«Выпьешь?» – «Не, не буду». – «Десять градусов. Сок. Стаканчик не повредит».

– Привет, это я. Все получилось. Да, как мы и планировали. При случае позвоню. Все, отбой.

Они одновременно положили трубки: и курсант учебного центра, и самарский абонент.

Глава 3

ШТУРМ УТЕРЯННЫХ ПОЗИЦИЙ

5

8 апреля, вторник

Игорь Мельников проснулся в начале четвертого утра. Провел языком по пересохшим и слегка припухшим губам, мотнул коротко стриженной головой, ощутив в затылке тупую похмельную боль. Она родила очередное раскаяние, которое имело привычку исчезать вместе с похмельем: «С бухаловом надо завязывать». Он с громким выдохом потянулся, далеко вытягивая за головой мускулистые руки и выгибая сильную спину. Молодая симпатичная брюнетка, лежащая рядом, даже не пошевелилась, спала как убитая и наверняка проснется с такой же бодягой в голове.

Миротворец сел в кровати, натужно зевнул, почистил глаза пальцами, сжал в ладонях щеки и опустил руки, соединив их на груди, как при молитве. Из колонок дешевой магнитолы продолжал звучать в режиме повтора дудук Дивана Гаспаряна. «Реально, хитовый расколбас для разогрева телки», – рассудил Игорь. Дальше, конечно, ни она, ни он в такт не попадали – слишком медленно и нудно выводил звуки армянский музыкант.

Он глянул на подругу, с которой познакомился накануне вечером. Ее обнаженные плечи и часть груди, не скрытая под одеялом, смотрелись весьма сексуально, но очередного желания у партнера не вызвали. Все вроде бы при ней, но вот чего-то явно не хватало. Может, в одежде, то есть в нижнем белье? Может быть. Например, топ бандо из эластика, который бы удачно поддерживал ее высокую грудь. Впрочем, грудь у этой деревенской подруги не высокая, а просто большая. Это у городских высокая. Интересно, продолжал рассуждать Миротворец, подошел бы ей купальник, выдержанный в тонах южного моря, – алый, желтый или изумрудный?

Вот прическа у нее – класс. Словно она всю ночь неистово работала феном.

Как там сказал отец: томительное состояние, вызванное сменой режима? Точно, лучше не скажешь. «Доставшая», словами отца, война отпустила, мысли из горного ущелья Чечни скакнули в учебный центр спецназа и готовятся к новому прыжку – на родину. «Ты начнешь штурмовать утерянные позиции уже более сильным и с прежним опытом распутной жизни». И как он угадал? – дивился Игорь.

Он перешагнул через пустую бутылку и чайные бокалы, стоящие на полу, прошел на кухню, налил в стакан явно паленого «Алазани», купленного в местном киоске, и медленно, морщась, как от водки, выпил.

Брр!..

Гадость.

Такую же бурдомагу ему однажды впарили в Хатуни, когда его разведрасчет перебрасывали из Ведено. Отвратительное пойло с солоноватым привкусом, словно на виноградники в Кахетинском районе Грузии помочилось бандформирование Руслана Гелаева.

Гадость гадостью, а другого тогда ничего не было. Как и сейчас. Надевая униформу, Мельников решил, что допьет остатки на подходе к части. Выбросит бутылку в снег, перемахнет через забор и на предупредительный выкрик часового (ежели, конечно, он не знаком с ночными моционами старшего сержанта) «Стой, кто идет!» привычно ответит: «Это Фрол Курганов возвращается из самовольной отлучки». Часовой опустит автомат и даже не посмотрит на Миротворца, который не знал, что такое ворота на КПП.

Игорь даже не помнил, как зовут подругу, из дома которой он выходил, на ходу застегивая бушлат. Плохо она вчера протопила печку, заметил он, к утру в избе начался колотун. Зябко поводя плечами и не обращая внимания на беснующегося на цепи громадного рыжеватого кобеля, сержант потренировался на заборе безымянной подруги: оттолкнувшись и едва касаясь его рукой, он перебросил свое крепкое тело на противоположную сторону. Не сдержавшись от шалой мысли, пришедшей в его хмельную голову, Мельников подогнул ноги, перекатился через себя и стал на одно колено, держа бутылку за горлышко, как если бы сжимал в руках рукоятку «калашникова». «Пиф-паф!» – дурашливо выкрикнул разыгравшийся спецназовец и «опустошил магазин», в несколько мощных глотков допив содержимое бутылки. Тут же, с колена, забросил ее через забор, намереваясь на слух попасть в злобную псину. Собака во дворе взвизгнула и на некоторое время умолкла. «Шиза номер пять», – подвел итог своим действиям Мельников и бодрым шагом направился в расположение части.

По пути просветлевшие мозги вспомнили, как зовут подругу: Лизой. Неплохое имя для городской девчонки, а для деревенской… «Лиза, ты откуда родом?» – «Куропатовские мы».

Дяревня.

А еще прикольнее, когда Лизавета-«дяревня» выдает себя за городскую. «Ты кто?» – «Я – Лиза Городская. По-онятна-а?» Конечно, понятно, хрен ли там не понять.

А вот и забор войсковой части, высокий, зараза, как на «тропе разведчика», с колючкой по гребню, изоляторами с проводами под напряжением. В шести метрах от забора росла здоровенная сосна с обломанными нижними ветками (это Миротворец потрудился), рядом, скрытый в снегу, лежал шест, или дрын, говоря все тем же деревенским языком, уже пятый по счету – кто-то очень сердобольный постоянно убирал их за старшим сержантом. Конечно, шест не такой пружинистый, как у Сергея Бубки, с таким мировой рекорд не поставишь, через высокий забор не перемахнешь. Как бы не поставишь и как бы не перемахнешь. Белорус Бубка при виде этого забора и места приземления за ним отказался бы взять в руки толстенный дрын, который русский витязь Мельников доставал из снега и который можно было обхватить лишь двумя мощными руками; по сравнению со старшим сержантом неоднократный чемпион мира и Олимпийских игр был просто сопляком.

Прежде чем штурмовать не однажды покоренную высоту, спецназовец привлек внимание часового, прохаживающегося по другую сторону преграды, свистом:

«Наша служба и опасна, и трудна».

«И на первый взгляд, как будто, не видна», – отозвался часовой.

Обмен паролями состоялся, путь открыт.

Игорь приставил еловый дрын к дереву и, придерживая его, чтобы тот не свалился, полез на сосну. По пути припомнил анекдот про зайца-лесника, к которому под Новый год приперся волк и начал клянчить елку. «Ель не дам!» – запротестовал заяц-лесник в форме твердого и эмоционального отказа. «Дай хоть сосну!» – «Сосни. Но елку все равно не получишь».

Мельников залез на высоту почти семи метров – на полметра больше было в шесте. Ухватившись за него покрепче, он оттолкнулся и, буквально оседлав шест, понесся на нем прямо на гребень забора. Когда столкновение казалось неизбежным, спецназовец резко выбросил ноги вперед и, прогибаясь над «колючкой» и снова отталкиваясь от шеста, оказался в части. Он упал на ее территорию с высоты четырех метров, с ускорением, красиво сгруппировавшись и так же неповторимо грациозно оказавшись на ногах.

Часовой только покачал головой, он во второй раз смотрел акробатический номер старшего сержанта, и ему хотелось вызвать того на бис.

Командир роты капитан Андрей Шаров остановился возле койки Мельникова и, положив руки на спинку, насмешливо спросил:

– Живой?.. – Покачав головой, затянул старую песню: – У тебя папа такой хороший, про паровоз поет…

– Начал, начал!.. – завозился под одеялом Миротворец. – К утру на шутки пробило? Дай поспать!

– Валяй, – равнодушно отозвался капитан. – Спать тебе час остался.

– Полтора, – не глядя на часы, подкорректировал командира Мельников. – Я всегда… появляюсь… за полтора часа… до подъема. Выброси свои «котлы», капитан.

– Час, Игорь, час. В половине шестого жду тебя в своем кабинете. Расклад такой: досыпать будешь в землянке. Жить будешь плохо – но не долго.

– Не понял. – Старший сержант приподнялся на локтях и прищурил на ротного припухшие веки. – С какого это?..

– С такого… – Капитан и сержант были почти ровесниками, их не связывала тесная дружба, тем более интересы: сейчас у Миротворца, «спустившегося с гор», основной интерес – портить местных девок, при случае бить морды их парням.

Парень дослуживает, размышлял капитан Шаров. Уволится он в числе первых – в этом сомневаться не приходилось, и ротный махнул на него рукой, все же отдавая ему должное: двенадцать месяцев сплошных спецопераций в Чечне стоили гораздо дороже двух-трех месяцев «расслабухи».

И от командира части полковника Кондратова ротный получил отмашку: мол, не трогай генеральского отпрыска. Что переводилось немного иначе: «Не связывайся, иначе говна потом объешься».

Как ни странно, ни своим разнузданным характером, ни поведением Миротворец не влиял на курсантов. Про него в курсантских кругах просто гуляли легенды, словно Мельников сам ходил в заместителях основателя ВДВ «дяди Васи» Маргелова и… геройски почил. Не погиб, а именно почил. Спокойно так, не мучаясь.

– С такого, – повторил капитан. – Сегодня ты вместе с группой товарищей, – с выражением выговорил Шаров, – идешь готовить учебные базы. Намечается простенькое мероприятие с двумя неизвестными: есть группа условного противника и есть группа, которая жаждет обезвредить ее. Лес, свежий воздух, быстрый ручей, автоматы Калашникова, ножи выживания. Что еще нужно для счастья?

– А товарищи без меня не могут подготовить учебные базы?

– Без тебя – нет. Они, секс-символ ты наш, не могут без тебя. Вот в землянке ты им и расскажешь, кто тебе драил шпиндель этой ночью.

– Слушай, товарищ капитан, я, в натуре, не выспался. И вообще, если говорить прямо, я бы выбрал для себя работу попроще. Пошли кого-нибудь другого – Ротвейлера или Упыря, ну?

– Вышеназванные тобой товарищи включены в состав группы условного противника, потому не могут сами для себя готовить и обустраивать базы, им еще нужно будет их найти. Тот же Упырь забыл, когда последний раз был там.

– Когда они уходят? – быстро спросил Мельников, находя выход.

– Завтра.

– Я с ними, понял? Включай и меня в список. А сегодня дай мне поспать.

– Все?

– Все.

Мельников демонстративно укрылся с головой и фальшиво захрапел. Что делать, ради нескольких часов сна он жертвовал несколькими сутками, которые ему предстояло провести в полевых условиях. Воистину – час сегодня равен двум часам завтра, как сказал кто-то из великих.

– Тебе не в спецназ, в санбат надо было идти, – насмешливо заметил капитан.

– Почему? – раздался приглушенный голос из-под одеяла.

– Эмблема у медиков как раз для тебя: хитрый, как змей, и выпить не дурак.

Капитану Шарову в это утро не спалось, до подъема оставалось достаточно времени, и Андрей решил скоротать его в закрытом тире, расположенном в полуподвальном помещении вещевого склада. Из сейфа ротный прихватил трофейный «М1911» – зависть многих офицеров и сержантов учебки, особенно – прапорщика Седова и Миротворца. Во время одной из последних зачисток он положил «духа», а у того оказался реликтовый пистолет. Уникальный в своем роде, знаменитый «М1911» «Government», изобретенный Джоном Браунингом и изготовленный фирмой «Colt» в начале прошлого века. По виду он напоминал «ТТ», а в надежности и простоте в работе не уступал современным образцам пистолетов, даже по некоторым параметрам превосходил их. До сих пор пистолеты «М1911» применяются практически на всех соревнованиях по боевой стрельбе. Под номером патента и датой изготовления (19 августа 1913 года) шла надпись на русском языке: «Англ. заказъ». Шаров интересовался этой надписью: оказывается, небольшая партия «М1911» была приобретена в Англии частным торговцем. В российских магазинах это оружие продавалось свободно офицерам, остальным – по записке околоточного надзирателя.

Встав у огневого рубежа – до мишени 25 метров, – Андрей взял пистолет в правую руку, ощутив его привычную тяжесть, в какой-то степени благородную («Может, оттого, что в начале прошлого века его держал российский офицер?» – как-то задался вопросом Шаров), которая «придавливала» руку, не давала ей дрожать, не утомляла и не ухудшала стрельбу.

В руке пистолет лежал удобно. Он имел несколько тонкостей, например, в самом «критическом» месте хватки – это сгиб между большим и указательным пальцами – плотное соединение руки с оружием обеспечивалось деталью, которая ко всему прочему оберегала руку от работающего затвора и служила автоматическим предохранителем. Хорошо изучив этот пистолет, Андрей знал: стоит хоть немного ослабить хватку, и подпружиненная деталь тут же заблокирует ударно-спусковой механизм.

Большой палец лег на спицу курка, взводившегося туго, но плавно; он со щелчком встал на боевой взвод. И еще одна тонкость: в этом пистолете использовался ударно-спусковой механизм типа SA (одинарного действия), а это означало, что для первого выстрела надо взвести курок вручную (если патрон уже находится в стволе) или передернуть затвор, который сам и взведет курок. При обратном же движении он досылает патрон в патронник. А при последующих выстрелах все произойдет автоматически. Был бы «М1911» табельным оружием, капитан для увеличения боеготовности носил бы его со взведенным курком и поставленным на предохранитель. На этот случай есть даже особый термин для обозначения такой манеры использования этого оружия: «позиция номер один», или «cocked & locked» (взведено и поставлено на предохранитель). Конечно, при этом снижается срок службы боевой пружины, однако в некоторых случаях это может быть оправданно.

Прицелившись, Андрей нажал на спусковой крючок и в очередной раз отметил самый большой недостаток этого оружия – «сухой» спуск с коротким ходом спускового крючка без предупредительного (более легкого) хода. Профессионалы называют это «обычной загрубленностью армейского пистолета».

Стреляя, капитан словно разговаривал со своим оружием, машинально отмечал тугой затвор, сильную, однако хорошо направленную отдачу, которая тугой волной буквально накатывает на руку, давит на плечо, но гасится весом стрелка. Пистолет «забрасывает» наверх влево, но опять же не так сильно, и при невысоком темпе стрельбы отдача не ухудшает результатов.

Второй выстрел… Третий… Четвертый… Стреляные гильзы сорок пятого калибра летели по непривычной траектории – наверх-направо-назад – и шлепались за спиной. Внушительного размера пробоины в мишени были видны прямо с огневого рубежа.

Ни капитан Шаров, ни кто-либо другой не мог предположить, что этот уникальный пистолет попадет в чужие руки и сыграет свою роль в кровавой драме.

Глава 4

РЕЛЬЕФНО-ТОЧЕЧНЫЙ ШРИФТ

6

9 апреля, среда

Сержант Литвинов, бывая в штабе, всегда останавливался у стенда, в прошлом – Доски почета, и читал то, что давно знал наизусть. Идея привести выдержку из книги Эммануила Казакевича «Звезда» принадлежала начальнику штаба подполковнику Евгению Ковалю.

«Надев маскировочный халат, крепко завязав все шнурки – у щиколоток, на животе, под подбородком и на затылке, разведчик отрешается от обычной житейской суеты, от великого и от малого. Разведчик уже не принадлежит ни самому себе, ни своим начальникам, ни своим воспоминаниям…»

Слова завораживали, вызывали чувство гордости и причастности к загадочной и трудной профессии разведчика.

«Он отказывается от своего прошлого и будущего, храня все это только в сердце своем».

Литвинов видел в них больше: молитву, обращенную не к всемогущему богу, а направленную внутрь себя, в самую глубину души, сердца, которое невольно переходило на иной ритм, будто бы сопровождаемый грохотом катящихся по склону камней.

«Он не имеет имени, как лесная птица… Он срастается с полями, лесами, оврагами, становится духом этих пространств – духом опасным, подстерегающим, в глубине своего мозга вынашивающим одну мысль: свою задачу».

Энергия хлестала через край и питала дополнительные силы, рожденные вторым дыханием. Ни капли мимо, все внутреннее топливо рационально сгорало, словно в форсажных камерах.

«Так начинается древняя игра, в которой действующих лиц только двое, человек и смерть».

Да, бескомпромиссная борьба не с противником, а со смертью, с самим собой, со своими слабостями; недочеты съедают бесшумные шаги, несовершенство уступает место проявляющейся на глазах безупречности, которая становится частью духа: «опасного, подстерегающего…»

Литвинов едва ли не физически переживал свое превосходство над товарищами, особенно когда перед глазами всплывали эти завораживающие строки. Они подпитывали еще и ту значительную часть мозга, перевешивающую остальное. У него был дар; как наяву он в очередной раз видел перед собой одну и ту же картину, он «дырявил» ее вооруженными оптикой глазами, как истинный художник, как мастер своего дела, глядя в оптический прицел на некотором удалении, не любуясь очередным кровавым мазком, а предвкушая его: еще несколько нетерпеливых мгновений, и пуля со стальным сердечником вонзится «в горячее сердце, как ветер в костер»…

– Читаем? – раздался позади чей-то голос.

Литвинов обернулся. В шаге от него стояли двое. С одним из них он бы и просто поболтал, и поговорил на профессиональную тему. То касалось старшего прапорщика Всеволода Седова по кличке Упырь, тоже классного стрелка. Упырь мог дать любому в части несколько очков вперед по стрельбе из пистолета, не говоря уже о снайперском оружии. На вооружении учебного центра было много стрелкового оружия, в частности, несколько образцов сравнительно новых пистолетов. Это и «варяг» «МР-445», сделанный на основе ижевского «грача», с рамкой из полимера и под патрон «смит-и-вессон». «Багира» с ударно-спусковым механизмом двойного действия. Автоматический «ГШ-8» с магазином на 18 патронов. И даже миниатюрные «скифы». Однако любимым, что ли, оружием для Упыря стала снайперская винтовка «ОЦ-48», сделанная на основе знаменитой русской трехлинейки. Действительно, классное оружие.

Вторым человеком, который и задал вопрос Литвинову, был старший сержант Пиебалгс. Широкоплечий, в черной шапке с кокардой и камуфлированном бушлате, он смахивал на морского пехотинца. А если сравнивать до конца, то на прибалтийского морпеха. Выражение «не наш человек» точно накладывалось и на облик латыша, и на его ленивую, слегка заторможенную манеру вести разговор. Все в нем выглядело контрастом, даже коротенькие желтоватые бачки, выглядывающие из-под иссиня-черного головного убора, и безукоризненная синева глаз. По крайней мере три разных человека сидело в старшем сержанте. Но какой он на самом деле и что скопировал с других – не ясно.

– Читаем?

Литвинов на всякий случай решил ответить по форме. Пиебалгс мог докопаться до фонарного столба. Ему все равно, кто и где обкатывался – в Чечне или Дагестане: попал под определение «курсант» – получи соответствующее отношение.

– Так точно, товарищ старший сержант.

– Не слышу бодрости в голосе. В следующий раз… – Рудгер осекся, снова пристально вглядевшись в Литвинова. Шагнув к нему вплотную, он тихо сказал: – Не нравишься ты мне.

«Форма» сползала с Литвинова вылинявшей змеиной кожей – медленно, обнажая новый покров. Лицо сержанта стало розовым, костяшки сжатых в кулаки пальцев побелели. Он еле удержался от того, чтобы показать этому латышу все, на что был способен. Затылком чувствовал, как видоизменяются начертанные на стенде слова и перерождается их смысл: «Он соглашается со своим прошлым и будущим, выплескивая все это из сердца своего». И лишь одно осталось неизменным: «Разведчик уже не принадлежит ни самому себе, ни своим начальникам, ни своим воспоминаниям…»

Литвинов неимоверным усилием воли сумел взять себя в руки и ответить старшему сержанту бледной улыбкой:

– Я нравлюсь своей девушке. Мне этого хватает.

Удивительно пропорциональным было лицо Рудгера, его можно было поделить на две части и не найти отличий. Глубокие складки вокруг тонких губ ровные, словно он никогда не ухмылялся; брови находились на одной линии, что, наверное, свидетельствовало о том, что они ни разу не выразили удивления, а служили лишь для того, для чего и были предназначены природой: не давали поту попадать в глаза.

На такое лицо приятно смотреть разве что в оптический прицел: когда воображаемые линии на нем сольются с перекрестьем – все, можно смело жать на спусковой крючок, не промахнешься.

«Не нравишься…»

Сержант снова вспомнил предостережения капитана Шарова об отношении к нему, Литвинову, как к человеку, который, не пройдя жесткий отбор, все же оказался в элите элит, как окрестили новое подразделение курсанты. Но разве он не показал на индивидуальных тестах свое мастерство, выносливость, выдержку? В группе он был бы лучшим, и ему не грозил отсев. О чем, собственно, ему и сказал ротный, удивленный подготовкой Литвинова.

– Пройдемся, Сашка? – предложил Упырь, когда Пиебалгс вышел из штаба.

Старший прапорщик и сержант неторопливой походкой направились к военному городку – всего пара блочных пятиэтажек, в одной из которых с семьей проживал Сева Седов. Его соседом по площадке был Колун – Вадим Рычкалин, обладающий сокрушительным ударом; Колун мог разбить пачку противокислотных плит из десяти штук, каждая – в полкирпича толщиной.

Упырь был наблюдательным парнем, от него не ускользнула внутренняя борьба сержанта, и он мысленно одобрил его поведение. Не мог понять одного: по какой причине Рудгер Хауэр взъелся на этого боевого пацана. Спросил его и получил от латыша короткий и хлесткий ответ: «Отвали!» Вряд ли причина в дерзком ответе Литвинова, едва он переступил порог роты и выслушал «претензии» старшего сержанта: «Чего ты допиебалгся до меня?»

– Ты ничего не слышал о предстоящих учениях? – спросил Седов Литвинова.

– Нет, – покачал головой сержант.

– Меня назначили командиром группы условного противника, на техническом языке – экспертная группа спецназа, в которую входят инструкторы центра. Задача моей РДГ – диверсия на Южно-Уральской железной дороге: подрыв состава с военной техникой и уничтожение боевого сопровождения. Тебя, скорее всего, поставят во главе противодиверсионной группы. Думаю, твоя задача ясна.

Седов, принимавший участие в планировании учебной задачи, легко представил ситуацию, когда группа «противодиверсантов» попадет в руки экспертной группы спецназа (а попадет она стопроцентно): «опеку» над Литвиновым (боевым парнишкой, повторился в мыслях Упырь) возьмет на себя Пиебалгс. И это казалось старшему прапорщику, умеющему разбираться в людях, ценящему в солдатах боевые и профессиональные качества, несправедливым. Точнее, не совсем правильным. Неизвестно, чем руководствовался Седов, назначенный командиром ЭГ, – скорее всего симпатиями к младшему товарищу, его мастерству и трепетному отношению к оружию, – когда предложил Литвинову зайти к нему в гости.

Жена Упыря работала в парикмахерской и находилась на своем рабочем месте. Так что их беседе, которая началась с чашки горячего чая, никто не мешал. Всеволод положил перед собой чистый лист бумаги, взял карандаш. Глянув на подчиненного и спрятав за густыми бровями и склоненной головой усмешку, он размашисто начеркал на бумаге несколько штрихов.

– Вот смотри, Сашка. Это место нашей выброски – забрасывают нас завтра. Твою группу доставят в район 14 апреля. В этот же день получишь подробную карту местности и сможешь наложить на нее мои наброски – а пока это рельефно-точечный шрифт для слепых, – черно сострил Упырь. – Не думаю, что планировщики изменят решение, – продолжил он, – хотя как знать. Смотри, здесь путь, которым мы пойдем к основной базе. Тут сама база. Вот здесь и здесь планируется выставить секреты. Удобнее всего подходить к базе с запада, фактически по дороге, если таковой считать распашную полосу и грунтовку. Теперь дальше. В ста метрах к юго-западу от базы – место тайника с письменным указанием о дальнейших действиях группы. Но это тебе совсем ни к чему.

Литвинов лишь раз взглянул на прапорщика, «выдававшего военную тайну», все свое внимание он сосредоточил на листе бумаге, по которому сновал карандаш и оставлял на нем отметки: полосы-дороги, квадратики-базы, прямоугольники-лесопосадки, овалы-рощи, крестики-дозоры, цифры-расстояния, цифры-даты, цифры-высоты…

И все же, зная, в чью пользу закончится противостояние между экспертной группой и подразделением сержанта Литвинова, Седов пожелал последнему удачи:

– Постарайся сделать так, чтобы на борт «вертушки» ты взошел на своих двоих.

– Нас будут забирать вертолетом?

– Обе группы, – кивком подтвердил прапорщик. – А что, неплохой приз для твоей команды и тебя лично: собственным голосом доложить в штаб об успешном завершении операции и вызвать борт в заданный район. Короче, я даю тебе возможность искать ключи там, где потерял, а не там, где светло, понял?

Да, кивнул сержант, глядя на прапорщика благодарными глазами.

Упырь глянул на часы и предложил Литвинову прогуляться до тренажерного зала.

Учебные классы в центре подготовки спецназа были оборудованы по высшему разряду. Компьютеры, тренажеры, новейшие программы к ним. Тренажеры с большой точностью имитировали работу, например, на БТРе, БМП, даже нагрузка на руль, рычаги и педали была достаточно реальной; о панорамах (ландшафтах местности) разговор особый, загружаемых «карт» было несколько десятков.

Иные тренажерные комплексы (ЦНИИТочмаш, «ЦЕЛЬ-12»), примечательны тем, что полностью имитируют стрельбу боевыми патронами: одиночные выстрелы и очереди сопровождаются реальной отдачей и подбросом оружия вверх. А на мониторе тут же отображаются отметки выстрелов. Все просто, запускаешь под Windows-98 программу – к примеру, простенький «электронный тир-тренажер» – и берешь в руки оружие.

Сержант Литвинов на второй или третий день своего пребывания в учебном центре и на электронном стенде зарекомендовал себя искусным стрелком. Было видно, что он не раз и не два пользовался тренажерными комплексами. Не совладал лишь с «узкопрофильным» «ОЭТ-МА»; сделанный на базе пистолета Макарова, он нес все функции управления этим оружием: усилия нажатия спускового крючка и взведения курка полностью соответствовали боевому «ПМ». После первого же выстрела справа от мишени на мониторе высветилась правка: «Прицел сбит влево и вниз. Давите целик вправо и опускайте мушку». Обидно, конечно, получать указания от бездушной машины. Капитан Шаров – спец по стрельбе именно из пистолетов – и в тот раз показал безукоризненный результат, красиво держа в руке лазерное стреляющее устройство. И даже пошутил, похлопав Литвинова по плечу:

– Вот так, Сашка: безопасно, бесшумно и экологически чисто.

А позади сержанта раздался слегка насмешливый голос:

– Экологически чисто?

Литвинов боялся повернуться, дабы снова не встретиться с колючими глазами Миротворца. Мельникова нередко опасались свои, откровенно боялись и желали его смерти «духи». У Литвинова с кем-то из сослуживцев состоялся разговор на тему: почему Миротворца ни разу не ранили, хотя засад на него было предостаточно. Ловили, но не поймали. Собеседник Литвинова отшутился: «Потому что не ловили, а просто давали обещания». Ведь и чеченцам нельзя было молчать, видя, что творил при зачистках Миротворец. Нагнал страху, одним словом. А вот от него мало кто уходил живым. И раненым.

– Экологически чисто? – переспросил Миротворец, покивав. – Это ты правильно заметил, товарищ капитан: чисто, бесшумно, безопасно. Для меня это как газы спускать через подгузник.

Мельникову даже капитан Шаров не возразил: «Тогда чего ты, такой умный, сидишь за компьютером, а не долбишь по клавишам пишущей машинки или старого шифровального прибора? Отчего ты в горах пользовался рацией, а не орал и не махал, как ветряная мельница, руками, подавая знаки товарищам? Нагоняешь, совершенствуешься? Вот и нагоняй, и совершенствуйся. А стосковался по горам, канонаде, зачисткам и крови – пиши рапорт и вали ко всем чертям».

Может, Литвинову показалось, что ротный еле слышно произнес: «Обуза».

Курсанты учились пользоваться Интернетом, электронной почтой, работой со сканерными планшетами, факсами и прочим оборудованием. Причем если есть желание, жертвуй свободным временем, приходи в любой из тренажерных классов и совершенствуйся. Только не забывай оставлять запись в тетради посещений.

…Слегка заскорузлые пальцы не совсем уверенно, словно тренируясь, набрали на факсе марки «LG» номер, нажали еще одну кнопку, и корейский аппарат покорно взял губами-валиками вначале один стандартный лист… потом другой… третий. Через считанные мгновения на факсе получателя (Самарский «КАМАЗ Волга-Центр») зажглась лампочка, и ролик термобумаги начал медленно вращаться.

А в учебном центре «многостаночник» «LG», наоборот, успокоился. Номер, введенный ранее, был стерт из памяти, которая хранила лишь предыдущую информацию: кто-то из курсантов или офицеров отсылал факс, набирая код города Тулы.

Дело сделано.

Ни шагу назад.

Хотя кто сказал?

В последний момент можно отступить – это как пойдут дела общие.

На приказы Магомедова плевать. Хотя бы по одной причине-постулату: «Приказами сражения не выигрывают».

Оставив этот класс, где за мониторами корпели несколько курсантов, человек, отправивший факс командиру диверсионно-террористической группы Адлану Магомедову, с которым он познакомился в начале июля прошлого года, прошел в другой. Там, взяв в руки лазерное стреляющее устройство, он в режиме «пристрелка» и с дистанции 12 метров положил все восемь «пуль» в десятку. Буквально вычистил центр мишени.

Дело сделано.

7

Управлением ФСБ России по Самарской области в Волжском районе города Самары обнаружен склад с оружием. В тщательно замаскированном тайнике хранилось 8 взрывных устройств армейского образца (МОН-90), два десятка электродетонаторов, а также около шестисот боевых патронов разного калибра, 18 ручных гранат РГД-5, 12 пистолетов системы Макарова.

Кому было предназначено содержимое тайника, где были приобретены взрывчатка, оружие и боеприпасы – предстоит выяснить следователям.

Эта статья, опубликованная в «Самарском обозрении», стала полноценным довеском к еще одной публикации в той же газете, целиком посвященной перестрелке, произошедшей «в непосредственной близости от аквапарка «Виктория». Ее, вышедшую в свет под рубрикой КРИМИНАЛ с заголовком «В Самаре найден склад с оружием», Адлан Магомедов прочел с удвоенной ненавистью.

«Кому предназначено содержимое, – еще раз перечитал он, – предстоит выяснить следователям».

Уже выяснили, не без оснований предположил Магомедов, понимая, в чем некая ущербность этой заметки. А она крылась в полуофициальной и стандартной фразе-отговорке в самом ее начале: «В связи с оперативной необходимостью…» Именно в этой связи не разглашалось имя Адлана Магомедова. Дабы не вызвать в городе и области панику. Известие о двадцати с небольшим чеченских боевиках – целая организованная группа – намного превосходило новости об очередном маньяке; последние в Самаре словно прописались: шесть, восемь трупов…