Все началось с того, что в 1955 году во Франции были изданы мемуары Луи Маршана, слуги и телохранителя императора, пролежавшие на архивной полке 120 лет, прежде чем историки дали к ним комментарий и выпустили в свет. Маршан день за днем описывал жизнь Наполеона и рассказал о том, что тот часто дарил на память друзьям пряди своих волос.
      Эти мемуары однажды попали на глаза любителю истории, шведскому врачу-дантисту и токсикологу Стену Форшвуду. Он с интересом, не отрываясь, прочел мемуары и с удивлением обнаружил, что в подробных описаниях последних лет жизни Бонапарта зафиксированы симптомы явно мышьячного отравления. По крайней мере, из тридцати, признаваемых судебной медициной, у Наполеона их было 22! Затем Форшвуд изучил протокол вскрытия, сопоставил некоторые другие свидетельские показания и еще более укрепился в своем предположении.
      Однако он не стал торопиться с окончательными выводами. Слухи об отравлении Наполеона ходили очень давно. Форшвуд решил опереться на последние достижения науки, доказать факт преднамеренного убийства и попытаться найти преступника.
      После долгих приключений он сумел собрать пряди волос Наполеона за 1816, 1817, 1818 и 1821 годы и при помощи шотландского ученого Смита подвергнуть их сложному анализу. Раздобыть волосы бывшего императора Франции было не так-то просто. Например, наследники императорской семьи Наполеона вежливо отказались пожертвовать науке один-единственный волос, намекнув, что им и без того известен отравитель. И что они отнюдь не заинтересованы сделать его имя достоянием общественности.
      Зато внучка младшего брата Бетси Балькомб, леди Мэбел Балькомб-Брукс, с приветливой улыбкой сказала: «Я рада, что вы ищете доказательства отравления императора. Вы знаете, мой прадед всегда был убежден в этом. И это передавалось из поколения в поколение… Как родственница Вильяма Балькомба, я выражаю вам благодарность за ваше старание раскрыть это преступление».
      Попутно она добавила, что ее прабабка Бетси умерла в Лондоне в 1873 году. Французским она владела великолепно и отличалась мужеством, умом и волей. Когда ее спрашивали, где она изучала французский, она с достоинством отвечала, что у нее был хороший учитель по фамилии Бонапарт.
      Метод, при помощи которого Стен Форшвуд намеревался доказать факт преднамеренного отравления Наполеона мышьяком, заключался в следующем.
      В университетской лаборатории в Глазго образцы волос Наполеона, взвешенные и запаянные в миниатюрные контейнеры, отправляли в Харвеллский институт атомной энергии близ Лондона. Там образцы бомбардировали ядерными частицами (термическими нейтронами) в течение 24 часов. Последующее сравнение образцов с контрольной группой позволяло измерить количественное содержание мышьяка в волосах, по которому можно определить и общее количество яда, попавшего в организм. Этот метод всегда давал очень точные результаты.
      Забавно, что Форшвуд некоторое время не сообщал коллегам-англичанам чьи волосы они исследуют, опасаясь, что это как-то может повлиять на результаты экспертизы (что впоследствии было предметом неистощимых шуток).
      Через некоторое время Форшвуд получил официальный ответ: «После проведенного анализа… обнаружено, что образец, посланный вами и помеченный H.S., содержит 10,38 микрограмма мышьяка на один грамм волос. Эта пропорция свидетельствует, что искомое лицо получило относительно высокое количество мышьяка».
      Теперь у Форшвуда было научное подтверждение, что Наполеон Бонапарт был отравлен: масса мышьяка в волосах экс-императора в момент его смерти превышала норму в 13 раз! Как токсиколог, Форшвуд знал, что для отравления человека мышьяком его требуется совсем немного и убийца мог сделать это в один прием. Для медленного отравления в течение шести лет хватило одного маленького пакетика.
      Судя по описанным в дневниках Гурго и Маршана симптомам, в один прием был отравлен мышьяком Чиприани. Этот корсиканец был преданным тайным агентом Наполеона. Вероятно, ему было поручено заняться поисками отравителя, и, возможно, Чиприани удалось напасть на след.
      Он был всего лишь слуга, и вскрытия тела не производилось. Во время путешествия на остров Святой Елены леди Мэбел Балькомб-Брукс сделала поразившее ее открытие: могила Чиприани с протестантского кладбища исчезла вместе с надгробным камнем. Она была пуста! Ею же было установлено, что в книге гражданских актов острова граф Монтолон «забыл» зарегистрировать факт его смерти. Возникает вопрос: кому и зачем понадобился покойник?
      Причина исчезновения могилы Чиприани, видимо, кроется в том, что в 30-х годах прошлого века распространился слух, будто тело Наполеона тайно увезено в Англию и анонимно захоронено в часовне Вестминстерского аббатства, а вместо императора в его фоб положили несчастного Чиприани, который был очень похож на него. Возможно, для документальной проверки этой версии и была произведена тайная эксгумация тела Чиприани…
      Что касается Форшвуда, то он решил расширить диапазон своих исследований, подвергнув пряди волос Наполеона еще более сложному анализу. Важно было установить, какими дозами мышьяк попадал в организм Бонапарта.
      Если яд попадал в организм отмеренными дозами, через равномерные промежутки времени (что говорило о преднамеренном отравлении), то ученые должны были получить графическую диаграмму пиков и спадов.
      Человеческие волосы растут со скоростью 0,35 миллиметра в день, или около 1,5 сантиметра в месяц. Представляется возможность рассчитать время, разделяющее пики диаграммы, то есть моменты получения наибольших порций яда. В том случае, если волосы были обриты под корень и известна дата этого события, то сегментный анализ с точностью до одного дня позволил бы определить дату абсорбции (поглощения одного вещества другим), то есть поглощения дозы яда.
      Благодаря этой методике, разработанной Смитом, Форшвуд получил фактическое доказательство того, как был убит Наполеон, и раскрыл тайну его смерти.
      Из старинной шкатулки родственники Луи Маршана извлекли шелковистую прядь волос Наполеона, которая была сбрита в первой час кончины императора 5 мая 1821 года, когда под шум неистовой бури, разразившейся на острове, Антомарки снимал посмертную маску… Взяв эту дату за начало шкалы отсчета, удалось привязать ее к датам календаря и сопоставить их с дневниками Маршана и Гурго, в которых дается описание болезни в последние месяцы жизни Наполеона.
      Затем были подвергнуты анализу пряди волос, подаренной Бетси Балькомб. Она была срезана 16 марта 1818 года, равнялась 18 сантиметрам и заключала информацию почти за 12 месяцев.
      Когда диаграмма содержания мышьяка была готова, то оказалось, что Наполеон весьма ощутимые дозы яда получал от убийцы, графа Монтолона, с начала октября 1817 года по 1 ноября, затем 11,16,30 декабря, с 26 по 29 января, с 26 по 27 февраля 1818 года и перед самым отъездом Бетси - 13 марта.

      На страницах старых газет порой можно встретить странные истории. Вот одна из них, ей уже почти два века. Она опубликована в «Журналь де л'Ампир» 17 января 1814 года за подписью супрефекта округа Фуа господина Баскля де Лагреза. И хотя с тех пор наши деды и отцы, да и мы сами были свидетелями многих удивительных событий, эта история остается необычайно интересной и заслуживает быть извлеченной на свет со старых, пыльных страниц. Речь в ней идет о событиях, произошедших в Пиренеях, в той части департамента Арьеж, которая образовывала в то время графство Фуа, страну отвесных скал и бездонных пропастей, над которыми возвышается всеми своими 3000 метрами величественный Мон-кальм. Однажды - дата точно не определена, но не ранее лета 1807 года - охотники заметили среди неприступных скал совершенно обнаженную женщину. Она стояла на одной из вершин на краю обрыва и, казалось, что-то внимательно, без малейшего страха, рассматривала в глубине пропасти, над которой склонилась, будто готовая броситься вниз Хотя до нее было довольно далеко, удалось рассмотреть, что она была высока и худа, кожа ее была загорелой и длинные волосы покрывали плечи и спину.
      Охотники попытались приблизиться. Увидев людей, она испустила крик ужаса и бросилась бежать, с поразительной ловкостью прыгая по нагромождению неустойчивых, шатающихся камней. Она передвигалась по отвесным склонам с такой же легкостью, с какой светская дама бегает по посыпанным песком дорожкам парка. Пришлось отказаться от преследования. Охотники вернулись в Сюк, довольно большую деревню в полулье от городка Вик-Дессос, административного центра этого живописного кантона. Они, конечно, не стали делать секрета из необычной встречи. Менее чем через час все обитатели деревни уже знали, что в окрестных горах появилось удивительное существо - полуженщина, по-луобезьяна. Самые отважные решили немедленно устроить облаву, и уже перед рассветом они сидели в засаде за скалами вокруг места, где женщину видели накануне С восходом солнца она появилась, не подозревая об опасности. Ее окружили, схватили, не обращая внимания на крики и сопротивление. Пришлось связать ей руки, чтобы завернуть ее в кусок ткани, который она, однако, успела превратить в лохмотья. Когда же она поняла, что ее собираются увести с собой, то забилась в отчаянных конвульсиях, испуская яростное рычание. Окружающим показалось, что среди рыданий и воплей они различили угрозы, произнесенные на французском языке. Убежденные теперь, что пойманное ими существо не животное, а женщина и их соотечественница, они доставили ее, не без сопротивления с ее стороны, в дом местного священника.
      Кюре встретил эту отбившуюся от божьего стада овцу ласково и мягко. Обратился к ней с утешающей и успокаивающей речью. Нельзя было понять, поняла ли хоть слово дикая пленница из этой сочувственной речи, но вид сутаны пробудил, видно, в ее помутившемся мозгу какие-то далекие воспоминания. Бедная женщина внезапно успокоилась. Она опустила голову и, кажется, погрузилась в горестные раздумья. Она плакала и шевелила губами, как будто произнося молитву. Возможно, она вспомнила исчезнувшего мужа: некоторые из присутствовавших утверждали, что услышали обрывок фразы: «…что скажет мой муж?» Воспользовавшись этим моментом просветления, начали задавать ей вопросы. Она не ответила ни на один. Предложили еду. Она от нее отказалась. Казалось, она потеряла интерес ко всему. Смущало то, что, несмотря на жалкую наготу тощего тела, грубую, обветренную кожу, спутанные волосы, эта несчастная, еще довольно молодая, не утратила благородного и полного достоинства вида. Ее изможденное лицо сохраняло остатки красоты и во взгляде, когда она смотрела на крестьян, собравшихся вокруг нее, угадывались надменность и пренебрежение.
      Наступил вечер Кюре решил, что необходимо дать пленнице отдохнуть. Он приготовил комнату с удобной кроватью, белье и еду, принял меры, чтобы несчастная не смогла поранить себя, и оставил ее одну, заперев дверь на два оборота ключа, чтобы исключить всякую возможность побега. Рано утром на следующий день он был уже на ногах. В доме стояла тишина: дикарка, вероятно, еще спала. Святой отец осторожно отпер дверь… Комната была пуста На тропе, ведущей в горы, нашли разорванные платье и юбку, оставленные накануне около постели беглянки, это был след. Все местные охотники и пастухи бросились в погоню, состязаясь друг с другом в ловкости. Но все было напрасно.
      Потом ее иногда видели издалека, собирающей траву на неприступных скалистых гребнях или бегущей по берегу вдоль озера - огромного пространства стоячей, загнивающей воды, полного лягушек, саламандр и пиявок. Она бросалась в воду с прибрежных камней и вылезала из воды с добычей, которую тут же, на ходу, съедала. Иной раз видели ее на вершине высокой скалы. Она стояла в горестном раздумье, похожая на статую, неподвижная, как камень под ее ногами.
      Наступила осень. Пришлось отказаться от попыток поймать дикарку. Зима в тот год была ранней и суровой. Выпало много снега. Запертые на долгие месяцы в своих жилищах, крестьяне часто вспоминали о несчастной женщине, которую хотели спасти, хотя и против ее воли. Теперь она, несомненно, была мертва. Ее или убили морозы, или она неминуемо должна была умереть от полного отсутствия пищи: земля покрылась трехметровым слоем снега, а горные озера промерзли до самого дна. Если, конечно, до того ее не растерзали медведи, в то время в этом районе Пиренеев их было еще много. В одном можно было не сомневаться: никто и никогда больше не увидит ее живой.
      В первые осенние погожие дни самые смелые отправились в горы в надежде отыскать хотя бы какие-нибудь следы, способные пролить свет на судьбу несчастной. Едва они достигли первых горных отрогов, как увидели ее - как всегда совершенно обнаженной и, казалось, с еще большей, чем обычно, ловкостью прыгающей с камня на камень и с наслаждением катающейся по снегу. Это было совершенно невероятно! Слухи о чуде распространились по всему району. Господин Вернье, мировой судья кантона, решил, что необходимо действовать. Он отправился в Сюк, набрал несколько отрядов охотников и сам возглавил их. Дикая женщина была поймана и, чтобы исключить новый побег, ее отвезли на этот раз в Вик-Дессос.
      Вернье попытался сначала завоевать доверие своей пленницы. Он твердо решил узнать ее тайну. Ему удалось заставить ее принимать из его рук простую еду: зелень, мясо и рыбу. Но, несмотря на все расспросы, она упорно хранила молчание. Однако, когда он спросил, как ей удалось избежать когтей медведей, она сказала: «Медведи, они мои друзья, они согревают меня…» Она произнесла эти слова внятно, голос ее был чист, речь - без иностранного акцента. По манере говорить было понятно, что она не из простолюдинов. По некоторым другим обрывкам фраз, что удалось из нее вытянуть настойчивыми расспросами, можно было установить, что в 1793 году, спасаясь от революции, они с мужем эмигрировали в Испанию. После многих лет жизни на чужбине супруги решили вернуться на родину. То ли некие политические мотивы не позволяли им пройти мимо пограничной стражи, то ли они решили вернуться во Францию инкогнито, но они отправились без проводника по горным тропам через Пиренеи. Там на них напали контрабандисты. Вероятно, муж ее в этой схватке был убит, а обезумевшая от горя и решившая умереть женщина забралась в самый глухой горный угол. Так началась ее жизнь Робинзона, продолжавшаяся не менее двух лет. Мировой судья, будучи примерным служащим и подозревая в этой безумной врага империи, посчитал, что более надежным будет перевезти ее в Фуа, центр департамента, и представить дело на рассмотрение префекта.
      Публикация этой статьи вызвала множество писем, некоторые из которых были резкими, даже ругательными. Автора обвиняли в том, что он рассказывает читателям малоинтересные, скучные истории, неправдоподобность которых очевидна. Другие предупреждали участливо, что, приняв за подлинный рассказ, напечатанный в «Журналь де л'Ампир», он стал слепой жертвой известного мистификатора. Однако не все так просто. Автор публикации проявил осторожность и не спешил представить эту невероятную, на первый взгляд, историю публике без предварительной проверки. В архивах, как известно, при желании можно найти все. Там он и разыскал досье на женщину-дикарку, хотя это и стоило ему некоторого труда, поскольку, вопреки тому, что он узнал из повествования супрефекта, она была поймана совсем не в 1814 году. Пришлось просмотреть переписку властей Арьежа с министром полиции вплоть до 1808 года, чтобы найти следы происшествия. Личное дело супрефекта Лагреза показывает к тому же, что он приступил к своим обязанностям только в 1811 году, то есть через три года после описываемых событий. Этот факт, как мы увидим в дальнейшем, окажется полезным.
      Некоторые корреспонденты писали, что воспоминания о безымянной сумасшедшей еще живы в селениях графства Фуа. «Когда я прибыл в Арьеж, - сообщал один из них, - это была первая история, которую я услышал». Она была рассказана также и Эли Берте, в молодости служившему в управлении рудников в Вик-Дессосе… Позднее, уже модный писатель, он вспомнил о ней, и она легла в основу его романа «Антония», опубликованного в 1850 году. В следующем году «Антония», конечно, значительно дополненная, превратилась в три тома «Пиренейской девицы», которая переиздавалась в 1877 году под названием, более соответствующим сюжету, - «Безумная из Пиренеев».
      Сохранилось послание от уважаемого специалиста доктора Поля Курбона, главного врача психиатрической лечебницы Стефансфельда, что недалеко от Страсбурга. Он сообщил содержание одного доклада, представленного на конгрессе психиатров-нейрологов, прошедшем в Тунисе в 1912 году. Сумасшедшая из Пиренеев там не упоминалась, но рассматривались похожие случаи. «И в наши дни, - писал доктор Курбон, - случаи, когда сумасшедшие, сбежавшие из лечебниц, неделями живут зимой без одежды, под открытым небом, не являются исключительными. Физиология этих больных совершенно отлична от показателей нормальных людей и позволяет им переносить неблагоприятные погодные факторы».
      Что является причиной этой особенности больного организма? Атавизм.
      Каждый человек получает при рождении генетическую наследственность, восходящую к далеким предкам. Часто можно встретить сходство, иногда поразительное, внука со своим дедом, или даже с портретом прадеда или прапрадеда. Вкусы, склонности, которыми он будет обладать, когда вырастет, часто вопреки всему, окажутся вкусами и склонностями его более или менее далеких предков. Ученые, однако, допускают, что по капризу природы, к счастью, редко, новорожденный наследует черты поколений, живших сотни, тысячи лет назад. Иногда предок, которого он копирует, - первобытный человек. Тогда генетическое наследство его страшно неразвито. Голосовые связки несчастного не способны издавать членораздельные звуки, а воспроизводят лишь лай, мяуканье или рычание.
      Можно ли отнести сюда же случай безумной из Пиренеев? Или ее помешательство имеет другую природу? Вопрос, на который невозможно
      точно ответить.
      Чтобы покинуть высокие сферы науки, мы должны еще раз выразить глубокую благодарность префекту Арьежа. Он по своей доброй воле прислал ученым, кроме ценных библиографических указаний, копии редких документов, касающихся дикарки и сохранившихся в городских архивах. Из них следует, что эта история была увековечена и отражена в обширной литературе. Она была упомянута в «Описании департамента Арьеж», изданного в 1839 году, и в издании 1863 года, в томе, выпущенном в Фуа господином Божесом, директором школы вАрьеже, а также в 1905 году, в путеводителе Луи Госсена. Она даже вдохновляла поэтов. Один из них, подписывавшийся именем Рукатил, посвятил ей балладу на местном диалекте, другой, арьежский бард Рауль Лафажет, использовал ее сюжет в своей поэме «Вершины и долины». Еще до Эли Берте был написан роман на эту тему. В 1817 году в Париже появилась «Жизнь и трагическая смерть мадам де Будуа, найденной в январе 1814 года (дата ошибочна, как это уже было доказано выше), совершенно обнаженной, в скалистых горах…» Написанный современником событий, он мог бы, казалось бы, пролить дополнительный свет на таинственную личность несчастной узницы тюрьмы в Фуа. Но представил собой лишь набор напыщенных фраз, к которым история не имеет никакого отношения. То же можно сказать и о рассказе, опубликованном в Каркассоне в 1884 году аббатом Лаборном, кюре из Рейсак-сюр-Лампи, под названием «Эрманс де Вальмега, или История сумасшедшей, найденной в 1809 году (еще одна ошибка. - Авт.) среди скалистых отрогов Монкальма». Для того, чтобы его произведение имело счастливый конец, автор не допустил смерти своей героини в тюрьме, а позволил ее мужу, графу де Вальмега, при содействии надсмотрщика, освободить ее и увезти в почтовой карете, а затем его самоотверженная забота вернула ей разум.
      Все это чистый вымысел. Официальные и подлинные документы, к сожалению, очень лаконичны. Те, которыми мы обладаем благодаря господину префекту Арьежа, полностью совпадают с сообщениями, хранящимися в Национальном архиве. Из них следует, что несчастная упрямо хранила молчание: «На все задаваемые ей вопросы она отвечала рыданиями, прерываемыми словом «муж». Это позволяет предположить, что она потеряла рассудок в результате какого-то большого несчастья». Такое положение вещей стало, в конце концов, доставлять властям неудобства. Поскольку в департаменте Арьежа не было ни одной психиатрической лечебницы, префект обратился к своему коллеге в Верхней Гаронне с просьбой предоставить место для женщины в приюте Тулузы. Но там ее отказались принять, видимо, считая, что милосердие надо распространять только на больных своего департамента. На что чиновники из Фуа пытались ответить, что их случайная клиентка принадлежит Верхней Га-ронне в той же степени, что и Арьежу. Никто не знает откуда она родом. Но все было напрасно.
      Пока местные власти попытались устроить ее судьбу, министр полиции настаивал на прояснении некоторых подозрительных моментов в истории с этой пленницей: «С момента, когда она отказалась отвечать на вопросы, и до того, как совершила побег, ее действия не казались такими безумными, какими она хочет их представить: необходимо выяснить мотивы, по которым она упорно не хотела отвечать, кто она есть на самом деле». Но если это дело было чисто административным и к тому же доставляло столько неудобств чиновникам, почему нельзя было отпустить на свободу эту женщину? Она вернулась бы в свои горы, где не могла бы принести никому никакого вреда, присоединившись к обществу медведей, меньших формалистов, чем люди, которые, по ее же собственным словам, «согревали бы ее зимой». Но нет. Ее держали под арестом в соответствии с инструкциями!
      После первой из двух недель, проведенных в приюте, примерный порядок которого она нарушала своими экстравагантными выходками, ее было решено «изолировать», то есть поместить в тюрьму. В то время тюрьмой в Фуа служила старая феодальная крепость, три массивные башни которой гордо возвышались над городом. Когда несчастная ощутила себя запертой в тесной камере, ее отчаяние и ужас выразились в таких жалобных и продолжительных криках, что надзиратель буквально обезумел от воплей и поместил ее на лестнице круглой башни, между двумя запертыми дверями. Там безумная подвергалась еще большей опасности: во-первых, она не терпела на себе никакой одежды, во-вторых, само это место было очень вредно для здоровья. Представьте весь ужас этой несчастной - госпожи Будуа, или, возможно, графини де Вальмега. Когда-то она, вполне вероятно, владела замком, слугами и каретами, а теперь умирала совершенно раздетая на каменных ступенях тюремной башни. Поскольку она продолжала стонать днем и ночью, тюремщики «догадались» упрятать ее в один из тех каменных мешков, которые сегодня показывают туристам как главную достопримечательность крепости Надзиратель оставил возле нее кусок хлеба, воду, закрыл люк и спокойно удалился
      Пленница, обнаженная, осталась в этом темном, ледяном подземелье Когда через несколько дней надсмотрщик решил, что пора покормить заключенную, он нашел ее мертвой Та, что пережила две зимы в заснеженных горах, та, которую приняли и согревали в своих берлогах дикие звери, не смогла перенести варварства людей и жестоких порядков «цивилизации» Это произошло как раз в тот момент, когда пришло известие, что ей предоставлено место в приюте для душевнобольных в Сент-Лизье Перед нами свидетельство о смерти 29 октября 1808 года перед мэром Фуа предстал Арно Буртоль, смотритель тюрьмы, сообщивший, что сегодня, в 1 час ночи, женщина, имя, фамилия, род занятий, место рождения и жительства которой неизвестны, примерно 45 лет от роду, умерла во вверенной ему тюрьме»
      Можно считать доказанным, что история женщины-дикарки не мистификация То, что в ней не хватает многих деталей, которые могли бы пролить свет на тайну, связано, скорее всего, с тем, что некоторые документы исчезли из архивов Достаточно перечитать статью супрефекта Бас-кля де Лагреза, и станет ясно, что он был знаком с документами, которых нет у нас протоколами допросов сумасшедшей, материалами расследования Вернье, мирового судьи из Вик-Дессоса, сообщений о двух побегах, о поисках беглянки и так далее К тому же Лагрез сам написал «В моих руках подлинные материалы расследования, я рад бы передать их тому, кто захочет с ними познакомиться» Можно предположить, что, приехав в Арьеж в 1811 году, он ничего не знал об этой драме Ему рассказали Он заинтересовался Поскольку его положение позволяло ему легко получать доступ к официальным документам, он собрал их, изучил, написал на их основе статью, и когда в результате известных событий в ноябре 1815 года он потерял свое место и покинул страну, ценные бумаги не были возвращены в архив И до тех пор, пока они не будут найдены кем-нибудь из его потомков, мы ничего больше не узнаем о трагической и таинственной судьбе пиренейской дикарки

      В Троицын день 1828 года два мирных баварских обывателя, сапожники Вайхман и Бек, возвращались из кабачка, будучи сильно навеселе Часы на башне только что отбили пять часов Вдруг Вайхман остановился Бек сделал то же самое Вайхман, толкнув локтем приятеля, указал ему на щуплого подростка, который, опираясь на стены домов, медленно двигался вперед, вид его выказывал все признаки бесконечной усталости Подвыпившие ремесленники, с той слезливой сердечностью, на которую способен только добрый и пьяный человек, преисполнились состраданием к ребенку Нагнав его, они спросили, не болен ли он
      Подросток остановился, посмотрел на них, но не сказал ни слова в ответ Взгляд его был рассеян и лишен какого-либо выражения
      Приятели переглянулись не немой ли9 Они возобновили расспросы Ребенок, наконец очнувшись от оцепенения, порылся неловкими пальцами в карманах, вытащил какое-то письмо и подал его своим собеседникам Те, удивленные, прочитали надпись на письме оно было адресовано капитану фон Весниху, командиру 4-го эскадрона 6-го полка легкой кавалерии, стоявшего в Нюрнберге
      Почтенные сапожники, посовещавшись, решили проводить подростка к капитану Но того не оказалось дома Их приняла его жена, в ожидании возвращения мужа, она усадила юного незнакомца и стала его расспрашивать, но не смогла из него вытянуть ничего, кроме нескольких неразборчивых слов Он повторил их несколько раз, и наконец она поняла невнятные звуки складывались во фразу «Я хочу стать кавалеристом», произнесенную на немецком языке
      Жена капитана предложила ему поесть. Он живо схватил хлеб и стал есть его с жадностью. С видимым удовольствием он выпил и несколько стаканов воды, но, когда женщина предложила ему мясо и пиво, отказался от них с отвращением Лицо его немного порозовело, он потянулся, глаза сами собой закрывались.