Глава 10

– Руки прочь!

Поддерживая Клодию, Марк положил ей руки на плечи, а теперь они оба с виноватым видом вскочили, и Марк, автоматически противореча обжигающему отцовскому приказу, стиснул пальцы крепче, а она кинулась разъяснять, почему вернулась так рано, и лихорадочно при этом лопотала.

Марк молчал, но его безмолвие, как и руки на плечах Клодии, представало явной издевкой. – А когда я вошла в дом… – неловко закончила Клодия, – то увидела, что Марк приехал…

– Вижу. – От медленно произнесенного слова Клодию, стоящую между мужчинами, продрал мороз по коже. Морган неторопливо приблизился, окруженный атмосферой угрозы. – А я-то гадал, почему это ты ушел из конторы в такой спешке, – раздумчиво обвинил он сына. – По словам Айрини, она тебе сказала, что я в выставочном зале. И сочла довольно-таки странным, что ты обеспокоился завернуть по дороге из аэропорта, но даже не соизволил задержаться и поздороваться…

– Но и ты тоже! – Марк обвинял столь же резко. – Ты ведь точно знал, куда я направился!

Морган затих, его могучие плечи опасно задвигались под темным пиджаком. На них были очень похожие костюмы, и Клодия вдруг ощутила себя мягкой начинкой изысканного сандвича.

– Почему ты не дал знать, что вылетаешь неделей раньше? – без обиняков спросил Морган.

Неделей? Клодия сглотнула. Почему же он не упомянул о неизбежном возвращении Марка, если знал? Пли, как заявил Марк, собирался избавиться от нее раньше?

– Хотел удивить тебя. – Это он пробормотал с крайним сарказмом, от которого у Клодии зашевелились волосы на голове. – А вместо этого сюрприз – и очень большой – сделали мне.

– Я велел тебе убрать руки! – Отрывистые слова прозвучали теперь уже не приказом, а недвусмысленной угрозой.

– Морган, мы просто разговаривали…

– Ах, вот как вы сейчас это называете? – перебил Морган убийственно вкрадчивым тоном, играя на ее блузке пуговицей, которую Марк не успел застегнуть. Клодию пробрал озноб.

– Я… я переодевалась…

– Во что-нибудь поудобнее… для Марка?

– Конечно же, нет! – с отчаяньем возразила она. – Он… я… мы и понятия не имели, что столкнемся здесь…

– Ты заикаешься, Клодия. Нервничаешь?

– Ну, разумеется, нервничает, когда ты стоишь у нее над душой, тиран ты этакий! – взорвался Марк. – Не отойти ли тебе?

– А тебе?

Клодия беспомощно следила, как рука, теребившая ей пуговицу, распласталась перед нею в воздухе, а затем сжалась в чудовищный кулак.

– Нет, Морган, не надо… – она обхватила кулак обеими руками. Не станет она причиной их нового гневного отчуждения!

– Что не надо? Не надо выдать мальчишке, чего он добивается? – грубо спросил он.

– Не делай глупости. Это не то, что ты подумал…

– Стало быть, Марк не целовал и не раздевал тебя на кровати? На моей кровати? На нашей кровати? – Синие глаза раскалились, голос густел все сильнее с каждым яростным слогом.

– Господи! – Клодия почувствовала, как Марк напрягся у нее за спиной, а руки еще крепче вдавились ей в плечи. – Он просто был ко мне добр…

– Черта с два! – Клодия, задыхаясь, ощутила, что он вырвал кулак, но не нанес удар, а вытащил ее у Марка и притянул к себе, отступая, причем вторая рука оставалась свободна – потенциальное орудие. – Черт бы тебя!..

– Нет, Марк, не надо… – Клодия подняла дрожащие руки, останавливая его, пока он шагнул вперед. – Ради Бога, Морган, – умоляла она того, чьей заложницей теперь являлась, – пойми, что ты делаешь…

– Отлично понимаю. Проясняю позицию каждого из нас. Ты можешь с нею дружить, Марк, но все остальное – мое. Она моя.

В подкрепление этих слов свободная рука Моргана двинулась по ее блузке, нащупала и обхватила ей грудь, откровенно и властно.

Протестуя, Клодия откинула голову – и рот ей закрыл душный, всепокоряющий поцелуй, поцелуй открытым ртом, такой же откровенный, как ладонь у нее на груди. Он не спешил, а когда оторвался, она была разгорячена и смущена до ужаса.

Метнув на нее взгляд, полный дикого удовлетворения, Морган снова сосредоточил внимание на сыне.

– Мы любовники вот уже много недель, – отрубил он. – Смирись. Все надежды, которые ты питал насчет нее, пошли насмарку.

От его ревности Клодию охватила волна надежды, вскоре, увы, подавленная сознанием того, что страсть Моргана к ней – только сексуальная.

– Клодия!

Растерянное восклицание Марка заставило тюремщика грубо заключить Клодию в объятья.

– А ну, Герцогиня, – мрачно приказал он, – расскажи-ка ему, до чего тебе приятно заниматься со мной любовью. Расскажи, что соблазн был не односторонним. Расскажи, что на обозримое будущее я – самый важный мужчина в твоей жизни…

В наступившей мертвой тишине Марк, изучающий упрямую враждебность отца, внезапно как будто расслабился.

– Что ты ее не отпустишь? Ты делаешь ей больно.

– Нет, не делаю. Или делаю, Герцогиня? – по-прежнему крепко держа Клодию, Морган рывком повернул ее к себе, так, что она опасливо посмотрела на него снизу вверх. – Я нравлюсь ей именно как агрессивный любовник. – И снова прижал губы к ее губам, на этот раз с демонстративной заботой. Он целовал ее всем своим телом, интимно пристроив ее между ног, и чувственно массировал широко раздвинутыми пальцами ее округлые ягодицы, безразличный к глубоко заинтригованному зрителю.

– Мы все еще разговариваем или мне положено принести извинения и ретироваться?

– Хорошая идея, – глухо произнес Морган, с величайшей неохотой прерывая поцелуй. – Уходя, закрой дверь.

– Морган! – Клодия попыталась выскользнуть из его соблазнительных объятий, но, почувствовав, как знакомая твердость прижимается ей к бедрам, покраснела и покорилась. – Марк… мне очень жаль…

– Чего? Того, что предпочли дряхлого старика молодому и темпераментному человеку? – Он ухмыльнулся. – Ничего, кисонька. Если передумаете, то знаете, где меня разыскать.

В этой ситуации Клодия сочла его дерзость опасно неуместной – но не Морган. Его циничная улыбка, как и наглая улыбка Марка, показывала, что ему забавно, но только была куда более мужественна.

– Держись от нее подальше, сынок, если твоя молодая шкура тебе дорога.

– Ну, знаешь ли, это будет трудновато, – лукаво заметил Марк. – Ведь и я здесь живу, помнишь? А разве не здорово будет – любовь втроем? – Он с ехидством поднес вялую руку Клодии к губам.

– Марк…

Предостережение Клодии осталось без внимания.

– Полно, папа, раньше ты не уклонялся от дележа.

От шока Клодия широко раскрыла глаза, но Морган тотчас пресек злобную выходку.

– Поскольку нам нравятся женщины разного типа, такая мысль ни разу не угрожала моей стареющей мужественности, – подчеркнуто протянул он, – а если бы и так, мне это было до того безразлично, что тревожиться я бы не стал…

– А с Клодией – другое дело?

У Клодии перехватило дух. Она поняла, чего добивается Марк своими неуклюжими попытками: хочет помочь. Но лучше бы ему не набиваться на неприятности…

– Насчет Клодии такой вопрос не встает. Думаю, что даже твой буйный темперамент не заставит тебя взять в любовницы беременную мачеху.

– Беременную? Мачеху? – Для Марка словно бомба разорвалась, и неудивительно!

– Неужели, пока вы так старательно… беседовали, Клодия не сообщила тебе, что собирается завести от меня ребенка?

Клодию тоже потрясло, как далеко он способен зайти, лишь бы устранить сына из ее жизни.

– Вы беременны? – взгляд Марка, опустился на ее плоский живот и затем хмуро метнулся к отцу. – Ты на ней женился, потому что она беременна!

– А вынужденные браки вроде бы входят у меня в привычку, не так ли? – невозмутимо процедил Морган, и его невозмутимость послужила толчком, который вывел ее из летаргии.

– Перестаньте! Оба перестаньте! – лихорадочно потребовала она. – Это полный абсурд! Не смотрите с таким ужасом, Марк, мы, конечно же, не женаты, – это слово она выплюнула, как нечто мерзкое на вкус.

– Ко времени родов будем женаты, – плавно проговорил Морган.

Клодия, подавив крик, вырвалась из его объятий, боль и гнев глубоко пронзили ей сердце.

– Мы даже не знаем, будет ли ребенок!

– Это что, отказ? – ровно спросил он. – Подумай как следует, Клодия, отказы я не так-то хорошо принимаю. Могу больше и не попросить.

– По-твоему, это – просить? – задохнулась она.

– А что – прикажешь перед тобою пресмыкаться и умолять о чести сделать тебя порядочной женщиной? – хватило у него наглости осведомиться, и весьма хладнокровно.

Ее суженные глаза засверкали золотыми копьями презрения. Да он бы не понял, что значит порядочность, если даже его носом ткнуть!

– Мысль увидеть твое лицо на уровне моих туфель в данный момент очень меня привлекает! – яростно выпалила она.

В ответ глаза его разгорелись.

– А то могу просто швырнуть тебя на постель да раздеть, – вкрадчиво высказал он угрозу. – Чего бы я в постели ни захотел, ты не откажешь. Черт возьми, после небольшого вступления умоляешь обычно ты…

– Э-э-э… папа…

Морган и не посмотрел в его сторону. Его издевательский вызов предназначался только побагровевшей Клодии.

– Пошел отсюда, Марк, это тебя не касается. Ну, Клодия, выбирай.

– То есть ты и вправду предоставляешь мне право выбора? – презрительно улыбнулась она, осознав восхитительно знакомое напряжение, возникающее внутри нее.

– Пожалуй, вернусь ненадолго в контору, – ликующе пробормотал Марк, ускользая в дверь. – Э-э-э… между прочим, поздравляю…

– Да как ты посмел намекнуть, будто я до того развратная, что способна затеять у тебя за спиной паскудную интрижку с кем угодно, уж не говоря про Марка? – продолжала атаку Клодия и потрясение ахнула, когда Морган поднял ее и без малейших усилий швырнул на постель, как и обещал. По жилам ее пробежало ужасное волнение, едва она припомнила следующий пункт его эротической угрозы. – Не думай, будто можешь!..

Она задохнулась под его тяжестью. Контакт с ним, даже совсем одетым, ударял, как током, укротив ее гнев, когда блуждающими руками он замкнул живую цепь, снимая то ее одежду, то свою, пока они не оказались бездыханными, голыми и агрессивно-возбужденными.

– Не думай, будто это что-нибудь доказывает… – простонала она, когда он крепко схватил ее, переместился над ней, раздвинул ей ноги и настойчиво между ними задвигался, раздразнивая ее влажный жар своей вздутой плотью, но сдерживался, пока она с отчаянным нетерпением не вцепилась ему в бедра.

– Доказывает, что ты меня прощаешь. – Язык его ткнулся в ее отверделый сосок: он умышленно нацелил все оружие своего сексуального арсенала в безропотную мишень.

– Прощаю… тебя… за что?.. – силилась она припомнить.

– За что угодно… – Он опять лизнул ей сосок. – За все… – и принялся громко и жадно сосать, одновременно позволяя ей втянуть его вглубь нее упоительно глубоко, но дал только мимолетное удовлетворение и медленно отступил, чтобы вонзиться еще глубже, чем прежде. Гортанные звуки, издаваемые им, пока он ритмично трудился над нею, пронизывали ее влажную, восприимчивую плоть тончайшей вибрацией, постепенно доводя до могучего сексуального ритма, который только Морган умел превращать в несравненный миг идеального соития.

– Да… о… да! – шептала она, покорная бреду несдерживаемой любви.

– Ты прощаешь меня за безрассудную ревность?..

Будь она в здравом рассудке, его мольба привела бы ее в восторг, но теперь слова не насыщали ее больше. Она ждала от него полноты обладания.

– Да… да…

– Ты моя… – прохрипел он, мышцы его рук напряглись, пока он держал себя над ее извивающимся телом, жестче, глубже вгоняя Клодию в сдержанное исступление. – Скажи «да», черт бы тебя взял, скажи, что хочешь этого со мной каждый день…

– Да, да, да!.. – рыдала она, и взрывная реакция, ее награда, ввергла ее в сладостное забытье.

Когда она проснулась много часов спустя, Моргана уже не было. Чудесная ломота охватила все ее тело. На столике у кровати находилось единственное доказательство, что это не было всего лишь буйным эротическим сновидением.

«Приходится возвращаться на работу. Не верю в длительные помолвки, особенно для нас с тобой. Лицензию я организую, а все детали – на твое усмотрение».

Но сердце ее затрепетало не от письменного подтверждения того, что брак он предложил всерьез, а не в насмешку, побуждаемый ревностью, но из-за небрежной подписи.

«С любовью, Морган».

С любовью?

Среди всех страстных слов, которыми они обменивались, «любовь» было единственным табу.

Но если это правда?..

Да если правда, она готова душу дьяволу продать! Морган мог бы на ней и не жениться. Брак сделал бы его уязвимым, а ей дал бы и в свете, и в личной жизни такую власть над ним, на какую в качестве его любовницы она и надеяться не смела бы. Так почему же столь богатый, преуспевающий, обаятельный и авторитетный человек, как Морган, станет подвергаться такому финансовому и эмоциональному гнету? Разве только…

«С любовью, Морган».

Клодия не отрывала глаз от этих двух слов, мысли взвихрились в отчаянной неопределенности. Время ее истекло.

Она встала, быстро оделась, желая поскорее довести дело до конца. Если Морган все-таки захочет на ней жениться после того, как она расскажет, почему умер ее ребенок, – что ж, тогда она узнает, что он и в самом деле ее любит, и с такой силой, что хватит на всю жизнь.

Ехала она осторожно, всю дорогу репетировала свою речь, прикидывала, какие фразы окажутся удачнее, и съеживалась при мысли, что смягчить грубый удар от ее признания нельзя никак.

В конторе Моргана она почувствовала облегчение, когда секретарша приветствовала ее жестом и заговорщической улыбкой, а доложить Моргану даже не сочла нужным. После сегодняшнего посещения улыбок может оказаться не так-то много.

Он сидел во вращающемся кресле, спиной к двери, и изучал содержимое тонкой папки. Клодия замешкалась на пороге.

– Морган…

Он застыл, поднял голову, точно зверь, учуявший добычу, но не повернулся. Клодия вошла и затворила дверь, радуясь, что может прислониться к ней спиною. А то, подумала она, могла бы и не удержаться на ногах. Она провела языком по сухим губам, отчаянно пытаясь припомнить первую фразу.

– Морган, мне нужно…

– Сука! – Он встал и обогнул стол. – Садистка! Стяжательница! Злобная сука!

Клодии, оглушенной его яростной и преждевременной реакцией, побледневшей, оставалось только неподвижно стоять под его бешеным натиском.

– Бледней, бледней, паршивая… – и сказал слово, от которого она вспыхнула и опять побледнела, а он продолжал с испепеляющим презрением:

– Ты больна! Тебя нужно изолировать! Ты позволила мне поверить, будто я виноват в смерти ребенка!

Сознание Клодии отключилось, все ее выисканные оправдания рухнули, когда она поняла, что он уже знает то, что она так мучительно боялась ему поведать. Она подвела его еще раз.

– Какого черта ты добивалась? – слова летели из его побелевших губ будто ножи. – Хотела отомстить? За что? Из оскорбленного самолюбия? Но ты призналась, что Марк тебе не нужен, так что не говори, будто я лишил тебя того, что ты жаждала всем сердцем. Ты меня и человеком-то не считала, не так ли? Я для тебя был всего-навсего кобылой для порки. Ты мной воспользовалась, сука поганая, дабы увильнуть от ответственности, и до сих пор думаешь мной пользоваться!

Он высился над нею, яростно, беспощадно хлестал ее – до того яростно, что его вчерашний гнев по сравнению с этим казался просто легким недовольством.

– И Боже мой – что же насчет нового ребенка, того, что ты якобы желала родить от меня? – неумолимо продолжал он. – Или он был намечен как новая пешка в твоей гнусной игре «пусть Морган страдает»? Или, может быть, ребенка вообще не должно было быть? Или ты хотела внушить мне сознание вины, помучить меня тем, чего, как ты знала, у меня вообще не будет?

Ну, так ты сгниешь по крупицам прежде, чем я снова приму участие в твоих патологических фантазиях. Слышишь, Клодия? Сгниешь по крупицам!

И с этим швырнул папку ей в лицо и отошел, яростно отпихнув с дороги стул. Папка упала на пол, листы разлетелись, и она пригнулась поднять ее, совершенно автоматически. Когда она поняла, что поднимает, пальцы ее судорожно застыли.

– Это моя история болезни… Она это шепнула, но он расслышал. И повернулся на каблуке, явно сдерживаясь.

– Как ты ее достал? – отупело спросила она. Ей и в голову не могло прийти, что он обо всем узнает именно так, из холодных, клинических подробностей. – Я думала, врачи такую информацию не разглашают…

– Да, еще один забавный выверт в истории твоей мести, – прорычал он, прижимая кулаки к бокам, как бы противясь искушению пустить их в ход. – Будешь смеяться. Я нажал кое-какие кнопки. Думал, мне полезно будет узнать, с какими проблемами ты можешь столкнуться при рождении моего ребенка. Не хотел тебя мучить, если бы выяснилось, что доносить ребенка ты не можешь…

Господи, он и вправду любил ее…

– Но я тебе сказала…

– Ты мне много что сказала, Клодия. – Он прервал ее слова гневным взмахом руки, намеренно сшибив со стола письменный прибор. Подобно опрокинутому стулу, это как бы символизировало разгром, учиненный ее ложью. – И ничто даже дерьма не стоит…

– Морган, да поэтому я и пришла. Хотела тебе сказать…

– В самом деле? – саркастически ухмыльнулся он. – Какая доброта с твоей стороны! Что же ты хотела сказать? «А попробуй-ка, Морган, догадаться, знаешь о чем? Ты ведь не убийца. Я все это время тебя манежила: приятно было посмотреть, как ты корчишься!»

От слова «убийца» сердце ее сжалось в тугой комок.

– Морган, прошу тебя, выслушай…

– Что? Новое вранье? Новые выгодные тебе полуправды? – взорвался он. Глаза его пылали синим пламенем, лицо исказилось от омерзения. – Тяжело было, но я мог понять, когда ты врала насчет отца твоего ребенка. Но это? Это? – На какой-то ужасный миг показалось, будто его сейчас вырвет, вырвет, но он сдержался и отрубил:

– Не хочу слушать, Клодия. Ничего не хочу слушать. Убирайся вон! Вон из моей конторы. Вон из моего дома. Вон из моей жизни…

– Морган, я люблю тебя… – в отчаянии заговорила она, а он выругался, гаже прежнего, вымарав ее свирепым отвращением.

– Убирайся вон, Клодия, пока не поздно. Иначе я не отвечаю за свои поступки. Я вполне мог бы тебя убить за то, что ты мне сделала!..

Ее трясло как в лихорадке. Понимая, что теперь уже поздно и всегда было для них поздно, Клодия повернулась и стала нашаривать дверную ручку.

– И вот что, Клодия: ты прекращаешь наши отношения с пустыми руками. Понятно? Ты не возьмешь ничего! – И оскорбительно бросил ей вслед:

– А если возьмешь, подам на тебя в суд за мошенничество, а там с тебя безжалостно сорвут маску честной женщины. Поэтому, когда будешь уходить, оставь ключи от «корвета» на столе. Спариваться с тобой было приятно, да недолго это было – ты и на запасную шину заработать не успела, не то что на весь автомобиль!

Клодия напряглась, и последнее, непростительное оскорбление вынудило ее бросить на него через плечо взгляд, пылавший гневом, не меньшим, чем у него. Этот автомобиль символизировал их счастье. Она ему не позволит отнять у нее даже воспоминания!

– Иди к черту, Морган Стоун!

Отчаянная езда по Приморскому шоссе выпала у нее из памяти, до дому она добралась фантастически быстро и вывалилась из машины на колени, причем обожгла руку, дотронувшись до горячей шины. Она все еще тряслась как лист, когда, шатаясь, вошла в дом и автоматически взяла трубку резко, раздражающе звонившего телефона.

– А-алло?..

Ее хриплое приветствие было встречено мертвенным молчанием, а затем – гортанным рыком:

– Повезло тебе, что в живых осталась, – до того дико отсюда дернула!

– По-твоему, это – жизнь? – спросила она с истерическим всхлипом – жалкая пародия на черный юмор – и положила трубку.

Телефон она взяла наверх к себе, но Морган больше не звонил.

Не звонил он также всю ночь и следующие двое суток. В свой собственный дом он и на порог не ступил, а Клодия не выходила за порог.

Она позвонила в отель, сказала, что у нее летняя инфлюэнца в тяжелой форме, и без малейшего зазрения совести переложила всю работу на преемника, прибывшего из главной конторы для двухнедельной акклиматизации.

Вернулся домой Марк. Он изводил ее заботой и донимал тревожными вопросами, но она с ним разговаривать не стала, не в силах объяснить эмоциональную прострацию, которая охватывала и в то же время охраняла ее. Клодия могла только сидеть и ждать, как раненый зверек в капкане, боясь двинуться, боясь обратить на себя внимание…

На третье утро, перед тем как нехотя отправиться в контору, Марк наконец-то сделался настойчивее:

– Что вы собираетесь делать, Клодия? Отец окопался в отеле и при одном упоминании вашего имени рвет и мечет. Вы сидите здесь – краше в гроб кладут. Если… ну, если придется уехать, куда вы направитесь?

Его забота пронзила толстый серый кокон ее несчастья острой стрелой боли.

Уехать от Моргана?

Она гадала: а знает ли он, что она еще у него в доме? Наверное, нет, а то нанял бы каких-нибудь громил вышвырнуть ее на улицу.

Уехать? И внезапно ее охватила паника: уезжать было некуда. В «Харбор-Пойнт» ей нельзя: срок ее службы почти завершился, да вдобавок там находится он. Как мрачно предсказывал Марк несколько дней назад, она ухитрилась остаться без ничего, без никого…

Луч света расширился и превратился в сияющую тропу сквозь мрак самосожаления, поглотивший ее врожденную стойкость. Тусклые карие глаза Клодии воинственно сверкнули. Она рисковала всем, лишь бы быть с Морганом, так почему она от него отказывается без борьбы? Она видела, насколько он уважал тех, кто смело с ним не соглашался, даже если, по его мнению, они были не правы. Она поступила очень дурно, да, но ведь и самым закоренелым преступникам давали в суде слово. Теперь, когда за несколько дней у Моргана было время остыть, не могла ли она воззвать к нему с позиции разума?

Она спросила себя: а стал бы человек, ее ненавидящий, звонить ей после их ссоры, хотя бы и в гневе? Про машину он не спрашивал, он проверял, добралась ли она до дому целой и невредимой. Даже доведенный до белого каления, проклинающий сам факт ее существования, он все-таки позвонил ей.

Что ей терять, если она еще с ним встретится? Нечего! Но каким образом встретиться, если он всячески этого избегает? Надо как-нибудь его заманить. Глаза ее сузились: она внезапно вспомнила, как он когда-то угрожал под влиянием гнева.

– Вы знаете каких-нибудь хороших адвокатов, Марк? – медленно спросила она.

Он насторожился, изумленный, как неожиданно она подняла голову – и гордо, после того, как несколько дней держала ее опущенной.

– Знаю. А зачем? Глаза ее сузились.

– Думаю вчинить иск о нарушении брачного обещания.

У него отвисла челюсть.

– О наруше… То есть… Отцу?

– Последнее время больше никто мне предложение не делал, – мрачно произнесла она.

– Но, Клодия… Господи… да он ведь ни за что… Господи!

Его испуганный лепет не воспрепятствовал отчаянному поступку отчаянной женщины.

– Вы при этом присутствовали, – напомнила она. – Слышали, как он сказал, что собирается на мне жениться.

Марк сглотнул слюну.

– Хотите, чтобы я выступил свидетелем с вашей стороны? – запищал он, как девчонка, и воззрился на нее в ужасе. – Клодия, да он меня убьет – обоих нас убьет!

Она посмотрела на него суровыми карими глазами, мерцающими от бесполезных слез, которые запретила себе пролить.

– Но есть ведь что-то, ради чего стоит умереть, правда?

Нечестивая, веселая ухмылка медленно проползла по его отупелому лицу, пока он наблюдал за нею, полною решимости.

– Да. Да, пожалуй, есть. И я не просто знаю хороших адвокатов, некоторые из них мне кое-чем обязаны. Вы просто сидите здесь, Клодия, и не рыпайтесь, а я все возьму на себя!

После того, как он ушел, сочтя все это куда более забавным, чем это было разумно или уместно, уверенность Клодии мигом улетучилась. Нарушение брачного обещания? – раздраженно подумала она. Умора! За все время любящий Морган обещал ей одно – страдания, и выполнил обещание с лихвой!

Смутно представляя себе, что адвокаты будут в корыстных целях действовать крайне медленно, Клодия утешила себя тем, что, если смелости не хватит, всегда хватит времени передумать. А пока она по крайней мере будет чувствовать, что снова делает некоторую попытку распорядиться своей жизнью.

Впервые за несколько дней она позавтракала и даже немного поела за обедом – из уважения к отчаянным усилиям крайне растерянной домоправительницы Моргана.

Во второй половине дня, раздраженная жарой и последствиями бессонницы, Клодия вызывающе улеглась загорать на террасе, пытаясь избавиться от того, что она сочла тюремной бледностью.

Душераздирающе завизжали шины, хлопнула автомобильная дверь – это прогнало ее легкую дремоту, она рассеянно села, чувствуя болезненное покалывание кожи и досадуя, что перестаралась с загаром. Неужели Марк уже вернулся? Хочет проверить, не перерезала ли она вены? Право, надо ему сказать, чтобы перестал возле нее маячить наподобие нервного папаши. Она встала, пошатываясь, посмотрела с балкона, и глаза ее расширились от ужаса, когда она увидела внизу приземистый черный автомобиль, чьи шины еще дымились.

В тот же миг она услышала, что ее имя эхом перекатывается по дому:

– Клодия? Клодия! Я знаю, что ты здесь, Клодия, от меня не спрячешься!

Она смятенно оглянулась по сторонам, ища, что бы надеть поверх элегантного желтого купальника, но халат она с собой не захватила и подумывала завернуться в скатерть, служившую ей во время обеда на открытом воздухе, когда Морган с грохотом пролетел вверх по лестнице, ворвался в солярий и увидел ее.

– По-моему, я тебе велел убираться из моего дома! – отрезал он. Его жаркий взгляд скользнул по ее обнаженным рукам и ногам, пока он проходил вперед, и что-то мелькнуло у него в глазах. – Вижу, что ты меня ждешь.

Сардоническая, тихая реплика была настолько неожиданна, что Клодия дернулась.

– Много о себе думаешь! – выпалила она, подавляя желание скрестить руки на груди, ходящей ходуном.

Бритый, хотя казался небритым, изможденным, суженные глаза смотрели угрожающе, лицо как бы очертили беспощадные прямые линии. Он был в белой рубашке и светло-серой пиджачной тройке, и рядом с ним Клодия чувствовала себя пугающе голой, застигнутой врасплох.

– А как еще о себе думать тому, кто настолько желанен женщинам, что они вынуждены судить об его чарах? – он похлопал себя по ладони бумагами, свернутыми в трубку и перевязанными лентой. – Ты знаешь, что сегодня со мной произошло, Клодия?

Она беспомощно покачала головой, загипнотизированная бумагами, и боялась спросить. Еще одно медицинское свидетельство, чтобы нанести рану ее совести?..

– Два человека, два очень больших и хмурых человека обратились ко мне в моем выставочном зале и сорвали интервью о «пятисотке», которое у меня брали корреспонденты американского телевидения… интервью, которое, между прочим, организовала ты… и вручили мне некие юридические документы, кои постарались объяснить мне очень подробно и громко. Против меня не только возбуждают дело о нарушении брачного обещания, но, по всему, родной мой сын добровольно выступит против меня свидетелем, адресом же иска обозначен мой собственный дом.

– В с-самом деле? – Клодия не смела посмотреть ему в лицо. Убийственно, вкрадчиво ровный тон совершенно выбивал почву из-под ног. Да что же это Марк натворил? Даже Клодия знала, что никакие юридические документы настолько быстро не составляются.

Она следила из-под опущенных ресниц, пока руки со зловеще белыми костяшками пальцев разворачивали документы.

– Как по-твоему, какая женщина способна учинить что-нибудь настолько глупое?

Влюбленная.

Молчание тянулось. Клодия сглотнула слюну. Кожу ее теперь не покалывало, а жгло. К своему ужасу, она ощутила, как взгляд его снова ползет по ее телу; ее груди вздулись и наполнились болью от вернувшегося голода.

Она спрятала руки за спину, бессознательно углубляя вырез купальника с низким декольте, и, под стать ему, агрессивно выставила подбородок.

– Рассерженная!

Жесткое, высокомерное выражение его лица не изменилось.

– Рассерженная? – Насколько он был жесток, настолько голос его – по-прежнему мягок. Он протянул оскорбительные документы и одним уголком принялся водить вокруг ее соска, темневшего под светлым купальником. – Не думаю, Клодия. – Ноздри его раздулись, когда ее сосок мгновенно сжался. – Ты ведь сама знаешь, – сказал он, с умышленной жестокостью водя бумагой взад и вперед, – что этот иск не стоит бумаги, на которой изложен!

– Морган, я… – задрожала Клодия.

– Не надо, – отрубил он. – Довольно лжи. Навсегда! – Убив в ней последнюю надежду, он нанес ей еще один удар, спросив:

– Ты беременна?

– Что? – заморгала она, ошеломленная.

– В этом иске говорится, что я бросил тебя… ммм… в интересном положении…