– Перехлест! – радостно загремело по всему лесу. Мириады серебряных искр – голубей – пронзили темноту, рассеиваясь блестящими разводами, взрываясь сполохами нестерпимого света. Казалось, само небо раскололось на множество сверкающих осколков и осыпалось на головы празднующих. Празднующих самый лучший праздник в жизни Тилори.
      Летний Перехлест.
      Дрожащие пальцы, выбивающие нелепую дробь по кубку с горячим глинтвейном, сваренным парнями. Рваные ниточки строк, изломанные струнным воем слова и рифмы… Слезы. Торопливо смахиваемые, чтобы мир не растворялся перед глазами. Тревожно замершее время, застывшее в безумной пляске сбившегося дыхания.
      И МУЗЫКА. Терпкая, горькая, страстная, безумная, бесконечная, сильная, жестокая. Мучительно медленно разливающая тягучее пламя яда в груди. Резким росчерком стали бьющая по глазам. Щедро посыпающая свежие раны горстями горькой соли. Осторожно ласкающая душу в нежных ладонях. Опасно и небрежно ранящая обнаженные нервы тонкими лезвиями струн. Равнодушно струящаяся густой янтарной смолой на еловый ковер неосторожно раскрывшейся души.
 
Взвился над пыльной дорогой мой конь:
Меж городами по весям.
Кто-то кричит, что в любви жизни соль,
Кто-то вином лишь и весел.
 
 
Я же, шальная, лечу все вперед,
Хоть чашу с жгучей отравой
Смерть мне к руке левой несет,
Жизнь – эликсир к правой.
…Смерть мне к руке левой несет,
Жизнь эликсир – к правой.
 
      Это было совсем не то, что вначале. Если Леда – студентка-Сказительница – терпеливо выводила ноту за нотой, старательно вытягивая верхние и послушно продлевая нижние, то Иньярра, должно быть, удивленно приподняла бы брови, услышав загадочное: «Минорный лад исполнения». Она не думала ни о нотах, ни о гитаре, отпустив на волю голос и летающие по струнам пальцы. Она пела душой, срывая голос и выплетая строками невероятный, сказочный, суровый и завораживающий своей точеной завершенностью мир. В этом пении было все.
      Огонь, бьющийся запертой в клетке птицей в висках. Холодеющие запястья, устало звенящие дешевыми браслетами. Юбка, путающаяся цветастым шелком в ногах, волосы, жаркой волной расплескавшиеся по спине и плечам. Срывающийся голос, безуспешно сдерживающий глухие рыдания. Открытое окно в зиму, мороз, ледяной змейкой струящийся по полу, заползающий внутрь, яростно шипящий, разбиваясь о волны безумного огня и расходясь вихрями узорчатых созвездий.
      Ложь? Истина? Любовь? Ненависть? Жизнь? Смерть?
 
Пусть мне размочат седые дожди
Душу, пусть сердце забьется.
Вы не кричите мне вслед: «Подожди!» –
Видите: конь с узды рвется.
 
 
Кто вы такие, и я вам на что?
Наши обиды так стары…
В левой руке сжато перо,
Повод коня – в правой.
…В левой руке сжато перо,
Повод коня – в правой.
 
      Тилорь сидела, оглушенная и пораженная. Не словами, нет – бывают стихи и получше. Тем, КАК пелись эти слова. Тем, как может человек вообще выдержать такой безумный накал энергии и внутреннего напряжения – и не умереть, разорвавшись на тысячу сверкающих искр. Тем, что такоепоется запросто так: ради праздника. Без бесконечных репетиций и подготовок. Без нервов и истерик перед выходом на сцену.
      Бездна бессвязных образов закружилась в одурманенной голове…
      Гитарный плач и вплетенный золотой нитью голос. Мир. Вселенная. ВСЁ.
      Бессвязные обрывки слов, фраз, строк – своих, чужих – какая разница?! Смех, слезы, горечь, счастье…
      Дробь, упрямо выбиваемая до смерти уставшими ступнями, ведьминская пляска перед окном, раскрытым в холодное жестокое небо. Дикий хохот, заглушающий неистовые молитвы.
      И ужасающее: «Сумасшедшая!» – со священным благоговением расходящееся испуганным шепотком во все стороны…
 
Вдаль разбегаются ветки пути:
Дальние чудные страны.
Ты моей песней души не буди –
Пусть подживут сердца раны.
 
 
Ну а как срок – мой билет на покой –
Мятый, истрепанный, рваный –
Ты мне протянешь левой рукой,
Я подпишу – правой.
Ты мне протянешь левой рукой,
Я подпишу – правой…
 
      Резкий срыв струны – и нежный, убаюкивающий перезвон напоследок…
      Мягко откинувшись назад, Тилорь блаженно прикрыла глаза, словно боясь расплескать подаренное чудо, не сберечь безумные воспоминания об этой ночи, которая, должно быть, через неделю станет казаться попросту бредом. Самым настоящим. И не зря.
      – Ты мне открой великий секрет, подруга, – негромко перешептывались рядом. – Сколько энергии ты вбухала в этот Перехлест, а? Одно знание магического языка не-магами – чего стоит! Да и все остальное тоже…
      «А ведь и вправду, – отрешенно согласилась Тилорь. – Это нам все так запросто и весело, а вот тому, кто все это готовил, натягивал заклинания и вкладывал силу…»
      – А вот и не открою я тебе этого великого секрета, – со смешком отозвалась Иньярра. Тилорь тут же широко распахнула глаза и изумленно глянула на ту, что вообще решилась заговорить с ведьмой после… ТОГО. Невысокая девушка с пшеничными волосами и непривычными при таком раскладе карими глазами насмешливо поглядывала на Иньярру.
      – Зачем тебе, Тай? – продолжала та. – Чем меньше знаешь о компонентах – тем проще пить зелье!
      Собеседница невольно хихикнула и отвернулась.
      Небо медленно светлело, распуская по темному полотнищу золотистые стежки солнечных лучей. Иньярра тихонько перешептывалась с подсевшими с двух сторон Фрелем и Галирадом, Таирна с Ильянтой неодобрительно поглядывали на это трио, остальные отрешенно допивали остывший глинтвейн, задумавшись каждый о своем.
      – Иньярра, – вдруг неожиданно для самой себя позвала Тилорь.
      – Что? – тут же откликнулась ведьма.
      – А как другие праздновали Перехлест? Мы же не одни здесь были, наверное…
      – Да уж, – хохотнул Корвин. – Тут народ развлекался как мог. Танцевали. Через костер прыгали. Гадали. Ну и надирались, конечно!
      – Думаю, этой ночью в Храме ночевали только Таррэ и Гридъяр, – с невольной улыбкой подтвердила ведьма.
      Прыгать через костер? Пить? Гадать? В Перехлест?!
      После того магического, завораживающего обряда, что устроила для них Иньярра – начиная с запрета говорить обычным человеческим языком и заканчивая тем последним безумным реазом, – подобные способы празднования казались Тилори сущим кощунством! Очевидно, мысли настолько ясно отразились на ее лице, что Корвин расхохотался:
      – Да уж, Тилорь! Тебе просто безумно повезло с Верховной. – Восторженный взгляд в сторону ведьмы напоролся только на довольно-насмешливую ухмылку. – После любого Перехлеста с Иньяррой остается либо повеситься, либо всеми правдами и неправдами напроситься еще на одно приглашение, либо самому заделаться Верховным. Потому что ТАКОГО для тебя больше не сумеет устроить никто и никогда. Тут талант нужен. Ведьминский и буйно-хулиганский.
      Смущенные мысли Тилори (а она-то, дурочка, еще сомневалась: идти – не идти) прервал треск ломаемых веток, и впервые за эту ночь на поляну вышел неприятный сюрприз. Таррэ, невесть как сумевшая ее отыскать.
      – Тилорь?! Ты здесь?!! – Укоризненный взгляд василиска был ничем в сравнении с мечущими молнии глазами Таррэ. – Ты что, с ума сошла?! Сидеть на земле, пить вино, да еще в компании каких-то… даже слов подобрать не могу!
      – И слава Хранящим. Тогда у вас еще есть шансы уйти отсюда целой и невредимой, – спокойным властным голосом прервала поток словоблудия Иньярра.
      – Ты что, забыла, как тяжело тебе досталось это место в Гильдии?! – продолжала чародейка. – Хочешь опять зависнуть где-нибудь в Версаре или Окейне и меркнуть там всю жизнь?! Думаешь, начальство будет довольно твоим поведением?!
      Иньярра медленно, давая прочувствовать всю подоплеку этого действия, поднялась на ноги. Откинула назад голову, волосы черным вихрем рассыпались по плечам. Черные глаза неподвижно смотрели в лицо скандалистке.
      – Замолчи, женщина, – коротко и хлестко осадил крикливую чародейку Фрель, неподвижной тенью вырастая рядом с ведьмой.
      – С какой это стати? Кто ты такой, чтобы мне указывать?! – взъерепенилась она.
      – Или мы заставим тебя замолчать, – коротко и емко добавил Галирад, становясь неподкупным стражем у другого плеча ведьмы и как бы невзначай кладя руку на меч в ножнах, притороченный к поясу.
      – Ты оскорбила мою гостью, – медленно и тихо проговорила Иньярра, не спуская магнетического взгляда с Таррэ. – Извинись и уходи.
      – Да что вы говорите, дорогая моя Хранящая! Это не ваше дело, кого я оскорбила! Я и вам скажу, не сомневайтесь! Вы что, упиваетесь своей важностью?! Единственная и незаменимая!.. Осадите коней, бесценная вы наша, иначе уедете не в ту степь! Слишком много гонора и слишком много заносчивости, а на деле-то вы кто? Тьфу! Плюнуть и растереть! Что это за Хранящая, которая не только всячески поощряет ночные попойки студентов, но и принимает в них активное участие?! Вы думаете, Храм вами очень доволен? Или директор Храма? Или наставники? Ваш Храм станет самым захудалым на Древе, сюда будут сбывать производственный брак – тех, кого самим учить не хочется, уж попомните мои слова!
      – Стойте! – осадила ведьма готовых кинуться на чародейку мужчин. Фрель и Галирад, удивленно переглянувшись, послушно застыли, не сводя горящих взоров с Таррэ. Остальные студенты угрюмо остановили руки, с пальцев которых уже готово было сорваться боевое заклятие. – Уходи, женщина. – Слоги падали медленно и размеренно, как песок, сыплющийся сквозь узкое горлышко клепсидры. – Я спускаю тебе твои слова только потому, что сегодня ты моя гостья. Но если когда-нибудь встретишься мне на пути – не рассчитывай на снисходительность. Магических дуэлей еще никто не отменял!
      – Так отменят! – раздраженно зашипела поверженная чародейка, пятясь назад под тринадцатью гневными и презрительными взглядами. – Этот проект еще только в разработке, но исключительно ради вас, Хранящая, я дам ему максимально быстрый ход, уж будьте уверены!
      – Уходи.
 
      Отличный выдался денек. Теплый, но не жаркий. Озорное солнышко то пускает свои лучики прямо в глаза, то кокетливо прячется за облачко. В самый раз для первого летнего дня. В такие бы дни играть свадьбы, гулять выпускные балы и отмечать золотые юбилеи.
      Кони неторопливо рысили по ровной дороге к ближайшей перемычке пространства, к вечеру маги должны были уже оказаться в Гильдии. Завернув поводья на луку седла, Тилорь устало позевывала в седле: бессонная ночь давала о себе знать.
      – Нет, я все-таки не понимаю, какая муха тебя укусила! – в который раз выговаривала она Таррэ. – Ты как теперь вообще по трактам ходить будешь? По Веткам? Она же тебе практически вызов бросила! Отсроченный, правда…
      – Да брось ты, – досадливо морщилась Таррэ. – Она будет сидеть в своем Храме – Хранящая же, какая бы ни была. А я едва ли сюда загляну еще раз. Незачем.
      «Сейчас, будет она сидеть!» – мрачно подумала Тилорь. Но вслух высказывать свои сомнения не стала.
      Иньярра спросила страшным голосом:
      – Ну и у кого это здесь испортилось в Перехлест настроение?.. – И, потянувшись к гитаре, исполнила еще одну из своих невероятных песен.
      А потом были безумные танцы у костра, дикий ведьминский хохот над лесом, внеплановое спасение падающей чародейки – та подвыпила и полезла со всей дури на метлу, – и долгое, бесконечно долгое ожидание нежно-розового рассвета, выплывшего из ниоткуда прямо на лежащих на спине и уставившихся в небо магов…
      Иньярра не вспоминала о безобразной сцене, да и другим не давала. Но Тилорь чувствовала, что так просто она этого не оставит. Да и прощальная фраза: «Вы всегда можете рассчитывать на гостеприимство моего Храма», – относилась исключительно к Тилори и Гридъяру.
      Кстати, последний ничуть не удивился ни Перехлесту, ни тому, что Тилорь его отмечала со студентами. «Видно, и сам не безгрешен в свое время был!» – со смешком подумала расшалившаяся за ночь чародейка. Разве что попросил в следующий раз сначала написать отчет, а потом уже гулять до утра. Впрочем, отчет они с ребятами тоже написали. Под неумолчный хохот и постоянные причитания Хранящей:
      – Да вы что! Вы еще напишите, что тут попросту рай на земле! Если они не поверят и решат перепроверить, то второй комиссии я уже не выдержу…
      Или:
      – Ах так?! «Рассадник богомерзких знаний»?! Ну я вам это припомню!!!
      Конь вдруг споткнулся о камень и чуть не завалился набок, рискуя подмять под себя всадницу. Тилорь, с трудом выровняв нравную животину, вдруг неожиданно сама для себя обернулась еще раз взглянуть на оставшийся за спиной Храм.
      Тот медленно и торжественно поднимался над землей, оставляя внизу суету, людские обиды и глупые ссоры. На балконе седьмого этажа за низким парапетом неподвижно стояла тонкая фигурка в широкополом шелковом плаще. Ветер шаловливо трепал мягкие черные пряди длинных распущенных волос.
      – Я тебя видела такой разной, – тихонько прошептала в адрес силуэта Тилорь. Ведьма, словно почувствовав ее взгляд, подняла тонкую руку в прощальном жесте и выпустила в небо того самого, памятного серебристого голубка. Тилорь, грустно улыбнувшись, выпустила такого же в ответ. – А так и не поняла…
      – Arlet injor fijasta… – тихонько ткнулся в виски далекий сказительский голос.
 
      – Фрель, она права.
      – В чем, интересно? – Удивленный пират даже на минутку оторвался от вертела, на котором они с Галирадом вот уже полчаса добросовестно пытались запечь окорок. Окорок не соглашался, сгорая с одной стороны и не прожариваясь с другой.
      Я задумчиво пожевала прицепившуюся к рукаву соломинку.
      – В том, что наставники, мягко говоря, не счастливы лицезреть в Храме такую Хранящую. Не являю я собой, с их точки зрения, доброго примера для студентов. Скорее разлагающий фактор какой-то.
      – Тебе-то что за дело? – нахмурился Галирад. – Они тебе что, говорили об этом?
      Я горько усмехнулась. Куда уж там! Кто посмеет в лицо оскорбить Хранящую?
      – Чтобы оповестить о чем-то ведьму, не обязательно говорить ей это. Мы очень тонко чувствуем ауры и настроения. Ходить по коридорам, то и дело натыкаясь на брезгливо-презрительные энергетические поля при показных улыбочках на лицах, не слишком приятно, смею заверить.
      – Верю, – вздохнул Фрель. – И что же теперь тебе, горемычной, делать?
      – Да чтоб я знала! – Я в сердцах грохнула кулаком по подоконнику.
      – По-моему, мы это уже обсуждали, – веско напомнил Галирад, глядя на меня в упор.
      – Что обсуждали? – торопливо вклинился Фрель, боясь потерять нить разговора.
      Я раздосадованно вздохнула:
      – Галирад раз за разом предлагает мне сбежать из собственного Храма.
      – Ну и что? Отличная идея! Решение сразу всех проблем! – Фрель непонимающе нахмурился. – Я что-то не могу разобраться, – тебя что, совесть…
      – Да какая, к лешему, совесть! – перебила я. – Ты до сих пор веришь сказкам, что она у меня есть?! Я просто понятия не имею, как это сделать, если перемычка на Путь для меня с Вехрады заблокирована.
      – Пробить блок?
      – Слишком большая энергопотеря, магия не успеет рассеяться, и за мной тут же вышлют погоню. А мне нужна фора хотя бы в один день.
      Фрель вдруг как-то искоса глянул на меня:
      – Иньярра, а ты не знаешь, зачем на пиратские корабли нанимают магов?
      – Нет.
      – И я нет. Но, думаю, мне представился отличный шанс узнать. Вдруг понравится?
      – Ты предлагаешь…
      – Нет, Иньярра, я не предлагаю. Я нанимаю.
      Торжественную сцену трех скрестившихся заговорщицких взглядов испортил окорок. Измучившись над огнем, он заполыхал и опрокинул вертел, грохнувшись прямо в камин.
      – Ну что ж теперь… Нанятый маг должен быть голодным, – философски рассудила я, ободряюще потрепав расстроенных мужчин по плечам.

Глава 4
ПРЕДАНЬЯ СТАРИНЫ ГЛУБОКОЙ