6

Заслышав мои шаги, Лоут выглянул из землянки с автоматом наготове. Увидев, что это я, он успокоился.

— Как Лаус? — спросил я вполголоса.

— Ему хуже. Рана гноится, у него поднялась температура. Сейчас он спит.

Чтобы не тревожить больного, мы отошли в сторону. Я рассказал Лоуту о событиях в городе. Он стал еще мрачнее.

— Я вижу, ты не пытался найти врача, — сказал он.

— Да, не до этого было. Но я намерен…

— Ни в коем случае! Он выдаст нас обязательно.

— Но речь идет о жизни Лауса.

— И о наших жизнях тоже. К тому же, если врач выдаст нас, он выдаст и Лауса.

— Но все-таки будет шанс, что он нас не выдаст. Мы не можем лишить Лауса последней надежды. В конце концов, мы ему обязаны.

— Тем, что оказались здесь? Нечего сказать, много мы выиграли!

— Лоут, не забывай, наш мир постигла катастрофа. Нам, во всяком случае, удалось ее избежать. Кроме того, Лаус — наша единственная надежда построить новую машину.

— Я уже сказал: я в эти игры не играю.

— Хорошо. В таком случае, вопрос будет решен голосованием. Голос Лауса станет решающим.

Не дожидаясь ответа Лоута, я вошел в землянку. Некоторое время я стоял, не решаясь нарушить сон больного: ведь это было единственное лекарство, которым мы располагали. Неожиданно Лаус открыл глаза.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я.

— Скверно, Риллен. Чем окончилась экспедиция?

Я вкратце изложил ему события и в завершение спросил, желает ли он, чтобы мы привели врача. Лаус подумал, затем ответил:

— Нет. Лучше умереть от раны, чем на костре.

К вечеру жар у Лауса увеличился. В окрестных лесах наверняка росли целебные растения, но у нас не было никаких знаний в этой области. Два дня мы просидели, как загнанные звери, не смея высунуть носа из норы. Затем у нас кончилась провизия, и я отправился на охоту. Блуждая по лесу, я наткнулся на весьма неприятное зрелище.

На ветвях старого раскидистого дерева висели четыре трупа. Тела уже порядком разложились, от них шла омерзительная вонь. При моем приближении несколько птиц тяжело взлетели из кроны дерева. Одежда покойников висела грязными лохмотьями. Я повернулся и быстро пошел прочь. Поразмыслив, я пришел к выводу, что эти люди — либо разбойники, либо их жертвы. Так или иначе, мысль о наличии в лесу разбойников заставила меня удвоить осторожность. Однако моя охота закончилась удачно: никто на меня не напал, и мне удалось подстрелить двух зайцев.

Когда я вернулся, Лаус был уже без сознания.

— Как, по-твоему, у него есть шансы? — спросил я.

— Никаких, — покачал головой Лоут.

— Но, по-моему, рана неглубокая.

— Он умирает не от раны. Это заражение крови.

Вечером больной ненадолго пришел в себя. Он посмотрел на меня мутным взглядом и шевельнул губами. Я наклонился к нему, чтобы лучше слышать.

— Какого… черта, Риллен? — прошептал он.

— Что?

— Какого черта… мы… бежали?

Это были его последние слова. Лаус умер на следующий день рано утром.

Целый день мы с Лоутом копали могилу недалеко от входа в землянку. В качестве инструмента нам служили широкие ножи солдат. Работа продвигалась медленно. Под вечер, когда могила была почти готова, нож Лоута уперся в какое-то препятствие. Сперва он решил, что это камень, но вскоре убедился, что неизвестный предмет плоский, прямоугольной формы. Лоут подозвал меня, и мы выкопали загадочный предмет. Им оказался металлический кейс, завернутый в полиэтилен, искромсанный нашими ножами. Находка привела нас в необычайное волнение. Первая попытка открыть кейс не дала результатов: проржавевшие, несмотря на полиэтилен, замки не поддавались нашим ножам.

— Может, там и нет ничего, — сказал Лоут. — Под нами развалины города, мало ли что можно найти.

— Нет, недаром он был завернут, — возразил я. — И вообще, непохоже, чтобы он пролежал в земле больше полувека.

Прежде чем возобновить попытки, мы отдали последний долг нашему товарищу. Когда могила была засыпана, я вырезал ножом на коре ближайшего дерева: «Здесь лежит Лаус». Увы! Мы не знали ни настоящего имени этого человека, ни года его рождения, ни даже точной даты смерти. А что мы знали о других членах кружка, заплативших жизнью за наш побег? Нас осталось двое

— двое из двенадцати. И чего мы достигли — одни в чужом и варварском времени, всеми преследуемые, не знающие, как жить дальше? Кейс был для нас тем же, чем соломинка для утопающего. Эта весточка из Проклятого Века казалась последней надеждой на спасение. Проклятый Век, век торжества самых чудовищных идей, век самого страшного террора и самых многочисленных жертв, век мировых войн, век упадка культуры и кризиса цивилизации! Каким привлекательным он вдруг показался! Гибель миллионов там казалась нам куда предпочтительней нашей собственной гибели здесь! Наконец, сломав один из ножей, мы открыли кейс.

Внутри оказался столь же тщательно завернутый в полиэтилен свиток, на обратной стороне которого я и пишу теперь. Не знаю, что это — папирус, пергамент, но, во всяком случае, не бумага. Свиток содержал историю прежнего обитателя землянки.

Этот человек, Даллен Кри, бежал из прошлого через год после нас, но прибыл в будущее на сорок лет раньше. Он быстро понял, какой прием здесь оказывают перебежчикам, и нашел оригинальный способ обмануть Священный Трибунал: сделался святым отшельником. В этом ему сильно помогли знания по истории средневековья. Повесть его невероятно скучна: в самом деле, что интересного могло быть в жизни человека, тридцать лет просидевшего в землянке? Впрочем, иногда он наведывался в окрестные монастыри и там, роясь в старинных документах, сделал удивительное открытие. Он выяснил, какая катастрофа постигла нашу цивилизацию.

«Массовое хронодезертирство, — пишет Кри, — привело к тому, что проблемы Лямеза стало просто некому решать. В будущее бежали ученые, квалифицированные специалисты, просто честные люди, не желавшие мириться с деградацией общества. В итоге во всем мире произошло падение производства, разразился глобальный кризис, начался голод. Продолжала свирепствовать СИДА, и ей уже не могли противостоять так же организованно, как раньше. Правительства пытались бороться с перебежчиками террором, но он вызывал ответный террор и новый рост числа побегов. Начался хаос. Повсюду к власти приходили уголовные элементы. Вспыхивали войны и мятежи. По нескольким городам были нанесены ядерные удары. Государства рухнули. Повсюду воцарилась анархия. Власть перешла к враждующим вооруженным группировкам. Клич „Наука довела нас до этого!“ был подхвачен. Озверевшие толпы громили оставшиеся научные центры, убивали ученых. В течение каких-нибудь двух десятилетий цивилизация была уничтожена. Войны, террор, СИДА и возродившиеся страшные болезни средневековья истребили большую часть человечества.

Через несколько десятилетий после гибели цивилизации восстановилось экологическое равновесие. Природа стала залечивать нанесенные людьми раны. К этому времени начали прибывать перебежчики из прошлого. Но, растерянные, неорганизованные, не умеющие найти общий язык с жителями этого времени, они уже ничего не могли исправить. Последняя попытка возродить цивилизацию была предпринята через двести лет после Проклятого Века. В этот период количество прибывающих перебежчиков достигло максимума. Но большинство из них захотели использовать имевшиеся у них знания для захвата власти. В итоге все закончилось очередной вспышкой насилия, уничтожившей то, что еще сохранялось.

В настоящее время Лямез переживает эпоху раннего средневековья. Большая часть планеты представляет собой так называемые Дикие Земли — никто не знает, что там творится. Мне ничего не известно о попытках пересечь океан. На протяжении столетий то тут, то там взрываются склады ядерного оружия; из-за этого на планете живут целые расы мутантов. СИДА по-прежнему уносит человеческие жизни, укрепляя тем самым позиции церкви, которая преследует разврат так же, как и науку.»

Кроме того, мы узнали из манускрипта Кри некоторые географические подробности. Мы узнали, что находимся в Королевстве Корринвальд, обширном, но раздробленном. Наиболее населенные области находятся к северу от нас; вольный город Линдерг, где нашли свою смерть Зи и Саннэту, служит им своеобразной границей. К западу и северо-западу земли принадлежат крупным и мелким феодалам; они по большей части населены мало, в основном крестьянами. На юго-западе — соседнее королевство Грундорг. На востоке и юго-востоке — владения герцога Раттельберского. Наконец, на юге — почти незаселенные территории, переходящие в Дикие Земли. Кроме того, мы узнали, что нынешняя религия имеет своей основой государственную религию Соединенных Республик и что нынешнее летоисчисление ведется от конца Проклятого Века — от Искупления, по теперешней терминологии.

Свою повесть Кри заканчивал так: «Я чувствую, что жить мне осталось недолго. Сейчас я спрячу эту рукопись в кейс, закопаю его и пойду в город. Тридцать лет я прожил в норе, как зверь; пусть хоть похоронят меня по-человечески.»

Мы обсудили наше положение. Лоут предложил податься к разбойникам, но я отклонил эту идею.

— Разбойникам нужны не мы, а наше оружие. Нас прирежут в первую же ночь, чтобы завладеть им.

Однако остаться в землянке, как Кри, нам тоже не хотелось. В конце концов мы решили, что Лоут отправится в дальнюю разведку на юг, а я буду ждать его в течение месяца.

Лоут отсутствует уже тридцать восьмой день. Все это время я жил в землянке, охотился, в результате чего истратил почти весь оставленный мне Лоутом боезапас, и писал эту повесть. Теперь она подошла к концу, и, кажется, вовремя: паста в шариковой ручке Лауса кончается. Два дня назад сели батарейки в часах Лоута. Рвутся последние ниточки, соединяющие меня с моим временем.

Сегодня я отправлюсь в путь — куда-нибудь на юго-запад. Но прежде я, как и мой предшественник, положу эту рукопись в кейс и зарою его перед входом в землянку. Найдут ли его когда-нибудь? Кто прочтет эти строки? Полуграмотный кладоискатель? Следующий собрат по несчастью — перебежчик? Или, может быть, археолог будущей цивилизации? Если, конечно, человечеству удастся возродиться после чудовищной ошибки, совершенной нашим поколением…