов на чужие территории. Гена практиковал грубый рэкет и, как ни странно, довольно успешно конкурировал с авторитетными бригадами. Однако Черный недолго разбойничал, поставив себя вне закона перед другими авторитетами города. Его труп нашли в бочке, залитой цементным раствором. Чтобы извлечь тело, металлическую бочку разрезали автогеном, над освободившимся цементным цилиндром, отсекая по правилам скульптурного искусства все лишнее, долго трудились двое рабочих.

Гена плохо сохранился, те же рабочие погрузили его лопатами в глубокие носилки.

Так вот, когда распалась бригада Черного, Курлычкин лично, в чем и заключалась его главная ошибка, пригрел двух людей Гены и за глаза называл их «неприкасаемыми». Они поучаствовали в трех или четырех убийствах, получая приказы непосредственно от лидера «киевлян». Он был настолько близко к ним, что менты едва не вышли на самого Курлычкина.

Тех двоих пришлось убрать. Но время не стоит на месте, конкуренты дают знать о себе каждую минуту, просто необходимо держать под рукой людей, способных без промедления выполнить задание. Один раз ожегшись, Курлычкин с помощью Мигунова нашел таких людей на стороне. Что успокаивало, между ними стоял посредник – пусть это немного и удорожало процесс в целом.

Кто такой Юрист, Станислав Сергеевич не знал.

Да и Мигунов особенно близко с Рожновым знаком не был. Но он предполагал, что в свое время на плечах посредника красовались погоны полковника службы безопасности. Все его действия твердо говорили о профессионализме и ответственности.

По отдельным разговорам с Рожновым Мигунов уяснил для себя, что в подчинении полковника находятся не только те два человека, которых он задействует. Ивану показалось, что в голосе полковника он почувствовал предупреждение.

Сотрудничество их было взаимовыгодным. Отдельные криминальные бригады, подобные группировке Гены Черного, возникали в Юрьеве часто и не всегда стихийно. Они дерзко обирали коммерсантов, которые возмущались: за что они отстегивают за «крышу» тому же Курлычкину? С беспредельщиками трудно бороться цивилизованными методами. Конечно, как и положено в таких случаях, забивались «стрелки». Но они грозили грандиозной пальбой. А к стрельбе и вообще к шуму Станислав Сергеевич последнее время относился отрицательно. Он предпочитал платить за «тихое» устранение неудобств.

Таким образом люди Рожнова разобрались с двумя дерзкими бригадами, убрав их лидеров и заработав при этом неплохие деньги. Третий контракт, также подписанный кровью, обязывал разобраться с Ширяевой, что и было сделано. Четвертый – Женя Саркитов, застреленный возле своего дома.

Рожнов при первой же встрече поставил перед Мигуновым условие: основа их сотрудничества – полное доверие и открытость, читай – честность. Нет необходимости в дальнейшем сотрудничестве – бога ради, никто никого за уши не притягивает. Но коли появились осложнения, будьте добры, мгновенно сообщите о них.

Мигунов позвонил в Москву Рожнову. У него не было привычки лазить по чужим сумкам и карманам, но в этот раз он изменил привычке. Скорее всего машинально открыл сумку и обнаружил там ключи. Наверное, от квартиры, подумал он.

Как всегда, Рожнов оказался на месте. Полковник перебил абонента на полуслове:

– Это не телефонный разговор. Срочно приезжай. – Выслушав что-то насчет срочного поручения, Рожнов уже нетерпеливо приказал: – Я сказал: срочно.

Выругавшись, Мигунов завел двигатель «Митцубиси» и бросил сумку на заднее сиденье.

– Срочно... – недовольно бормотал он, – как будто это я напортачил.

Однако в действительности он не видел ничего, что указывало бы на плохую работу полковника и его людей. На ум пришла неубедительная отговорка: стечение обстоятельств. Но на то и существуют профессионалы, чтобы не возникало подобного стечения.

58

– Рассказывай, – потребовал Рожнов, оставляя дверь кабинета приоткрытой. Ему была видна часть приемной, угол стола секретарши. Хорошо, что Архипова уже ушла. Вот кому не следовало знать о нелегальных операциях Рожнова.

Под острым взглядом полковника Мигунов, еще не остывший от быстрой езды, почувствовал себя неуютно, словно он в чем-то провинился перед Рожновым.

Чем больше новостей узнавал Рожнов, тем больше хмурился. На его взгляд, Мигунову следовало забить тревогу сразу, как только стало известно о похищении Максима Курлычкина. Полковника от проявления гнева сдерживало лишь то, что глава «киевлян» и иже с ним не сумели распознать, чьих это рук дело.

Оперативно-розыскная работа в группировке оказалась ниже посредственного уровня, а разговоров-то было! Если бы Рожнов узнал о похищении вовремя, он, скорее всего, сумел бы разобраться, что к чему.

Он отработал бы несколько версий, не стал бы откровенно отмахиваться от варианта с судьей. Женщины вообще народ коварный. Рожнов, завидев на экране телевизора жующего тертую морковь Максима, смекнул бы, кто стоит за похищением, остальное было бы делом техники.

Но теперь ситуация вышла из-под контроля. Во-первых, по словам Мигунова, Ширяева знает больше, нежели выявило следствие. Но это в корне неверно, так как следователь прокуратуры, возглавивший следственную группу по делу Михайлова, лично прибыл за судьей прямо в святая святых «киевлянина». Тут нечего и гадать: даже если судья и следователь не так тесно работают в тандеме, как видится на первый взгляд, то знают одинаково много или мало.

Что нашла судья в ходе расследования, если ей взялся помогать следователь? На кого она вышла? На Мигунова и Тетерина – это точно. На людей Михаила Константиновича? Под вопросом.

На Рожнова следствие могло выйти с двух сторон – через исполнителей или через заказчика, точнее посредника. Мигунов рисковал, принимая предложение Рожнова встретиться. Но до этого времени их отношения складывались вполне нормально, и он просто не подумал о том, что становится самым слабым звеном в цепочке, ведущей к полковнику.

Ширяева может подождать – немного, в своей квартире или в любом другом месте, а Мигунов уже здесь, грех Рожнову отказываться от такого подарка.

Полковник рассуждал, слушая гостя с прежним недовольным видом, иногда он просил Мигунова повторить или пояснить.

– Так, Ваня, растолкуй мне этот момент. Значит, если я правильно понял, Ширяева узнала твой адрес...

– Да, номер машины тоже. Точнее – двух машин, из одной я вел наблюдение за двором Ширяевой.

– Понятно... И еще адрес твоего приятеля, так?

– Так.

– Вполне возможно... Всегда отыщется свидетель во время проведения оперативно-розыскных мероприятий. Я допускаю, что кто-то срисовал тебя, запомнил номер машины, затем достаточно понаблюдал за тобой – день-два, этих наблюдений хватило на то, чтобы впоследствии выявить хотя бы ограниченный или минимальный круг лиц, в котором ты вращаешься. А среди этих лиц... – Рожнов вопросительно приподнял бровь. – Все ясно, да?

Мигунов завозился в кресле.

– Это я понял, Михаил Константинович, но вот судья никак не могла выйти на твоих людей! Ведь я с ними не встречался.

– Ладно, все это, конечно, неприятно – для меня в первую очередь, но дело поправимое. У меня есть человек, который поможет нам. Он лично знаком со следователем Маргеловым, имеет на него компромат. Придется подключать к делу и его.

«Грубо? – сам себя спросил Рожнов. – Прямолинейно, не оригинально, заезжено? Но иного выхода нет, только бы Мигунов ничего не заподозрил».

– Придется тебе потрудиться, Иван. Сегодня.

– Да? – Голос собеседника прозвучал обеспокоенно. – Что я должен сделать?

– Отвезти человека, о котором я говорил, в Юрьев и привезти обратно в Москву. Его беседа с Маргеловым не займет и получаса. Если у тебя нет времени, назад его сможет доставить любой из вашей бригады. На худой конец подойдет и такси.

Полковник улыбнулся, улыбка вышла натянутой.

Как бы не переборщить. Но работать приходилось экспромтом.

В принципе, ликвидация Мигунова в планы Рожнова входила – но только на более позднем этапе.

Это была прекрасная идея: сначала немного подработать за счет Курлычкина, а потом официально убрать его вместе с ближайшим окружением. Упреков совести за «левую» подработку Рожнов не ощущал: однажды он уже оставался у разбитого корыта. Он честно работал и, когда его «ушли» из органов, остался практически без средств к существованию. Вот и сейчас он решил финансово подстраховаться. А «левые» заказы – лучше, чем воровство из казны департамента.

Последний отсчет времени для Мигунова начнется, как только он откроет дверь своей машины со стороны пассажира, чтобы доставить того в Юрьев. А до этого... можно предложить кофе, снять напряжение, от которого начинало ломить виски. Можно подарить Мигунову час. Или чуть побольше.

Сначала Рожнов хотел вызвать в Москву из Юрьева в качестве ликвидатора Тимофея Костерина. Но с Тимофеем случилась заминка: Иван мог опознать в нем человека, который был задействован в акции, направленной против судьи. Если он, несмотря на личное предупреждение Рожнова, все же проследил исполнителей.

Стало быть, Тимофей отпадал, равно как и его приятель.

Но Рожнову, можно сказать, повезло – в этот день в Москве находились Яцкевич и Оганесян. Вскоре предстояла работа в столице, а именно в гостинице «Олимпия», и полковник вызвал их познакомиться с «ареной» предстоящих действий. Сейчас, получив по мобильному телефону команду, они спешили к офису. Но если бы даже они находились рядом, в приемной, Рожнов не стал бы торопиться, а провел в компании Мигунова минут сорок, ведь человеку, которого Иван якобы должен доставить в Юрьев, нужно собраться, прихватить с собой компру, доехать наконец.