ГЛАВА 21

Четыре корпуса с незатейливой архитектурой располагались по углам большого квадрата. Вдоль его сторон находились другие службы, важные для функционирования тюрьмы: приемное отделение, часовня, кухня, рабочий цех. Внутренний двор, куда Крайтона вместе с остальными заключенными вывели после утренней переклички на прогулку, был обнесен забором высотой двадцать футов с колючей проволокой под напряжением и шатром из кабелей против вертолетов.

– Отсюда никто никогда не сбегал? – как бы невзначай полюбопытствовал Томас.

Али поежился: теплая синтепоновая куртка не спасала от промозглой сырости.

– Да вроде была удачная попытка. Чувак, бывший легкоатлет, перепрыгнул через стену. Раздобыл где-то длинный шест и сиганул прямо на виду у охраны. Прикидываешь, брат? Оказывается, он был фанатом русского чемпиона по прыжкам с шестом Серджио Бубка. Беглеца, конечно, поймали через сутки, но сам факт дорогого стоит!

Заключенные вяло бродили по двору, не получая удовольствия от прогулки на холоде. Кирпичные ограждения не останавливали ледяной ветер, проникавший сквозь стены специально, чтобы нервировать арестантов. В оцепеневшем скученном стаде выделялись несколько веселых лиц.

– Уже приняли дозу, – пояснил Али. Наркотики в тюрьму поступали двумя способами: через охранников или через визитеров с воли. Посетителей обыскивать запрещалось, и те этим пользовались, пронося подарочки родным и близким, дабы разнообразить их скучную тюремную жизнь. Пакетики с дурью прятались под одежду, обматывались скотчем, чтобы не унюхали собаки. Процедура «передачи» обычно проходила в конце свидания. Друзья обнимались и незаметно для надзирателей совершали хитрые манипуляции. С подружками было и того проще: при поцелуе наркотик передавался изо рта в рот и прятался под язык. При угрозе личного досмотра – глотался. Из желудка пакетик извлекался рвотой или более естественным процессом.

Когда настало время завтрака, нахохлившиеся зэки оживились. Скопом ринулись в столовую. На завтрак давали пакетик молока и обжаренный хлеб.

Перед обедом в камеру наведался сержант: подследственного XR1070 вызывали в комнату для переговоров с юристами. Привели в небольшое помещение, усадили. Спиной к нему стоял мужчина в дорогом твидовом костюме. Он повернулся и заинтересованно улыбнулся. На вид ему было лет сорок.

– Здравствуйте, я Дональд Хоук, ваш адвокат.

– Привет. И что ты мне расскажешь? – Томас устроился поудобнее, готовясь к длительным инсинуациям. Адвокат справился за пять минут, четко дав понять, что никаких шансов у клиента нет.

– Минимальный срок, на который реально рассчитывать при чистосердечном признании – сорок лет.

Арестант вглядывался в его лицо. Это могло быть чье угодно лицо, за исключением законопослушного слуги Фемиды. Томасу не понравился его бегающий взгляд: «Словно ему есть что скрывать». Он знал, что бесплатные правозащитники, назначенные судом, не слишком пекутся о своих подопечных, но все-таки надеялся хотя бы на подобие озабоченности со стороны Хоука. Тот являл непоколебимую уверенность в том, что ничего сделать невозможно.

– Ты чего пришел сюда? Сообщить радостную новость, что мне крышка?

Адвокат хмыкнул. Его предупреждали: клиент не из покладистых. Но они и не таких обрабатывали. Ему устроят настоящий ад. Если не будет давать повода, то поводы придется инициировать. Он будет умолять о смерти. Их организация еще никогда не подводила заказчика. Если мистер из России хочет XR1070, то он его получит.

– У меня к вам деловое предложение.

– Да ну?

– Факты однозначны: вы проведете остаток жизни за решеткой. Перспектива неприятная. Наверняка на воле остались близкие люди. О себе вы уже не позаботитесь, а вот о них…

Крайтон тряхнул головой: неужели послышалось? От Хоука не ускользнул сей жест. Выдержал томительную паузу.

– Да, вы можете обеспечить их финансово.

?

– Предположим, некий благотворительный фонд переведет двадцать тысяч долларов на счет вашей семьи.

– Если…

– …вы окажете фонду услугу, – адвокат задумчиво потер подбородок, словно сказанное его не волновало.

– Я весь внимание.

– Вы поучаствуете в театральном действе.

Томас коснулся большим и указательным пальцами внутренних уголков век. Затем поднял глаза на странного юриста:

– И какова будет моя роль?

– Скажем так, вы сыграете жертву. Наш актер убьет вас. Понарошку. Это будет спектакль для зрителей. Они должны поверить в то, что вы умерли.

– Дональд, старик, ты всерьез полагаешь, что я поверю в эту муть? Любой безработный актер обойдется дешевле. В чем подвох?

Хоук не питал иллюзий, что узник сиюминутно проглотит наживку. Потребуется некоторое время, чтобы убедить. Но чем красноречивей он говорил о выгоде проекта и об отсутствии подводных камней, о том, что его внешность идеально вписывается в параметры «главного героя» и что после спектакля его вернут в колонию, тем настороженней становился Крайтон, чуя неладное. Адвокат шумно вздохнул:

– Если вам нужно время, то я предоставлю его. Поразмыслите на досуге. Вы ничего не теряете. Я навещу вас завтра.

Что ж, завтра так завтра. Заключенный улыбался, пока конвоир вел его по коридору.

На следующий день Томас не сводил взгляда с двери камеры, сидя по-турецки на жестком матрасе. Начал беспокоиться: неужели посетитель не придет?

– XR1070 на выход!

Поблагодарил небо. Все должно получиться, ведь гениальное – просто.

– Я себя плохо чувствую, – пожаловался он надзирателю, когда тот защелкнул наручники.

– Я бы тоже на твоем месте плохо себя чувствовал, – съязвил сержант и толкнул его в спину. – Пошел!

Они миновали лестничную площадку и пост охраны, спустились на первый этаж, где его тщательно обыскали в отделении досмотра. Затем свернули в узкий тусклый коридор. До комнаты свиданий и, соответственно, до третьего поста 45 секунд ходьбы, вчера он высчитал.

Резко остановился, согнулся вперед, почти падая.

– В чем дело? – встревожился конвоир.

– Тошнит, – простонал.

– Встать!

– Пожалуйста… Меня вырвет…

Охранник заколебался. В подобной ситуации он оказался впервые. Вести дальше – зэк заблюет весь коридор, а ему влепят выговор. Лучше завернуть в туалет для служащих, благо он в десяти шагах.

– Ладно, идем в сортир.

Крайтон подскочил к унитазу, изображая приступ дурноты, и вскоре затих. Сержант подошел ближе и участливо тронул за локоть:

– Эй, ты в порядке?

– В порядке! – развернулся, ударил коленом в пах, и сразу же – лбом в переносицу. Мужчина покачнулся и упал. Томас присел на корточки, нащупал в кармане ключи, вытащил. Повозился, прежде чем открыл замок наручников. На то, чтобы переодеться в униформу, затратил пять минут. Она была маловата, пуговицу на груди еле застегнул. Жертву приковал к трубе в кабинке, оранжевой робой завязал рот. В коридоре было пусто. Направился к выходу.

Кивнул двоим охранникам, не замедляя шаг вышел из здания. Необходимо пройти пятьдесят метров по территории к центральным воротам.

– Приятель! – кто-то окликнул. Сделал вид, что не расслышал, и не остановился. Сорок метров.

– Приятель, я к тебе обращаюсь, погоди! – голос прозвучал рядом. Видимо, служащий ускорил темп, догоняя глухого парня.

Тридцать метров. Через контрольно-пропускной пункт – и на свободу. Чья-то широкая ладонь требовательно легла на плечо.

– Да? – беглец обернулся с невинным выражением.

Офицер оценивающе окинул его фигуру:

– Новенький что ли? Не видел тебя раньше.

– Ага. Сегодня заступил.

– Не припомню, чтоб тебя представляли коллективу. А ты куда без куртки? Мороз же!

Крайтон сплюнул:

– Да мне добежать чуть-чуть. Я к парням на главный пост и обратно.

– Зачем? – навязчивый собеседник подозрительно сузил глаза.

– Спросить кое-что.

– А рация для чего?

Постучал нога об ногу:

– Давай потом договорим, я замерз, как собака.

Офицер понимающе покачал головой:

– Я с тобой. Заодно познакомимся!

От досады Томас тихо выругался. Отключить мужика нельзя: увидят с вышек. Придется сориентироваться непосредственно на КПП.

– О, дивитесь, Брэдли пожаловал! – поприветствовал вошедшую парочку дежурный, отхлебнул чай из ярко-розовой чашки. – А это кто?

– Новый сотрудник. Я думал, я один такой, кому его не представили.

– Да? А как он умудрился утром пройти, что я не заметил?

– Я заключенный, парни. Разоружил охранника, переоделся и пытаюсь покинуть тюрьму, а вы мне мешаете. Выжидаю момент, чтоб нокаутировать вас, – усмехнулся Крайтон.

Брэдли расхохотался и снял с ремня шоковое ружье.

– Знаешь, что за штуковина? Система дистанционного ударного электронного отражения TASER. Поражает цель электрическим разрядом в 50 тысяч вольт. Немало тех, кто оказался мишенью, откинули копыта.

– Круто.

– Еще бы, – офицер звонко цыкнул и подмигнул дежурному: – Ладно, пойду я. Тут с тобой посекретничать хотели.

Брэдли хлопнул дверью и поднес к уху затрещавшую рацию. Через секунду развернулся на 180 градусов.

Томас уже вышел на улицу, но не успел отойти и пяти метров, как его позвал знакомый голос общительного офицера:

– Эй, я забыл сказать! На счет ружья! Я его еще ни разу не использовал. Гуманист! Но в тебя с удовольствием выстрелю.

ГЛАВА 22

Лиля налила чай в ярко-розовые кружки и подала Софочке, пришедшей навестить ее домой после выписки из клиники, и продолжила сетования:

– В общем, подружка, чувствительности у меня вокруг сосков никакой теперь. Доктор, правда, сказал, что она может вернуться через месяц-другой, но это не на сто процентов.

– Разве ты перед операцией не узнавала информацию о последствиях?

– Нет, зачем? Это бы не изменило моего решения. Подумаешь, фригидная грудь. Зато красивая и большая. И Эдик доволен, – хорохорилась Лиля.

Софу не обманула ее бравада. Постаралась утешить, но лишь разозлила.

– Не жалей меня, что за глупости! У меня все шикарно! Поняла? И разрезы под грудью почти не видны!

– Хорошо-хорошо! Если ты довольна, то я действительно рада!

– Лучше расскажи свежие новости, а то я отстала от жизни, – Лиля уселась поудобнее, готовясь слушать увлекательные сплетни.

– Да ты не тусовалась всего-то несколько дней, что могло случиться? – заартачилась Софа.

– Как твой Лепа?

– Нормально. Что ему сделается? Через полчаса подъедет сюда, заберет. Знаешь, мне, похоже, нравится кое-кто, – не сдержалась девушка. Душевные волнения вырывались наружу, вопреки запретам разума, жаждали воплотиться в слова.

– Давай по порядку, – скомандовала Лиля. Во время монолога подруги глядела на нее расширенными зрачками.

Софочка закончила историю знакомства с Андреем и удивилась возникшей ясности в голове. Обрывки мыслей, которые она упорно гнала прочь, сформировались в одну предельно четкую, бескомпромиссную. Она и пугала и притягивала.

– То есть ты влюбилась? – Лиля озвучила Софочкину мысль.

– Да. Я влюбилась, – медленно произнесла, как бы пробуя фразу на вкус. Вкус был необычным, сладковатым, с кислинкой. Хотелось распробовать его получше.

– Но он же в тебя – нет?

– Нет.

– И что теперь?

– Не знаю. Но все должно быть хорошо.

– Каким образом? Мужик к тебе равнодушен! – Лиля картинно ужаснулась, потуже завязала поясок голубого махрового халата.

– Лилечка, иногда мне кажется, что в том, чтобы испытывать чувства самой, нет ничего плохого.

– Даже безответные?

– Даже безответные!

– Не понимаю, – подруга стукнула кулачком по коленке.

– Я тоже еще не до конца поняла. Ты не обидишься, если я пойду? – поспешно вскочила, сняла с вешалки шубу. – Позвоню вечером, ладно?

Необходимо было срочно обдумать свое новое положение влюбленной женщины. До дому добралась быстро, но решила проветриться. Людей вокруг было мало – отсыпались в выходной за трудовые будни, и лишь хозяева собак примерно выгуливали питомцев. Несознательный гражданин вел на толстых поводках двух откормленных ротвейлеров без намордников, распугивая редких прохожих. День выдался пасмурным, пелена облаков застыла прокисшим молоком и не пропускала намека на солнечные лучи. Соня подняла глаза к небу: «Но ведь если солнца не видно, это не значит, что его нет. Вероятно, нужно подождать, когда распогодится… Или самой подняться выше… Я и без того ждала всю жизнь. Позволяла другим разгонять тучи и отдавалась на милость тому, кто расчищал мой небосвод. Не пора ли что-то сделать самой?»

Девушка понимала: мужчина, о котором она так часто думает, не будет бороться за нее. Но в то же время чувствовала, что он не отталкивает. Как опытный проводник, забравшийся на гору раньше туриста, стоит на вершине и взирает вниз. Не зовет, не машет рукой. Но тебя тянет последовать за ним, чтобы так же, как он, стоять однажды на пике и наслаждаться преодоленными препятствиями.

Да, его не трогала ее красота. Это задевало. Но если бы ему было противно общаться, разве он не пресек бы ее инициативы? Интуиция подсказывала: Немову приятна ее компания. Значит, есть повод для радости. Они еще увидятся. Софочка привыкла, чтобы мужчины обращали на нее внимание, и если вдруг какой-то глупец не восхищался ею в должной степени, она оскорблялась. Странно, но сейчас девушка не испытывала уязвленной гордости. Разве что самую малость, по инерции. Жаль, что она не умеет ворожить. Не то наколдовала, чтобы Андрей пал к ее ногам подобно Лепочке. Хотя… В таком случае он уже не был бы тем человеком, после каждой встречи с которым появлялось желание расти.

«Будь я ведьмой, оставила бы все как есть!» – резюмировала девушка и направилась к подъезду. Зашла в квартиру, швырнула сумочку на пол. В ванной помыла руки. Ступила в гостиную и вскрикнула.

– Ты меня напугал! – сказала, переведя дыхание.

Леопольд Львович облокотился на подоконник. Сжимал пальцами бокал. На стеклянном столике высилась откупоренная бутылка дорогого виски: купил по дороге к любовнице.

– И где мы были?

– Гуляла…

– Я заехал к Лиле. Тебя не обнаружил. Звонил. Трубку не брала. Тебя не затруднит прояснить ситуацию?

Софочка опустилась в кресло, виновато потупив взор. Она ведь совсем забыла про Лепу и их договоренность! Мобильник поставила в бесшумный режим, чтобы не отвлекал от размышлений. Как неловко получилось!

– Прости.

Мужчина дернул рукой, расплескав спиртное:

– Прости?

Ему захотелось дать ей пощечину, схватить за волосы и прошипеть в лицо, чтобы впредь она не смела поступать подобным образом. Что эта избалованная стерва себе позволяет? Усилием воли сдержал порыв и налил в бокал дополнительную порцию алкоголя. Внимательно посмотрел на нее.

– Что у тебя с глазами?

– Я больше не ношу линзы.

– Почему?

– Мой природный цвет ничем не хуже, – процедила сквозь зубы.

– Зря. Синий эффектнее.

– В естественном виде я тебе не нравлюсь? – скривилась она.

«Пахнет бунтом», – отметил Леопольд Львович. Истерик он боялся. Что-то неладное творилось с его сахарной Мусей. Она стала трудно управляемой, словно подросток.

– Славная, не воспринимай в штыки любые мои фразы. Я обожаю тебя! Не сердись! – ласково ущипнул за щечку, обхватил затылок, притянул поближе.

Она отстранилась, но мужчина удержал, привлек к себе. Ее нос уперся в его подбородок. Девушке было противно. «В честь чего он вламывается в мое жилище, будто хозяин? Я хочу побыть одна!» Вырвалась.

– Ты пьян?

– Я выпил сто граммов за любимую женщину, с которой долго не виделся! Я соскучился! Но не чую ответной реакции! – схватил ее, понес в спальню. Повалил на кровать.

– Нет! – возразила.

– Да! – рявкнул, расстегнув ремень.

– Пожалуйста, прекрати! – Софочка закричала так громко, что соседи наверняка насторожились.

– Заткнись! Я люблю тебя! Слышишь? Люблю! – мужчина прижимал жертву лопатками к матрацу, умудряясь стягивать с нее одежду.

– А я нет! – царапнула его по лицу, оставив на щеке четыре розовых борозды.

Леопольд Львович замер на секунду, сел рядом. Молча подобрал с пола рубашку. Он выглядел таким несчастным и растерянным, что Софа чуть не расплакалась от жалости. Придвинулась вплотную, обняла.

– Зайчик, прости…Ты мне очень дорог, – гладила по седым волосам, испытывая сострадание к родному, хорошему человеку, сделавшему ей столько добра. Но что-то треснуло внутри фарфоровой чашкой. Можно склеить, но для чего? Поставить в сервант для иллюзии целостности? Обманешь гостей, но не себя. Слезы сорвались и потекли ровными ручейками. Она не хотела причинять страданий, но и по-прежнему, по-старому быть уже не могло. Силы покинули. Софочка смотрела на кавалера, как актриса, истощенная долгим спектаклем, на зрителя, проникнувшего в гримерку. Настенные часы показывали 17:30.

Мужчину растрогали рыдания:

– Не плачь, Муся. Что ж с тобой такое! Я понимаю, ты устала. Я сегодня же подам на развод. Мы поженимся и будем жить вместе!

Девушка всхлипнула. «Благостная весть» вызвала новый приступ плача. Как ему объяснить? Как намекнуть, что ей этого больше не нужно!

– Лепа, нам надо отдохнуть.

– Одно твое слово! Куда ты хочешь полететь? Испания? Французская Полинезия? Африка? Антарктика? – возбужденно зашептал.

– Никуда! Отдохнуть друг от друга, – Софочка опустила ресницы. «Господи, пусть он уйдет сию минуту. Я не выдержу дальнейшей беседы!» Настенные часы показывали 17:30.

Он не уходил несколько месяцев. Или лет. Что-то говорил, жестикулировал, умолкал и вопросительно вскидывал голову. Она ничего не отвечала. Высверливала взглядом махонькую дырочку в паласе, возле ножки стола. Добралась до ламината, затем до бетона.

Еще десять сантиметров вглубь – и у соседей снизу посыпалась бы с потолка известка.

– Ты самое важное, что у меня есть, девочка моя. Если тебе нужно время, то я предоставлю его, – он ждал, что она отреагирует теплой фразой, успокоит. Но любовница продолжала пялиться в одну точку. Поцеловал в макушку. Оделся. Тихо притворил дверь.

Настенные часы показывали 17:30. «Опять забыла купить батарейку!» – посетовала Софа.

Чтобы забыть тягостную беседу, вытащила мольберт и краски. И стала рисовать.

ГЛАВА 23

Андрей не делал существенных различий между днями недели. Порой его удивляли болезненные всхлипы сотрудников «у-у-у, понедельник», «у-у-у, вторник» и далее до пятницы. Но сегодня утром, крепко выспавшись и открыв глаза не по зову будильника, огорченно констатировал: «ууу, воскресенье». А значит, целый день он будет тет-а-тет с навязчивыми мыслями. Вечером оторвется с Завацким в каком-нибудь баре, выслушает сетования друга о том, как он разочаровался в Хайсене, проигравшем «какому-то борцу», угостит ухоженных фей выпивкой и икрой… Но впереди – целый день.

Встал с кровати, потянулся. Сцепил кисти в замок за спиной, наклонился, взмахнул руками, растягивая затекшие мышцы. От резкого рывка в плечах хрустнуло и кольнуло. Скривил гримасу мазохиста под условным обозначением «Мальчик-сам-себетестапо». Сработал автоответчик. Звонила мать. Давно не навещал родителей. Надо бы съездить. Выпил кофе.

Несколько лет назад Немов купил родителям дом за городом. Они были рады. Он тоже. Теперь ему было легче оправдывать свои редкие визиты. Дорога занимала часа полтора. С пробками все три. Он деловой человек и не может часто тратить столько времени впустую. В супермаркете накупил продуктов, загрузил в багажник. Машин на трассе практически не было, добрался быстро. Мать встретила у ворот, обняла, расцеловала. Отец выдерживал характер и сидел в кресле перед телевизором, ожидая, когда сын войдет в дом. Мол, не такое уж грандиозное событие, чтобы выбегать за порог. Андрей понимал: отец злится, что сын отдалился, приезжает раз в пятилетку, новости не рассказывает.

В коридоре чернобыльскими блохами запрыгали два тойтерьера, выдавили писклявую пародию на лай. Нелепейшая порода! Животные, названные собаками лишь из жалости. Они вызывали у мужчины что-то общее между брезгливостью и сочувствием. Эти килограммовые псины не способны самостоятельно слезть с дивана – столь рискованный прыжок переломает им лапы. Да и ходить по комнате, ежесекундно опасаясь наступить на вертящихся под ногами недомерков, – удовольствие сомнительное. Но мать в тойтерьерах души не чаяла. Ей-богу, завели бы лучше парочку ротвейлеров. Они бы хоть пользу приносили – дом охраняли, на имидж хозяев работали.

– Привет, пап.

– Привет, привет. Ступайте с матерью на кухню, не мешайте, я смотрю передачу.

Сын улыбнулся. К театральной строгости отца он относился снисходительно. Через полчаса шоу «Показное равнодушие» закончится и начнутся расспросы. Мать виновато зашептала:

– Ты голоден? Пойдем накормлю!

Разогрела на плите борщ, пюре и котлеты.

Разложила по тарелкам, уселась напротив, подперев руками подбородок. Вздохнула:

– Как ты там один? Никто тебе не приготовит…

Андрей знал, к чему она клонит. Все матери одинаковые. Сначала жаждут женить или выдать ребенка замуж, а затем охают: «Как не повезло с партнером, дитятко достойно лучшего».

– Я питаюсь в кабаках, мам.

– Неужели у тебя нет хорошей девушки на примете? – запричитала женщина. – Она бы о тебе заботилась. Да и… Мне-то уже шестьдесят…

– Внуков хочешь? – проглотил кусок котлеты.

– Конечно, сынок.

– Тебе собак мало? Извини, мам. Дебильная шутка. Чего отец? Как здоровье?

После обеда спустился в подвал. Мать пожаловалась: вроде и лампочка целая, а свет не горит. Включил фонарик, проверил электропроводку. В одном месте она была повреждена. Случайно задел пальцем оголенный кабель и дернулся от обжигающего удара током. Отскочил в сторону, выругавшись. «Идиот! Надо было предварительно выкрутить пробки!» Поднялся по лестнице, тряся пострадавшей рукой. Боль пронзала ладонь и отдавала в плечо.

Через полчаса неполадку с электричеством устранил. Побродил по двору, подышал чистым воздухом. Каждый раз, когда он гостил у родителей, на ум приходила строчка: «Деревня, где скучал Евгений, была прелестный уголок». Мечта агронома. Немову было безразлично, где жить – в городе или в селе. Ориентировался исключительно на фактор рационализма: в мегаполисе больше способов зарабатывать деньги. Мать уверяла, что с возрастом приоритеты поменяются и он будет искать возможность бывать на природе почаще. Может, даже купит домик по соседству. Будет консультироваться у нее по огородно-садовым вопросам. Гипотеза умиляла.

Собрался восвояси. Но отец разговорился – не остановить. Когда он воодушевленно о чем-то вещал, то очень напоминал вождя советского пролетариата. Разве что сакраментальный жест рукой не делал. Андрей слушал молча и кивал. Воспользовался паузой в монологе и заявил, что ему пора. Есть еще дела. Машину в сервис отогнать на диагностику, да и вообще. Проскользнул на кухню, оставил на столе деньги.

На обратном пути застрял в пробке. Произошла крупная авария, столкнулись шесть транспортных средств. Свободной для движения была одна полоса. К тому моменту как приехала милиция и эвакуаторы, череда машин растянулась на несколько километров. По радио передавали сводку новостей. Немов прибавил громкость.

– Организация «Международная амнистия» в очередной раз подвергла Соединенные Штаты критике за применение пыток в тюрьмах, причем само американское правительство создает предпосылки для процветания порочной практики. В докладе организации, опубликованном в Лондоне, говорится о том, что США практикуют пытки под предлогом борьбы с терроризмом, а все усилия американской администрации положить конец этой практике оказываются неэффективными.

К заключенным применяют, в частности, такие технологии допросов как cold cell – пребывание в холодных камерах и long time standing – вынужденное стояние по сорок часов кряду…

«Ха-ха-ха. Проверили бы правозащитники российские тюрьмы…» Переключил на другой канал. Передавали информацию о заторах на дорогах. Сей информацией он и без того владел. Жаль, не прихватил журнал или газету. Скоротал бы время за чтением.

Авто справа просигналило. Повернул голову. В новенькой машине (недешевой, но менее дорогой, чем у него) маялась от скуки симпатичная брюнетка. Подмигнула. Мужчина зевнул. Вместо того чтобы оскорбиться, барышня провела языком по верхней губе и кокетливо погрозила пальчиком. Судя по всему, она находилась в активном поиске нового «буратино». Подобные девицы не будили никаких эмоций, но эта почему-то разозлила. Достал из бардачка ручку и блокнот, вырвал чистый лист и написал «50 долл. за минет». Свернул записочку, опустил стекло. Холеная рука с длинными ногтями вцепилась в бумажку, словно пиранья в пятку пловца. Андрей с вялым любопытством следил за выражением лица: по идее незнакомка должна показать ему средний палец. Вопреки здравому смыслу, она вынула из сумочки карандаш и, черкнув что-то, отдала записку обратно. Ушлая девка вывела после ноля еще один ноль. Он поаплодировал и отвернулся. Вспомнил старый, но не утративший актуальности анекдот: «Шел Адам по Саду. И выпало у него ребро. И сказал Адам: «Блядь!» И стало так…» Трассу расчистили от покореженных автомобилей.

Дома принял контрастный душ. Когда вытирался, пришла sms от Сони с глупейшим вопросом в стиле высокодуховных дев: «Какой стих у Маяковского твой любимый?» Он никогда не набирал сообщения на мобильном телефоне. Бестолковое занятие. Не проще ли позвонить? На сей раз не поленился. Написал длинный текст: «Я в Париже, живу, как денди. Женщин имею до ста. Мой член, как сюжет в легенде, переходит из уст в уста». И отправил. Сонечка не ответила. Обиделась принцесса.

Только примостился у телевизора – позвонил Завацкий, отрапортовал, что направляется в клуб «О»:

– Подтягивайся! Мы тут ненадолго зависнем.

– Кто в компании?

– Жека Орлов из «Фазана» и Глебов из «Мосяни».

– Старик, когда ты уразумеешь: мужики вне сферы моих интересов. Я про баб спросил. Как ту блондинку с грудью величали? Олеся, что ли? Позови ее.

– Вот это я понимаю, наш разговор! Сделаю все, что смогу.

– Э, нет, брат. Просто позови Олесю, а все остальное я смогу сделать сам, – Немов провел ладонью по щеке, раздумывая бриться или нет. Решил, что трехдневная щетина еще не борода.

ГЛАВА 24

Мистера Блэквуда было сложно вывести из себя, да и нечем. Самым большим его увлечением вот уже двадцать лет была работа. Ограждать добропорядочных граждан от отбросов общества – занятие романтическое и благородное, поэтому каждое утро приходил в тюрьму с удовольствием. Здесь, на его территории, царил установленный им порядок. Он был отличным начальником, иначе Чикагская окружная тюрьма не числилась бы образцовой. К заключенным относился максимально ровно: не свирепствовал, но и поблажек не давал. Единственный раз его рассердил зэк-легкоатлет, почти сбежавший при помощи шеста для прыжков в высоту. После того случая начальник ужесточил режим и усилил меры безопасности. Но то, что устроил нынче Томас Крайтон, задело серьезнее, чем проступок чудаковатого прыгуна. Ведь если бы служащему приспичило в туалет минутой позже и он вовремя не увидел связанного охранника, то бандиту удалось бы совершить побег! И его, Рея Блэквуда, репутация была бы запятнана!

Простить подобное трудно, да он и не собирался прощать. Некоторые преступники не заслуживают милосердия. Наказание XR1070-го он возьмет под свой контроль. Мужчина покинул рабочий кабинет и направился в «нулевую комнату». Так тюремщики называли специальное помещение, приспособленное для допросов с пристрастием. Последние пять лет оно пустовало. Заняться беглецом Блэквуд приказал лично старшему офицеру Брэдли. Он стреляный воробей и прекрасно владеет техникой причинения боли без видимых повреждений тела. Не стоит давать поводов для истерик союзам защиты гражданских свобод и комиссиям по правам человека. Нет следов пыток – нет доказательств – нет прецедента.