Она вошла в сени и захлопнула за собой дверь.
      Шмулик постоял немного, ошеломленный таким приемом, затем повернулся идти. Вдруг открылось окно, и он услышал сдавленный оклик - Васька, Васька, ходь сюда!
      Он подошел, и старуха протянула ему кусок хлеба.
      - Бери и уходи скорей. Иди в лес, немцы шастают кругом. Смотри же, сюда больше не лазь! - и она поспешила захлопнуть окно.
      Опять прошли сутки. Дождь перестал, небо прояснилось. Шмулик высушил промокшую одежду и отогрелся на солнце. Хлеб кончился. Прошлой ночью он попытался зайти в несколько домов в деревне и попросил поесть. Из одного дома вообще не отозвались. В другом приоткрылось окошко, высунулась рука и бросила черствый ломоть хлеба и несколько картошек. Окошко тут же закрылось, и Шмулик остался снаружи - подбирать из грязи скудное подаяние. "Так дальше нельзя, - решил он. - Надо искать работу и постоянное место".
      Он решил отыскать Афанаса и поговорить с ним. Усталый, без еды и питья, бродил Шмулик целый день по лесу. Наконец, он услышал вдали мычание коровы.
      Пошел на голос и вскоре заметил в кустах черную корову - ту самую, молоком которой его угощал пастух при первой встрече. Афанас сидел на пеньке и курил трубку. Шмулик подошел к нему и хотел, было, поздороваться, не язык его не поворачивался. С минуту молча смотрели друг на друга. Затем Афанас спросил:
      - Ты все еще тут бродишь?
      - Некуда мне идти.
      - Отчего тебе не пойти в какую-нибудь деревню?
      - Может, вы, дяденька, возьмете меня? - набрался Шмулик смелости. - Я не хочу даром хлеб есть. Я уже большой, умею работать.
      Прищурившись, Афанас смерил его взглядом, будто оценивая.
      - А что ты умеешь делать?
      - Стадо могу пасти.
      - Гм... да... верно, нужен мне пастух. И так уже запоздал с сенокосом. Да и жатва под носом.
      - Хозяин, я буду пасти ваше стадо, а вы можете заняться хозяйством. Я многого не прошу - только ночлег да покушать. И ем я мало. Ломоть хлеба и немного картошки мне хватит. Да и хозяйке стану помогать: воду таскать, дрова рубить. Даже картошку чистить.
      Старик с усмешкой посмотрел на него, пыхнул трубкой и сказал:
      - Посмотрим. Приходи вечером во двор.
      Так Шмулик поселился у Афанаса. Спал он в конюшне, каждое утро хозяйка будила его, вручала ему холщовую сумку с хлебом, сыром, а иногда с куском мяса или сала и отправляла на пастбище.
      Иногда, когда доходили слухи, что немцы забирают у крестьян скот, Шмулик оставался в лесу на всю ночь. С помощью Афанаса он соорудил себе из ветвей шалаш и жил в нем. Коровы и овцы паслись себе или лежали на полянке, а Шмулик забирался в свой шалаш и погружался в раздумье.
      Старуха Клава встретила Шмулика вначале недружелюбно. Но он быстро сумел завоевать ее расположение. Каждый раз, когда он видел, что она тащит тяжелую сумку или ведро, он забирал у нее груз. Носил ей воду из колодца и даже подметал дом и двор.
      Возвращаясь из лесу, притаскивал с собой сухого хворосту для растопки. В конце концов старуха полюбила его за усердие и скромность и тоже начала заботиться о нем. Латала ему штаны, стирала рубаху, на воскресенье давала ему чистую одежду.
      По субботам старик топил баню. Это было старое деревянное строение позади конюшни, на берегу ручья. В белорусских селах почти в каждом дворе была построена такая семейная баня. В тех деревнях, где избы стояли одна возле другой, а не были разбросаны хуторами, принято было каждую субботу топить баню в ином дворе и приглашать соседей к себе попариться. Были установленные часы для женщин и для мужчин. В бане установлена особого типа низенькая глиняная печь. Внизу в отверстии горели дрова, а сверху на печь накладывали булыжник, в баке грелась вода. Посреди бани ставили бочку с холодной водой. Вдоль стен устроены лесенкой длинные полки.
      Любитель попариться время от времени набирает кружку воды и окатывает ею раскаленные булыжники на печи. Все помещение моментально наполняется паром. Растянувшись на полках, мужики хлещут себя по телу свежими березовыми вениками. В густом пару обнаженные фигуры кажутся привидениями. В бане душно, разгоряченные тела истекают потом. Время от времени кто-нибудь выскакивает наружу и погружает свое пышущее жаром тело в холодную воду ручья.
      Банный день был праздником не только для детей, но и для взрослых. Десять - двенадцать человек собирались в одной бане, терли друг другу спины, до красноты хлестались вениками и постанывали от удовольствия:
      - Ох ... ох .. . ох ... Вот так! Сильней хлещи, не бойся! Чтобы все хвори вышли!
      В субботу Афанас затопил баню позвал Шмулика мыться.
      - Идем, Васька, помоемся к воскресенью.
      Но мальчик отпрянул и покраснел.
      - Я потом, - пробормотал он, - не привык я на людях раздеваться.
      Афанас глянул на него, усмехнулся, взял полотенце и потянул парнишку за рукав.
      - Идем, не дури! Не старая дева ты, чтобы тела своего стесняться.
      В бане старик живо, как молодой парень, разделся, плеснул воды на раскаленные булыжники и начал, посмеиваясь в усы, тереться мочалкой...
      Шмулик медленно развязывал шнурки ботинок, и сердце его дрожало от страха.
      - Что будет, когда хозяин узнает, что я еврей ?
      Вдруг Афанас подошел к нему, посмотрел ему в глаза и сказал:
      - Не трусь, парень. Раздевайся живей. Знаю я, что ты еврей. Старого Афанаса не проведешь. Многое я на свете повидал, не один год имел дело с евреями. Не бойся, никому не скажу, даже старухе своей. Глянь, ни одного соседа не позвал я мыться. Мне все равно: еврей, русский, поляк... Все люди, все жить хотят.
      Шмулик не мог вымолвить ни слова, только глаза его налились слезами.
      - Бери веник, - сказал старик мальчику, когда тот разделся, - и хлещи хорошенько меня по спине.
      И хозяин растянулся на полке.
      - Так, так.. . Сильней. Ты ж мужик, а не баба.
      Теперь ты ложись, я тебе спину потру.
      Шмулик чувствовал, что кожа у него на спине вот-вот лопнет, так она натянулась и вся горела от жара бани. Не в силах больше выдержать обжигающий пар, выскочил он через дверь наружу.
      Мужик расхохотался во весь голос.
      - Ха, ха, ха... Ну и русский же из тебя ! Бог с тобой! Сразу видать, что жидок. Разве это пар? Пока семь потов не сойдет, баня не баня!
      Когда Шмулик вернулся, старик уже лежал на самой верхней полке. Пар там был такой густой, что Афанаса почти не было видно.
      Шли дни, недели, месяцы. Шмулик привык к своему новому дому, к работе. Он хорошо чувствовал себя в уединенном хуторе, в семье стариков, относившихся к нему как к родному.
      Когда обносилась его одежда, Клава сшила ему новую из штанов сына. В белой льняной рубахе, босиком, Шмулик-Васька выглядел как настоящий деревенский пастух. Даже речь его изменилась. Он быстро усвоил местный деревенский говор.
      Постепенно узнал он и соседей, в особенности их детей. Те, что помоложе, тоже пасли в лесу скот. С одним из них, Ванькой, у которого были светлые, как лен, волосы и глаза с косинкой, он подружился.
      Дело было так. Однажды, когда Шмулик гнал стадо домой, услышал он чьи-то вопли. Подойдя ближе, увидел, что Ванька лежит на земле, а Сашка, парень постарше того и сильнее, сидит на нем верхом и мутузит его кулаками по голове, лицу, плечам. У Ваньки из носа текла кровь, но Сашка продолжал его лупить. Ванька извивался и вопил от боли, но никак не мог вырваться.
      При виде крови, текущей из носа мальчика, Шмулик вскипел. Не долго думая, подлетел он к обидчику и одним ударом кулака свалил его на землю. Сашка хотел было напасть на него, но Шмулик стоял перед ним, сжав кулаки, с глазами, горящими гневом.
      - Попробуй, подойди, гад! Напал на маленького, да? Все зубы тебе выбью! Глянь, что ты ему наделал!
      Сашка опустил голову и отошел, громко бранясь. Но Ванька продолжал всхлипывать.
      - Брось пищать, как баба! - прикрикнул на него Шмулик.
      Ванька тут же послушался и замолчал.
      - Ты сильный, побил Сашку, - заговорил он, - а меня зовут Ванька, я живу вон там, - он показал на хутор по соседству, с домом, окруженным вишнями и раскидистыми липами.
      - Я знаю, где ты живешь, - быстро добавил Ванька. - А где твои родители?
      - Нет у меня родителей, - вырвалось у Шмулика, и перед его глазами встал образ матери. Тут у него вдруг перехватило в горле, захотелось побыть одному. Повернувшись к Ваньке спиной, он зашагал в лес.
      Ванька удивился: что это с ним? Наверно он своими словами как-то задел своего спасителя. Ему стало неловко. Догнав Ваську, он обнял его за плечи и тихо оказал:
      - Не сердись, Васек, я же ничего не сказал. Хочешь, будем друзьями? Знаешь, у меня нет больше брата. Старшего брата на войне убили. Ты мне будешь заместо брата, хочешь?
      Шмулик посмотрел Ваньке в лицо. Toi отвел взгляд.
      - Хочешь, будем как братья? Возьми это на память.
      И прежде, чем Шмулик успел ответить, Ванька снял со своей шеи медную цепочку, на которой висел жестяной медальон с изображением Богородицы и надел ее другу на шею.
      - Нет, нет, не надо это, - запротестовал Шмулик.
      - Бери, бери, не стесняйся. Это в знак дружбы. Нельзя иначе. Она особенная, из беды выручает. Слушай: когда русские отступали через нашу деревню, был тут у дороги страшный бой. Что тут творилось - Боже упаси. Видел за гумном обгоревшие деревья? Немцы так палили, что все стекла в деревне повылетели. Мы все из хат убежали, попрятались, полумертвые, в хлевах да в канавах. Я лежал рядом с братом. Когда перестали стрелять, поднял голову, а брат рядом мертвый лежит. Вот как это было. А я, знаешь, как спасся? Все время держался рукой за эту иконку и молился. Не веришь? Ей Богу!
      - Коли так, зачем же ты ее мне отдаешь?
      - Потому что у тебя нет ни отца, ни матери. Некому защитить тебя. И я хочу, чтобы мы стали как братья.
      Шмулик ничего не ответил, только спрятал подарок под рубашку.
      Так Васька и Ванька стали друзьями. Вместе пасли в лесу скотину, вместе возвращались домой. По ночам жгли костер. Шмулик собирал хворост, а Ванька приносил картошку. Печеная картошка вкусна, вкуснее даже сладкого пирога, который бабка Клава пекла на "День всех святых".
      Иногда к друзьям присоединялись и другие ребята из деревни. Шмулик привык к этой жизни и свободно разгуливал по деревне, навещая своих товарищей-пастухов.
      По праздникам крестьяне приглашали его в дом, угощали куском мяса или жирными блинами.
      - Бедный сирота. Хорошо, что Афанас с бабкой приютили его в своей хате, - жалостно покачивали головой бабы.
      Однако по праздникам и воскресеньям мальчик грустил. Во время предпраздничной уборки во дворе, когда хозяева готовились ехать в церковь, его охватывало чувство отчужденности и одиночества. Он вспоминал субботы в родительском доме, свечи в серебряных подсвечниках, белоснежную скатерть на столе и две плетеные халы. Правда, родители Шмулика не были особенно набожными, но хранили традицию. Мать следила, чтобы еда была кошерная, а отец по праздникам брал с собой сына в синагогу. Теперь же Шмулик жил без календаря и не знал, когда выпадают еврейские праздники.
      Хозяева не принуждали его ехать с ними в церковь. Напротив, они были рады, что паренек отказывается от такого удовольствия - поездки в город - и остается дома приглядывать за хозяйством. Иногда, правда, старуха возражала, говоря, что грех оставлять Ваську дома: ведь он русский, и нужно его приобщить к Богу. Но Афанас в ответ лишь смеялся:
      - От, дура-баба, не знаешь, что ли, что у молодежи глаза к сатане, а не к Богу повернуты? Не нам с тобой переделывать мир.
      Но Клава стояла на своем. В конце концов Афанас остался дома, а его место на козлах занял Васька. Афанас сдержал слово и как будто забыл Васькину тайну.
      Быстро пролетели жаркие летние дни, подобно тому, как слетают осенью листья с лил и каштанов. Закончилась жатва, опустели поля. Васька с товарищами выгоняют теперь овец на желтую стерню. Коровы пасутся на опушке леса. По утрам пастухов встречают свинцово-серые тучи, и стаи перелетных птиц несутся над головами. Холодный осенний ветер гонит по полю опавшие листья.
      В промежутках между дождями небо проясняется. Васька любит в такие часы бродить по лесу среди деревьев, собирать опавшие листья и накалывать их на шнурок по цвету: желтые, оранжевые, красные.
      Иногда Ванька сопровождает его в прогулках по лесу. Ванька отлично разбирался в лесных букашках, жуках. А каждую птицу он узнавал по голосу и умел находить птичьи гнезда и лисьи норы. Всему этому Ванька научился у своего деда Кароля. Хотя дед очень уж был стар, но во рту его сохранились все зубы, и он слышал каждый шорох в лесу. Только глаза его немного ослабли. Старик Кароль говорил, что зрение его испортилось не из-за старости, упаси Боже, а из-за войн. Он служил когда-то солдатом в николаевской армии и любил рассказывать о своих походах.
      - Тогда парни были как дубы, а теперь что? Бабы, не солдаты! - и Кароль презрительно сплевывал в сторону. Рассказывали про него, про старого Кароля, будто в молодости он пошел как-то в ночь Ивана Купалы в лес искать папоротников цвет. Что с ним в ту ночь произошло, никто не знает. Сам Кароль об этом не говорит и очень сердится, если его спрашивают. Известно только, что на рассвете нашли его крестьяне в лесу, лежащим без памяти.
      Всякий раз как только разносился слух, что идут немцы забирать коров и овец, скотину выгоняли на ночь в лес. Иногда гнали в лес и лошадей, чтобы те отдохнули от тяжелого труда.
      Кароль любил отправляться по ночам в лес вместе с мальчишками. Всегда, даже в жару, он носил короткий овчинный полушубок, меховую шапку, за плечом-большая пастушья сумка, а в руке палка. Ходил он широким шагом, так что ребята с трудом поспевали за ним. В лесу первым делом разжигали костер. Кароль знал, как разжечь костер и поддержать огонь даже в дождливые дни. Усевшись на куче валежника, он принимался рассказывать мальчикам о былых временах.
      - Ну, что вы знаете? - обращался он к Ваське. - Нет теперь ни мужиков, ни солдат. Чуть дождик капнет на нос, уже охают, стонут и бегут к дохтуру, - Кароль презрительно кривил рот. - В наше время, если у кого голова огнем горит и тело в жару бросает, опрокидывал в глотку четвертинку водки и ложился на печь. Семь потов с него сойдет, наутро встанет и уж тащит на спине десять пудов.
      - А вот было раз, - рассказывает старик, суша над костром мокрые портянки. - Стояли мы тогда на Кавказе, и началась в полку болезнь. Странная какая-то зараза была. Человек вдруг бледнеет, на рту пена выступает, как у бешеного пса, и он кричит, кулаками бьет, и крышка ему. Один заболел, второй, третий, десятый... Всполошились все, позвали врачей. Не знают. Может, бешеная собака покусала? Так нет же собак в округе, ни пса, ни щенка. Оставили мы дохтуров, пошли по деревням знахаря искать может он средство знает. И вот приволокли к нам тамошние мужики старика. Спрашивали его, спрашивали, уговаривали-уговаривали, да не хочет рассказать. Как пригрозили розгами, так и открыл рот. Сказал, что на вершине горы есть такое растение - корень у него на человека похож. Найти нужно тот корешок, отварить и отваром больных напоить, и болезнь как рукой снимет. Сразу командир послал пятерых искать тот корень. Искали они, искали, и вернулись через несколько дней с пустыми руками.
      Встал я тогда и говорю: "Пошлите меня!" Три дня и три ночи лазил я по горе, между скал и в ущельях искал, и нашел его. Трудно было вытащить корень, легче дом с места сдвинуть.
      Ну, вытащил я его, стряхнул землю и обомлел: господи Боже, прямо настоящий человек! Голова есть, и руки, и ноги! Принес я его в полк, старик отварил его в воде, напоил отваром больных - им полегчало. Генерал-то самолично мне руку пожал. А тогда генерал не то, что нынче. Разве это генералы?! Так, ни то ни се. В мое время, когда генерал проходил мимо, то глаза слепли от блеска. Золотые погоны, звезды, шнуры, ленты - красота! А теперь?.. Плевка и то жалко - и старик в сердцах подбросил в огонь несколько сухих хворостин.
      Васька любил сидеть поближе к костру и слушать Каролевы рассказы. Похоже было, что и он полюбился старику.
      Изо дня в день все холоднее. Солнце все реже выглядывало из-за туч. Васька, босой и легко одетый, дрожал от холода. С завистью поглядывал он на Ваньку, одетого в шинель, которая досталась ему в наследство от польского солдата, и обутого в большие сапоги. Правда, старая Клава дала ему, Ваське, распоротый с одного боку мешок, чтобы укрываться от дождя, но согреть этот мешок не мог. Спасал его костер деда Кароля. Большей частью Васька стоял под деревом, несчастный и сиротливый, и вода стекала с него струйкой. Теперь чаще вспоминал он мать, соседей по двору, знакомых.
      От пастухов он не раз слышал о том, что происходило в соседнем городке: о составе с запертыми в вагоне людьми, который как-то проезжал мимо и из его вагонов доносились крики и вопли; о еврее, который попался по дороге крестьянину, а тот стащил с еврея ботинки и выдал его немцам. Иногда он и сам начинал верить своей выдумке, будто он русский, приехавший сюда с семьей, вместе с советской властью. Внутри у него, казалось, все застыло. Раньше он желал лишь прожить нынешний день, не вспоминать прошлое и не думать о будущем. Теперь же Васька чувствовал, что в нем пробуждается Шмулик и причиняет ему боль все больше и больше. Вопрос "что же будет дальше?" не давал ему покоя днем и отгонял сон по ночам.
      ВАСЬКА ЗНАКОМИТСЯ С ПАРТИЗАНАМИ
      Однажды утром, когда Васька проснулся, он увидел сверкающий белоснежным покровом мир. Васька вскочил и подбежал к окну. Двор был весь белый и чистый. Нога человека еще не коснулась белизны. А снег сыпал и сыпал.
      Васька обмотал ноги портянками, которые высохли возле печи, засунул ноги в деревяшки, которые смастерил ему Афанас, и выскочил во двор. Только теперь он заметил, что постель хозяина пуста. Неужели старик опередил его? Не может быть... В последнее время Афанас вставал поздно. У него побаливала спина. По утрам он любил поваляться в постели, понежить немного старые кости.
      Руки Васьки коснулся холодный и мокрый нос Цыгана. Собака уже привыкла к нему и сопровождала его, куда бы он ни шел.
      - Цыган, где хозяин, а? - спросил пса Васька, гладя его по черной спине.
      Пес заворчал, вильнул хвостом и посмотрел в лицо мальчика своими умными глазами.
      - Не знаешь, Цыган, сам тревожишься, верно? -- продолжал Васька разговор с собакой.
      Вдруг пес радостно залаял, рванулся и побежал к лесу. Приставив ладонь козырьком ко лбу, Васька всмотрелся и увидел на дороге, ведущей из леса к деревне, приближающуюся фигуру. Он сразу узнал в ней Афанаса в его овчинном тулупе. Снег блестел у него на волосах, выбивавшихся из-под меховой шапки, на усах и бороде. Хозяин вошел во двор, увидел Ваську и остановился. Мальчик понял, что Афанас недоволен этой встречей.
      - Ты чего тут? - сердито прикрикнул он на мальчика.-Кой черт тебя на двор понесло.
      Ворча, стряхнул с шапки и тулупа снег и вошел в дом. Показав Ваське знаком, чтобы тот молчал, Афанас быстро разделся и забрался в постель. Васька удивился, но не решился ни о чем спрашивать.
      - Васька, эй, Васька! - услышал он Ванькин голос. - Выдь ко мне за сарай.
      - Сейчас, погоди чуток.
      Васька быстро закончил работу, сгреб в сторону навоз, рассыпал возле коров свежую солому и вышел. Ванька ждал его у плетня.
      - Иди сюда, есть что рассказать. Я ночью партизан видел.
      - Партизан?
      Блестящие, горящие любопытством и волнением глаза Васьки устремились на друга.
      - Настоящих партизан? Взаправду?
      - Правда, правда, ей Богу... С винтовками и красными звездочками на шапках.
      - Где видел?
      - Приходили ночью к нам на двор. Деда подняли. Только под утро вернулся, ругается почем зря. Говорят, прошлой ночью партизаны были на хуторе Феофила, забрали у него свинью и овцу.
      - Да разве партизаны грабят?
      - Дед Кароль говорит: что немцы, то они - и те берут, и эти. Только я думаю, что это не так.
      - Почему? - спросил Васька.
      - Потому что немцы чужие, враги, а партизаны свои, по-русски говорят.
      - То-то и оно, партизаны же в лесу живут, и если сами не возьмут, кто им поесть даст?
      Весь тот день Васька ходил как очумелый. Значит верно, поблизости есть партизаны. Летом он много слышал о них. Не раз мужики разговаривали между собой об операциях, проведенных поблизости партизанами: о поезде, шедшем к Минску на фронт, который они пустили под откос; о том, как они отомстили мужику, сын которого служил в полиции... Обо всех этих случаях рассказывали потихоньку, на ухо, иногда со страхом, иногда с уважением. Васька знал, что партизаны - враги немцев и борются против них по эту сторону линии фронта. Есть, стало быть, люди, которые не боятся немцев, которые ходят свободно с оружием в руках. И они живут в лесу, в том самом лесу, где он чувствовал себя таким одиноким и заброшенным. Как ему хотелось увидеть своими глазами этих удивительных партизан!
      Иногда ему казалось, что это просто сказки, которые крестьяне рассказывают длинными зимними вечерами или летом в ночном, просто так, от скуки. Но ведь Ванька и вправду видел их! Значит, они действительно существуют!
      - Ванька - зашептал Шмулик на ухо другу, и лицо у него вспыхнуло, где их можно увидеть ?
      Ванька пожал плечами и ответил с важным видом:
      - Это страшный секрет.
      Ему льстило, что Васька, который защищал его своими кулаками от ребят посильнее, и даже умеет читать и писать, теперь обращается к нему за советом.
      - Как, как их найти? - не отставал от него Васька. - Скажи, ведь ты же поклялся, мне, что мы друзья, что мы как братья.
      - Тихо, нельзя об этом говорить. И у плетня есть уши! Дед Кароль страшно сердится, когда их поминают; и вообще лучше не болтать, - добавил Ванька и заскользил по снегу назад к дому.
      Одно стремление было теперь у Васьки: увидеться с партизанами, с глаз на глаз, и поговорить с ними. Партизаны грезились ему днем и ночью. Иногда, когда он, стоя за сараем возле плетня, вглядывался в заснеженные поля и в дорогу, ведущую в лес, ему казалось, что среди черных деревьев поблескивают на солнце ружья партизан. Бывало, он просыпался ночью, торопливо одевался и выходил на дорогу: авось повезет и как раз проедут партизаны.
      Иногда он приходил в отчаяние: ведь он еще мал, партизаны и внимания на него не обратят.
      Работы на дворе давно закончились. Уже и стадо перестали выгонять. Шмулик ходит с Афанасом в лес, вдвоем они рубят деревья, пилят их, грузят дрова на сани и везут в город на продажу. Васька редко сопровождал Афанаса в его поездках в город. Обычно он возвращался домой, а хозяин продолжал путь один. Когда они забирались в глубь леса - рубить деревья крестьянам запрещалось, - в Васькином сердце пробуждалась надежда: авось на этот раз повезет? Но в лесу не было ни души, только удары их топоров гулко разносились вокруг.
      - Васька, Васька, вставай, вставай же!
      Мальчик почувствовал, что чья-то рука трясет его за плечо. Открыл глаза: перед ним стоит хозяин, тулуп накинут поверх нижнего белья, видно, только что встал с лежанки.
      - Пришел в толк, аль еще спишь? - насмешливо спросил Афанас. - Можно с тобой говорить-то ?
      Васька смолчал, лишь удивленно посмотрел на старика.
      - Васька, умеешь ли ты держать язык за зубами? - неожиданно спросил Афанас. - Ты ж еврей, должен уметь тайну хранить.
      - Могу, - кивнул Шмулик головой и глаза его вспыхнули любопытством и волнением.
      - Вот тебе записка, - Афанас сунул ему в руку сложенный листок бумаги. - Пойди в лес, на то место, где мы с тобой в первый раз встретились. В стволе ивы, возле которой мы сидели, найдешь дупло, положи туда записку. Помнишь место ?
      - Ясно! - ответил Васька.
      - Ты ведь ненавидишь немцев? - продолжал старик.
      Шмулику не надо было отвечать: его лицо сказало все.
      - И ты хотел бы навредить им?
      Васька кивнул головой, и его глаза блеснули в темноте.
      - Тогда не побоишься сбегать один ночью в лес. Давай, живо, и тут же возвращайся. Не мешкай там, понял ?
      Начиная с той ночи, в жизнь Васьки вошел иной мир. Он чувствовал, что участвует в каком-то большом деле. Особенно его радовало доверие хозяина. Внешне в их отношениях ничего не изменилось: Афанас по-прежнему был хозяином, а он, Васька, одиноким мальчишкой, нашедшим убежище в его доме.
      Но иногда Афанас многозначительно подмигивал ему, и Шмулик знал, что между ними заключен союз и они оба причастны к тайне.
      Отныне Афанас начал посылать его с разными поручениями то в город к незнакомому человеку передать ему устно несколько слов, то в соседнюю деревню.
      Однажды ночью Ваську разбудил лай Цыгана. Стучали в окно. Афанас уже стоял у двери.
      - Кто там?
      - Открой, свои.
      Афанас достал из-за печи сухую лучину и засветил ее. Выглянул в окошко и, довольный увиденным, поспешил открыть дверь.
      В комнату ввалились трое мужчин в полушубках и сапогах. Один был вооружен автоматом, два других - винтовками. Все трое были подпоясаны кожаными военными ремнями, за которыми торчали пистолеты.
      Человек с автоматом взял у Афанаса лучину и посветил перед собой.
      - Здоров, хозяин! Чужих у тебя тут нету ? А это кто? - повернул лучину в сторону, где лежал Васька.
      Афанас воткнул горящую лучину в стенную щель и пожал вошедшему руку.
      - Как живешь, Колька? Не бойся, это свой. Есть добрые вести?
      - Вести добрые, очень добрые, хозяин. - И лицо Кольки расплылось в улыбке. - Утром услышишь про нас.
      Он стряхнул снег с шапки и с плеч, снял автомат, взял его в руки и опустился на лавку, прислонившись спиной к стене. Товарищи его уселись рядом, поставив винтовки между колен.
      - Издалека пришли, хозяин, больно устали. Зато фрицы... Ха-ха-ха громко расхохотался он, - не скоро нас забудут. До следующего посещения, и он снова закатился смехом.
      Васька быстро соскочил с постели, натянул брюки и сунул ноги в деревяшки. Так вот они, значит, какие, - партизаны. Он хотел подойти поближе, дотронуться до них рукой, но не посмел и только смотрел издали на их покрасневшие от ветра и мороза лица и не мог насмотреться.
      - Где ж хозяйка? - спросил Колька, очевидно, их командир. - Голодные мы.
      - Сейчас подниму свою старуху.
      Клава неохотно сползла с лежанки, посмотрела на незваных гостей и заворчала:
      - Нет от них человеку покоя ни днем, ни ночью; то немцы, то партизаны. Ты трудишься в поте лица, а они все забирают.
      - Эй, хозяйка, брось ворчать! - засмеялся командир. - Затопи-ка печь да испеки нам блинов. Только пожирнее, чтоб сало по бороде текло. Старуха твоя не очень-то нам рада, хозяин, - обратился он с усмешкой к Афанасу. Что ж делать, мы бы тоже лучше лежали на горячей печи, чем шастать ночью, в дождь и вьюгу.
      - Что ж делать, что ж делать? - повторил вслед за ним Афанас. - Такая доля. А ты, мил друг, не обращай внимания. Такая уж натура у моей старухи, любит она поворчать. Да она у меня не злая, совсем не злая. Увидишь сейчас, Колька, каких блинов она вам напечет !
      Скоро изба наполнилась запахом жареного сала. Партизаны стащили сапоги и принялись сушить у огня портянки.
      Снаружи донеслись людские голоса и яростный лай Цыгана. Шмулик открыл дверь и выскочил наружу. На дороге, ведущей в деревню, он заметил несколько фигур в белых маскировочных халатах. На фоне заснеженной земли черным пятном выделялся пулемет.
      "Охраняют подход к деревне", - смекнул Васька.
      Он еще стоял, прислонившись к стене хаты, глядя на шевелящиеся фигуры, как вдруг из соседнего двора донесся громкий смех и пение.
      Из двора Кароля выехали запряженные парой лошадей сани, в которых Васька разглядел несколько вооруженных людей. Сани остановились возле дома Афанаса, и веселая компания со смехом и песнями ввалилась в дом.
      "Поют себе во весь голос, не боятся немцев", - обрадовался Васька. Он вернулся в избу, которая была полна дыма и запаха свежеиспеченных блинов, уселся на краю печи и стал наблюдать за шумными гостями.
      На столе стояли бутылки водки, которую гости разливали в большие стаканы или пили прямо из горлышка бутылок. Васька внимательно прислушивался к разговорам, и, хотя не все понимал, ему было ясно, что выпивка устроена в честь удачной операции.
      Засерело небо. Партизаны вышли из Афанасовой избы, кое-как разместились на двух санях и исчезли в лесу. Долго еще стоял Васька у плетня и провожал партизан завороженным и завистливым взглядом.
      На следующий день крестьяне из соседних деревень рассказали, что предыдущей ночью был пущен под откос поезд, шедший по главной магистрали на Минск. Спустя два дня разнесся слух, что погибли сотни немецких солдат, отправлявшихся на фронт, и что уничтожено много вагонов с боеприпасами и снаряжением.
      После той ночи партизаны зачастили в деревню. Они появлялись также днем, прогуливались себе средь бела дня по селу с оружием за плечами, беседовали с крестьянами, шутили с девушками. А партизан, которого называли Колькой, стал совсем своим в Афанасовом доме. Он появлялся неожиданно в сопровождении всего лишь одного товарища, просил приготовить баню и чистое белье. Оба они отправлялись мыться и выходили спустя некоторое время красные, распаренные. Иногда Афанас посылал к ним на помощь Ваську. Колька забирался на верхнюю полку, а товарищ его хорошенько хлестал его веником. Вдруг он соскакивал с полки, вываливался за дверь, катался разгоряченным телом по снегу и возвращался в полную пара баню. А Васька прислуживал им, плескал воду на раскаленные камни, подбрасывал сухих дров в печь или подавал попить.
      Теперь уже Васька не боялся разговаривать с партизанами. Когда они приходили, он усаживался вместе с ними за стол, и они угощали его самогоном. Когда Васька в первый раз глотнул напиток, ему показалось, будто опрокинул в горло огонь и все внутренности у него пылают. Потом привык. Старался быть таким же, как они. Иногда ему разрешали взять в руки ружье. Васька научился разбирать и собирать затвор. С особым удовольствием он вынимал магазин, полный блестящих патронов. Он усердно чистил винтовки партизан и возвращал их владельцам, сияя от гордости.