— А я не буду! — заявила Кити. — Не хочу я помнить! Если бы я ничего не помнила, то забыла бы даже, что надо бояться! Пожалуйста, позвольте мне забыть всё, что я помню! — Она растроганно прильнула к принцессе, которая шепнула Мэйвис: «Может быть, это к лучшему» — и они позволили Кити поступить по-своему.

Остальные едва успели проглотить своё зелье, как пехотинец бросил сеть на громадный стол, который казался высеченным из цельного алмаза, и тут же рухнул ничком, уткнувшись носом в землю. Таков был местный обычай приветствия повелителя.

— Пленные, Ваше Величество, — провозгласил он, поднявшись. — Четыре юных представителя Поверхностного Народа, — вещая, он обернулся к сетке, на мгновение запнулся и добавил изменившимся голосом. — И там есть кто-то ещё! Готов поклясться, сначала его там не было!

— Откройте сеть, — произнёс сильный, нежный голос, — и заставьте пленников подняться, чтобы я могла как следует их разглядеть.

— Они же могут сбежать, любовь моя, — вмешался кто-то беспокойно, — или, может быть, они кусаются…

— Окунанья, — сказал первый голос, — будь наготове с четырьмя моими женщинами. Берите пленных по очереди. Каждого из них хватайте и держите, пока моя августейшая особа не выразит удовлетворения.

Сеть открыли, и огромные сильные руки ухватили Бернарда, оказавшегося ближе к горловине сети, и стали осторожно, но необыкновенно крепко удерживать его в вертикальном положении. Ни одна из охранниц не могла стоять ровно из-за своего хвоста.

Прямо перед пленниками, на троне восседала высокая и величественная Королева, очень красивая и очень грустная, а рядом с ней — Король (королевскую чету они сразу узнали по коронам), не такой прекрасный, как его жена, но всё же совсем непохожий на остальной неуклюжий и неповоротливый Народ Пучин. Он тоже был печален. Они были облачены в мантии из роскошнейшей ткани из водорослей, расшитые драгоценными камнями, а короны были просто верхом великолепия. Их трон был сделан из цельного чистой воды ярко-кровавого рубина с пологом из ниспадающих зелёных водорослей, украшенных топазами и аметистами. Королева поднялась и, сойдя по ступеням трона, что-то шепнула той, кого назвала Окунаньей, и та, в свою очередь, передала приказ другим четырём внушительным леди.

Все пятеро действовали с поразительной синхронностью: одним точным движением они сняли с пленников волшебные мундиры, и ещё одним движением отняли такие удобные хвосты. Принцесса и четверо детей стояли теперь на своих десяти ногах.

— Какие забавные маленькие создания! — совсем незлобно произнёс Король.

— Тише! — прервала Королева, — возможно, они понимают, что ты говоришь. По крайней мере, эта девчонка-русалка точно понимает.

Дети пришли в настоящую ярость от такого непочтительного упоминания о своей принцессе. Но сама она оставалась совершенно непоколебима.

— А теперь, — начала Королева, — будете ли вы отвечать на вопросы, пока вам не уничтожили память?

— На одни — ответим, на другие — нет, — сказала Принцесса.

— Это человеческие дети?

— Да.

— Как они попали в подводный мир?

— Морская магия. Вам не понять, — надменно отвечала Принцесса.

— Они сражались против нас?

— Да! — выкрикнули разом Бернард и Мэйвис, не дав ответить Принцессе.

— И, между прочим, весьма успешно, — добавил Фрэнсис.

— Если вы раскроете численность армии морелендцев, вам вернут хвосты и мундиры и отпустят. Будете говорить?

— Разве такое возможно? — был ответ Принцессы. — Я русалка и Принцесса Королевского Дома. И никогда не предам свою страну.

— Нет, полагаю, что не предашь, — рассудила Королева. И, секунду помолчав, добавила, — поднесите чашу забвения!

Чаша забвения была необычайно сладка. У неё был вкус ирисок, кокосов, ананасового мороженого, и сливового пирога, и ещё цыплячьего жаркого с лёгким привкусом лаванды и розовых лепестков и самого что ни на есть лучшего Одеколона.

На вечеринках детям приходилось пробовать чаши сидра и чаши с шампанским, но ни то, ни другое им не понравилось, однако, чаша забвения была просто восхитительна. Это был кубок опалового цвета, сказочно-розовых, перламутровых, зеленоватых, голубых и серых оттенков, а по бокам были выгравированы изображения красивых спящих людей. Кубок передавался из руки в руку, и когда каждый отпивал достаточно, Высокий Лорд Чашеносец, очень симпатичная, неразговорчивая рыбина, сдерживающим жестом касался чаши и передавал её дальше, держа кубок в своих плавниках. Таким образом, один за другим, чашу испили все. Кэтлин была последней.

На четверых из пятерки питьё не подействовало, но Кэтлин менялась у них на глазах, и хотя они были подготовлены к тому, что глоток забвения заставит её всё позабыть, было просто ужасно наблюдать его ужасающее действие воочию.

Рука Мэйвис покровительственно обнимала Кэтлин, но в тот момент, когда напиток был проглочен, Кэтлин отбросила эту заботливую руку и отпрянула. Это ранило больнее ножа. Потом она взглянула на братьев и сестёр, а это так невыносимо, когда глаза любимых людей смотрят на вас, словно на незнакомца.

Было условлено, что теперь, пока пленники все ещё в сетях, они должны делать вид, что чаша забвения возымела действие, держаться спокойно и выглядеть как можно тупее. Но Мэйвис не могла перенести эту холодность своей дорогой Кити, а этого никто в расчёт не взял.

Поэтому, когда Кити глянула на Мэйвис как на чужака, который ей, пожалуй, неприятен, и увернулась от её руки. Мэйвис не смогла это стерпеть, и, прежде чем Принцесса или братья смогли её остановить, душераздирающе воскликнула:

— О, Кити, дорогуша, да что же это такое? В чём дело?

В довершение ко всему, оба мальчишки очень громким и отчётливым шёпотом возмутились: «Замолкни, Мэйвис!», и лишь Принцесса сохранила достаточно самообладания, чтобы промолчать.

Кити обернулась и глянула на сестру.

— Кити, дорогуша… — снова позвала Мэйвис и остановилась, потому что на её месте никто не сможет повторить слово «дорогуша» кому-нибудь с взглядом Кити.

Она отвела глаза, в то время как Кити обратила взгляд на Королеву… и не только взгляд, но и стопы, чтобы прильнуть к королевскому колену так словно это было колено её родной мамы.

— Дорогое маленькое создание, — промурлыкала Королева, — видите, она совершенно ручная. Я, пожалуй, сделаю её своим любимым зверьком. Ах ты мой славный, маленький зверёк!

— Не смейте её забирать! — закричала Мэйвис, но Принцесса снова шикнула на неё, Королева восприняла её вопли с презрительным равнодушием, а Кити примостилась у ног своей новой хозяйки.

— Что же до всех остальных, — сказала Королева, — то совершенно очевидно, что напиток забвения пока на вас не подействовал. Посему, я не могу отдать вас в подарок моим отличившимся дворянам, которые ждут от меня какой-нибудь домашней зверушки. Завтра попробуем забвение ещё раз. А пока… Тюремщик, кандалы!

Вперёд выступил высокий житель Пучин с кислой миной на лице. Через его руку были перекинуты чешуйчатые хвосты, от первого взгляда на которые сердца детей встрепенулись, поскольку они надеялись, что хвосты были их собственными. Но стоило надеть хвосты, как они сразу поняли свою горькую ошибку.

— О, да, — сказала Королева, — это ненастоящие хвосты. Вы не сможете ни снять их, ни плавать с ними, ни ходить. Впрочем, с ними можно передвигаться ползком по дну океана… В чём дело? — обратилась она к Тюремщику.

— Этой заключённой не подходит ни один хвост, — заявил Тюремщик.

— Я принцесса правящего Русалочьего Дома, — сказала Фрейя, — и ко мне не пристанут ваши оскорбительные фальшивые хвосты.

— Ну, так бросьте их всех в темницу, — велел Король, — такие же угрюмцы, как и все остальные пленники, не правда ли?

Темница была огромным зданием и расширялась кверху, отчего казалось, что она едва балансирует на дне морском, но на самом деле с обоих концов она была подпёрта огромными скальными глыбами. Заключённых приволокли туда в сетях, а этот способ передвижения настолько беспорядочен, что только когда Тюремщик оставил их в покое, они обнаружили, что на самом деле тюрьма — это корабль: огромный лежащий на дне корабль, совершенный до мелочей, словно только сегодня покинул док. Казалось, вода ничуть не испортила его. Их заперли в гостиной, и утомлённые напряжённым днём пленники улеглись на удобные подушки из красного бархата и крепко уснули. Даже Мэйвис, которая поняла, что Кэтлин нашла в лице Королевы друга, и потому опасность ей не грозит.

Принцесса сомкнула глаза последней. Ещё долго она смотрела на спящих детей.

— О, ну почему, почему они никак до этого не додумаются? — вымолвила она, — и почему нельзя мне им об этом говорить?

Ни на один из вопросов ответа не было, и, наконец, Принцесса уснула сама.

Должна признаться, что разделяю удивление Принцессы тем, что дети не провели ночь, повторяя на все лады «Услышь меня, прекрасная Сабрина…». Ведь на каждое заклинание, конечно же, откликнулся бы какой-нибудь из жителей Мореленда, и таким образом можно было бы без труда сколотить маленькую армию, одолеть с ней Тюремщика и сбежать на свободу.

Мне бы хотелось располагать временем, чтобы рассказать Вам, что сталось с Кэтлин, Вам ведь наверняка ужасно понравилось бы читать о повседневной жизни избалованной ручной королевской малышки. Не менее интересно, чем Вашему четвероногому Пирату или Шарику зачитываться, если бы они умели: «Жизнеописанием одного из японских спаниелей королевы Александры». Но время не ждёт, и мне придётся сократить мою историю. Невозможно ведь пересказать всего обо всём, верно?

На следующий день тюремщики принесли заключённым еду, а также вторую порцию напитка забвения, который, конечно, не подействовал, и пленники провели день, измышляя пути к бегству. Вечером сын Тюремщика снова принёс напиток забвения вместе с ужином и остался надзирать, пока они ели. Он совсем не выглядел злобным, и Фрэнсис рискнул с ним заговорить.

— Однако, — вымолвил он.

— Однако, что? — переспросил юный глубинник.

— Вам запрещено с нами разговаривать?

— Нет.

— Тогда расскажите, что с нами будет.

— Не знаю. Но скоро это выяснится. Тюрьмы быстро наполняются и скоро переполнятся совсем. Тогда некоторых из вас придется отпустить под так называемое досрочное освобождение, то есть с этими ненастоящими хвостами, чтобы вы не смогли далеко уйти, даже если чаша забвения и не возымеет действия.

— Однако, — настала очередь Бернарда.

— Однако, что?

— Почему Король и Королева не участвуют в сражениях, как Русалочье Королевское Семейство?

— Закон не велит, — пояснил глубинник. — Мы как-то захватили одного Короля, и наш народ побоялся, что точно также могут захватить наших Короля и Королеву, потому и придумали такой закон.

— А что вы с ним сделали, с пленным Королем? — спросила Принцесса.

— Поселили его в Остводе, — отвечал парень, — это клочок воды, полностью окружённый сушей.

— Я бы хотела с ним повидаться, — сказала Принцесса.

— Нет ничего проще, — сказал подводник, — получите только досрочное освобождение. К тому месту ведёт довольно длинная дорога, почти вся под водой, конечно, но большая часть нашей молодёжи бывает там трижды в неделю. Ну, разумеется, он теперь не может быть королем, зато его сделали профессором Моллюскологии.

— Он что, не помнит, что был королем? — поинтересовалась принцесса.

— Конечно, но он был настолько учёным, что даже чаша забвения не смогла лишить его всех знаний — вот почему теперь он профессор.

— А каким Королевством он правил? — с волнением спросила Принцесса.

— Он был Королём варваров, — поведал сын Тюремщика, и Принцесса вздохнула.

— Я надеялась, что он окажется моим отцом, — молвила она, — Вы же знаете, он затерялся в море.

Юноша-подводник сочувственно кивнул и ушёл.

— А он, кажется, не такой уж и страшный, — заметила Мэйвис.

— Нет, — согласилась принцесса, — никак не могу понять. Я-то думала, что весь Пучинный народ — ужасные, жестокие и безжалостные создания.

— И мы с ними не так уж непохожи… исключением взглядов — заметил Бернард.

— Интересно, а из-за чего началась война? — спросила Мэйвис.

— О, мы всегда были врагами, — беспечно пояснила Принцесса.

— Да, но почему вы ими сделались?

— Ах, причина давно затерялась в глубинах древности, — объяснила Принцесса, — задолго до зарождения истории.

— О-о, — сказала Мэйвис.

Но когда Ульфин снова принёс им еду, я уже говорила, что парня звали Ульфин? — Мэйвис задала ему тот же вопрос.

— Я не знаю, маленькая сухопутная леди, — сказал Ульфин, — но я выясню: мой дядя работает Хранителем Национальных Архивов, выгравированных на многочисленных каменных плитах, настолько многочисленных, что никто не в силах сосчитать их, но есть плиты поменьше, на которых написано, что хранится на больших, — он растерялся. — Если мне позволят показать вам Архивный Зал, вы пообещаете, что не будете пытаться сбежать?

Они томились в неволе уже два дня, и поэтому пообещали бы что угодно.

— Понимаете, сейчас темницы почти переполнены, — поведал он, — не вижу почему бы вам первым не получить досрочное освобождение. Спрошу-ка отца.

— Однако! — воскликнула Мэйвис.

— Однако, что? — переспросил Ульфин.

— Вам что-нибудь известно о моей сестре?

— Новая ручная малышка Королевы? О, знатная она теперь зверушка. Сегодня для неё был получен именной золотой ошейник. Его изготовлял свояк моего брата.

— С именем «Кэтлин»? — спросила Мэйвис.

— На ошейнике значится «Фидо», — поправил Ульфин.

На следующий день Ульфин принёс им свидетельства о досрочном освобождении, писанные на листах Древа Свободы, которое растёт лишь на дне колодца с Истиной.

— Смотрите, не потеряйте, — предупредил он, — и следуйте за мной.

Они обнаружили, что вполне сносно могут передвигаться при помощи рук и хвостов, хотя при этом сильно смахивают на тюленей.

Он провёл их по странным улицам, образованным широкими проходами, по пути указывая и называя здания, совсем как это делали бы вы, показывая гостю достопримечательности собственного города.

— Вон Башня Звездочётов, — сказал он, указывая на огромное здание, возвышающееся над остальными. — Там сидят мудрецы и изучают звёзды.

— Но ведь отсюда не видно звёзд!

— Вовсе нет. Башня оснащена телескопами, зеркалами и аппаратами, делающими воду прозрачной. Там находятся все мудрейшие люди страны, все, кроме профессора Моллюскологии. Он самый мудрый. Это он изобрёл сети, которыми вас поймали… или, точнее, плетение сетей было одним из вещей, которые он не забыл.

— Ну, а кто же придумал использовать их для ловли пленников?

— Я, — с гордостью признался Ульфин, — за это меня представили к стеклянной медали.

— А у вас здесь, внизу, есть стекло?

— Вниз попадает немного, вы же знаете. Оно очень ценное. У нас его обрабатывают. А вот это Библиотека — миллионы каменных таблиц… а рядышком — Зал Народных Развлечений… вон тот сад — это для мамаш, там они поджидают детей из школы. А вот это и есть Национальный Архивный Зал.

Хранитель Записей принял их с учтивой обходительностью. Благодаря ежедневному появлению Ульфина дети привыкли к внешнему виду Глубинных Людей и уже не находили их странные, грустные лица ужасными. А громадный зал, на высеченных прямо в скале полках которого хранились плиты с историей Пучинного Мира, был впечатляющим и удивительным.

— Что же вы хотите знать? — спросил Хранитель, откатывая некоторые из камней, которые им показывал. — Ульфин сказал, это что-то особенное.

— Из-за чего началась война? — спросил Фрэнсис.

— Почему Король и Королева такие разные? — спросила Мэйвис.

— Война, — начал Хранитель Записей, — началась ровно три миллиона пятьсот семьдесят девять тысяч триста восемь лет назад. Один Глубинник, слезая со своего Морского коня, в спешке оттоптал хвост спящему Русалу. Он не извинился, потому как дал обет сохранять молчание в течение года и одного дня. И если бы Русалий народ чуть обождал, Глубинник объяснился бы, но они сразу же перешли к войне, кто же после этого будет рассчитывать на извинения? И с тех пор война то затихает, то возобновляется.

— И что, она никогда не прекратится? — спросил Бернард.

— Не прекратится, пока мы не извинимся, чего мы, разумеется, сделать не можем, пока они не выяснят, почему началась война, и что в этом не было нашей вины.

— Ужас какой! — воскликнула Мэйвис, — значит в самом деле всё началось по пустяку!

— Воистину так, — молвил Хранитель, — а ваши войны из-за чего начинаются? На второй вопрос я бы не ответил, если бы не был уверен, что вы всё забудете, когда подействует чаша забвения. Ульфин говорит, это ещё не произошло. Дело в том, что наши Король и Королева — заимствованы. Когда-то у нас была Республика, но Президенты были такими спесивыми и алчными, как и их друзья и родственники, что мы решили устроить Монархию, а чтобы избавиться от всех их прений, взяли двух самых красивых Сухопутных людей, каких только смогли найти. Они достигли огромных успехов, но поскольку у них не было родственников, то это оказалось ещё и экономно.

После того, как Хранитель так любезно удовлетворил детскую любознательность, Принцесса внезапно спросила:

— А мы можем поучиться Моллюскологии?

— Почему бы и нет? Завтра у профессора приёмный день, — доброжелательно ответил Хранитель.

— А можно отправиться к нему сегодня? — спросила Принцесса, — чтобы обсудить время, сроки и всё остальное?

— Если дядя разрешит, я сам могу отвести вас туда, — вызвался Ульфин, — для меня нет ничего приятнее выполнения любого вашего поручения.

Дядя выглядел слегка обеспокоенным, но сказал, что ничего страшного, если они навестят профессора сейчас. И они ушли. Тем, кто не был рождён моржом, но вынужден был передвигаться на манер этих очаровательных и сообразительных созданий, дорога показалась длинной. Легко шагалось лишь Русальей Принцессе. Но когда они шли мимо здания, которое из конца в конец было никак не короче Майл Энд Роуд, и, по словам Ульфина, являлось казармой Кавалерии, из окна высунулся молодой глубинник и окликнул:

— Привет, Ульф!

— И тебе привет, — отозвался Ульфин, и, приблизившись к окну, перешёл на шёпот. Две минуты спустя тот самый молодой кавалерийский офицер, который выглядывал из окна, отдал приказ, и почти сразу из-под арки ворот появились несколько великолепных Морских Коней в роскошной сбруе. На них усадили всех троих детей, и собравшаяся на улице толпа, казалось, не видела ещё ничего забавнее людей в хвостах-кандалах верхом на строевых лошадях Морской Кавалерии. Но их смех не был злорадным. Однако, лошади, к счастью, не имели ничего против громоздких хвостов наших моржей-любителей.

Поездка по морскому дну оказалась богата впечатлениями. Но вскоре открытая местность осталась позади, и путникам пришлось подниматься в гору по высеченным в сердце скал длинным и крутым дорогам, освещённым, как и весь необъятный Пучинный мир, фосфоресцирующим светом.

После нескольких часов путешествия, когда дети начали уже подумывать, что даже такой замечательной вещи, как езда на Морских Конях, может иногда быть многовато, фосфорический свет неожиданно исчез, а море стало уже не таким тёмным. Казалось, свет шёл сверху, и по мере их поднятия вверх, становился всё ярче и ярче, и, некоторое время спустя, свет залил их щедрым потоком сквозь тонкий слой воды над головами.

— Оставим Морских Коней здесь, — распорядился Ульфин, — в воздухе они жить не могут. Идёмте.

Они спешились и всплыли. По крайней мере, это можно сказать о Принцессе и Ульфине, остальные просто держались за руки, а двое пловцов тянули их вверх. Почти сразу их головы вынырнули на поверхность, они оказались на скалистом побережье. Все выбрались на землю, перешли, если способ передвижения моржей можно назвать ходьбой, через узкий водораздел и нырнули в окружённое сушей озеро по другую его сторону.

— Вот мы и на Остводе, — сказал Ульфин, когда они достигли дна, — а это и есть Король. — К ним и в самом деле приближалась статная фигура в длинных одеждах.

— Но ведь это так похоже на сад у нас дома! — с трепетом воскликнула Принцесса, — только поменьше.

— Он был сделан точь-в-точь, как пожелал пленный Король, — пояснил Ульфин, — Величество есть Величество, ничего с этим не поделаешь.

Приближающаяся фигура была теперь совсем рядом. Она поприветствовала гостей с королевской учтивостью.

— Пожалуйста, Ваше Величество, — начала Мэйвис, — мы хотели бы знать, можно ли брать у Вас уроки?

Король что-то отвечал, но Принцесса не слушала. Отойдя в сторону, она разговаривала с Ульфином.

— Ульфин, — сказала она, — этот пленный Король — мой отец.

— Да, Принцесса, — согласился Ульфин.

— И он не узнаёт меня…

— Узнает, — с жаром заверил Ульфин.

— Ты знал?

— Да.

— Но твой народ покарает тебя за то, что привёл нас сюда, если выяснят, что он мой отец, и ты устроил нам встречу. Они попросту тебя убьют. Зачем же ты это сделал, Ульфин?

— Потому что Вы так пожелали, Принцесса, — ответил он. — И потому что я скорее умру за Вас, чем буду без Вас жить.