Я разговаривал с Ататюрком[26]

С тех пор прошло двадцать лет. Нас было человек двести, двести молодых лейтенантов.

Как и каждое утро, в старой казарме военной школы в Мачке стоял галдеж двухсот молодых глоток.

И вдруг все смолкло. Воцарилась небывалая, неслыханная тишина. Казалось, даже часы остановились.

– Что случилось?

– Что происходит?

Пробежал встревоженный шепот:

– Умер Ататюрк…

Звуки, взгляды, чувства, время, земля – все застыло.

– Надеть парадную форму! – отдает команду капитан Чийдемоглу. – Два наших курсанта идут во дворец Долмабахче часовыми у гроба Ататюрка.

Моя очередь заступить на почетный пост – после полуночи. Впереди капитан, сзади мы – два лейтенанта. Полчаса неподвижно стоим мы у гроба Ататюрка. Свет факелов освещает его лицо, вспыхивает огнем на сабле капитана. Мы застыли не на страже праха Ататюрка, мы охраняем Революцию. Ататюрк – значит Революция. Он оставил нам ее завоевания и спит так спокойно, потому что уверен в нас. Пламя факелов то возгорается, то угасает на стали сабли.

Прошло двадцать лет. Ком горя, который сковал тогда мое горло, слезы, которые застыли тогда в моих глазах, вчера разразились рыданиями… Я вновь стоял перед Ататюрком. Я возвратился к 10 ноября 1938 года. Но разве сейчас я в карауле? Мы в карауле? Где те завоевания, на страже которых мы стояли?

Туман, обволакивающий меня, сгущается и чернеет. Даже в свете факелов я ничего не вижу.

– Отец, я не вижу тебя… – произнес я.

– Если вы понимаете и разделяете мои взгляды, мои мысли – это уже важно, – прозвучал в моих ушах голос. Его голос.

– Понимаем, отец, но мы не можем высказать их.

– Если мы убеждены, что делаем по совести и наши слова не расходятся с делом, то должны открыто, ясно, без колебаний и неопределенностей говорить об этом.

– Мы верим в свою правоту. Но боимся. Мы, интеллигенты, стали боязливыми, всего боимся.

– Не бойтесь говорить правду!..

– Но мы боимся правды. Поэтому давно прибегаем к обману, вводим себя в заблуждение.

– И оценивая положение, и принимая решения, мы должны без страха смотреть правде в глаза, хотя она и горька. У нас нет нужды обманывать себя и друг друга.

– Правда у нас существует только в определенной форме. На тех же, кто думает иначе, не так, как принято, смотрят с подозрением.

– Каждая личность должна сама осознать, что нужно для всей нации.

– Дайте нам совет, из чего следует исходить, решая проблемы, стоящие перед страной?

– Нужно рассматривать проблемы не в связи со случайными событиями, а заглядывать в их сущность.

– А если нам не дают выразить свои мысли по этому поводу?

– Нельзя подавить мысль принуждением и силой, пушками и винтовками.

– Но для этого прежде всего нужна свобода печати.

– Печать – голос нации. Печать является независимой силой, школой, руководителем; она дает необходимую идейную пищу, просвещает и указывает нации, в каком направлении должно идти ее развитие, короче говоря, – она прокладывает ей путь к счастью.

– Мы прилагаем большие усилия, чтобы освободиться от клейма «слаборазвитая нация», однако усилия наши бесплодны.

– Реформы, направленные на удовлетворение только неотложных потребностей нации, – недальновидны и решают частные вопросы, но не главные.

– А какая программа была у вас?

– Народ, крестьяне подсказали мне рабочую программу: дороги и школы.

– Отец, почти семьдесят процентов турецкого народа неграмотно.

– Подумайте, как низок процент грамотности нашего социального коллектива. А основной элемент нашего общества – крестьянин – неграмотен. Это позор. Позор для всех, кто считает себя человеком, позор для нашей нации. Но мы избавимся от этого позора. Надо, чтобы каждый гражданин принял участие в исправлении этой ошибки.

– У нас мало школ. Учителя задыхаются от нужды. Их не хватает, и школы закрываются.

– Обучение в школах нужно передать в надежные руки, а чтобы обеспечить воспитание знающими и уважаемыми учителями, которые считают обучение детей нашей страны своим делом, своим долгом, следует поднять на должную высоту профессию учителя и дать ему достаток, как и людям других почетных профессий.

– Какой должна быть система нашего просвещения?

– Подлинным хозяином страны и основным элементом нашего общества является крестьянин, тот самый крестьянин, которому до сегодняшнего дня был закрыт путь к знаниям. Поэтому в основе нашей политики просвещения лежит уничтожение невежества. Достижение этой цели составит священный этап в истории нашего просвещения.

– Реакционеры день ото дня расширяют свою деятельность. По рукам ходят издания, публикация которых в ваши дни была запрещена.

– Во время динамичного революционного натиска сторонники старого правопорядка вынуждены укрываться, но как только их влияние начинает ослабевать, они сразу же активизируются и выжидают случая, чтобы осудить основы революции, ее лучшие устремления и священные идеалы.

– Политические деятели в погоне за голосами избирателей все чаще и чаще делают уступки реакционерам. Нам, отец, это причиняет адскую боль.

– Те, которые охраняют реакционные мысли, полагают, что они опираются на определенный класс, однако это – игра воображения. Мы сметем тех, кто хочет преградить путь нашему прогрессу, и пойдем дальше. Мы не собираемся останавливаться на пути обновления. Мир стремительно движется вперед. Разве можем мы стоять в стороне от этого движения?

– Нет, не можем. Некоторые политики говорят, что «демократия – это желание большинства», и, играя на этом, они подстрекают массы, около семидесяти процентов которых неграмотны, на реакционные выступления, и таким образом подтачивают силы революции.

– Ни одна настоящая революция не может быть совершена одним решением большинства, без тех, кто видит истину.

Нельзя проводить плебисциты среди масс, еще связанных азиатскими догмами покорностей и привычками, масс, которые могут подпасть под влияние монополистических сил, много обещающих, но вынашивающих коварные замыслы.

– Что мы должны сделать для улучшения жизни тех, кого ты, отец, назвал «основным элементом общества» – наших крестьян?

– Прежде всего, в стране не должно быть безземельных крестьян. Нужно ограничить наделы крупных землевладельцев и распределить земельные участки среди бедняков в соответствии с плотностью населения того или иного края страны, в зависимости от степени плодородия земли.

– Отец, что нам необходимо, чтобы поднять Турцию до уровня современных, передовых наций? Иностранный капитал? Обучение нашей молодежи в странах Европы или привлечение иностранных специалистов?

– Можно сказать, что мы ни в чем не нуждаемся. Нам не хватает только одного: трудолюбия!.. Если мы исследуем наши социальные беды, то не обнаружим более тяжкого недуга. И первое, что мы должны сделать, это избавиться от этого недуга. Надо привить нации трудолюбие. Достаток, счастье – право только тех, кто трудится.

– Отец, с кем и с чем связать нам наши надежды?

– Есть два Мустафы Кемаля. Один – это я, смертный Мус-стафа Кемалъ; другой тот, который как идеал живет в нации, представителем которой я являюсь. Хотя я и появлялся на общественной арене в момент, когда страна была в опасности, меня родила турецкая мать. Разве турецкие матери теперь не родят таких же Кемалей? Знайте, успех принадлежит нации, а не мне. И надежды надо возлагать на свои силы.

Погасли факелы. Все кругом померкло. Рыдания, которые двадцать лет назад сковали мое горло, которые застыли в моих глазах, разразились.

Важное поручение

В то утро шеф отдавал чиновнику политической полиции следующий приказ:

– Чжан, я поручаю тебе очень важное дело. Смотри в оба! Для тебя это самое почетное задание за все время службы у нас. Конечно, если ты справишься.

Чжан, разглядывая носки своих поношенных ботинок, спросил застенчиво:

– А премию дадут, господин начальник?

– Конечно, если ты успешно справишься. Ты получишь три тысячи юаней. Прочисти свои уши и слушай меня хорошенько.

Начальник политической полиции все время что-то говорил, но Чжан ничего не понимал. В голове его вертелись три тысячи юаней. Три тысячи, как будто и большие деньги, но на базаре не очень-то разойдешься на них.

– Ты прошел обучение на курсах у специалистов американской секретной службы? – спросил шеф.

– Что? – откликнулся Чжан, голова которого все еще была забита тремя тысячами юаней.

– У американских специалистов, – повторил шеф.

– А-а-а, да, да… Я получил самые высокие отметки.

– Тогда я могу на тебя положиться. Чжан, слушай меня внимательно. Ты должен хорошо загримироваться. Наденешь на себя лохмотья. Будешь просить милостыню напротив большого розового здания, что на проспекте Чань Ань-цзе. Ты понял? С утра до вечера ты там.

– Я понимаю, шеф мой. Мне нетрудно облачиться нищим.

– Старайся выследить всех, кто посещает это большое здание. Каждый вечер я буду ждать доклада от тебя.

– Слушаюсь, шеф мой.

Чжан так искусно изменил свое лицо и одежду, что люди давно знавшие его, глянув на него, сказали бы: «Этот человек родился нищим». Во всем Китае не было лучшего нищего.

В первое утро, когда Чжан начал нищенствовать, передним прошел шеф и, бросив монетку, молвил:

– Поздравляю тебя, Чжан. Если бы я не знал, что это ты, ни за что не догадался бы.

В первый день работы Чжан еле успевал собирать и класть в карман монеты, которые ему бросали прохожие. У него почти не оставалось времени на выполнение своих полицейских обязанностей. Как, оказывается, много в этой бедной стране людей, отзывчивых на чужое горе! Он сел на перекрестке, поджав под себя ноги, и расстелил перед собой носовой платок. На платке моментально появились деньги.

Чжан удивился. Здесь, не сходя с места, он за три дня заработал больше, чем за месяц в полиции, гоняясь день и ночь по городу.

Как-то утром на второй неделе Чжан услышал над ухом свистящий голос:

– Чжан, ты до сих пор не представил ни одного доклада!

Нищий со страхом поднял голову:

– Ради всевышнего… Завтра вечером принесу… Милостивый господин, пожалейте… Я представлю доклад, шеф мой… Подайте немного несчастному, бедному, одинокому…

Люди вокруг, ничего не подозревая, бросали нищему милостыню. Шеф сказал:

– Жду доклада!

Чжан нищенствовал около месяца. Начиная работу, он не предполагал, что сумеет собрать такие большие деньги. К тому же без особого усилия. И главное, он был независимый и свободный. Хочет – работает, хочет – не работает. Он сразу принял решение и утром предстал перед шефом.

– Поскольку ты так запоздал, у тебя наверняка хорошие результаты?

– Да, – ответил Чжан, – вот мой рапорт, пожалуйста! Когда шеф прочитал бумагу, протянутую Чжаном, его желтоватое лицо сделалось белым, как рис. Чжан просил отставку.

– Ты с ума сошел, Чжан? Почему ты собираешься на пенсию? Плюешь на работу, где столько лет прослужил?

– Плюю, – ответил Чжан.

– Такой опытный, как ты…

– Пусть…

Шеф положил руку на плечо Чжана. Он пронизывающим взглядом, выработанным за долгие годы работы в политической полиции, посмотрел в глаза Чжану, словно собирался проникнуть в его тайное тайн.

– Чжан, тебе не удастся втереть мне очки, тут что-то не так…

Чжан с тревогой глядел на шефа. Затем достал из кармана тетрадку, где записывал каждый день сумму денег, которую собирал, и показал шефу:

– Я все деньги собрал благодаря вам, поэтому говорю с вами откровенно, – никому другому не сказал бы. Я вас прошу об этом не говорить никому из наших сотрудников.

Шеф с любовью посмотрел на Чжана и сказал:

– Помилуй, Чжан! Смотри и ты никому не проболтайся. Пусть эта тайна будет между нами. Я тоже собираюсь найти подходящий угол на одной из многолюдных улиц и сесть, как ты, с разложенным платком.

Долг перед родиной

Тюрьма взволновалась, потрясающая новость ходила из камеры в камеру:

– Слышал, Ихсана Вазелина схватили?

– Эй, приятель, а кто такой этот Ихсан Вазелин?

– Вы, молодежь, его не знаете! Когда он процветал, вы еще сосунками были.

Ихсан Вазелин отсидел две недели в карантине, потом его перевели в камеру во втором отделении. Там, считалось, сидели привилегированные мошенники. Старые рецидивисты, его бывшие дружки, приветствовали Ихсана:

– Добро пожаловать, приятель!

Вскипятили чаек на очаге в камере. Ихсан Вазелин небрежно бросил на чайный поднос сотенную бумажку. Снова заварили чай.

И он начал рассказ о том, как его сцапали. Напротив Ихсана сидел Нури-бей, осужденный на восемь лет за злоупотребления по службе.

– Как все это получилось, Ихсан-бей? – спросил Нури.

– Честное слово, все, что я сейчас расскажу, вам покажется чепухой, вы не поверите ни одному моему слову. Я и сам не могу поверить. Уж кто-кто, а я-то воробей стреляный! Слава богу, мне уже пятьдесят, волосы давно поседели, но в такой переплет еще никогда не попадал! На этот раз я попался за то, что исполнял свой гражданский долг! Для родины старался!

Теперь, как вы знаете, я содержу кофейню. Однажды приходят ко мне двое из тайной полиции и говорят: «Пройдем с нами в управление». Старых полицейских я всех знал. Новичков, понятно, мне знать не довелось. Ну что ж, идти так идти. Я же не объелся горьких баклажанов, живот у меня не болит. Смотрю, в управлении сидит Добряк Хайдар… В мои времена он уже служил в тайной полиции, а сейчас стал старшим комиссаром… У него глаз слегка косит, и смотрит он вяло, поэтому его и прозвали Добряком. На самом же деле – Аллах свидетель – он горше перца.

– У тебя дело ко мне, братец? Ты приказал мне явиться! – спрашиваю я Добряка.

– Садись, пожалуйста, Ихсан! – ответил он и указал на стул. Я, понятно, сразу догадался, что керосином здесь не пахнет. Я знаю нрав Добряка. Если бы я не по важному делу нужен был ему, он зверем бы на меня набросился и оплеух надавал.

– Хайдар-бей, – говорю, – я порвал с прошлым окончательно. Зарок дал… Ты ведь знаешь, – повторяю, – после той большой добычи я со всеми полностью рассчитался и благодаря тебе завязал узлы. Старые счета погашены. И срок их истек. Что ты сейчас от меня хочешь?

Выслушал он меня и говорит:

– Старые счета погашены и быльем поросли. Сейчас нужда в тебе другая. Мы призвали тебя выполнить свой гражданский долг, для родины постараться.

Я про себя думаю: что это такое – долг перед родиной? Военная служба? Конечно! Что же, значит, меня вызвали для того, чтобы я отслужил в армии?

– Помилуй, братец, – говорю я, – готов целовать твои пятки, но я исполнил свой гражданский долг. На флоте отслужил шесть лет, день в день.

Когда я так сказал, Добряк Хайдар велел подать мне чашечку кофе, сигарой угостил. Тут я сообразил – они под видом долга перед родиной хотят что-то вытянуть у меня.

– Братец, – сказал я, – если ты имеешь что-то другое в виду, скажи открыто, пожалуйста, что могу – с удовольствием… Кофейня, считай, не моя – твоя…

– Да нет, что ты, – ответил Добряк Хайдар, – на этот раз не военная служба, другое тебе задание от родины… Ты сейчас должен спасти честь нашей страны и нашего правительства.

– Послушай, дорогой, – говорю я, – ты мне голову не дури. Кто я такой, чтобы наше могущественное правительство нуждалось во мне, старом жалком карманнике?!

– Мало ли что, – ответил Добряк Хайдар, – дела государственные никогда не угадаешь. Но наступает время, и оно может призвать любого своего гражданина на помощь.

– Слушаюсь, – сказал я. – Поскольку речь идет о долге, понятно, я готов в любой момент, скажи умри – я умру…

Добряк Хайдар тут же изложил суть дела.

В нашу страну прибыла многочисленная делегация из представителей разных стран. Тут и американцы, немцы, датчане, французы. Среди них есть коммерсант, врач, инженер, профессор – специалисты самые разные. Они хотят узнать жизнь нашей страны, чтобы оказать нам материальную помощь. Но всюду делегация находит беспорядки, все ей не нравится. Ознакомились с лесным хозяйством – оно, понятно, не понравилось. Изучили постановку здравоохранения – то же самое. Осмотрели заводы – опять не понравилось. В общем, конфуз получился полный. И правительство решило во что бы то ни стало удивить иностранцев.

– Так вот. Ихсан-бей, дело за тобой, выполняй задание родины.

Насколько я понял, наше правительство не сумело ничем прельстить иностранцев и решило показать, как обстоит дело с воровством, и поэтому поручает мне…

– Я понял тебя, Хайдар-бей, – отвечаю я. – Будь уверен, мы покажем, что воровское искусство у нас на высоком уровне.

– Приблизительно ты понял правильно, – ответил Хайдар-бей. – Пусть подивятся иностранцы, какие ловкие у нас воры и какая сильная полиция, как прекрасно она работает.

– Трудновато это… – сказал я.

– Да, конечно, – подтвердил он, – поэтому-то мы тебя и вызвали… Ты – старый рецидивист, известный карманник, покажи себя мастером своего дела.

– То есть как это? – спрашиваю я.

Он разъяснил. Мне укажут гостиницу, где остановилась делегация, и как кто в ней разместился. А я должен буду выуживать у них из карманов все, что дал Аллах… Конечно, крику будет много, и все бросятся в полицию. А в полиции им ответят: «Совсем не нужно беспокоиться, у нас сильная полиция, хорошо работает, в пять минут мы мошенников схватим!» Так как добычу я тут же отдам в полицию, пострадавшие получат свои вещи в полной сохранности. «Вот, пожалуйста, получайте свое добро!» – откозыряет полицейский. А они, понятно, чудаки, подумают: «Да, вот это работа!..»

– Не смогу я, Хайдар-бей, – отвечаю Добряку Хайдару, – рука не поднимается.

– Почему?

– Во-первых, – сказал я, – прошло много времени, как я бросил это занятие. Отвык, не сумею…

– Об этом не беспокойся, сумеешь… – заверил он.

– Среди молодых очень много ловких и проворных воров. Они лучше моего исполнят этот долг перед родиной… – говорю я.

– Новая поросль – сплошь подлецы, на них положиться нельзя, – сказал он. – Стянуть-то они стянут, но мы только их и видали, в полицию ничего не принесут. Ищи ветра в поле!.. Один позор перед иностранцами получится, оскандалят они нашу полицию. Нам нужен честный вор, такой, как ты!

– Благодарю, дорогой, за доверие, готов целовать тебе ноги, но я не смогу.

– Как знаешь, Ихсан, на себя тогда пеняй. Не обижайся, если будет налет на твою кофейню. Мы знаем, что у тебя идет крупная картежная игра и наркотиками ты торгуешь. Дело твое…

Вижу я, податься некуда, пришлось согласиться.

– Только, братец мой, – сказал я, – не задарма же я буду долг свой перед родиной исполнять… Допустим, добычу я принес и отдал, а что мне с этого будет?

Добряк Хайдар разозлился и закричал:

– Тебе говорят о гражданском долге, а ты только о корысти думаешь!

– Не сердись, дорогой, – говорю я, – ты тоже исполняешь долг, служа в полиции, но из месяца в месяц в карман тебе капает. И депутат парламента не будет без жалованья исполнять долг. Дружба дружбой, а служба службой…

– Ну, как-нибудь поладим, – проговорил Хайдар, уже более миролюбиво, – кофейня у тебя есть, делай у себя, что хочешь… Только не забывай: что добудешь у членов делегации, тут же тащи ко мне.

– Слушаюсь…

– Да поможет тебе Аллах… Покажи себя, Ихсан, все надежды на тебя. Если сможешь обчистить главу делегации, честь тебе и хвала! Ступай. Всего наилучшего!

Я пошел к гостинице и стал ждать.

К вечеру, вижу, идут иностранцы. Я еще раз взглянул на фотографии. Все ясно, вот и глава шагает со своей мадам… Я протиснулся к нему, определил, где у него может быть бумажник. Легонько толкнул его в грудь и выхватил бумажник… Все, порядок! Значит, не забыл ремесла.

Раскрыл бумажник, а в нем толстая пачка иностранной валюты… Аллах свидетель, не поддался я искушению, не взял ни гроша… Все целиком отнес в управление…

– Где ты пропадаешь? – налетел на меня Хайдар, не успел я появиться в дверях.

Он чмокнул меня в лоб, когда я протянул ему бумажник.

– Молодец, ты хорошо исполнил свой долг, – сказал он. – Глава иностранной делегации пять минут назад заявил нам о краже, сокрушался очень. «Не извольте беспокоиться, не позже, чем завтра, найдем ваш бумажник. Наша полиция умеет работать», – ответили ему.

– Я выполнил свой долг перед родиной, а теперь до свидания, всего вам хорошего, – сказал я.

– Постой, – говорит Хайдар, – один раз мало, ты обчисть всех этих иностранцев одного за другим.

И начал я обкрадывать их одного за другим. У француза вытряхнул все карманы, стащил не только бумажник, но и ключи от дома, носовой платок, зажигалку, сигареты, мелкие деньги из брюк, значок с лацкана пиджака, а он, чудак, ничего не заметил. Если бы я с него стащил штаны, он и тогда не почувствовал бы… Я сказал самому себе: попробуй-ка срезать у него все пуговицы… Ни одной пуговицы не оставил человеку. И прямо в управление… Высыпал все перед Добряком Хайдаром.

– Молодец, Ихсан, ты стоишь на правильном пути…

– Дорогой, – отвечаю, – я хотел раздеть догола этого типа перед гостиницей, будто он в бане, но сжалился над беднягой.

Короче говоря, пятнадцать дней я обрабатывал карманы. Мне кажется, что я, как хирург, смог бы вырезать у несчастных легкие. И они не узнали бы о пропаже, пока рентгеновский снимок не раскрыл бы все.

Хайдар смеется…

– Как-то я открыл сумочку у одной дамочки и очистил ее. Принес Добряку. Но женщина не пришла в полицию. Тогда один полицейский, который мог изъясняться по-иностранному, позвонил в гостиницу и говорит:

– У вас ничего не украли?

– Ничего… – ответили ему.

– Хорошенько проверьте свои сумки и карманы… Через некоторое время звонок:

– Да, у одной дамы исчезли из сумочки кое-какие вещи.

– Был ли в сумочке розовый платочек?

– Да, был… Но откуда вы знаете?

Вот какая у нас полиция: потерпевшему сообщают, что вор его обокрал и уже задержан!..

Перед отъездом делегации один журналист спросил делегатов:

– Что вам больше всего понравилось в нашей стране?

Глава делегации был человеком воспитанным и промолчал. Тогда другой журналист вставил:

– У нас очень сильная полиция…

На это он ответил:

– Нас девять человек, мы провели в Стамбуле пятнадцать дней, и каждого из нас обворовали девяносто раз… Возможно, полиция у вас сильная, но воры сильнее…

Эти слова не замедлили появиться в газете: глава иностранной делегации заявил, что воровство в Турции процветает.

Ну, а я при чем? Но вот полицейские обиделись… вай… и схватили меня…

– Да ведь вы же сами сказали: выполняй свой долг – воруй и грабь. Я же отказывался, а вы принудили меня. А теперь запрятали… Я всю эту историю расскажу судье, – пригрозил я Добряку Хайдару…

– Если ты это сделаешь, я свалю на тебя все нераскрытые кражи, у меня таких сотни. Уж поверь мне, я заставлю тебя признаться и подписать протокол. На тысячу лет засажу за решетку.

На суде я сидел, как в рот воды набрав… Осудили, понятно,

на два года.

– Два года пролетят – оглянуться не успеешь, – утешил один из слушателей.

Ихсан Вазелин ответил:

– Так-то так, но разве в моем возрасте к лицу мне сидеть за решеткой?.. Хорошо еще, что только за это судили и отделался двумя годами. Вот каково исполнять долг перед родиной… Да здравствует родина!..

Сто лир за сумасшедшего

О том, что из психиатрической лечебницы убежали пять больных – одна женщина и четверо мужчин, – узнали только на следующий день. Врачи и служащие больницы очень взволновались, так как все пятеро были буйными. Один из них страдал манией поджога.

Тут же было доложено о происшествии губернатору и начальнику полиции. Начальник полиции просил дать ему некоторые сведения о беглецах. Но кроме того, что их было пятеро, никто ничего не мог сказать. Было известно, правда, что трое, сбросив с себя полосатые больничные пижамы, исчезли в одежде обслуживающего персонала, один бежал в пижаме, а еще один, по-видимому, голым. Вот и все.

Если бы по радио сообщили о случившемся, в городе началась бы паника.

Тогда начальник полиции потребовал сообщить особые приметы.

Главный врач подтвердил:

– Все беглецы – шизофреники, болезнь проявляется у них временами. Поэтому полиции следует задерживать всякого, кто ведет себя не совсем обычно, и направлять в больницу.

Вскоре полицейским всех отделений по телефону был отдан следующий приказ:

«Согласно сообщению главного врача психиатрической больницы, вчера ночью бежали пять душевнобольных; в их числе одна женщина. Трое переоделись в одежду обслуживающего персонала, один бежал голым, один – в полосатой пижаме. Ввиду того, что беглецы могут вызвать в городе беспорядки, полиция должна принять экстренные меры по их поимке. Всех лиц, вызывающих подозрение, направлять в психиатрическую больницу. За каждого задержанного сумасшедшего будет выдано сто лир наградных».

Самоотверженные полицейские, на плечи которых неожиданно свалилось такое трудное задание, с завидным рвением принялись его выполнять, с таким рвением, что никто не захотел оставаться дежурить на участках. Вся полиция высыпала на улицы для сохранения порядка в городе.

Через полчаса из самого отдаленного полицейского участка была получена телефонограмма:

«Полицейскому с номерным знаком 2876 показалось подозрительным поведение трех граждан, и он начал их преследовать. В результате его активных действий указанные лица были загнаны в подвал, после чего на помощь прибыли полицейские с номерными знаками 1014 и 98 502. Лишив задержанных возможности причинить какой-либо ущерб, они, то есть граждане душевнобольные, были препровождены в больницу, о чем и составлен настоящий протокол. Что касается двух других больных, то с удовлетворением сообщаю: полиция напала на их след. Приняты меры для их быстрейшего задержания и направления в психиатрическую больницу».

Передавая это сообщение, комиссар участка во избежание недоразумений при выдаче наградных указал свой номер и все необходимые о себе данные. Положив трубку на рычаг, он обратился к подчиненным:

– Друзья, помолимся Аллаху, чтобы именно нам выпала удача поймать и остальных сумасшедших. Живей за дело, да поможет нам Аллах!

Вскоре после того, как в больницу были доставлены те трое, полицейские задержали в центре города еще четверых подозрительных.

Блюстители порядка были несколько озадачены тем, что число задержанных уже превысило число бежавших.

Вторично запросили главного врача:

«Убедительно просим еще раз срочно сообщить точное число бежавших, поскольку к настоящему времени благодаря самоотверженным действиям полиции задержано семь подозрительных граждан, действия которых зафиксированы в протоколах».

Повторная проверка показала, что если не считать свободных от работы врачей, то всего в больнице недостает пяти человек, а количество задержанных на улицах уже достигло двадцати шести.

В связи с этим у должностных лиц зародилось сомнение: находятся ли пятеро сбежавших среди задержанных?

Некоторое успокоение внесло следующее сообщение из больницы:

«Энергичными действиями нашей полиции задержано двадцать шесть граждан, подозрительные действия которых подтверждаются протоколами допросов. Однако во избежание ошибок и недоразумений все задержанные будут подвергнуты медицинскому осмотру специалистов, что даст возможность выявить и оставить на излечение действительно душевнобольных. Следует, однако, обратить внимание на то, что больные, бежавшие один в полосатой пижаме, другой – без одежды, пока, к сожалению, не обнаружены».