Неужели случившееся с ним - воздаяние за какую-то муху? Да нет, бред!
      "Разумеется, бред, - прокомментировал Юрий. -Типично человеческий инфантилизм - как проблемы, сразу ударяться в мистику. Ты еще "Отче наш" прочитай."
      "И прочитаю! - ответил Андрей. Прежде он не считал себя верующим, но прежде самой опасной его проблемой был не сданный вовремя зачет. -Отче наш, иже еси на небеси... Да святится имя твое, да придет царствие твое, да будет воля твоя..."
      "Дур-рак!" - констатировал Юрий.
      "Хлеб наш насущный... - упрямо продолжал Андрей. -Блин, как там дальше... И отпусти нам долги наши, как и мы отпускаем должникам нашим... Но избави нас от лукавого..."
      "Давай-давай, - изгалялся Юрий. -Спецподразделение ангелов уже выслано по вызову. Если ты и дальше будешь заниматься такой ерундой вместо того, чтобы ползти, они успеют как раз вовремя, чтобы подхватить твою душу в момент расставания с телом."
      Андрей некоторое время собирался с силами, опершись на локти и уронив голову. Затем, скрипнув зубами, пополз дальше.
      Кто виноват в том, что произошло? Лиза? Нет, если бы не их размолвка, они бы приехали туда вдвоем, только и всего. Дина? Иркутов? Да все курильщики, какая разница, кто первый щелкнул зажигалкой... Минздрав предупреждает - курение опасно для вашего здоровья. Вот уж, воистину. Хотя куда больше виновата Золотарева или Марго - кто там из них был на кухне в последний раз и не завернул толком кран баллона... привыкли дома к электрическим плитам и микроволновкам... впрочем, они, в любом случае, за свою вину расплатились сполна. А что теперь будет с ним? Всю жизнь в инвалидной коляске? Стоит ли прилагать столько усилий ради такой жизни?
      "Не раскисать, - скомандовал Юрий. - Может, теперь ты наконец усвоишь, что единственная реальная ценность в человеке - это его мозг. Все остальное - не более чем инструменты. Когда инструменты ломаются, это неудобно, но это всего лишь чисто техническая проблема. Главное, что твой мозг пока что работает."
      "Посмотрел бы я на тебя на моем месте", - пробурчал Андрей.
      "Я уже сказал - это неприятно, но не смертельно. Тем более что у тебя вышли из строя далеко не самые необходимые инструменты. Ноги не так уж сильно нужны цивилизованному человеку. Освоишь, наконец, толком компьютер и будешь работать, не вставая. Все, что нужно для жизни, можно заказывать по телефону, а теперь еще и по интернету, были бы деньги. Существо эпохи информационных технологий мало нуждается в перемещениях в пространстве. Вот если нечем нажимать на клавиши - это действительно проблема."
      "Спасибо, ты меня очень утешил", - язвительно ответил Андрей.
      "А я здесь не для того, чтобы тебя утешать. Я всего лишь называю вещи своими именами."
      Внезапно Андрей услышал впереди шум. Это был звук, настолько хорошо знакомый каждому горожанину, что обычно сознание даже не фиксирует его - звук автомобильного мотора. Как видно, шоссе было уже совсем рядом.
      Андрей рванулся изо всех сил. Левой-правой-левой-правой...
      -Эй! - кричал он. -Эй, на помощь! На помощь!
      Впереди между деревьями замелькал свет фар. Совсем близко, метров двадцать.
      -Помогите!!! - кричал Андрей, надрывая горло. Он уже понял, что ему не успеть, но по-прежнему извивался и отталкивался руками.
      Шум достиг кульминационной точки и стал удаляться.
      Когда Андрей выполз на шоссе, он еще успел увидеть вдалеке красные звездочки задних фонарей машины.
      Сулакшин со стоном уронил голову на руки. Слезы катились по его лицу, падая и тут же замерзая на холодном асфальте.
      Ему не хватило пары минут, может, даже меньше... Если бы он тогда не остановился для молитвы... Впрочем, ему все равно была нужна передышка.
      "Ну что ж, до шоссе ты добрался, - резюмировал Юрий. -Теперь разворачивайся направо и двигай к Силикатам."
      Однако это было проще сказать, чем сделать. У Андрея болели руки, плечи, спина - в общем, все мышцы в той части тела, что еще сохраняла чувствительность. Последний отчаянный рывок окончательно его обессилил.
      "Может, просто подождать следующую машину?" - робко подумал он.
      "Следующей машины может не быть еще много часов. Не забывай, что в эту ночь люди празднуют, а наутро будут трезветь и отсыпаться."
      Андрей продолжал лежать.
      "Ты все понял?" - осведомился Юрий.
      "Да понял я, понял... Сейчас, только с силами соберусь."
      "Собирайся, только быстрее. Здесь сейчас где-то минус десять, не самая подходящая погода, чтобы загорать. Помни, кстати, про пальцы, нос и уши."
      Андрей глубоко вздохнул (ребра в очередной раз напомнили о себе) и, стиснув зубы, пополз по обочине в сторону Силикатов.
      Теперь ползти было труднее - сказывалось все вместе: полученные травмы, усталость и переохлаждение организма. После попыток докричаться до машины у него саднило и першило в горле, и это ощущение не проходило. Несколько раз Андрей разражался сухим, не приносящим облегчения кашлем. Горячий пульс стучал в висках, отдаваясь тупой болью. Глаза слезились не переставая.
      Ле...ввв...ой... Пра...ввв...ой... Ле... Его рука уперлась во что-то твердое и холодное, вроде палки, но вместе с тем как будто покрытое мехом. Андрей поднял голову и увидел собаку - одну из бесчисленных жертв двойного предательства человека, который сначала вышвыривает своих друзей на улицу, а потом давит машинами. Этого крупного рыжего пса не раскатало в коврик, как многих его сородичей - должно быть, его отбросило ударом; так или иначе, после наезда он был еще жив. У него хватило сил доползти до обочины, где он и издох. Вот уж воистину - издох, как собака. Из оскаленной пасти тянулись черные сосульки замерзшей крови. На месте правого глаза зияла рваная дыра - вряд ли результат столкновения, скорее, успела постараться ворона.
      Андрей брезгливо отдернул руку от промерзшей собачьей лапы. К горлу снова начала подниматься тошнота.
      "Он, как я, - подумал Андрей. -Так же полз с перебитой спиной... и я так же сдохну здесь на обочине."
      "Без банальных метафор, конечно, не можешь обойтись? - поинтересовался Юрий. -Тоже мне, князь Андрей Болконский, созерцающий засохший дуб! Сулакшин твоя фамилия. Обползай эту дохлятину и двигайся дальше."
      И Андрей двинулся. Кусая губы, кашляя и периодически постанывая, он полз и полз вдоль черного ночного шоссе, бесконечного, как сама смерть. Мысли его начинали путаться, в голове проносились бессвязные обрывки фраз, как это бывает при засыпании, в какие-то моменты он даже переставал понимать, где он и что с ним - но руки по-прежнему поочередно выдвигались вперед, упирались в смерзшийся снег и тянули за собой тяжелое непослушное тело. Абстрактные понятия, такие как "Новый год" или "медицина", таяли и уходили, оставались простые сущности, понятные первой сигнальной системе - боль, холод, тьма, свет...
      Андрей не сразу понял, что видит свет. Какое-то время он лишь тупо смотрел на него, как загипнотизированный. Свет. Приближается. Два глаза. Фары. Машина!
      Сознание щелчком встало на место. Автомобиль был еще довольно далеко, но ехал быстро, не ожидая каких-либо помех на прямой и пустынной дороге. Андрею следовало поскорее переползти на встречную полосу, чтобы не остаться не замеченным - и чтобы у водителя было время затормозить. Не хватало еще попасть под ту самую машину, которая должна его спасти.
      Андрей быстро, как только мог, пополз через дорогу. Грубый наждак асфальта немедленно принялся драть его одежду и кожу измученных рук, но Андрей не обращал на это внимания. Боль, холод и слабость отступили, во всем мире осталась только узкая полоса асфальта и мчащийся навстречу автомобиль.
      Андрей переполз разделительную линию и остановился, чтобы не лезть под колеса. Одной рукой он упирался в шоссе, а другой размахивал - как ему казалось, высоко, хотя на самом деле на уровне головы. Фары ослепили его - стало быть, он попал в полосу света, и водитель не мог его не увидеть. Действительно, визгнули тормоза, и машина стала сбрасывать скорость. Но, как видно, водитель заметил его все же слишком поздно и не смог полностью остановиться, а вынужден был объехать. Андрей устало опустил вторую руку. Дело сделано. Сейчас машина окончательно остановится где-то позади него, хлопнет дверца, послышатся торопливые шаги...
      Двигатель снова взревел, набирая обороты. Звук быстро удалялся. Андрей, не веря ушам своим, повернул голову. Автомобиль мчался прочь еще быстрее, чем раньше.
      "Он уехал, - тупо подумал Сулакшин. - Уехал."
      "Как видишь", - согласился Юрий.
      "Может, он поехал за помощью?" - Андрей попытался ухватиться за надежду.
      "За помощью! Не смеши меня! Бросил тебя подыхать на морозе, чтобы поехать за помощью!"
      "Но почему? Почему он не остановился?"
      "Мир состоит не из добрых самаритян, как ты мог уже не раз убедиться, - усмехнулся Юрий. -Ему - или ей, это могла быть и женщина - короче, тому, кто за рулем, совершенно ни к чему лишние проблемы. Везти тебя в больницу, давать показания милиции, а вдруг ты еще умрешь по дороге... И вообще, откуда этому человеку знать, что ты действительно нуждаешься в помощи, а не сообщник бандитов, желающих завладеть его машиной? Тачка-то классная была, между прочим. "Ауди", если я не ошибаюсь."
      Андрей попытался ползти к противоположной обочине. Асфальт ободрал ему локоть через дыру в пиджаке и рубашке. Головная боль охватила уже лоб и затылок, откуда-то изнутри волнами накатывала дурнота. Сулакшин закрыл глаза и повалился на асфальт.
      "Эй, эй! Разлегся! Ты покамест не в Силикатах. Поднимайся и ползи вперед."
      "Не могу", - ответил Андрей, не открывая глаз.
      "Можешь. Просто не хочешь."
      "Сил совсем нет. У меня, наверное, температура."
      "Если не будешь шевелиться, у тебя скоро будет температура минус десять. Ползи."
      "Дай мне немного отдохнуть."
      "Знаем мы эти отмазки. Ты сейчас уснешь и уже не проснешься. Ползи. Ну? Ни за что не поверю, что ты не можешь просто передвинуть вперед левую руку. Это пустяковое усилие. Вот так. А теперь напряги бицепс. Помогай себе правой рукой, отталкивайся! Вот видишь, а говоришь - не можешь. Теперь правую руку вперед..."
      Кое-как, продирая новые дыры в одежде и ссадины на коже, Андрей добрался до обочины.
      "Все, теперь ты уже не на асфальте. Теперь будет легче. Не останавливайся. Отдыхать будешь потом."
      Теперь эпизодическими были уже не моменты забытья, а моменты прояснения сознания. Несколько раз Андрей приходил в себя, обнаружив, что сползает в канаву или, напротив, вновь обдирает локти об асфальт. В ушах монотонно пищало, словно кто-то забыл выключить телевизор, когда кончились передачи. Перед глазами плавали пятна преимущественно темно-красных оттенков. Этюд в багровых тонах... штанах... малиновые штаны - два раза "Ку!"... Элементарно, Ватсон! Ватсон, Ватсон, ты могуч, ты гоняешь стаи туч... Есть ли у вас план, мистер Фикс? Пошел отсюда, наркоман проклятый... Почему так холодно? Кажется, ему снится, что он ползет по снегу... "Не снится! Нельзя спать!" - прорвалось откуда-то издалека, из другого мира. А почему нельзя? Почему, собственно, благородному дону... Бум!
      Он ударился лбом. Даже не ударился, просто ткнулся - слишком маленькой была его скорость. Какая-то железная хреновина торчит из снега. Высокая и тонкая железная хреновина. Какой идиот поставил ее на дороге. Наверное, это лыжная палка. Он где-то оставил свои лыжи, ему было лень ехать с ними в транспорте, и он оставил их в углу прихожей напротив трех женских шуб. Надо вернуться... вернуться за лыжами, потому что теперь у него есть палка...
      "Ты очнешься или нет?! - наконец докричался до него Юрий. -Какие, к черту, лыжи, какая палка?! Это не палка, это дорожный знак!"
      А... Ну знак так знак. Знак-знак. Знак-так-так. Он пополз мимо.
      "Посмотри на него!"
      Зачем?
      "Посмотри!"
      Он попытался поднять голову. Нет, слишком высоко.
      "Отползи подальше и посмотри!"
      Вот привязался. Ну ладно. Леее...ввв...ой... Прааа...ввв...ой... Шея совсем задеревенела, а приходится задирать голову... Что-то написано. (Буквы плавали и двоились в слезящихся глазах, и вокруг кружились черные мошки.) Си-ли-ка-ты.
      Силикаты!
      Сознание вновь вернулось к нему. Он добрался, он дополз! Теперь остались считанные метры. От шоссе идет совсем короткая дорога, переходящая в главную улицу поселка. Вот, вот видны впереди ворота...
      Ворота? А как он их откроет?
      Андрея охватили ужас и злость одновременно. Неужели ему суждено погибнуть в нескольких метрах от спасения только потому, что он не может встать на ноги и отодвинуть засов?!
      Свежевыработанный адреналин придал ему сил. Расстояние до ворот он преодолел на удивление быстро - с точки зрения его нынешнего способа передвижения, конечно. Его усилия были вознаграждены - в воротах, запертых для автотранспорта, была незапертая калитка для пешеходов. Андрей оттянул за низ железную дверцу и прополз внутрь.
      Он лежал на главной улице поселка. Цель была достигнута. И только тут он обратил внимание на то обстоятельство, что ни в одном из домов нет света.
      "Конечно, ведь уже, наверное, почти утро, - подумал Андрей. - Даже те, кто праздновал, легли спать."
      -Помогите! - попытался крикнуть он. Голос прозвучал слабо и хрипло, и тут же его скрутил затяжной и мучительный приступ кашля, раздиравшего горло и грудь. Когда кашель, наконец, отпустил его, Андрей снова пополз вперед, вновь и вновь напрягая саднящее горло. Но нигде не зажглось окно, не отодвинулась занавеска, не скрипнула дверь.
      Андрей оглядывался по сторонам, отыскивая признаки жизни. Улица была расчищена, однако по сторонам ее лежал снег. Ровный снег, тронутый разве что птичьими следами - но ни одного отпечатка человеческих ног не вело к запертым калиткам. Точно так же не было и следов шин у широких ворот, предназначенных для автомобилей. Андрей заглядывал на участки сквозь проволочную сетку и между досками оград. Снег, повсюду глубокий нетронутый снег, закрытые ставни, тяжелые висячие замки на дверях сараев...
      Он прополз Силикаты из конца в конец. Поселок был пуст.
      "Что ж, этого можно было ожидать, - спокойно сказал Юрий. -Силикаты - дачный поселок. На дачах обычно живут летом."
      "И ты знал об этом с самого начала!"
      "Конечно, знал."
      "Почему же не сказал?!"
      "Потому что тогда бы ты пополз на станцию и замерз в лесу. Это без вариантов, ты и сюда-то чудом добрался, а там пришлось бы все время ползти по заснеженной тропе. А здесь все-таки был шанс. Есть любители праздновать Новый год за городом, кому как ни тебе это знать. Кроме того, здесь мог быть сторож - по нынешним временам небезопасно оставлять дачи на зиму без присмотра."
      И сторож действительно был! Более того, в эту ночь он честно исполнил свою обязанность, в половине двенадцатого обойдя с фонарем и ружьем вверенный ему поселок. Заходить на участки ему не было надобности - как и Андрей, он видел по нетронутому снегу, что никакие неподобающие личности не забрались отмечать Новый год на чужой даче. После чего сторож вернулся в свою сторожку за водонапорной башней (куда Андрей в темноте не догадался заглянуть) и, приняв на грудь положенное по случаю праздника число грамм и посмотрев некоторое время телевизор, завалился спать почти до полудня. Криков Андрея он, разумеется, не слышал.
      "И что теперь?" - поинтересовался Сулакшин с равнодушием обреченного.
      "В общем-то, положение весьма скверное. Здесь все дома заперты. До станции пять с лишним километров - больше, чем то расстояние, которое ты уже прополз. Твой последний шанс - что какая-нибудь машина все же подберет тебя на шоссе. Шанс, как ты мог убедиться, невелик, но это все, что у тебя есть."
      Андрей приподнял голову и вновь уронил ее на руки. В черепе словно плескалось густое горячее варево, тяжело бившееся о стенки. Боль пульсировала в висках, лбу, глазах, затылке, наполняла мышцы, ломала и вытягивала кости и суставы, жгла ободранную и обмороженную кожу... Вместе с тем с ощущением тяжести соседствовало дурманящее ощущение легкости и пустоты, характерное для высокой температуры. Отступившая было багровая пелена забытья возвращалась, делая все проблемы внешнего мира далекими и нереальными. Реальной оставалась только боль, но Андрей чувствовал, что и она скоро утихнет, и тянулся навстречу забытью.
      "Ты понял, что я сказал?" - настойчиво осведомился Юрий.
      "Да."
      "Тогда поднимайся и ползи на шоссе."
      "Не хочу."
      Это "не хочу" вместо обычного "не могу", похоже, впервые обескуражило Юрия.
      "Не хочешь жить?" - без прежней насмешливости в голосе уточнил он.
      "Не хочу, - подтвердил Андрей. - Мне все надоело. Я слишком устал."
      "Это минутная слабость. А смерть - это навсегда, ты это понимаешь?"
      "Ну и пусть. Мне уже все равно."
      "В крайнем случае умереть можно и на шоссе", - сделал последнюю попытку Юрий.
      "К чему лишние усилия? Я хочу только, чтобы это поскорее кончилось."
      Юрий какое-то время молчал, и Андрей успел уже почти забыть о нем.
      "Ну что ж, - сказал Юрий наконец, - логика тут ничего не может поделать. Мне больше нечего тебе предложить. Прощай."
      Андрей почувствовал, как ощущение пустоты в его сознании усилилось, и на какой-то момент это его испугало, но затем испуг исчез из памяти.
      Он неподвижно лежал посреди улицы, между двумя последними домами поселка. Его дыхание было тяжелым и хриплым; с каждым выдохом воля к жизни покидала тело вместе с белым облачком пара, и с каждым вдохом вместе с ледяным воздухом в него входила смерть. В какой-то момент он вдруг понял, что ему уже не холодно; гаснущее сознание лениво вытолкнуло на поверхность прочитанное когда-то разъяснение, что так всегда происходит с замерзающими. "Я умираю, подумал Андрей. -Мне хорошо." Отрывочные, бессвязные образы мелькали и кружились в его мозгу, словно русалки вокруг опускающегося в пучину корабля. Лето... пляж с набегающими волнами... собака во дворе, и на носу у нее очки, чтобы лучше видеть мышей... Андрюха, экзамен будут принимать в столовой, туда гвозди завезли... производится посадка на рельс... почему рельс? ну это как электрический стул в метро... сынок, вставай, ты опоздаешь в школу... мама, мне можно не ходить сегодня в школу, потому что я умер...
      "Мама этого не переживет." Это была иная, трезвая мысль, пробившаяся через затягивавшую его муть. Он попытался отмахнуться от этой мысли, но она настойчиво вторгалась в сонное царство, разрывая туманную завесу и разгоняя призраков. "Мама этого не переживет."
      Произошло чудо - вместо того, чтобы удариться о дно, поднимая облако ила, и развалиться на куски, тонущий корабль вдруг булькнул остановившимся винтом, выпустил пузыри из залитых водой труб и устремился к поверхности. Вода с шумом отхлынула в стороны, выпуская его обратно на воздух. Андрей открыл глаза, разлепляя смерзшиеся ресницы.
      "Блин, я же подохну здесь!"
      Холод и боль немедленно вернулись на насиженные места. Но вместе с ними - и желание жить.
      Сколько он тут прохлаждается? Все еще темно... Эта ночь длится целую вечность. Но, может, это забытье позволило ему хоть немного восстановить силы? Надо ползти. На шоссе и дальше, в сторону станции. Ллле...ввой... Пррра...ввой...
      Он добрался лишь до середины поселка, когда сознание его снова стало мутиться. Как бы там ни было, а чудес не бывает. Даже заработавший двигатель не избавил корабль от пробоин в днище; пучина вновь готова была принять свою жертву. Но Андрей продолжал ползти. Он выполз через калитку, хотя глаза его были уже закрыты, и мысли путались; он дополз до шоссе и даже свернул на обочину в правильном направлении, в сторону станции. Меж тем уже светало; в небе на востоке пролетел самолет, перечеркивая рассвет серым инверсионным следом - его пассажиры вынуждены были встречать Новый год в аэропорту и полагали, что им жутко не повезло. Но Андрей не видел всего этого. Он полз и полз вперед, отклоняясь то влево, то вправо, но в целом сохраняя направление, пока его снова не повело на асфальт. Встретив резко возросшее сопротивление, он свалился и больше уже не двигался.
      -Конечно, вам сейчас очень тяжело... но вы должны понимать, что все могло быть гораздо хуже. Когда его доставили, всего обмороженного, с двусторонней пневмонией... я не хочу пугать вас всеми подробностями, но мы фактически достали его с того света. Сейчас, по крайней мере, жизнь его вне опасности...
      Стоя рядом с плачущей старой женщиной, которой никто не дал бы меньше шестидесяти, хотя матери Андрея лишь недавно исполнилось 46, Лиза вполуха слушала врача и ругала себя за свою вспышку благородства. Собственно, и не благородство это было, просто она, не раздумывая, поступила "как положено" и вот теперь не знает, как выпутаться из этой ситуации. Нина Викторовна не знала о размолвке Лизы с ее сыном, и у Лизы не хватило духу сказать ей об этом во время телефонного разговора. Впрочем, не факт, что мать Андрея вообще бы поняла какие-то объяснения, учитывая состояние, в котором она находилась. Все, что Лиза усвоила из ее путанных слов - что с Андреем случилось какое-то жуткое несчастье, кажется, он попал в аварию, и надо приехать в больницу. И вместо того, чтобы ответить, что да, конечно, это ужасно, и она страшно сочувствует, но она сама простудилась, у нее температура 38, да, поэтому, собственно, они и не встречали Новый год вместе, так что она никак не может, да, ей очень жаль, она так надеется, что Андрей поскорее поправится - вместо того, чтобы придумать и озвучить этот простой ответ, а позже осторожно сообщить, что у нее вообще-то уже давно другой "друг" (что пока было неправдой, но кого это касается) - вместо этого она послушно записала адрес больницы и пообещала, что приедет. Конечно, ей и на самом деле было жаль Андрея, и она бы хотела, чтобы он поправился - но теперь она знала, что он навсегда останется инвалидом, и мучительно думала, как бы ей поприличней выйти из этой истории. Бросить здорового благополучного парня - это одно, а бросить несчастного калеку - совсем другое. Хотя второе, несомненно, куда более логично, и формально к ее поступку отнесутся с пониманием, но за спиной будут шушукаться и осуждать за черствость и бездушие. Много общих знакомых, вот что плохо...
      -Вы понимаете, в принципе функции головного мозга восстановились, но мы не можем сказать, что он в сознании... в обычном значении этого слова, - продолжал объяснять врач. -Очевидно, слишком глубокими оказались последствия пережитого им шока... пока мы ничего не можем с этим поделать. Вот почему мы возлагаем надежду, что, увидев вас, он, возможно...
      Они вошли в палату. Нина Викторовна сумела взять себя в руки и спрятала носовой платок - врач предупредил, что "вы ни в коем случае не должны волновать его". Андрей лежал на кушетке в окружении разной медицинской аппаратуры, которую Лиза доселе видела только в кино. Узнать его было невозможно - лицо, обожженное, обмороженное и порезанное, было забинтовано, виднелся лишь рот, тонкие трубки, уходившие в скрытый под повязками нос (или то, что от него осталось), и правый глаз. Глаз был открыт, но выглядел не более осмысленно, чем у плюшевого мишки.
      -Андрюшенька! - Нина Викторовна наклонилась над этим глазом, уставленным в белый потолок. -Сынок!
      С помощью оптики можно было бы заметить, что зрачок чуть расширился, уловив изменение количества света. Но это было все.
      -Вот, посмотри, и Лиза к тебе пришла, - Сулакшина ухватила девушку за локоть и чуть не силой подтащила ее к кровати.
      -Андрей, - сказала Лиза. Собственный голос показался ей чужим. Впрочем, она уже понимала, что это бесполезно. Она больше не смотрела на страшный своей бессмысленностью глаз и забинтованное лицо; ее взгляд скользнул ниже, на одеяло и потом на руки Андрея, пристегнутые широкими лентами к кушетке.
      Многочисленные бинты не могли скрыть, насколько изуродованы эти руки (на правой пришлось отнять четыре пальца, на левой три), но внимание Лизы привлекло не это. Руки чуть заметно двигались. Вот левая делает движение вперед, насколько позволяет лента, на какой-то момент застывает, потом медленно отодвигается назад и останавливается. Потом те же движения совершает правая рука. Потом снова левая...
      Он все еще полз.
      Лиза поняла, что самая долгая ночь для Андрея не кончилась. И не кончится никогда.
      1999