- Выключить четвертый! - крикнул он, как раз когда мы подходили.
      Что-то щелкнуло, и один из прожекторов, что стоял наверху на каком-то мостике, погас...
      Ох как тут интересно! Да еще и самолет! (Как будто на студии знали, что я будущий летчик.) И меня охватила волна бурной радости... Все здесь было таким необычным и праздничным, что чувствовали мы себя прямо как на собственных именинах, когда гости уже собрались и садятся за стол. Я не мог устоять на месте от мысли, что сейчас начнется самое интересное - киносъемка.
      - Где Вася? - сквозь зубы процедил "Поцелуйте меня, друзья!". - Снова опаздывает?.. Ну что ж, сядем и будем его дожидаться. - Он резко опустился на стул, уперся руками в колени и замер с каменным лицом.
      Но не прошло и минуты, как на площадку выбежал из темноты запыхавшийся молодой человек в форме летчика:
      - Виктор Васильевич, извините! Извините! Часы... стали... Я не виноват... Забыл завести...
      "А мои? - вдруг подумал я. - Я ведь тоже не заводил. А надо регулярно заводить... Отец вон каждый день заводит. А то еще сломаются... Нужно завести..."
      Я сунул руку в карман...
      Мне показалось, что огромный прожектор падает на меня... Я пошатнулся...
      Часов в кармане не было!..
      Глава Х. ГДЕ ЧАСЫ? МЫ ИДЕМ В ЛОГОВО ВРАГА.
      - Сейчас начнется! Сейчас начнется! - взволнованно говорит Ява. - А тот длинный, в фуражке, - вылитый Филиппов... Скажи!
      - Ява... - говорю я мертвым и каким-то далеким-далеким, будто с другой планеты, голосом.
      - А может, это настоящий Филиппов... Вот было бы здорово познакомиться!.. Подойти и сказать: "Здрасте, а мы завтра тоже снимаемся... хотим посоветоваться".
      - Ява!
      - Хлопцы от зависти так и лопнут! - захлебывается Ява. - Вот выпало счастье-то! Вот выпало...
      - Ява...
      - Я ж тебе говорил, что мы будем артистами... А ты - "летчиком, летчиком"... Как попугай...
      Я хватаю его за руку и силой тащу в темноту за перегородку.
      - Что такое? - пытается вырваться он.
      - Часы...
      - А?
      - Нету...
      - Что?
      - Часов нету...
      - А где?
      - Да были в... кармане. И... и... нету. - Я вывернул карман, хотя в темноте он все равно бы ничего не увидел. Ява молчит, пораженный.
      - А сейчас после съемок найдут хозяина и... - в отчаянии говорю я.
      - Это во время драки! Точно! Когда вы по земле катались, они и выпали!.. Идем! Мы еще успеем, пока съемки будут...
      Я крикнул Вальку.
      Он проскользнул между людьми к Вальке, зашептал ей на ухо. Она рот бубликом: "Ох!" - и вмиг они оба уже были возле меня. Мы начали осторожно, чтоб не привлекать внимания, пробираться к выходу. На съемочной площадке царила такая суматоха, что было не до нас. Только какая-то дородная женщина в белом халате заметила наши маневры. Но она поняла их по-своему. Наклонившись к нам, она тихо сказала:
      - Вторая дверь налево - женская... Третья - мужская.
      Мы смутились, но объяснять ничего не стали.
      ...Никогда в жизни я так не спешил. Казалось, что я раздвоился: первое "Я" рвалось вперед, а второе "Я" никак не могло угнаться за первым.
      В метро по эскалатору вниз мы катились горохом, несмотря на громкое предостережение радиотети: "Бежать по эскалатору запрещается!" А потом на "Арсенальной" - вверх, аж сердце из груди выскакивало.
      И на двадцатом троллейбусе хотелось выпрыгнуть и опередить его: так он, казалось, медленно идет...
      А по горе мимо церкви Рождества Богородицы бежали так, что пятки касались затылка.
      Наконец... Вот оно... Вот это проклятое место!.. Все трое мы кинулись на колени и начали ползать на четвереньках. Колючая дереза царапала щеки, лезла в глаза, запутывалась в волосах... Часов не было... Вы можете смеяться, но я даже водил над землей ухом, надеясь услышать тиканье (так саперы водят миноискателем). Тиканья не было. Мне только показалось, что я слышу, как тяжко бьется подо мной гигантское сердце земли. Это глухо билось у меня в груди мое собственное сердце.
      - Вот тут ты ему дал подножку... - бормотал, ползая, Ява. - Вот тут вы катились... Здесь ты сидел на нем... Вот тут тебя с него стащили...
      Я вдруг сел на землю, почувствовав, как все тело мое стало бессильным и вялым.
      - Ява, - тихо сказал я, - они вытащили их из кармана. Когда стаскивали меня за штаны... Точно... Я даже почувствовал тогда чью-то руку в кармане. Но я ничего такого тогда не подумал...
      Ява и Валька тоже сели на землю. Мы сидели и молча переглядывались... Час от часу не легче! Если до сегодняшнего дня я был, как говорится, условным вором (так как часов все-таки не крал, хотел вернуть и, главное, мог вернуть), то теперь все было намного сложнее - я не мог вернуть часы. Вот ведь: крал не крал, а из-за меня часов не стало, и по всем законам я за них отвечаю! По всем законам я - вор!
      - Идем к Будке! - вскочила с земли Валька. Я безнадежно вздохнул и с горьким сожалением посмотрел на нее: и что она говорит? Ну мы пойдем, ну мы скажем:
      "Отдай!", а он только хмыкнет насмешливо: "Знать ничего не знаю!" Поди докажи, что они взяли! Она хочет, чтобы мой заклятый враг, с которым я сегодня так дрался и которого я, по совести сказать, победил, был ко мне добрым и отзывчивым. Вот чудная!
      - Идем к Будке! - твердо повторила Валька. - Если не хотите, я одна пойду!
      - Да что там одна... - буркнул Ява, поднимаясь и бросая взгляд в мою сторону: - Идем...
      - А-а... - безнадежно махнул я рукой, но тоже поднялся (еще, чего доброго, подумают, что я боюсь!).
      Мы шли по тропке гуськом: впереди Валька (она больше всех верила в успех дела), потом Ява (он старался верить - ради Вальки), а за ним уже я (который совсем не верил).
      Мы шли в логово врага... Я чувствовал себя разведчиком, которого забрасывают в немецко-фашистский тыл. Я не боялся, нет, просто не очень хотелось зря получать оплеухи.
      - А где он сейчас? Ты знаешь? - спросил Ява у Вальки.
      - Наверно, за сараями - там у них штаб... Или на площадке - в футбол играют... Или дома. Я знаю, где он живет, - уверенно сказала Валька,
      В "штабе" за сараями ни одного "воина" не было... На площадке тоже.
      - Пошли домой к нему! Скажем матери, что мы в милицию заявим, и вообще... За это и в колонию отправить могут! - с жаром сказала Валька.
      - Вон он! - воскликнул вдруг Ява.
      Из парадного, где жила Валька, вышел Будка. Мы кинулись к нему. А тот и не думал бежать. Мне даже показалось, что, когда он нас увидел, глаза его радостно вспыхнули.
      - Где часы? - подскочила к нему Валька.
      - Во-первых, где ваше "здрасте"? - с ехидной усмешечкой сказал Будка. Какие вы невежливые, невоспитанные... Неужели вас мама не учила, как нужно себя вести?
      - Ты нам зубы не заговаривай! Где часы? - выставив нижнюю челюсть, грозно сказал Ява.
      - Ой, как страшно! Я начну заикаться! Не нужно меня пугать! - издевался Будка.
      - Где часы?! - зло повторил Ява.
      - Да о каких часах, простите, идет речь? - невинно захлопал глазами Будка.
      - О тех самых, которые вы вытащили у него из кармана! - крикнула Валька, ткнув пальцем в мою сторону.
      - Позолоченные? С черным циферблатом? Марки "Салют"?
      - Так! Так! Так! - воскликнул я радостно.
      - Не видал, - вздохнул Будка и сокрушенно покачал головой.
      - Ах ты... гад! - крикнула Валька,
      - Не кричите на меня... я нервный. На меня даже мама в детстве не кричала.
      "Так я и знал! Ну что с него возьмешь?"
      - Отдай часы, а то... - Я запнулся, так как сам не знал, что же теперь делать.
      - Ах, вы хотите, чтобы вам их принесли на блюдечке с голубой каемкой? А ключ от квартиры вам не нужен? Где деньги лежат...
      Он, должно быть, начитался "Золотого теленка" Ильфа и Петрова и корчил из себя Остапа Бендера.
      - Ну ничего! - прошипела Валька. - Не хочешь по-хорошему, мы пойдем к твоей матери... В милицию пойдем... Всюду!.. Раз ты вор... крадешь... пусть тебя в колонию возьмут! Идем! - кивнула она нам.
      - Ах какая ты быстрая! Вор... милиция... колония... Ха! Докажи, что мы у вас что-то брали! Докажи!
      - Докажу!
      - Ничего ты не докажешь... А вот если б вы не были такими дошлыми, я, может, вам и помог бы... Ведь может оказаться, что я кое-что знаю...
      - Что? Что? Что ты знаешь? - спросили мы, запинаясь.
      - Во-первых, я точно знаю, что взял не я. Потому что у меня руки... хе-хе-хе... были заняты... Скажешь, нет? - усмехнулся он, глядя на меня.
      - Ну? - сказал я, краснея (я вспомнил, как он тюкал меня головой об землю, - руки, вишь, у него были заняты!).
      - Но я знаю, кто взял. Один малый... Он не из наших. Случайно тогда был. Это, знаете, чувак правильный... срок уже имел... в тюряге сидел... Так что...
      Я не знал, что такое "чувак" и что такое "срок", но я понял: дела плохи; если Будка не брешет, часы попали в руки настоящего вора.
      - Ну? - с нетерпением спросил я, ощущая в груди противный холодок.
      - Что ты нукаешь? Это такой чувак, что твои часики передавали тебе привет! Но наши хлопцы уважают уголовный кодекс... Кусошников мы сами не любим. И раз уж это случилось на нашей территории, мы решили вмешаться... Но это дело не простое: чувак уже куда-то утащил твои бока (часы то есть)... И нужно серьезно поговорить... Короче, я вас даже искал... и вот только что был у нее. - Он кивнул на Вальку.
      - Ну? - (Что же я еще мог сказать?)
      - Все наши сегодня будут на стадионе. Сегодня же матч с "Торпедо". Так вот, мы будем ждать вас за полчаса до начала на перекрестке Красноармейской и Жилянской, возле Музкомедии... Два лишних билета для вас есть. А сейчас я тороплюсь... Чао! - И он побежал к воротам.
      Мы переглянулись. Все это было неожиданно и странно. Мы ожидали всего, чего угодно, но только не этого... Будка и его компания в роли благородных рыцарей, борцов за справедливость?! Все это было очень похоже на обман. Но для чего им нас обманывать? Ведь в самом деле, доказать, что они взяли часы, мы не могли. И они имели полную возможность их присвоить. Теперь же мы можем свободно заявить в милицию, раз они сами сказали... Значит, Будка правда хочет нам помочь?
      На срочном совещании, которое мы провели во дворе, было решено, что я и Ява идем на встречу с врагами к Муз-комедии, а Валька бежит на студию и объясняет все Максиму Валерьяновичу, - ведь он даже не знает, куда мы подевались. После этого мы с Явой поехали домой - до матча оставалось еще много времени и можно было пообедать.
      Дядя встретил нас веселым возгласом:
      - Хлопцы, держитесь, сейчас я вам скажу одну вещь! - Он сиял. - Как вы думаете, куда мы сегодня идем? Не знаете? Так я вам скажу - на фут-бол! "Динамо" (Киев) - "Торпедо" (Москва). Важнейший матч сезона! Решается судьба первенства страны! Я вижу, вы растерялись... Еще бы! В своей Васюковке вы никогда такого в жизни не увидите... Или, может быть, вы недовольны? А? Может, не хотите идти на стадион? А?
      - Это для тебя, болельщика, событие! А они нормальные люди, - подала голос из кухни тетя. - Верно я говорю?
      - Нормальный человек не может не любить футбол! - отрезал дядя.
      - Конечно, мы с радостью... Футбол! Ну да! А как же! - наконец проговорил я, опомнившись.
      - Сектор "А"! Лучшие места! - сказал с гордостью дядя, вынимая из кармана билеты.
      - Ого! - радостно сказал я.
      ...И до обеда, и во время обеда, и после обеда я ломал голову, как сделать, чтоб билеты на футбол у нас были, а дяди не было. Насколько билеты нам были нужны (чтоб не зависеть от врагов), настолько дядя был нам не нужен он мог все только испортить.
      Я долго крутился около дяди, как муха вокруг меда. Наконец решился:
      - Дядя, вы, пожалуйста, дайте нам билеты, мы раньше пойдем...
      - А почему не вместе? - удивился дядя.
      - Да... нас ждут... - И я замялся, уставившись глазами в пол.
      Дядя окинул нас лукавым взглядом, усмехнулся и подморгнул:
      - Та-ак... Ясно. А не рано вы, хлопцы, начали... А? Мы дипломатично промолчали.
      - Что ж... прекрасно. Нате билеты... Только смотрите... там такое творится...
      Глава XI. "ДИНАМО" (КИЕВ) - "ТОРПЕДО" (МОСКВА).
      Троллейбус уже трогался. И только мы вскочили, как двери за нами хлопнули и он поехал. Людей было полным-полно. Мы стояли на нижней ступеньке, уткнувшись носами в чьи-то брезентовые брюки. Чтобы отвернуть свои носы, мы притиснулись спинами к дверям. Но тут где-то вверху послышалось сказанное в микрофон: "Улица Ивана Кудри". Троллейбус остановился. Двери открылись, и мы уже думали, что сейчас выпадем. АН нет! Снаружи так поднажали, что мы были подняты и втиснуты в глубь троллейбуса. Зажатые людьми, мы висели, не касаясь ногами пола. Ой-ой-ой!.. Ай-ай-ай!.. Лучше пешком ходить, чем так ездить!
      Веселая кондукторша, примостившаяся где-то под потолком троллейбуса, все время выкрикивала:
      - Кто забыл взять билетики? Я к вашим услугам! Я вот тут. Будьте добреньки, обратите на меня внимание. Молодой человек в берете, не отворачивайтесь! Я буду обижаться! А вы, мужчина, уступили бы старушке местечко... Кто еще забыл взять билетики? Будьте добреньки! Сегодня билеты стоят ох как дешево! Всего четыре копейки... Будьте добреньки!..
      Мы старались не смотреть на кондукторшу. Нам совсем не хотелось ехать без билетов, но для этого нам нужно было взять деньги в зубы еще до посадки. А сейчас лезть за ними в карман и думать было нечего. Куда там! И рукой ворохнуть не сможешь. Так и ехали мы "зайцами" поневоле...
      Несмотря на тесноту, настроение у людей было радостное. Они все время весело переговаривались с кондукторшей и между собой. По отдельным возгласам, таким, как: "Ух и накладем мы сегодня торпедовцам!", "Смотри, чтоб нам не наклали", "А я вам говорю: Борилевич не меньше трех штук забьет!" - мы поняли, что большинство пассажиров ехало на футбол.
      На предпоследней остановке у Октябрьской больницы нас вынесли из троллейбуса, и мы очутились в бурном людском потоке, который тек мимо Дворца спорта к Центральному стадиону.
      Неожиданно человек, который шел перед нами, метнулся в сторону к воротам, где толпилась какая-то группа людей. Толкая друг друга, они склонились над кем-то. Сперва показалось, что кого-то бьют. Но когда мы пробились туда, то увидели, что в центре стоит бабуся и торгует семечками. Она очень спешила, насыпала неполные стаканы и все время воровато оглядывалась. Потом вдруг подхватила свою кошелку и засеменила по улице. А все, кто был вокруг нее, как пчелиный рой, не распадаясь, перекатились за ней следом в другую подворотню. Мы переглянулись: что за диковина?! (Только потом уж дядя объяснил, в чем дело. Оказалось, что без семечек киевляне футбола себе не представляют, хотя в обычные дни семечек почти не лузгают. А в день футбольного матча за два часа болельщики вылузгивают целые вагоны подсолнухов. И очень засоряют стадион. Поэтому милиция не разрешает продавать семечки у стадиона. А торговки со всех киевских базаров собираются к стадиону нелегально и в подъездах и подворотнях торгуют своим недозволенным товаром. Они хорошо изучили календарь игр и не пропускают ни одной. А некоторые бабуси даже заделались болельщицами. Распродав семечки, они идут с порожними корзинами на стадион и там хриплыми, базарными голосами кричат на футболистов.)
      Пробираясь к Музкомедии, мы не переставали удивляться, чего это люди устроили такую кучу малу так рано - еще целых сорок минут до начала. А все бегут и толкаются, как будто уже началось!
      Мы думали, что нам придется ждать Будку и его братию. Мы немного перестарались и пришли на десять минут раньше. Но вдруг я услышал над самым ухом пронзительный свист и голос Будки:
      - Они уже тут!
      И в тот же миг нас окружила знакомая ватага хлопцев. Но теперь на их лицах не было угрозы, а только любопытство.
      - Так, - озабоченно проговорил Будка, роясь в кармане. - Вот вам билеты... Нет, нет, денег не надо, мы угощаем. - И он предостерегающе выставил вперед руку, хотя мы совсем не собирались давать ему денег. Наверно, эти слова были заранее обдуманы и рассчитаны, как жест благородства.
      - Спасибо, - с подчеркнутой вежливостью сказал я, - но билеты у нас есть, - и вытащил из кармана билеты.
      В компании кто-то хихикнул. Будка съежился, но, видно, решил не сдаваться.
      - А ну покажь! Может, какие-нибудь входные... Гм... Сектор "А"! Ну, тогда конечно... Нам еще лучше, мы их сейчас загоним в момент! - И он неожиданно громко крикнул: - Кому билеты?!
      Миг - и Будка исчез из наших глаз: десятки жаждущих навалились на него. Это были те несчастные, с расстроенными лицами, которых мы встречали на каждом шагу на пути к стадиону. Все они жалобно спрашивали, как побирушки:
      - Нет лишнего билетика?
      - Нет лишнего?
      - У кого лишний билет?
      Те, кто имел билеты, гордо и независимо проходили мимо них, толкая и наступая им на ноги.
      ...Через полминуты мы наконец снова увидели Будку - он был такой встрепанный, как будто его били.
      - Продавать билеты на футбол - все равно что под трамвай кидаться, - криво усмехаясь, сказал он и махнул рукой. - Идем на стадион! А то еще и на свои места не попадем.
      - А когда же... о том деле поговорить? - спросил я.
      - Потом, потом! После матча. Встретимся на этом месте...
      Спорить было бесполезно.
      Наверно, легче перейти границу какой-нибудь маленькой страны, чем без билета попасть на стадион в Киеве. Раз пять проверяли у нас билеты, пока мы добрались до нашего сектора "А"...
      Когда мы сели, на поле футболисты уже стукали мячи. Но мы знали, что это еще не игра, а только разминка. Мячей было много, на каждого футболиста не меньше чем по одному, и бедные вратари суетились в воротах, как мыши, загнанные в угол, то и дело пропуская "штуки".
      Пришел дядя (сразу стало тесно), хитро глянул на нас и хитро подмигнул. Мы для порядка опустили глаза - пусть думает что хочет.
      Разминка кончилась, поле опустело. Прошло еще несколько минут, и на поле вышли трое: один в середине с мячом и двое по бокам с флажками - судьи.
      Поставил главный судья мяч на середину поля, засвистел.
      Из-под центральной трибуны выбежали команды. Выстроились, поприветствовали друг друга. Потом из публики вдруг выбежали на поле какие-то люди с букетами цветов - вручать футболистам. А те побросали букеты фотокорреспондентам, которые сидели на скамейке (и зачем тогда было вручать?). Но вот судья еще раз свистнул - игра началась.
      - У-У-У-У-У!
      - А-а-а-а-а!
      - Канева давай, Канева!..
      - А-а-а-а!
      - Серебро давай! Давай Серебро!..
      - О-о-о-о-о!
      - Базилю передай! Передай Базилю-у-у!
      - У-у-у-у-у-у!
      - Дай Бибе! Бибе дай!
      - А-а-а-а-ай!
      Огромное корыто стадиона бушует, как кипящий котел... И кажется, что пар вздымается ввысь и собирается там в тучки.
      ...Возле нас сидел не то профессор университета, не то артист цирка. С одной стороны, он был очень похож на профессора - интеллигентное лицо, очки, бородка, портфель под мышкой. А с другой стороны... ну абсолютный циркач! Все время подскакивал, блеял, свистал, ржал, как жеребец. А когда киевляне забили гол, он подкинул свой портфель чуть не под облака, а потом поймал его одной рукой. Да так и не каждый циркач сможет! И не смолкал профессор-циркач ни на миг. Когда какой-нибудь футболист с мячом прорывался вперед, он подгонял его пронзительным:
      - Пошел-пошел-пошел-пошел! - и верещал таким страшным голосом, каким даже "караул" кричать стыдно.
      Верещал до тех пор, пока у футболиста не отбирали мяч. Тогда он с досадой махал рукой и кричал:
      - Так и знал! Передавать надо! Базилевичу надо было передать!.. - И тут же переносил внимание на другого футболиста: - Ну ты смотри! Ну просто пасется!.. Бегать надо, бегать! Ты же футболист, а не корова!
      Как будто бедному запыхавшемуся, задерганному футболисту и секунду передохнуть нельзя! Такой бессердечный болельщик!
      Рядом с ним сидела женщина - наверно, его жена, - толстая, в самодельной шляпе из газеты. Она переживала молча, но так тяжко и шумно дышала, что свежего воздуха над стадионом, казалось, становится все меньше и меньше. Профессор-циркач то и дело успокаивал ее:
      - Рыбонька, не волнуйся! Не волнуйся, рыбонька! Все будет хорошо. Наши выиграют.
      Ява подмигнул мне и тихонько сказал:
      - Если б эту "рыбоньку" в воду бросить, вот бы звук был, вот плеску было бы!
      Я представил себе это и улыбнулся:
      - Да-а...
      Но и профессор-циркач и "рыбонька" недолго привлекали наше внимание. На поле было так интересно, что мы забыли про все на свете. Мы уже не были Павлушей и Явой, у которых свои характеры, вкусы, интересы. Мы были какой-то маленькой частицей огромного существа, которое называлось "стадион" и которое трясло как в лихорадке.
      И когда судья несправедливо, как счел стадион, не присудил одиннадцатиметровый в ворота торпедовцев (а "рука" точно была!), мы вместе со всеми завыли, загорланили, надрывая животы:
      - Судью на мыло! Судью на мыло!..
      Ну прямо как живодеры... И не существовало в ту минуту на свете ничего, кроме одиннадцатиметрового удара.
      Великая вещь - футбол! По-моему, он мог бы даже быть лечебным средством. Например, для лечения нервнобольных. Да и от всяких неприятностей и плохого настроения футбол очень помогает. Во всяком случае, я на время матча про все свои неприятности забыл. И вспомнил только тогда, когда матч закончился. Нужно было снова отделаться от дяди.
      - Ну, дядя, вы идите домой, а у нас тут еще дела... - сказал я, как будто мы были взрослые, а он ребенок.
      - Ой, смотрите мне с этими делами! - сказал дядя. - Рано вы начали женихаться. Глядите, чтоб батьки ваших Дульциней уши вам не нарвали.
      Но из-за того, что киевляне выиграли у торпедовцев (3: 2), дядя был в чудном настроении и отпустил нас.
      На этот раз нам пришлось ждать. Минут десять, а то и больше. Причем это было совсем не так легко, как вы думаете, потому что мы не просто ждали, а... боролись. Все время боролись с неудержимым людским потоком, который старался смыть нас и выплеснуть куда-нибудь на Бессарабку или даже на площадь Калинина. И это требовало страшных усилий. Наконец показались ребята.
      - Идем! - скомандовал Будка.
      И мы, с облегчением вздохнув, поплыли по течению.
      - Ну? - нетерпеливо спросил я, подруливая к Будке.
      - Потом! Тут не место... Вот уж тянет резину!
      Мы выплыли на Бессарабку и нырнули в какой-то проходной двор, который вел на Печерск. И тут, в темной подворотне, Будка остановился.
      - Значит, так, - сказал он тихим, конспиративным голосом, озираясь по сторонам. - У нас был разговор с этим чуваком. Мы едва уговорили его. Вот хлопцы скажут...
      - Да, ага, ага! - вразнобой, но твердо поддакнули хлопцы.
      - Он согласился отдать часы, - продолжал Будка. - Но... только ночью. Причем сегодня. Завтра будет поздно. Потому что утром он чешет из Киева - его ищет милиция...
      - Ну? - У меня сжалось сердце.
      - Железо! Часы у него в тайнике... в пещере... возле Лавры. Днем туда нельзя - прогонят... Так вот, договорились встретиться в полночь у церкви Рождества Богородицы, а точнее, возле могилы Кайсарова. Знаете?
      Мы с Явой переглянулись. Одурачить, что ли, хотят? Неужели одурачить? Но зачем?! А хоть бы просто так... Что же делать? А что тут сделаешь!
      - Боитесь? - презрительно сощурился Будка. - Ну, если боитесь, как хотите. Часы ваши, а не наши... Одни мы, конечно, не пойдем, нам-то что...
      - Ладно, - сказал я. - Мы придем. Если б это были мои собственные часы, я бы еще подумал, идти или нет. Но вы же сами знаете, что это за часы!
      - До встречи, - весело сказал Будка. - Только не проспите!
      Глава XII. КАЗАЦКОМУ РОДУ НЕТ ПЕРЕВОДУ. КОШЕВОЙ КАРАФОЛЬКА. ПИСЬМО ЗАПОРОЖЦЕВ. НОЧЬ НА КЛАДБИЩЕ (ВОСПОМИНАНИЯ).
      Вечер. Одиннадцатый час. Мы лежим на широченной, как Крещатик, тахте у открытой двери балкона.
      Лежим тихо, не шевелясь - делаем вид, что спим. Дожидаемся, когда заснут дядя и тетя, чтоб можно было потихоньку улизнуть.
      Нет, должно быть, более тягостного ожидания, чем вот такое, когда лежишь без сна, неподвижно и ждешь. Да еще ждешь, не зная, что тебя ждет. Когда тебе нужно в полночь идти куда-то в жуткую темень к могилам...
      В голову надоедливо лезут всякие страхи и воспоминания.
      Воспоминания! Я, конечно, не Вольф Мессинг, я не могу читать чужие мысли на расстоянии, но, даже не глядя на Яву, который лежит рядом со мной, я готов поклясться, что он вспоминает сейчас то же самое, что и я... Уверен на все сто процентов! Он просто не может сейчас вспоминать что-нибудь другое... То было тоже ночью и тоже среди могил... И точно так же пересыхало в горле, и сжималось сердце, и немели ноги.
      * * *
      ...Это было в прошлом году, в сентябре, как раз после "робинзонской" истории. Неожиданно к нам в село приехали археологи. Целая экспедиция из нескольких человек. Вернее, не совсем неожиданно... Двоих из этой экспедиции мы хорошо знали. Это были охотники из Киева, которые каждый год приезжали к нам на охоту да на рыбалку, им-то мы и ловили кузнечиков. С ними мы всегда держались немножко свысока и насмешливо, как со всеми городскими, кто так неприспособленно чувствует себя на селе. Мы посмеивались, когда они с трудом поднимались на заре на охоту, когда опрокидывались на наших лодках в плавнях, когда неумело, раня до крови руки, они чистили рыбу. И мы не могли себе представить, что они так много интересного знают.
      Вот ведь как бывает... Ездили они к нам на охоту и не думали ни о каких раскопках, ни о какой своей археологии, просто отдыхали, и все. Но вот как-то вечером, сидя у костра за кулешом, разговорились с нашими охотниками - дедом Варавой и дедом Саливоном - об археологии. И сразу забыли и про кулеш, и про охоту, и про все на свете... На следующий же день поехали в Киев (хоть оба были в отпуске и собирались охотиться целый месяц). И вот нагрянули к нам с экспедицией...
      Оказалось, что край наш исторический и село тоже самое что ни на есть историческое и ужасно древнее. Что оно древнее, мы и так знали, но то, что историческое, как-то не задумывались. А оказывается, Васюковка наша лежала не только на знаменитом пути "из варяг в греки", за который мы получали двойки в школе, но еще и находилась на самом перекрестке походов славных запорожцев.
      И под старым дубом, под тем самым, что за околицей Васюковки, останавливались передохнуть в холодке и Владимир Мономах, и царица Ольга, и Богдан Хмельницкий...
      Разинув рты, слушали мы рассказы археологов про Запорожскую Сечь, про легендарного вожака казацкого Ивана Сирко, которого пятнадцать раз выбирали кошевым атаманом, чего не заслужил никто в истории Запорожской Сечи, и которого враги боялись "больше огня, больше бури, больше светопреставления"; о последнем кошевом Запорожской Сечи Петре Калнишевском, которого царица Екатерина II сослала в Соловецкий монастырь, где он просидел в сырой, холодной яме целых двадцать пять лет, но не покорился, не отрекся от казачества и, несмотря на нечеловеческие муки, прожил на свете сто двенадцать лет - такой был богатырь.
      Мы ловили каждое слово... Вот это да! Вот какие были наши предки!
      В тот же день экспедиция начала раскапывать казацкий курган в степи, километра за два от села. И конечно же, мы, мальчишки, до темноты пропадали там, на раскопках И когда археологи откопали казацкое оружие (саблю, пистолеты), да еще и граненую бутылку из-под оковитой4 (хоть и пустую), да еще деревянную люльку, на которой жемчугом было выложено изречение: "Казацкая люлька - добрая думка..." - мы чуть не попадали в яму. Это было незабываемое зрелище! Археологи сперва осторожно копали заступами, потом разгребали землю руками, а затем, нащупав что-нибудь, уж совсем не дыша, расчищали специальными щеточками... Мы смотрели как зачарованные. Из земли появлялись вещи, которые пролежали в ней больше трехсот лет.
      Археологи сказали, что в кургане был похоронен какой-то славный запорожец из войска Ивана Сирко, так как именно туг разбивал свой лагерь Сирко, когда возвращался из Крыма, разгромив крымского хана у Сиваша. И, видно, как раз тут умер от ран один из его товарищей. Тут его и похоронили. А по обычаям запорожским клали в могилу казака оружие его, люльку и обязательно бутылку горилки, чтоб и на том свете было ему весело.
      Мы долго разглядывали эти вещи, особенно пистолеты и саблю, ножны которой были отделаны серебром, а рукоятка из слоновой кости.
      Ява вздохнул и прошептал мне на ухо:
      - Вот если б знать... Мы бы сами могли откопать!
      Кроме кургана, экспедиция вела еще раскопки у дуба. Правда, выкопали только один ржавый кухоль5 с крышкой, но сказали, что это кухоль чуть ли не самого Ивана Сирко.
      Потом археологи ходили по селу, подолгу разговаривали с самыми старыми нашими дедами и бабками - интересовались легендами, преданиями, а также потомками казаков-запорожцев. Особенно долгой была беседа со стосемилетней бабушкой Триндичкой.
      - Скажите, бабуся, будьте добреньки, кем были ваши отец и дед? - ласково спрашивал ее низкорослый толстяк археолог Сидоренко (тот самый, что однажды утопил в плавнях ружье).
      - Ага... были, сынку, были... - радостно кивала Триндичка.
      - Кем же они, бабуся, были?
      - Ага, - кивала Триндичка.
      - Или, может, просто мужичками, гречкосеями?
      - Ага, - кивала Триндичка.
      - Гречкосеями? - разочарованно переспрашивал Сидоренко.
      - Сеяли гречку, сеяли... - радостно кивала Триндичка. - И просо, и овес... А под окошком хаты мак...
      Так ничего от бабки и не добились.
      Очень интересовалась экспедиция также самыми старыми на селе хатами теми, что под соломенной крышей, что в самую землю вросли и мохом взялись. Их было уже немного, и археологи каждую из них облазили сверху донизу, во все закоулки заглянули. И тут случилась неприятность, для нас неожиданная. Осматривая хату, где живет Карафолька, Сидоренко вдруг поднял такой радостный гвалт, будто нашел золото. На потолочной балке, под слоем побелки, он обнаружил надпись: "Сию хату поставил в 1748 году 10 апреля казак Титаровского куреня Гаврила Карафолька".