- Смотрите, смотрите! - восторженно кричал Сидоренко. - Это же история! Это ж архитектурный памятник... Берегите, люди добрые, берегите эту хату... С сегодняшнего дня мы берем ее на учет... Это ж такая редкость...
      Вся семья Карафольки была приятно удивлена - они сами не знали, в какой знаменитой хате живут. В тот же день выяснилось, что и дед Саливон праправнук запорожского сотника, и председатель колхоза Иван Иванович Шапка потомок запорожцев, и учительница Галина Сидоровна казацкого роду.
      У нас всегда уважали стариков, но такого успеха они не имели никогда. Целыми днями старики не закрывали рта - вспоминали. Дедов и прадедов, бабушек и прабабушек... И если послушать, так все эти бабуси, как правило, были необыкновенные красавицы, а деды такие силачи, что ой-ой-ой (один быка когда-то поборол, другой подводу с картошкой поднял, третий дуб из земли выворотил). Плюгавых, квелых, кривых, горбатых предков не было ни у кого.
      Разница только в том, что одни красавицы и силачи были казацкого роду, другие - мужицкого. И тут ничего не поделаешь. Предков не выбирают и не заказывают. Кузьма Барило был казацкого роду, Вася Дергач - казацкого, Гребенючка - казацкого. А мы... Особенно мы не могли пережить, что Степа Карафолька, староста класса, отличник и вообще положительный тип, которого нам ежедневно ставили в пример и которого мы из-за этого терпеть не могли, - Степа Карафолька, в ком не было ни на грош ничего казацкого, был прямой и непосредственный потомок славного запорожца. А мы... У меня еще хоть был где-то далеко по материнской линии какой-то казак-бродяга, а у Явы никогошеньки, одни только... гречкосеи!
      - Диду, неужели у нас в роду так и не было ни одного запорожца? - с надеждой допытывался Ява у своего деда Варавы.
      - Не... что-то не припомню.
      - Вот еще! - сердито отворачивался Ява (как будто дед был виноват).
      - Дурень ты, - спокойно говорил дед. - Да что там твои казаки без гречкосеев стоили бы... Кто б их кормил? С голоду поумирали б... А когда земля наша бывала в беде, то не только казаки, но и гречкосеи шли ее защищать. Брали косы, брали вилы и не хуже казаков били ворога.
      Но на Яву дедова агитация не действовала. Бормоча:
      "Да-а... не могли уж на бабушке из казацкого рода жениться..." - хмурый Ява уходил прочь.
      - И все им новую, новую нужно! Не могли еще немного в старой хате пожить, - сквозь зубы цедил Ява, с ненавистью глядя на новехонький дом свой под железной крышей. - Может, и у нас на потолке что-нибудь было написано... Дед же старый: много знает, а еще больше забыл...
      Ява не мог примириться. Ява страдал. Тем более, что Карафолька ходил задравши нос и только плевал сквозь зубы в нашу сторону (словами задеть боялся, потому как знал, что мы, несмотря на предка, показали бы ему где раки зимуют).
      И все же его задранный нос и цирканье сквозь зубы еще можно было бы пережить. Но он допек нас другим. Он устроил на выгоне "Запорожскую Сечь"... Войско было набрано только из "потомков". И кошевым единогласно выбрали Карафольку.
      В вышитой сорочке, в широченных красных шароварах, в которых его брат танцевал когда-то в самодеятельности, нахлобучив дедовскую папаху, которая валялась до того в курятнике и была такой старой, что даже куры неслись в ней без особого удовольствия, гарцевал Карафолька перед своим войском. Водил его в походы, устраивал гульбища и казацкие удалые забавы.
      Мы сидели в кустах и слушали, как раздавался над выгоном лихой запорожский напев:
      Ой пан иль пропал - двум смертям не бывать, Гей вы, хлопцы, на коней! В жарком деле побывать, славу добывать!
      Мы скрежетали зубами. Мы никогда не чувствовали себя такими одинокими, оскорбленными и несчастными. Мы, как раз мы-то, по своей удали и должны были быть кошевыми атаманами... Мы, а не примерный Карафолька. Эх, залимонить бы ему сейчас в нос его задранный!..
      И что бы такое ему подстроить, чем бы подковырнуть?
      - Слушай, Ява, - пронзило меня вдруг. - Ты помнишь "Письмо запорожцев турецкому султану"?
      - А? Ну и что?
      - Напишем им такое же письмо.
      - Как? Они же сами запорожцы.
      - Какие они к черту запорожцы! Разве они настоящие? Как бы не так! Самозванцы. Подумаешь, предки!.. Так и напишем: предки ваши молодцы, а вы черт те кто... Само письмо запорожцев у меня дома есть, в книжке "Украина смеется". Переделаем, и будет - во!
      - Идем!
      Мы взяли у меня книжку и пошли к Яве. У него над столом как раз висела картина Репина "Запорожцы". Усевшись под картиной и глядя на то, как весело запорожцы писали письмо султану, мы начали свое. Это была каторжная работа.
      И вот наконец после долгих мук родилось на свет "Письмо настоящих запорожцев самозванцу лжекошевому, плюгавому отличнику Карафольке и его задрипанному войску":
      Ты - шайтан дурацкий, проклятого черта брат и товарищ и самого Люцифера секретарь! Какой ты к черту рыцарь? Какой ты запорожец, да еще и кошевой? Слюнтяй ты шепелявый! Дырка от бублика! Репей с хвоста собачьего! Латка на дранных штанах, шматок отличника недогрызеный! Твоего шелудивого войска мы не боимся, землею и водою будем биться с тобою! Не казаком тебе называться, а в куклы с бесштанными играться! Не стоишь ты доброго слова, пусть сжует тебя рыжая корова! И в голове у тебя не мозги, а полова, пугало ты огородное! Вот как мы тебе выдаем, плюгавый! И за это поцелуй нас в грязные, потрескавшиеся пятки, ведь братья твои - поросятки! Ось-ось-о!
      Мы написали все это большими буквами на полуметровом куске обоев, что остались после строительства новой хаты. К обоям на толстой веревке вместо печати прицепили сухую коровью лепеху. Вышло, на наш взгляд, очень здорово.
      Выделывая губами: "Трум-тум-ту-ру-рум-тум-тум-тум!" - отправились на выгон и торжественно вручили Карафольке "пергамент".
      Мы были уверены, что после нашего письма авторитет Карафольки падет и загрохочет, как пустое ведро.
      Но в тот же день мы получили очень сдержанное и вежливое письмо-ответ:
      Дорогие друзья!
      Вы ругаетесь очень забористо, но это только потому, что вы не казацкого роду и вам обидно. Мы прекрасно это понимаем. Мы с удовольствием прочитали ваше письмо и даже согласны принять вас в свое запорожское войско писарями, хоть у вас и двойки по языку.
      Между прочим, "недогрызенный" пишется с двумя "н", а "драный", наоборот, с одним (см. правило в учебнике грамматики, стр. 24, 23).
      С приветом.
      По поручению славного войска запорожского
      Кошевой Степа Карафолька.
      Это было хуже, чем если бы он каждого из нас при всех положил на лопатки.
      Мы не смотрели друг другу в глаза. Такого тяжелого поражения мы еще не переживали. Никогда мы еще не выглядели так жалко перед товариществом васюковских хлопцев. Нужно было что-то делать. Ведь еще немного - и даже сопливые первяки будут вытирать руки об наши головы.
      - Вот если б нам настоящую казацкую саблю... - вздохнул я, - или пистолет, как те, что археологи выкопали... Полетел бы Карафолька из кошевых тут же!
      - Точно! - встрепенулся Ява. - Саблю... или пистолет! Вот было бы... Сила! С настоящим казацким оружием кого хочешь кошевым выберут...
      - Где ж его взять? - безнадежно спросил я.
      - Выкопать! - сощурился вдруг Ява.
      - Где? Так оно тебе и лежит под землей... Один казацкий курган возле села был, да и тот уже - фить!
      - А на кладбище?
      - Ты что?! Бррр...
      - Голова! Разве я говорю - свежие могилы раскапывать? Тоже мне! Знаешь старые могилы с краю, по-над шляхом? Без крестов, едва заметные в траве. Сколько им лет? Двести, а то и больше... Мне еще дед Саливон как-то говорил, что там его прадед похоронен... А он кто такой был? Казак, запорожец. А как запорожцев хоронили? С оружием. Вот и усекай...
      - Так-то оно так... А все-таки кладбище... Мертвецы...
      - Да какие там мертвецы?! Череп, несколько косточек - вот и все. Ты ж видел, когда археологи копали. Что там может быть, если он двести лет в земле пролежал... Посмотришь, что от тебя останется через двести лет...
      - Все-таки... Даже череп... Как-то оно...
      - Да мы этот череп и трогать не будем, - раздраженно прервал меня Ява. Саблю и пистолет аккуратненько выкопаем и снова зароем могилу. Никто и не заметит.
      - Да, может, хоть деда Саливона спросить?
      - А разве это его собственность? Это ж не картошку на его огороде копать... Да и как ты спросишь: "Разрешите вашего прадеда выкопать?" Так, что ли?
      - А когда ж копать? Днем?
      - Ну, днем, если увидят, сразу по шеям надают.
      - А когда ж?
      - Ночью.
      - Да?
      - Ты что, боишься?
      - Да нет, но...
      - Вот ты хочешь и настоящее казацкое оружие иметь, и чтоб все было, как в магазине. Больно хитрый!
      - Ну ладно, - вздохнул я. - Попробуем.
      ...Вы бывали когда-нибудь ночью на кладбище? Если не бывали, то и не ходите. Страшно... Так страшно, что сердце останавливается.
      Это я теперь говорю, а тогда... Разве я мог показать Яве, что я боюсь, когда он, чертяка конопатый, вел себя так, будто не па кладбище ночью идет, а в клуб на кинокомедию.
      - Это трусы, заячьи души выдумали, что на кладбище ночью страшно, - весело сказал он. - А па самом деле, чего бояться? Живых нужно бояться, а не мертвых. Мертвые тебе уж ничего не сделают. Помнишь, Том Сойер и Гек Финн тоже ходили ночью на кладбище... И ничего.
      - Ну уж... ничего... - криво усмехнулся я. - Только у них на глазах индеец Джо убил доктора...
      - Ну и что? Подумаешь. Ведь не их же... - Ява, видно, забыл про индейца. Скажи лучше, что ты просто боишься.
      - Чего ж это мне бояться? - проговорил я, едва сдерживая дрожь в голосе. И зачем я вспомнил про индейца, про то убийство?
      ...Мы прошли мимо крайней хаты и направились к кладбищу. На фоне туманного неба вырисовывались кресты. Луна проглядывала сквозь тучи, с трудом освещая дорогу. Позади в темной тишине спало село, даже собак не было слышно. За кладбищем, слева, чернел лесок, а справа голая степь тянулась до самого горизонта. И нигде ни души. Казалось, что в мире только мы и это кладбище. Пригнувшись, мы стали пробираться через кладбище, стараясь не глазеть по сторонам и не присматриваться к могилам. У каждого в руках лопата. Кроме того, у меня была еще сапожная щетка (вместо специальной археологической - где ж нам было взять ее?), а у Явы фонарик, тот самый, механический с динамкой, что я ему когда-то подарил.
      Тихо перешептывалась под ветром в вышине листва деревьев. Где-то поскрипывала сухая ветка, будто кто-то ходил во тьме по кладбищу и скрипел деревянной ногой.
      Вспомнил я вдруг, как хоронили недавно, летом, старенькую прабабушку Пети Пашко. У нас на селе умирали не часто, и, конечно, все мы были на похоронах. Я хорошо запомнил ее лицо, морщинистое и будто с усмешкой.
      И представилось мне, как лежит она сейчас вот тут, совсем рядом, под землей в гробу. Открывает глаза, шевелится, хочет подняться. Я где-то читал, что иногда ошибочно хоронят тех, кто в летаргическом сие, а в могиле "мертвецы" просыпаются и... Волосы зашевелились у меня на голове, встали дыбом, перехватило дыхание... И тут - вжик, вжик! - словно заскрипели кости.
      Это Ява фонариком.
      - Вот тут... - шепчет, освещая едва заметный в высокой траве холмик могилы.
      - Н-не... н-не вж-жикай... л-лучше уж в темноте копать...
      Ява и сам понял, что этот фонарик не для кладбища, - больше не вжикал. Несколько секунд мы молча стояли, прислушиваясь. Потом взялись за лопаты. Одновременно воткнули их в землю, нажали ногой.
      И вдруг... Мы так и застыли... Из-за могилы из темноты на нас смотрели большие зеленые глаза. Над ними торчали... рожки! А потом (даже теперь я не могу спокойно это вспоминать) оттуда донесся нечеловеческий, душераздирающий крик... Такого крика я не слышал никогда в жизни.
      В следующее мгновение...
      - А-а-а!
      Я не припомню, кто из нас первый закричал, но то, что кричали мы оба, это уж точно.
      Мы не бежали, мы летели, почти не касаясь ногами земли... Такой скорости, должно быть, не знала наша Васюковка за всю свою многовековую историю. Мы влетели во двор к Яве (он был ближе) и, заперев калитку, подперли ее поленом.
      Можете смеяться, но той ночью мы спали в собачьей будке. Спали, прижавшись с обеих сторон к здоровенной овчарке Рябке. Это была такая злющая псина, что могла самого черта загрызть. И как ни убеждали мы себя утром, что мы олухи, что это был самый обыкновенный кот, что как раз коты иногда и кричат так истошно, о новом ночном походе не могло быть и речи. Мы тайком позабирали с кладбища свои лопаты и никому ни слова не сказали о нашем приключении.
      Скоро начались дожди, потом зима, и "Запорожская Сечь" на выгоне распалась сама собой. Мы с Явой смастерили из старого трехколесного велосипеда ледовый самокат, и утраченный авторитет вернулся к нам снова.
      Но после той ночи я сказал себе: "Павлуша, ты никогда больше не пойдешь ночью на кладбище. Ты должен стать летчиком, и тебе совсем ни к чему, чтоб ты начал дергаться и заикаться от страха. Пусть враги твои туда ходят. Пусть они дергаются и заикаются".
      А видите, не прошло и года, как я снова собираюсь ночью на кладбище.
      И хотя, как всегда, только при одном воспоминании о той ночи у меня уже полна пазуха мокрого, скользкого, холодного страха, я говорю себе: "Нужно идти, Павлуша. Если б это нужно было тебе самому, ты бы ни за что не пошел. Но тут дело, ты знаешь, сложное. И ты пойдешь. Потому что должен вернуть часы хозяину любой ценой".
      Я слышу, как рядом со мной вздыхает Ява. Я знаю - он думает о том же самом.
      Мы лежим и ждем, пока заснут дядя с тетей. И хоть двери в их комнату закрыты, мы точно знаем, что они еще не спят. Потому что тихо. А когда они заснут, мы сразу услышим. Да и не только мы: в соседнем доме услышат, ведь окна открыты. Вы не думайте, я очень уважаю дядю и тетю. Они хорошие, добрые и сердечные люди. Дядя передовик производства (на Доске почета висит) и, кроме того, мастер спорта. А тетя такие коржики печет - умереть можно от удовольствия! Но что поделаешь, если они... Ш-ш! Стойте!
      Начинается! Вот послушайте!
      - Хррр-у-у-у... Аур-ур-уррр... Хррррау... Ав-ав-ав... Сь-сь-сью-у-у... Хррря-а-а... Хр-хр-хр-пфу-у-у...
      Заснули! Казалось, будто мы попали в пасть к ревущему льву или тигру. Вот уж храпят дядя с тетей, ну и храпят! Если бы кто устроил соревнования в этом деле, они наверняка бы стали чемпионами мира!
      Мы встаем и одеваемся. Теперь хоть из пушки пали - они не услышат...
      Глава XIII. НОЧНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ. ВЫСТРЕЛ В ПЕЩЕРЕ.
      Мы выходим на балкон. Достаем из-под ящика еще днем спрятанную веревку, привязываем к перилам. Только не думайте, что это мы для какой-то романтики. Боже сохрани! Просто мы вынуждены спуститься с балкона по веревке, потому что в двери выйти невозможно - некому за нами запереть.
      Да и тетка на ночь ключ к себе в комнату забирает.
      Второй этаж - совсем не высоко. А лазим мы, как обезьяны. Еще и узлов на веревке понавязали, чтоб легче было.
      Везде темно, лишь на пятом этаже светятся два окна, как будто глаза самого дома. Там мелькают фигуры и слышится музыка - наверно, справляют новоселье (прошла только неделя, как дядя с тетей переехали в этот новый дом у Печерского моста). И оттого, что где-то рядом люди не спят, а веселятся, ночное наше путешествие кажется мне уже не таким страшным и необычным.
      Придает мне духу еще и то, что в кармане я крепко сжимаю пистолет стартовый пистолет дяди. После долгих раздумий и колебаний мы решили его все-таки взять на всякий случай. Но раз уж мы твердо решили быть всегда честными, то написали дяде письмо и положили его вместо пистолета,
      Вот это письмо:
      Дорогой дядя Гриша!
      Простите и не сердитесь, что мы взяли ваш стартовый. Он нам до зарезу нужен! Мы идем на серьезную операцию. Может, и не вернемся. Тогда ищите наши тела в подземельях Лавры. Иначе мы не могли. Дело идет о нашей чести. Мы обязательно должны вернуть одному человеку его вещь. Мы не хотим, чтоб нас считали ворами.
      На всякий случай прощайте.
      Павлуша, Ява.
      А костюм мой новый перешлите тогда маме.
      Ява.
      А мой велосипед пусть отдадут двоюродному брату Володе.
      Павлуша.
      Что ни говорите, а ночью в Лавру, к могилам, где всякие мертвецы, страшно идти. И так не хочется отдаляться от этих окон освещенных, от музыки их веселой. Но нужно спешить!
      Мы сели в какой-то пустой трамвай, который со скоростью, по-моему, вдвое большей, чем днем, помчал по улицам, все время тренькая на ходу, как будто со страху. Сошли мы на площади Славы - там, где вечный огонь и могила Неизвестного солдата. И пешком направились к Лавре. Пересекли знакомый Валькин двор, (Знала бы она, что мы сейчас тут! Храпит себе, десятый сон видит!)
      Прошли за флигель и тропкой, что вилась среди цепкой колючей дерезы, начали спускаться к церкви Рождества Богородицы. В груди стучало все сильнее и сильнее. И что это за свойство такое у темноты - каждый кустик населять ужасными, странными существами, которые шевелятся там, готовые вот-вот кинуться на вас. Даже места, днем веселые и светлые, кажутся ночью страшными и зловещими. А что уж говорить о кладбищах, церквах, подземельях, куда и днем-то не очень весело заходить.
      Внезапно, словно извещая кого-то о нашем приходе, покатился с неба звон. Раз... Другой... Третий... Мы остановились, вглядываясь в зловещую темноту. Было такое чувство, что колокол забивает нам в сердце какие-то ледяные гвозди. Бомм!.. Бомм!.. Бомм!..
      - Ча... часы на Лавре... двенадцать бьют! - прошептал Ява.
      Мы пошли дальше. Мы не сговаривались, но оба старались ступать как можно тише, почти беззвучно - будто хотели, чтобы не услышал тот, кто подстерегал нас за каждым кустом. По спине и затылку бежали мурашки, словно чьи-то руки тянулись к нам из темноты и щекотали сзади. Я старался не оглядываться, чтобы вдруг не увидеть зеленые глаза.
      Когда мы были уже у самых ворот, в кустах что-то зашуршало, там кто-то метнулся и вскрикнул. Мы присели, затаились, втянули головы в плечи. И я так стиснул пистолет, что чуть не выстрелил. Хорошо, что спусковой механизм у этого стартового рассчитан на спортсменов и очень тугой, а то я наверняка бабахнул бы с перепугу у себя в кармане. Пропали бы тогда мои новые шевиотовые брюки.
      Прошла минута. Никто не нападал. "Это, наверно, кто-то из Будкиных друзей", - решили мы, подняли головы и расправили плечи.
      "Нельзя, чтоб они решили, что мы боимся, - подумал я, - нужно идти, печатая шаг, и смеяться..." Но мои ноги не слушались, и на плоских камнях сводчатого подворья "Звонницы на Дальних пещерах" пошли опять по-кошачьи тихо и беззвучно. А смех так глубоко застрял у меня внутри, что даже сам я его не услышал. Зато я услышал другое. Из-за надгробия на могиле генерала Кайсарова вдруг донесся приглушенный голос:
      - Да перестань... Раз уж так, заведем - и все... Никто уже не придет... Просто не смогли выйти из дому. Точно... Голос был знакомый, но не Будкин.
      - Ошибаетесь! Мы пришли! - неожиданно громко сказал Ява.
      Я даже вздрогнул.
      - Га! - будто испуганно гакнули за надгробием. И на фоне неба над каменной глыбой появились три головы.
      - А... это вы, - послышался голос Будки, в котором звучало, как мне показалось, не то разочарование, не то недовольство - будто он ждал кого-то другого.
      Они вышли из-за памятника. Будка, за ним небольшой хлопчик, которого мы заметили еще во время драки, и высокий, худощавый малый в черной маске должно быть, "чувак".
      Я невольно вздрогнул: что ни говорите, а черная маска ночью, да еще в таком месте, производит нехорошее впечатление. "Да, приходится вздрагивать чуть не каждую минуту. Если дальше так пойдет, то я буду непрерывно дергаться и дрожать как в лихорадке. Нужно взять себя в руки", - подумал я. Но брать себя в руки было не так-то просто - не давался я себе в руки!
      - Фонарики у вас есть? - спросил Будка.
      - Нету.
      - Это плохо.
      Конечно, плохо, мы и сами знали. Но что поделаешь?.. Как назло, тот "динамический", что я когда-то подарил Яве, сломался, а "батареечного" мы как-то по глупости не достали и у дяди дома не было (вот если б знать, что у нас будут такие ночные приключения!). На всякий случай взяли мы коробку спичек. Да разве сравнишь спички с фонариком!
      - Ну ничего, у нас есть, как-нибудь обойдемся. Мне показалось, что Будка был даже рад тому, что у нас нет фонариков.
      - Идем! - не давая нам опомниться, сказал Будка.
      Мы вышли со двора Лавры за крепостную стену. От самого подножия стены сбегала вниз деревянная узенькая лесенка с перильцами.
      Над лесенкой нависли ветви деревьев, темно было, хоть глаз выколи, и казалось, что мы спускаемся в самую преисподнюю.
      Откровенно признаться, мне было страшно и очень хотелось как-то дать понять этим крокодилам, что у меня есть пистолет, и если они что-нибудь, то я... Но как это сделать, я не знал.
      Будка и "чувак" освещали дорогу карманными фонариками, но от этих двух дрожащих пятен света, что прыгали по ступенькам, было, по-моему, еще страшнее. Спустившись вниз, мы почему-то снова начали подниматься вверх (и опять-таки вдоль стены Лавры). Поднявшись немного, свернули направо и пошли по асфальтированной дорожке, которая извивалась между ветвистых деревьев. Шли молча. Наконец я отважился и шепотом спросил у Будки, который шел рядом со мной:
      - А почему этот... в маске?
      - Для конспирации, - таинственно прошептал Будка. - Я же вам говорил - его милиция ищет...
      "Тю, - подумал я, - по-моему, в наши дни черная маска не только не маскирует, а наоборот. Если ты идешь, как все, то еще можно как-нибудь проскользнуть, чтобы тебя милиционер не заметил, а если ты в черной маске, милиционер тебя тут же - цап! - и в отделение".
      И вдруг меня стукнуло, что теперь-то самое время сказать.
      - Ничего, - говорю, - милиция нам до лампочки! У нас кое-что есть! Вот посвети.
      Будка направил свет фонарика на мой карман, и я наполовину высунул стартовый пистолет.
      - Что?!
      - Да ведь мой дядя... (Тут я чуть было не сделал промашку, чуть было не сказал "в милиции работает", но вовремя спохватился - только ведь было "милиция до лампочки".) Ведь мой дядя пограничник, - говорю. - Так вот мы и прихватили у него на время "Макарова"... Как раз на случай милиции...
      - А... а это... это здорово... это хорошо... - промямлил Будка. Такого он никак не ожидал.
      Ява пристально посмотрел на меня - он стоял совсем близко, и при свете фонарика я хорошо видел его взгляд. Он означал: "А как же наш уговор насчет вранья и щелчков?" Я в ответ кивнул: "Не бойся, мол, все правильно; если врагу говорят неправду, то это никакая не брехня, а тактика..."
      "Чувак" и другой малый шли впереди, нашего разговора не расслышали и ничего не поняли. И когда мы двинулись дальше, Будка как бы ненароком оторвался от нас и приблизился к "чуваку".
      - Что там такое? - тихо спросил "чувак".
      - У них пушка, - совсем тихо сказал Будка, думая, что мы не услышим.
      Но у меня такой слух...
      - Настоящая? - встревоженно прошептал "чувак".
      - Системы Макарова... У него батька пограничник.
      - Да?.. Она, наверно, без патронов.
      Больше перешептываться они не смогли, так как мы их нагнали. Мы сделали вид, что ничего не слышали. То, что они пришли в замешательство, было ясно. И это хорошо! Пусть знают, что с нами шутки плохи. Если они задумают что-нибудь, мы им...
      Мы свернули с асфальтированной дорожки и пошли по склону вниз, продираясь сквозь заросли. Потом остановились... При тусклом свете карманных фонариков мы увидели выложенный старым замшелым кирпичом вход в какой-то подземный коридор. Выбегая оттуда, журчал у нас под ногами ручеек.
      - Вот она... пещера Лихтвейтеса, - торжественно сказал Будка.
      - Лейхтвейса, - не без ехидства поправил Ява. (Конан-Дойля мы знали не хуже их!)
      Из пещеры "Лихтвейтеса" пахнуло сыростью и холодом. И мне показалось, что оттуда тянет могилой. Бррр!..
      - Так, может, мы тут подождем, а он вынесет? - кивнул я на "чувака".
      - Ну, если вы боитесь, пожалуйста... - насмешливо сказал Будка.
      Вот гад! Ну ладно!
      - Идем! - скрипнув зубами, сказал я.
      Что бы там ни было, я должен достать часы!..
      - Идем! - сказал Будка.
      Первым в пещеру, пригнувшись, вошел "чувак", вторым Будка, потом я, за мной Ява, последним должен был идти маленький. (По как потом выяснилось, он в пещеру даже не заходил, а сразу пустился домой.)
      Подземный коридор был невысокий и узкий, идти можно было только гуськом, пригнувшись. Мы шлепали босыми ногами по мокроте, ноги сводило от холода. Я вдруг остро почувствовал, что я под землей, - вокруг меня сырость, потемки и страх. И земля будто давит на меня, душит сверху, со всех сторон. Ну точнехонько как в могиле.
      "Чувак" и Будка, которые шли друг за другом впереди меня, освещали себе дорогу фонариками и сливались в один двуголовый, четверорукий и четвероногий силуэт. Мы повернули один раз, второй - вправо, влево... Мне уже казалось, что вот-вот (как это всегда бывает в приключенческих романах) мы выйдем в высокую, освещенную залу пещеры, где в большом сундуке с награбленными сокровищами лежат "наши" часы... И вдруг...
      Вдруг мне словно накинули на голову одеяло. Двойной силуэт "чувака" и Будки исчез. Сплошная непроницаемая тьма окутала меня. Я невольно остановился. И сразу почувствовал, как Ява наткнулся на меня сзади.
      - Что? - приглушенно спросил он.
      - Эй! Где вы? - сдавленно крикнул я. И замер, напрягая слух.
      В ответ ни слова. Только черная, холодная подземная тишина. Лишь где-то в глубине этой тишины слышался шум воды - как будто из водосточной трубы.
      - У-у, гады! - в отчаянии крикнул я. - Стой! Стрелять буду! - и, выхватив из кармана пистолет, что есть силы нажал на спуск.
      Ба-бах! - полыхнув молнией, прогремел выстрел.
      - Атас! - испуганно закричал кто-то совсем близко. И что-то захлюпало по мокроте, будто десятки жаб бросились врассыпную. Потом вдалеке что-то шлепнулось, кто-то вскрикнул - и звук потонул в бездонной тишине.
      Ява зашуршал спичками, вынимая коробок из кармана. И вдруг - ой! - что-то упало в грязь.
      - Упустил, - растерянно прошептал Ява. Я слышал, как он шлепал рукой по слякоти, разыскивая. Но напрасно - спички наши уже никуда не годились. И тут я почувствовал весь ужас и безвыходность нашего положения.
      Мы были без огня, одни в запутанном подземном лабиринте, в полнейшей темноте. Выбраться отсюда можно было только наугад. Но можно было и совсем заблудиться. А если учесть, что в таких пещерах часто живут ядовитые змеи, летучие мыши, гигантские крысы и другая погань, то...
      - А ну бахни еще раз, я найду... - жалобно сказал снизу Ява.
      Я судорожно нажал на спуск. Ба-бах!.. На какой-то миг при вспышке я увидел виновато опущенные плечи моего друга. "Как он теперь, должно быть, переживает, что уронил спички", - подумал я (в минуту беды всегда сочувствуешь другу).
      Внезапно где-то рядом раздался дрожащий Валькин голос:
      - М-мальчики, не стреляйте! Что вы делаете?! Валька! Откуда она здесь?!
      - Э-эй! Где ты? - радостно крикнул я.
      - Т-тут... - И в нескольких шагах от нас, за Явиной спиной, неожиданно вспыхнул фонарик.
      - Да ты с фонарем! Вот здорово! А то мы спички потеряли, - бодро заговорил Ява, приосаниваясь. И он - в который уж раз - гордо глянул на меня: снова его Валька нам пригодилась. Да еще в такую минуту! Это уж прямо как и кино...
      - А ты-то как здесь очутилась? - спросил я.
      - Да потом... Идемте отсюда... Тут так страшно... Да и то правда, поговорить мы еще успеем. И мы торопливо зашлепали к выходу.
      У-ух!.. Как же хорошо из подземного, промозглого холода попасть в теплые объятия звездного летнего неба! И какими симпатичными кажутся эти хмурые темные деревья! Насколько лучше все-таки на земле, чем под землей!..
      - А что это вообще за пещера? - спросил я, озираясь на черную разинутую пасть подземелья.
      - Да это же дренажная система. Для отвода подземных вод, - сказала Валька.
      И от этих будничных слов "дренажная система" подземелье сразу потеряло свою страшную таинственность и стало понятным, чем-то вроде канализации (хотя я и в канализацию ночью б не полез).
      - Так что ж, они вас завели и бросили? Да? - спросила Валька.
      - Да кто их знает, - пожал я плечами. - Они попрятались и молчат. А когда я стрельнул, они: "Атас!" - и побежали. Кто-то из них даже шлепнулся по дороге! Аж загудело!.. Если бы у нас был фонарик...
      - Ой, мальчики! - схватилась Валька руками за щеки (даже фонариком себе по виску стукнула). - Там же колодцы! Может, он убился!..
      - Что? Какие колодцы?
      - Да дренажные! Вы слышали, вода шумит? Там идет коридор, а потом - раз! колодец, а потом снова коридор.
      Там, где вы были, один ход на склоны выводит, а другой - к колодцу. А колодец глубокий, метра два, а то и больше. Ой, мальчики!
      Мы с Явой переглянулись.
      - Идем? - сказал Ява. Я кивнул.
      Это было все равно что утопленнику, которого только-только вытащили, снова лезть в воду.
      - Дай фонарик, - сказал я Вальке.
      Держа в одной руке фонарик, в другой пистолет, я сделал резкий выдох (как па старте) и первым нырнул в подземелье. Как-то уж так получилось, что во всей этой истории мне приходилось быть впереди. Из-за меня заварилась вся эта каша с часами, мне ее первому и расхлебывать!
      Я шел и чувствовал себя разведчиком, что идет на смертельно опасное задание. Мне не было страшно ни капельки. Сзади сопел Ява, за ним шмыгала носом Валька. И вообще... мы же идем по самой обычной дренажной системе. Подумаешь! Только чего это так тенькает под ложечкой? Вот еще эта "подложечка"!.. Тенькает, когда ее не просят... Ничего ведь страшного!.. Мы же идем вытаскивать Будку, который, может быть, убился, упав в колодец. Ой! Чтоб тебе!.. Прямо из-под ног у меня скакнула в сторону здоровенная жабища. Тьфу!