– Я помогу! – вызвался все тот же олух, подскакивая к ней и предлагая руку.

Лерга тяжело вздохнула – ну что с такого возьмешь?! – и приняла. Все лучше, чем за стенку держаться…

Можно было бы, конечно, найти Ристанию и попросить ее поколдовать, но какое-то шестое чувство подсказало Лерге, что чародейке сейчас не до нее: по сплетням, исправно прилетавшим в кухню с заглянувшими слугами, у ведьмы началось горячее время. Каждый участник Совета Десяти, а потом и каждый рыцарь, кавалер, дама и девица, облившие ее презрением поутру, теперь считали своим пренеприятнейшим, но неизбежным долгом зайти и извиниться, заверяя в своем расположении и обвиняя во всем ложные слухи, безусловно, не имеющие под собой никаких оснований.

Зачем чародейка всех их принимала и вела церемонные десятиминутные разговоры – боги ее знают. Лерга бы послала их всех куда подальше. Но у Ристании, как всегда, и на это имелись свои соображения.

– Как тебя хоть зовут-то? – со вздохом спросила Лерга, мужественно проглотив рвущееся следом «олух царя небесного».

– Венька, – бросил тот. И, подумав, солидно исправился: – Вений.

Дисцития медленно мерила шагами довольно просторную кухню, пытаясь «расходить» больную ногу. Судя по ощущениям, от лишних движений кровь начала сочиться еще сильнее. Но с другой стороны, не соблюдать же теперь постельный режим из-за какого-то паршивого укуса! Лерга представила, как бы на нее посмотрели однокурсники в Обители, – и содрогнулась.

– А почему его хоть Репом-то кличут? – обреченно вздохнула она, с удивлением отметив, что неотесанная речь кухарки привязчива, как учуявшая мед пчела.

– Да башка у него здоровенная да бесформенная какая-то, – тут же отозвался Вений. – Вот и привязалось само собой. Маг его поначалу-то как-то иначе назвал, так и кликать пытался, а этот дурень привык, что его на кухне Реп да Реп – вот никак по-другому и не отзывался. Ух, как маг на нас разозлился тогда, кому ж это охота, чтоб у тебя собака с таким именем была! Несолидно даже.

Лерга мрачно отметила, что репу она никогда не любила. И собачье ее воплощение явно не заставит дисцитию изменить свое мнение.

Разве что в худшую сторону.

Разумеется, работать от зари и до заката никто слуг во дворце не заставлял. А они сами тем более не отличались нездоровым трудоголизмом, решив в качестве траура по почти что безвременно почившему монарху устроить себе внеочередной отпуск и не надрываться почем зря.

К Лерге же, как особо пострадавшей от собачьего произвола, тем паче отношение было особым, и надрываться ей не приходилось: почти весь день дисцития просидела за столом в кухне, заедая остывший чай плюшками и слушая местные сплетни.

Правда, уходить раньше сумерек из кухни было не принято, так что пришлось засидеться до самого вечера и только потом, болезненно прихрамывая, отправиться на поиски Ристании. Настойчиво предлагавшего свою помощь Вения Лерга, не выдержав, в конце концов отправила в места пусть и не столь отдаленные, но тот все равно понял и временно обиделся.

«Ну и черт с ним! – решительно тряхнула головой дисцития, прихлопывая робко вякавшую на задворках сознания совесть. – Нечего где попало с кадушками шляться и под ноги не смотреть!»

В комнате, услужливо показанной знакомым коридорным, Ристании не оказалось. Очевидно, визиты утреннего «комитета по встрече» подошли к концу, и чародейка куда-то ушла. Вот только куда?

Перебрав в уме с пяток вариантов, Лерга остановилась на библиотеке: наметив цель, Ристания не любила отвлекаться на частности, так что вряд ли стала бы тратить время и силы на какой-нибудь очередной прием или бал. Да и какие балы, если в Митьессе несчастье – король при смерти?..

Как и следовало ожидать, местоположение библиотеки начисто вылетело у дисцитии из головы, сменившись настойчивым топографическим кретинизмом. В обычное время она бы, не смутившись, просто отправилась прощупывать все двери подряд магией, но сейчас волшба была под запретом, так что приходилось действовать топорным методом – открывать дверь, заглядывать и со смущенным: «Ох, простите, я ошиблась», – закрывать снова.

Причем порой Лерге случалось напарываться на столь интимные сцены, что к смущению добавлялся еще и румянец от подбородка до бровей. Как ужаленная, выскочив в коридор, она еще долго не могла перевести дыхание и кляла себя за бесцеремонность. Хотя, с другой стороны, что они, дверь не могли сначала запереть, что ли? Впрочем, самих участников увлекательного действа вторжение служанки ни в малой степени не тревожило, а порой даже и не заставляло на миг оторваться от своего интересного занятия. Кое-кто еще и за соком на кухню посылал.

Нога окончательно разнылась, повязка, кажется, насквозь пропиталась кровью. Сменить бы, да только где и как? «Эх, рано я Веньку отправила!» – тоскливо подумала дисцития, с машинальным извинением прикрывая очередную дверь, едва заглянув внутрь.

– Прошу прощения, ошиблась…

– Уверена? – донеслось в ответ скептическое.

Лерга вскинула глаза на усмехнувшуюся женщину, забравшуюся в прикаминное кресло с ногами. На столе слева от нее стопками громоздились книги и свитки.

– О боги, я и не заметила, что наконец-то нашла библиотеку! – устало рассмеялась дисцития, с трудом переступая порог.

Ристания подозрительно нахмурилась, присмотревшись к ее хромающей походке.

– Что с ногой?

– Ничего хорошего. – Лерга мрачно плюхнулась в кресло и с непередаваемым наслаждением распрямила ноги. Даже войди сюда сейчас карательный отряд под предводительством Леагра и пожелай он препроводить ее в пыточные застенки – ему пришлось бы здорово потрудиться, чтобы заставить дисцитию встать.

Ристания, с одного взгляда определив, что Лерге не до разговоров, настаивать не стала. Просто подошла и без особых церемоний отбросила ей на колени длинный подол. Осторожно ощупала холодными подушечками пальцев припухшую кожу и неопределенно хмыкнула.

– Совсем плохо? – умирающим голосом простонала Лерга.

– Жить будешь, – отрезала чародейка. – Плохо, но недолго.

– Не смешно.

Зазвенели флакончики, в воздухе остро запахло травами и настойками.

– Что это? – подозрительно потянула носом Лерга. – Ой!

– Терпи, – сурово предупредила Ристания.

Впрочем, дисцития, в будущем маг-воин, в подобных предупреждениях не нуждалась. Куда проще, сцепив зубы, потерпеть десять секунд, чем еще трое суток хромать, проклиная ноющую ногу. Лерга скривилась, но мужественно промолчала.

Обработав ранку так и оставшимся неопознанным раствором, Ристания выудила из неразлучной сумки эластичный бинт и ловко перемотала Лерге ногу. Та осторожно согнула-разогнула колено. Вроде ничего, даже опухоль спала чуть-чуть… Дисцития слегка улыбнулась, градус настроения поднялся на десятую ближе к пригодной для жизни температуре.

– Ну как там?

Ристания аккуратно убирала в сумку настойки, не забывая проверить тщательно завинченные крышечки.

– Завтра плясать не пойдешь, но вот через седмицу – все может быть… Как работа?

Лерга тяжело вздохнула:

– Смотря какой нужен вариант.

– А их несколько? – вскинула брови чародейка.

– Два. Честный и цензурный.

– Хм… Смешай их как-нибудь.

Лерга помолчала, подбирая слова. Пламя негромко, уютно потрескивало в камине.

– Ну… Выглядит это примерно так: кухарка целый день сплетничает со всеми подряд, в перерывах между сплетнями порой умудряясь что-нибудь бросить в котел. Полюбовавшись на то, как это все готовится, я понимаю, почему все местные фрейлины сидят на строжайшей диете. Знание хотя бы половины «закулисья» лишит аппетита на всю оставшуюся жизнь.

– О чем хоть сплетничают? Это ведь тоже полезный источник информации. Хоть и не всегда достоверный, но в общем и целом… Ничто из ниоткуда не берется.

– Ну-ну, – с сомнением протянула Лерга. – Ценной информации я почерпнула много! В частности, сколько золота королева-мать тратит на гламарию, какие фрейлины слишком часто захаживают по ночам в королевскую опочивальню, чтобы сменить лучину, и что Марьянка-дура, разменяв шестой десяток, спускает все жалованье на зелья: омолодиться хочет.

– Лучший способ борьбы со старостью – это смерть, – веско заметила Ристания. – Что-нибудь еще? Столь же животрепещущее?

– Еще меня искусала эта чертова собака и весь день доставал придурок-разнорабочий, из-за которого все и случилось, – угрюмо закончила перечень неприятностей Лерга.

– Разнорабочий? – Ристания тонко улыбнулась возмущению дисцитии. – Хоть симпатичный?

– Не знаю, наверное, – мрачно буркнула та.

– Так чего же ты возмущаешься?

– Да потому что дурак дураком, двух слов связать не может! Только «бе» да «ме». Как из-за угла мешком ударенный!

Чародейка искренне и звонко рассмеялась. Лерга обиделась еще больше.

– Ну а чего же ты хотела, долена? – усилием воли изгоняя остатки клокочущего в груди смеха, спросила Ристания. – Если бы при дворе повысилось искусство вести беседу, то резко понизилась бы рождаемость!

– Ну а я-то тут при чем?

– Как это – при чем? Новое лицо. Молодая, симпатичная, неглупая… Таких здесь не пропускают.

– Ну-ну, осталось сказать, что этот тип и собаку на меня специально натравил! – недовольно поморщилась Лерга. – Для привлечения внимания, так сказать…

– Все может быть, все может быть… – задумчиво покачала головой чародейка. – Впрочем, мы увлеклись, а еще одной бессонной ночи мои нервы не выдержат. Так что за работу.

Уж чего-чего, а работы хватало. Проявив несказанные душевные качества, Ристания даже пожалела Лергу и сама принесла ей стопку книг, сложив их горкой возле кресла. Дисцития с сомнением приподняла одну за корешок. Переворошила всю пачку. Никакой логике в подборе жанров и направлений не было: от прошловековой беллетристики до научных трактатов в изложении и поныне здравствующего домна Растора.

– А что мы ищем?

Ристания неопределенно пожала плечами:

– Найдем – узнаем.

Нечего сказать, вдохновляющее начало работы…

За несколько часов чародейки успели перерыть с полсотни свитков, книг, фолиантов и растрепанных справочников, но ничего хоть мало-мальски ценного для себя не отыскали. О том, как привести человека в чувство, они и сами знали. А про реанимацию при полуживом-полумертвом состоянии в книгах ни слова не говорилось.

Камин успел прогореть, зашедшая пару раз служанка кое-как смахнула с корешков пыль и по просьбе Ристании принесла дров и две чашки чая. Чай остыл, а работа так и не сдвинулась с мертвой точки.

– Что за идиотизм, – уныло глядя в одну точку, простонала Лерга, – третью книгу листаю, а начало везде одно… Да и половина текста словно списана подчистую! А между тем авторы вроде бы разные, да и заглавия…

– А кто первый украл – тот и автор, – небрежно махнула рукой Ристания. – Текстологический закон, или как там его…

– Текстологический закон? – недоуменно повторила дисцития. – Это что, официальная легализация плагиата?!

– Нет, – устало улыбнулась чародейка. – Скорее научное понятие… Звучит примерно так: если в двух и более текстах есть совпадающие элементы и есть отличия, то у этих текстов был общий первоисточник.

– Ни черта не поняла, – поморщилась Лерга.

– Ну… смотри: в Митьессе, насколько я знаю, господствуют три примерно равноправных диалекта – так?

– Так.

– При этом около трех четвертей лексики у них совпадает, так что для понимания вполне достаточно знать какой-то один, правильно?

– Ну.

– А почему они похожи?

– Так это даже детям известно, – фыркнула Лерга. – До войны Семи Королевств здесь был единый прамитьесский, как его сейчас называют, язык. Потом мы одно время проигрывали, королевство поделили на три части, доставшиеся разным противникам, и с полвека Митьесса жила раздробленно. А потом снова собралась, но три провинции, как выяснилось, говорят на несколько разных языках. А переучиваться, разумеется, никто не пожелал – вот и мучаемся до сих пор.

– С текстами примерно так же, – кивнула Ристания, с неподдельным интересом выслушав экскурс в историю. – Представь, что был некий «пратекст», который не сохранился, вот с него-то по кусочкам и списывали эти халтурщики, чьи имена теперь гордо красуются на обложках.

– А зачем?

– А затем, что упор на приличный авторитет еще никому не повредил, – отрезала ведьма, залпом допивая чай и со вздохом открывая следующий фолиант.

Лерге ничего не оставалось, кроме как последовать ее примеру.

Случалось напарываться и на интересные вещи, как, например, личные письма его высочества Люмена к своему венценосному брату. Тонкое, точно сбалансированное сочетание традиционно возвышенного слога и безукоризненного следования законам искусства письма, талантливо приправленное вкраплениями уместной и ловко завуалированной лести, заставило уважительно хмыкнуть даже Ристанию, до сих пор весьма скептически относившуюся к художественной ценности просматриваемой ими макулатуры.

– Правду говорят, что в письмах умного человека отражается характер тех, кому они адресованы, – задумчиво протянула ведьма.

– А Люмен – умный человек? – заинтересовалась Лерга. Вот о ком, о ком, а о принце по Обители ходили самые туманные слухи, особенно в последнее время. Не то он предателем подкупленным оказался, не то дурачком умалишенным…

– Да, – уверенно кивнула Ристания.

– А его величество? – осторожно продолжила дисцития.

Чародейка усмехнулась:

– Не берусь судить однозначно, но на меня Регис производит впечатления человека, для которого ахиллесовой пятой стала именно голова. Увы.

Лерга хихикнула.

Ристания тряхнула длинными волосами, отгоняя прочь ненужные мысли, и опустила глаза на свиток у себя в руке. Зацепилась взглядом за строчку, вторую… С интересом пробежала глазами самое начало и решительно углубилась в непонятный документ, сбросив с коленей все остальные, чтобы не мешали.

– Что-то достойное внимания? – лениво спросила Лерга, тоскливо косясь на глубокую темноту, плещущуюся за окном.

– Может быть, – рассеянно отмахнулась ведьма, не отрываясь от меленько исписанных строчек.

Лерга, не дождавшись более подробных объяснений и позорно проиграв здоровому любопытству, с кряхтеньем вылезла из кресла и зашла чародейке в тыл, через плечо заглядывая в свиток.

И удивленно присвистнула, тут же забыв про ноющую ногу.

«Уганда…

Странное имя.

И странная женщина. Именно женщина – не девушка, она и не пытается притворяться невинной милашкой в отличие от всех остальных фрейлин. Ей это не надо – зачем? Ей не нужно притворное кокетство, чтобы привлечь внимание, не нужно девичье хихиканье и тщательно разыгранное смущение. Ей хватит и одного вдумчивого взгляда, чтобы словно приворожить любого, кто посмеет на него ответить…

– Простите, ваше величество, можно спросить?

Церемонный реверанс, послушно опущенные ресницы. Темно-синее платье атласными волнами спускается к едва видимым носкам туфель на низком каблуке, серебристый палантин прикрывает открытые плечи и глубокое декольте. Совершенно зря. Обычно фрейлины, входя ко мне, наоборот, открывают свои прелести настолько, насколько это прощается приличиями.

– Да, долена.

Отрываюсь от нудной «Истории Семи Королевств» – как будто библиотекарь не мог чего-нибудь поинтереснее посоветовать! – и поощрительно улыбаюсь. Скучно. Так почему бы не развлечься вечером?

– Ее величество просила повторить ее приглашение на сегодняшний праздник…

– Нет, не пойду! – перебил я, скорчив брезгливую гримасу. Книга полетела на прикроватный столик.

– Разве вашему величеству не скучно и не одиноко здесь, без общества? – Чуть заметный подъем бровей. Даже не любопытство, а просто необходимость поддержать разговор. Уходить, не уделив беседе хотя бы шести фраз, – вопиющее нарушение этикета.

– Мне вполне хватает того общества, которым я располагаю сейчас…

Безобразие. Обычно изо всех сил флиртуют со мной. А сейчас приходится менять роли на противоположные. Но до чего же интересная птичка…

Короткий взгляд в сторону отброшенного мною фолианта:

– Общества книги?

Встаю. Пусть я и король, так что мне простят любое поведение, тем более один на один с обычной фрейлиной, но все же не стоит валяться на кровати перед стоящей у порога дамой. А то как бы дама не решила переступить этот порог в обратном направлении и скрыться в коридорах…

– Вашего общества, долена. Общества умной, красивой, знающей себе цену женщины.

Попытка поцеловать руку оканчивается провалом – при моем приближении она торопливо приседает в очередном реверансе. Чтоб его, этот этикет!

– Ваше величество приписывает мне достоинства, которыми я не обладаю.

– А вам не кажется, что мне виднее? – раздражаюсь. Полагал, что все будет проще. Не тут-то было. Она не пугается монаршего гнева – наоборот, словно получает некое преимущество благодаря своему спокойствию.

– Безусловно, ваше величество…

Вот и все. Сказаны положенные шесть фраз. Вежливость ее здесь больше не задержит, так что надо переходить к более решительным действиям.

– Не откажется ли долена скрасить унылый досуг своего короля? – Невозмутимый до этого взгляд стремительно тяжелеет, и я спешу пояснить: – Не желаете ли партию в шахматы?

Фрейлина чуть расслабляется.

– Ваше величество оказывает мне честь, которой я недостойна…

– Бросьте.

Попытка перейти на несколько панибратский тон не то чтобы приносит результаты, но она хотя бы не протестует, садится напротив меня и со знанием дела расставляет костяные фигуры. За шахматами разговор несколько оживляется, удается даже узнать ее имя и получить разрешение заменять им безликое «долена»…

Через полчаса она вежливо проигрывает и… уходит. Учтиво попрощавшись и пожелав спокойной ночи.

Ни разу в жизни я не получал такого безапелляционного и безукоризненного отказа. Всю ночь просидел как оплеванный.

Ну ее к черту, эту Уганду!»

Лерга недоуменно проморгалась и задумчиво потерла виски.

– Что это такое?

Ристания одарила ее взглядом, выразившим за мгновение все, что чародейка думает об умственном развитии дисцитии, но потом вспомнила, что больным надо все прощать, и терпеливо объяснила:

– Дневник короля.

– Как он попал сюда?!

– Вот только не надо притворяться, что кое-кто не подслушивал под окном все заседание Совета! – язвительно проговорила ведьма.

Лерга почувствовала, что начинает заливаться краской. Но чародейка не собиралась читать ей мораль. Хотя бы потому, что, чтобы читать проповеди, нужно чтить заповеди.

– Я же потребовала неограниченный доступ к библиотеке и бумагам короля.

– Ну и что? Так они сразу и отдали его дневник!

– Да кто «они»-то? Я сама отбирала бумаги. Ну и находить скрытые тайники и ящики мне никто не запрещал…

Лерга понимающе хмыкнула. Вот еще тоже умники: запустить куницу в курятник под честное слово…

– Но как-то я не уверена, что это все же дневник короля, – задумчиво покачала она головой.

– Почему? – Ристания уже с интересом искала среди валявшихся на полу свитков продолжение.

– Стиль. Слишком… образный, красивый, плавный… И слегка женский.

Чародейка только отмахнулась, решительно перерывая груды листков на столе.

– Ну где же ты, зараза… А про стиль не задумывайся. Каждый монарх хотя бы в детстве обязан вести дневник, у них это прямо в распорядок дня занесено. Дескать, приучает анализировать. Ну а со временем это просто входит в неизбывную привычку. Учитывая же, что большинство королевских отпрысков, мягко говоря, не наделены литературным талантом, большой популярностью среди царственных семей пользуются мало кому известные ливранские перья…

– И чем же они так хороши?

– Они зачарованы ворожеями Ливрании.[16] Как – большой магический секрет. Смысл в том, что обладателю пера не надо думать ни об орфографии, ни о стиле. Достаточно просто водить пером по бумаге и думать, что хочешь написать. Текст сам примет наиболее удобочитаемую форму… Ах, вот ты где, мерзость этакая!

Чародейка с победным блеском в глазах распрямила на коленях следующий свиток, так что в достаточной степени восхититься ливранскими перьями Лерга не успела.

«Убеждаюсь в сотый раз: она такая же холодная, как и тонко ограненный алмаз на серебряной цепочке, вьющейся вокруг ее шеи.

Красивая, твердая, дорогая, независимая и неприступная. Не бросающаяся в глаза, как дешевая побрякушка, сверкающая на груди у новенькой придворной, но мягко и чарующе переливающаяся сотнями оттенков на ювелирно обработанных гранях бриллианта.

Она совершенно равнодушна ко мне. Вежлива, услужлива и послушна, как любая фрейлина. Хотя она совершенно не вписывается в их разномастную стайку. Откуда она вообще взялась во дворце? Давно ли? Почему я раньше ее не замечал?

Впрочем, это очень даже в духе ее величества – окружать себя весьма странными личностями.

На днях пытался подарить ей янтарный браслет.

Взяла, вежливо поблагодарила, снова сказала, что недостойна такой чести, и опять ушла. Никаких изменений в отношении ко мне не произошло. Браслета я на ней не заметил ни разу. Однажды решился и с наигранно строгим лицом, но шутливым тоном спросил, почему мой подарок в такой немилости. Получил возмутительно простой и логичный ответ, что моя маменька обожает распределять, какой цвет нарядов закрепить за каждой своей фрейлиной. Уганде достались все оттенки синего. А оранжевый янтарь смотрится одинаковой безвкусицей и в сочетании с нежной лазурью, и на фоне насыщенного аквамарина.

Опять полчаса ходил как оплеванный. Да сколько ж можно?!»

Ристания отодвинула свиток и задумчиво посмотрела вдаль. На тонких губах чародейки играла таинственная, но определенно довольная улыбка.

– Что? – недовольно спросила Лерга, с болезненным шипением потягиваясь. Свиток еще не кончился, а в отложенном состоянии читать его через плечо было неудобно. Ливранские перья оказались такой замечательной вещью, что оторваться от строчек было невозможно, так что дисцития и не заметила, что от долгого стояния в неподвижном положении у нее здорово затекло все тело, а теперь в кожу вонзились сотни раскаленных иголочек.

– Мне все больше и больше нравится эта Уганда, – довольно хмыкнула Ристания, торопливо смаргивая, чтобы расслабить уставшие глаза.

– С чего вдруг?

– Она очень умная женщина, – пояснила чародейка, поднимаясь и пересаживаясь на диван по другую сторону от погасшего камина, чтобы Лерга тоже могла сесть по-человечески, а не читать в скрюченном состоянии за спинкой кресла.

Дисцития торопливо подхватила канделябр и переставила его поближе. Хорошо бы еще, конечно, камин снова затопить, но для этого надо звать (а точнее, злобно будить) бдительно дрыхнущих коридорных, требовать, чтобы они принесли дров… Ладно, и так пока не холодно.

– Почему умная?

– Потому что не хочет идти на контакт с наглым его величеством и делает это весьма умело.

– Но если не хочет, зачем тогда вообще было брать этот подарок? Отказалась бы. Да и на кой ляд любезничать с королем, если не хочешь, чтоб он к тебе приставал? Сиди угрюмо в углу, да и молчи в тряпочку!

Ристания отрицательно покачала головой:

– Ни в коем случае. Кстати, беру свои слова назад, я здорово недооценила Региса. Не такой уж он и дурак.

– Это же все перо.

– Не только, – возразила чародейка. – Перо отвечает за стиль и образы, но мысли – целиком заслуга пишущего. Человек он, как выясняется, склонный к определенному анализу, а потому способный понять: подчеркнутое безразличие – это тоже знак внимания. Она же не дает ему никаких шансов, ничем не выделяется поведением из фрейлин. Хотя откуда она взялась – это и вправду интересный вопрос… Он бы многое для меня прояснил…

«Право, завоевать проклятую Асканию на порядок проще, чем эту женщину!

Две недели я изображаю из себя истинного кавалера. Присылаю по утрам цветы, улыбаюсь только ей на приемах и несколько раз оказывал ей честь первого танца на балах. Пустил слух, что у нас роман. Во всех дворцовых закоулках шепчутся об этом!

А эта женщина ведет себя как ни в чем не бывало. На каждый букет приходит карточка с благодарностью и просьбой не оказывать больше ей, недостойной, таких знаков внимания. Цветы не отослала назад ни разу.

На приемах не отводит взгляд и не улыбается в ответ.

Танцует великолепно, от приглашения никогда не отказывается, но и польщенной и избранной себя не чувствует.

Да что же мне еще делать-то?!

Она ведет себя как добропорядочная жена в отсутствие мужа, не желающая ни ему изменять, ни портить отношения со мной или своей госпожой.

Маменька, кстати, тоже очень интересовалась, что между нами творится. А в ответ на чистосердечное признание и просьбу дать совет расхохоталась и пообещала помогать в меру своих возможностей. Они с Угандой не близки. Я вообще не знаю ни одного человека, который был бы хоть сколько-нибудь близок этой женщине. Ни дамы, ни мужчины.

Теперь ее величество держит слово и каждый вечер отправляет свою фрейлину развлекать короля. Та ни разу не отказалась и не выказала недовольства приказом. Равно как и не обрадовалась, хотя ей по-черному завидуют все придворные дамы. С ума сойти можно!

Играем в шахматы.

Я каждый раз галантно уступаю ей право играть белыми, а она каждый раз вежливо проигрывает или сдается на двадцать девятой минуте. Я засекал три дня подряд – не ошиблась ни разу!

На просьбу прекратить поддаваться ответила, что шахматы – это не женская игра и что я слишком многого хочу от ничем не примечательной фрейлины. Вот и попробуй возрази!

Но что поразительно – я умею побеждать в партии. А она почему-то умеет, даже проигрывая, оставаться непобедимой.

Во всяком случае, ощущение победы еще ни разу не пришло ко мне, когда она, проиграв, вставала из-за стола и прощалась.

А Уганда, исчезая в коридоре, никогда не выглядела побежденной…»

– Как же тебя пробрало, твое величество! – усмехнулась Ристания, торопливо отыскивая новый свиток. – Учись, долена!

– Спасибо, обойдусь, – обиженно фыркнула Лерга, зябко поджимая под себя ноги. Укушенная слегка опухла, но почти не болела. Глядишь, к утру и ходить можно будет нормально.

Камин окончательно прогорел, в библиотеке заметно похолодало, чародейки укутались в найденный Ристанией плед, но зажигать магией камин она не стала. Может, не хотела привлекать колдовством внимания Леагра, а может, просто не любила это заклинание – хоть и элементарное, но весьма энергоемкое, ведь когда дров нет и гореть нечему, то сжигать приходится собственную энергию. Маги с охотой швыряются огненными шарами, но тот горит от силы полминуты, а вот нудное, однообразное колдовство часы подряд здорово изматывает.

Да и не походила Ристания на мага огненной стихии. Точнее, чисто внешне походила, да еще как, но по любимым заклинаниям и общей направленности волшбы – ни в коем разе.

И не земля. Скорее всего воздух, хотя и вода вполне могла идти дополнительной стихией. Сама Лерга толком определить не могла, а спрашивать, признаваясь в ворожейном бессилии, стеснялась.

– Чему учиться-то? – упаковавшись в плед по самый нос, зевнула дисцития.

– Методике охмурения королей, – рассмеялась Ристания. – До чего же тонко и грамотно! Захочешь – не подкопаешься.

– По-моему, мы решили, что она его последовательно отшивает, – возразила Лерга.

– Раньше отшивала, – невозмутимо кивнула чародейка, – а теперь передумала. Мужчины – это дети, долена. Им интересно только то, чего они не могут понять или достать. Прими она его ухаживания – и он бросил бы ее через седмицу, как и любую другую фрейлину. Но она не такая дурочка…

– Откуда она только такая вообще выискалась? – недовольно поморщилась Лерга. – И красивая, и умная – и до сих пор не замужем! Так среди фрейлин не бывает.

– Откуда она выискалась – это пока главное, что меня волнует, – мрачно кивнула Ристания, расправляя на столе новый свиток.

Ибо среди фрейлин так действительно не бывает.

«Поразительная вещь: чем хуже человеку живется, чем больше у него проблем, тем больше его тянет вести дневник. Словно какое-то органическое желание беспрестанно жаловаться хоть кому-нибудь. Глупость, но факт.

А когда фортуна поворачивается хотя бы в профиль, рука к перу и не тянется – словно сглазить боишься.

Так вот, за последнюю седмицу положение дел сильно изменилось и барабан фортуны резко крутанулся в мою сторону.

А Уганда, прекратив быть ледяной и неприступной, оказалась еще более странной, интересной, необъяснимой… и это замечательно!

Впервые в жизни встречаю девушку, которая не только изображает ревностный интерес к моим государственным делам, но и способна их понять, а то и дать дельный совет при случае.

На днях мы сидели с ней в обнимку у ярко шелестящего пламенем камина, и я ломал голову, как бы потактичнее прижучить одного местного рифмоплета, переведшего на днях иностранный роман. Донос следящего за современными книгами библиотекаря был откровенно неутешительным. Хоть ты цензуру вводи, тьфу…

– Чем он вообще вам так не нравится? – пожала плечами Уганда. (Не добавлять в конце каждой фразы «ваше величество» она, кажется, уже привыкла, но вот уговорить ее перейти на «ты» так и не получается.) – Роман-то вековой давности! Ну перевел. Ну на стихи переложил. Я читала – ничего там особенного нет: чуть-чуть эстетики, чуть-чуть идеологии и водоворот несочетаемых выражений, но это уж отражение его личного стиля, тут ничего не попишешь.

Я тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла.

– Ага, вековой давности… И умудрился же этот мерзавец выискать древний роман, настолько злободневный по сути!