- А вы не могли определить время с большей точностью? - удивился я.
      - Нет. Температура их тел была сильно повышена. - И в ответ на выражение крайнего удивления у меня на лице он пояснил: - Мы нашли их в лесу, а там мертвая органическая материя не разлагается и не гниет. Хотя почему-то и нагревается в утренние часы.
      - И от чего зависят эти... явления?
      - К сожалению, по этому вопросу, как, впрочем, и по многим другим у нас все еще нет даже и рабочей гипотезы.
      - Кто-то мне сказал, что Эйрена почти не отличается от Земли, - вздохнул я.
      - Если речь идет о физических характеристиках, то это так, несмотря на наличие двух солнц и некоторых других, не присущих Земле факторов. Но растения... Их клеточное строение совсем близко к земному, а поведение их и образ жизни, и аномалии, которые они вызывают вокруг себя, постоянно доводят до отчаяния наших биологов.
      - Они, однако, скорее переступят этот предел, чем попросят объяснения у юсов, - подколол я его.
      - Здесь нет просителей, Симов, - холодно отметил Ларсен.
      Я предпочел сменить разговор:
      - Надеюсь, что ты мне опишешь все, что вспомнишь в связи со смертью Фаулера и Штейна.
      - Что же, хорошо... - он машинально расстегнул верхнюю пуговку на рубашке и начал. - На базе введен достаточно жесткий режим, и в то утро мы как всегда собрались на завтрак в пять часов, т.е. где-то за сорок минут до восхода Ридона. Нам приходится вставать так рано, потому что в состоянии бодрствования значительно легче справляться с начальными приступами эйфории, которую, предполагаю, сегодня испытал и ты.
      Я ответил неопределенным жестом. Ларсен продолжал:
      - Ни за завтраком, ни позднее, когда каждый направился к своему рабочему месту, не случилось ничего необычного или вообще чего-либо, что указывало бы на предстоящее событие. А потом...
      - И все же за столом велись же какие-то разговоры, - прервал я его. Расскажи мне о них, сколь бы незначительными они тебе не казались...
      - По утрам мы завтракаем в полном молчании, Симов. Нам необходима полная концентрация внимания. Иногда и малейшая рассеянность ведет к тому, что приходится терять всю первую половину дня.
      - А не заметил ли ты чего-либо особого в поведении Фаулера и Штейна. Какое-то действие, мимика...
      - В такие моменты никто из нас не позволяет себе роскоши наблюдать за поведением других, - сказал Ларсен. - Свое личное поведение создает каждому достаточно забот... И так, двадцать шестого утром Элия, которая была дежурной на базе, пошла в биолабораторию, Одеста - в медицинский корпус. Рендел и Штейн поехали на джипе на свой экспериментальный участок. Вернье отправился на Деф-рактор, а я - на полигон. Фаулер должен был взять одну посылку с Земли, о которой юсы сообщили нам накануне вечером, но как выяснилось позднее, он вообще не дошел до места, где они оставили посылку. А трейлер, на котором он отправился туда, мы потом нашли брошенным у дороги.
      - Где точно? И что собой представляют эти трейлеры?
      - Юсианские грузовые автомобили. Наверное, они могут и летать, но мы используем их вместо грузовиков или тягачей. Мы нашли тот между скалами в низине за хребтом на восточном склоне, то есть в направлении почти противоположном той части леса, в которой мы обнаружили трупы.
      - Значит, Фаулер и Штейн были вместе, не так ли?
      - Да, полагаю, что они по какой-то причине встретились. Но потом... потом они расстались навеки. - Это мелодраматичное выражение ему никак не шло, и он, видимо, это осознал, потому сейчас же вернулся к сухому, сжатому изложению фактов: - Первым исчезновение Штейна установил Рендел. Они договорились, что в двенадцать часов : Е запустят какой-то опыт, а Штейн опаздывал. Он не отвечал и на многократные вызовы по радио. Тогда Рендел начал расспрашивать роботов, которые были вокруг, и между ними нашелся один, который еще без двадцати восемь заметил, как Штейн направляется к участку, где работал Рендел. Но почему он туда не дошел, да и вообще, с какой целью направился туда, мы так и не узнали.
      - И как же поступил Рендел в этих обстоятельствах? - поинтересовался я.
      - Связался со мной и сообщил мне об исчезновении Штейна.
      - А ты все еще был на полигоне?
      - Да, - ответил Ларсен, не обижаясь на мои уточняющие вопросы. - Был там с шести до десяти минут первого. А после сообщения Рендела немедленно вернулся на базу. Естественно, что еще с полигона я подал сигнал "тревоги", так что очень скоро мы все собрались. Все за исключением Фаулера и Штейна.
      - А роботов здесь вы расспросили?
      - В это время на базе не было роботов. Они были заняты на строительстве Дефрактора.
      - Как вы организовали поиск?
      - Единственным подсказанным логикой способом, который впоследствии оказался и самым ошибочным.
      - В каком смысле?
      - Во всех смыслах. Но чтобы ты меня понял, я должен сначала объяснить тебе некоторые вещи. Во-первых, на расстоянии ста километров на восток, запад, север и юг отсюда юсы построили четыре города для наших переселенцев. Таким образом, база фактически находится в центре квадрата, который получится, если между этими городами будут проложены магистрали, которые задуманы, и по плану перерастет в научный центр, основы которого мы закладываем сейчас. Во-вторых, все мы, кроме Рендела, пользуемся юсианс-кими рейдерами... Это необходимо, так как часто мы работаем на весьма удаленных объектах. В-третьих, по возвращении мы всегда приземляем рейдеры на стоянке перед гаражами. И четвертое: для большей надежности каждый из них помечен личным кодом человека, который им пользуется, и связан с Сервером, так что их местонахождение может быть установлено очень быстро, когда они не в полете.
      - А когда в полете?
      - Тогда вокруг них получается... искривление пространства или черт знает что еще, и связь нарушается, - Ларсен, нахмурившись, замолчал. Было видно, как у него тяжело на сердце от загадок юсианской техники.
      - Все эти факторы имеют что-то общее со смертью Фаулера и Штейна? спросил я.
      - С их смертью, вероятно, нет, но ошибке в направлении поисков они точно способствовали. Дело в том, что рейдера Штейна не было на парковке. И поскольку утром Штейн и Рендел поехали на экспериментальный участок на джипе, мы сделали вывод, что позднее Штейн вернулся на базу, при этом пешком, а уж отсюда вылетел куда-то. Конечно, мы сейчас же навели справки, и ко всеобщему удивлению оказалось, что рейдер Штейна находится в Южном переселенческом городе.
      - А до тех пор Штейн не ездил туда?
      - Нет. Никто, кроме меня не посещал городов для переселенцев, - сказал Ларсен. - Творения юсов - это не то, к чему человек испытывает влечение.
      Вот против этой констатации я даже, если бы и хотел, не мог бы возразить.
      - Так начались наши блуждания, - снова начал Ларсен. - В начале мы пытались установить радиосвязь с Фау-лером или Штейном, потом Одеста и Рендел остались здесь дежурить и продолжили эти напрасные попытки, а я, Элия и Вернье поехали в город. Рейдер стоял посередине главной площади, и в нем никого не было. Вокруг мы не нашли никаких следов, поэтому пришлось искать наугад. Я на своем рейдере предпринял облеты города на небольшой высоте, Элия и Вернье обыскали прежде всего близлежащие дома вокруг площади, а затем и те, что подальше. На помощь привезли десять роботов, которые были заняты на сооружении Деф-рактора, а потом еще десять. Вообще, потеряли страшно много времени. И если бы Элия не обратила внимания на коврик...
      - На коврик? - озадаченно протянул я.
      Ларсен заулыбался, но не смог скрыть своего смущения.
      - Мне неизвестно, на чем юсы вчера привезли тебя на место встречи, Симов, но если это было что-то типа наших рейдеров, то ты, наверное, поймешь...
      - Ага-а-а... Да, да, ясно! Та прозрачная основа...
      - ... делает передвижение на них крайне неприятным, - закончил он. - И так как наша жизнь и без того не сахар, мы стараемся облегчить ее хотя бы в мелочах. Естественно, если когда-нибудь нас здесь посетят юсы, мы откажемся и от этих поблажек, но пока... Но пока я не вижу причин лишить людей этой возможности...
      Я поспешил кивнуть в знак согласия. Все-таки было бы непочтительно слушать, как он оправдывается, притом, что мое мнение полностью совпадало с его.
      - Все ли используют такие... коврики во время полетов?
      - Все, кроме меня, - ответ Ларсена был прост и точен, и я в нем не уловил желания выделиться. - И именно потому, когда Элия догадалась, что коврик Штейна в рейдере не развернут, мы наконец поняли, как обстоят дела: Фау-лер сумел запрограммировать в нем весь маршрут до города и направил его туда, чтобы ввести нас в заблуждение.
      - Ты сказал "сумел запрограммировать", - заметил я. - Означает ли это, что и прежде делались подобные попытки, но безуспешно?
      - Нет. Никогда не возникало необходимости.
      - Но почему именно Фаулер? Ведь рейдер был Штейна.
      Ларсен с сомнением покачал головой:
      - Штейн едва ли справился бы с этой задачей. Не потому, что вычисления особо сложные, но он был биофизик и экзобиолог, и в отличие от Фаулера не проявлял никакого интереса к юсианской технике. Здешние растения завладели всем его вниманием.
      - А Фаулер кто был по профессии?
      - Инженер и кибернетик.
      - Да, - согласился я, - действительно, более вероятно, что это был он. А что вы предприняли потом?
      - Когда мы поняли, что рейдер прибыл в город без пассажиров, мы вместе с роботами вылетели обратно на базу. Прежде чем приземлиться, я сверху оглядел окрестности и очень скоро заметил скрытый между скалами трейлер. Но
      Фаулера, а после него и Штейна мы нашли только на третий день. Фаулер лежал, согнувшись, около одного из деревьев в лесу, только вот первоначальное положение трупа определить было невозможно. Корни деревьев, выходя утром на поверхность, его многократно перемещали.
      - Кто его нашел?
      - Одеста.
      - А что ее заставило поехать туда после того, как вы нашли трейлер в почти противоположном направлении?
      - В действительности, только она ориентировалась в той части леса. Позднее она утверждала, что интуиция подсказала ей правильный путь... - Ларсен задумался и убежденно изрек: - Была ли это интуиция или случайность, не знаю, но ни о какой предварительной осведомленности с ее стороны, по моему мнению, и речи быть не может.
      Я избегаю слушать чужие заключения, особенно на первом этапе своих расследований, и поэтому сразу же перешел к следующему вопросу:
      - Каким образом было совершено убийство Фаулера?
      - У него была глубокая рана на правом виске. Стреляли в упор.
      - Из чего?
      - Из лазерного флексора. Тогда каждый из нас носил с собой такой инструмент. Он почти универсален. Им можно делать разрезы, пробивать дыры, нагревать до различной температуры различные материалы, очерчивать участки, маркировать предметы на расстоянии. После убийства я запретил им пользоваться, и сейчас мы встречаемся с большими трудностями в работе, потому что по каждому пустяку нужно звать роботов.
      - А люди не сопротивлялись такому запрету? Все-таки флексоры были и средством самозащиты.
      - Ты, наверное, еще не заметил, Симов, что на базе царят спокойствие и порядок, - мрачно подчеркнул Ларсен, а после короткого колебания дополнил свое утверждение часто используемой тут оговоркой: - Если эти слова вообще можно употреблять в данных условиях, - потом он опять поколебался и решил, что необходимы еще дополнения: - Мои люди приучены владеть собой. Кроме того все единодушны во мнении, что именно Фаулер - убийца...
      - Который после содеянного в приступе раскаяния покончил с собой.
      - Это что, ирония? - глаза Ларсена стали похожи на два кусочка льда.
      - Скорее, горький скептицизм, - ответил я. - Когда налицо двойное убийство, эта версия - первая подвергается проверке, но, в конечном счете, так и остается в сфере добрых пожеланий. Я не говорю сейчас о любовных драмах, конечно.
      Ларсен стал еще более холодным.
      - Не знаю, какие другие версии ты построишь, эта отпадет только после того, как будет установлена бесспорная истина. Бесспорная! В противном случае ты можешь создать тут напряженную обстановку, а это никак нежелательно.
      - К сожалению, моя работа всегда создает напряжение у окружающих, - сказал я, - но я постараюсь свести его до возможного минимума.
      - Ты должен постараться, - заявил Ларсен. - Только так наши интересы полностью совпадут, и ты сможешь рассчитывать на всестороннее содействие с моей стороны.
      - Да, я буду рассчитывать на твое содействие, Ларсен. Особенно, если проявятся различия в наших интересах.
      Он посмотрел на меня с повышенным вниманием и внезапно улыбнулся. Зубы у него были белые, правильные, ровные и здоровые. Такие же, как и у меня. Я тоже улыбнулся.
      - Думаю, что мы с тобой, Симов, понимаем друг друга, - в выражении его лица промелькнуло нечто, что могло бы быть и симпатией. - Я испытываю предубеждение только при общении с дипломатами, а ты едва ли сойдешь за такового.
      - Ты тоже, - одобрительно сказал я. Этот обмен комплиментами дал нам силы возобновить неприятный разговор.
      - Мы нашли труп Штейна через полчаса после того, как обнаружили Фаулера, в двухстах метрах от него на самом краю леса, - воспоминания заставили Ларсена невольно понизить голос. - Он лежал лицом вниз, а на затылке у него была рана, нанесенная флексором, он был убит выстрелом в спину, когда шел... Мы предположили, что он направлялся к Дефрактору, так как лежал всего в километре от границы стройки.
      - И какова же была его цель?
      - Не знаю... Но едва ли она была совсем безобидной, если он пошел пешком и под прикрытием леса.
      - Нес ли он с собой что-нибудь особенное?
      - Нет. Он был одет в свой обычный рабочий костюм, а в карманах не было ничего.
      - "Ничего" в смысле ничего особенного?
      - Нет. В том смысле, что абсолютно ничего. Они были пустыми. А их содержимое, а также его флексор мы нашли у Фаулера.
      - Это и есть улика, на которой было основано общее мнение, что убийца именно он?
      - Это - одна из улик. Другая же в том, что в правой руке он держал свой собственный флексор, часть заряда в котором была израсходована.
      - Но ведь флексоры использовали довольно часто.
      - И именно поэтому мы заряжаем их каждое утро. А двадцать шестого работа Фаулера не предполагала использования флексйра.
      Известно, что когда кто-то приберегает до конца разговора очень существенные факты, о которых следовало бы упомянуть еще в начале, то это редко бывает из-за рассеянности или непоследовательности. Причина почти всегда кроется в сознательном выжидании наиболее удобного момента, в который они неожиданно прозвучат и произведут наиболее сильное и непреходящее впечатление. Ларсен поступил именно так и по существу выдал себя, показав, что для него очень важно, чтобы я поверил в вину Фаулера.
      - Лично ты веришь, что он убил Штейна? - прямо спросил его я.
      Ларсен посмотрел на свои огромные прижатые к крышке стола кулаки и быстро разжал их.
      - Нет, не верю, потому что Фаулер был моим другом. Но верю тому, что я видел своими глазами. Понимаешь?
      - Пока что нет, - ответил я и выпрямился. - Можешь ли ты предоставить мне карту базы и окрестностей?
      Он выдвинул самый .нижний ящик стола. Вынул оттуда карту, которую я просил, и подал мне:
      - Из самых новых. На ней отмечено точное место, где мы нашли трейлер и трупы.
      - Где вы сохраняете их?
      - В одной из холодильных камер лазарета, - ска Ларсен. После чего добавил: - Зал, где находится Сервер здесь, около вестибюля, направо. Зайди туда и зарегистрируй свои данные, чтобы тебе был определен личный код. Таким образом ты будешь располагать всей информацией... кроме той, которая в секретных банках.
      - Как могу я получить доступ к ним?
      - Только через надлежащим образом оформленное ее гласие владельца.
      - Это требование и тебя касается?
      - Да, и меня тоже. За исключением некоторых экстремальных ситуаций, но и тогда необходимо соблюдение ряда строгих регламентированных формальностей.
      - А кто на базе имеет такие банки?
      - Одеста, Рендел и Вернье.
      - А Фаулер и Штейн?
      - У Штейна был такой банк, но при проверке оказалось, что он полностью стер все данные. Наверное, провел операцию через свой компьютер в биосекторе, но когда точно это случилось, мы не смогли установить. Потому что память этого компьютера тоже была уничтожена.
      Уж эти факты мне совсем не должны были быть сообщены так, между прочим!
      Я направился к двери, ясно сознавая, что теперь мне не раз придется сталкиваться с подобным "пренебрежением".
      - Я забыл упомянуть еще кое о чем, Симов, - остановил меня Ларсен, и я обернулся к нему в ожидании: - Это, может быть, и неважно, но достаточно странно... Кроме личных мелочей Штейна мы нашли у Фаулера еще одну его вещь. Он не положил ее в карман вместе с другими. А сжимал в руке.
      - И что она собой представляла?
      - Миниатюрную... размером с наперсток человеческую голову Изображение Штейна.
      Глава одиннадцатая
      Я пробыл в зале Сервера около часа и вышел оттуда, снабженный личным кодом, равно как и огромным количеством, может быть, излишней информации. На улице я развернул карту, которую мне дал Ларсен. Она была очень подробная, так что, ориентируясь по ней, я пошел к лазарету, выбрав дорогу, которая проходила через упомянутую в нашем разговоре парковку. Там я бегло осмотрел оба приземленные, один рядом с другим, юсианских рейдера - они действительно оказались знакомого мне типа, потом сосредоточил свое внимание на расположении места парковки. Оно имело узкую продолговатую форму и целиком просматривалось только от гаражей и с высоты восточного склона, за которым и был скрыт трейлер. Западный склон был значительно ниже и находился значительно дальше, а со стороны лабораторий и медицинского корпуса ничего не было видно из-за складов перед ними.
      Я прошел мимо этих складов - совершенно нестандартного вида кривобоких строений - и за поворотом у биолабораторий увидел Элию. Она сидела на какой-то скамейке у входа и, видимо, поджидала меня, потому что, стоило мне только появиться, как она встала и специально приняла демонстративно нетерпеливую позу. Я же не ускорил шаги, но и не замедлил, просто продолжал размеренное движение.
      - Видно, ты не из тех, которые поторопятся ради женщины, - ехидно бросила она, когда я к ней приблизился.
      - Почему? - возразил я небрежно. - Есть женщины, ради которых я побежал бы.
      - Но я не из тех, не так ли?
      - Нет, не из тех. По крайней мере пока.
      Она вызывающе тряхнула своими длинными волосами.
      - Ты вселяешь в меня надежду, комиссар!
      - И с полным основанием, - добавил я.
      - Что ж, тогда пошли, - по-деловому предложила Элия. - Берг... Ларсен только что связался со мной и попросил меня отвести тебя к Фаулеру и Штейну.
      - Не торопись так, - улыбнулся я. - Я все еще не собираюсь на тот свет.
      Элия смущенно моргнула, но через мгновение поняла двусмысленность сказанного и возмущенно покачала головой:
      - Ты шутишь с печальными и страшными вещами. А сам еще слишком молод, чтобы оправдать это профессиональной деформацией.
      Потом, всмотревшись в мои глаза и убедившись, что су- мела меня смутить, она бодро направилась в медицинский корпус напротив. Я последовал за ней, грустно думая, что здесь на всей этой планете у меня нет и, наверное, никогда не будет ни единого доброжелателя.
      Ничего удивительного что я до сих пор не видел лазарета - низкого, неухоженного сооружения из тесаных камней, прилепившегося к монументальному медицинскому корпусу
      - Это, видимо, творение не юсов, - обратился я к Элии.
      - Нет. Это мы построили.
      - А зачем?
      - Именно, чтобы обойтись без юсов, - сухо ответила она. - Лично я, как медик базы, посчитала, что если кто-то из нас заболеет, то лучше его лечить в действительно человеческой обстановке.
      Мы подошли к постройке, совмещающей, как оказалось, два назначения: "действительно человеческой" больницы и усыпальницы, и вошли внутрь. Холодильная камера находилась внизу, на единственном подземном этаже. Элия остановилась у конца лестницы.
      - Четвертый отсек слева, - бросила она и едва слышно добавила: - Фаулер был моим другом... Не хочу видеть его... таким.
      - Хорошо, - сказал я, - но где тебя потом найти? Нам нужно поговорить.
      - Я буду опять там, на той скамейке, - Элия быстро начала подниматься вверх.
      Я подошел к четвертому отсеку и нехотя задействовал открывающий механизм. Холод. Холод и тишина, какую может создать только смерть. Я прошел вперед, половицы издали скрип. И снова, снова... Шаги мои звучали вызывающе. Я пришел к этим лишенным земной могилы людям, чтобы осмотреть их тела, вглядеться в их лица и оценить их последнее выражение. Чтобы постараться найти путь к возмездию, в котором они не нуждались.
      Они лежали рядом в прозрачных саркофагах. И были удивительно разными в своих одинаковых рабочих костюмах, одинаковой обуви и одинаковых смиренных позах мертвецов. Два человеческих существа, индивидуальность ко
      121
      торых теперь уже имела значение только для меня: с худыми, кротко сложенными на светлых рубашках руками, неестественно вытянутыми ногами и коленями, резко выступающими под тонким материалом брюк с декоративными швами. Глаза их были закрыты и глубоко запали, лица - удлиненные, далекие и отчужденные в своей застывшей неизменяемости. На незастегнутых вокруг похудевших шей воротниках виднелись яркие эмблемы базы "Эйрена". Словно эти двое были помечены ими... Как, может быть, и все мы - которые уже здесь и которые еще будут...
      Я сделал шаг вперед. На виске у одного чернела глубокая рана - Фаулер... Пальцы его левой руки все еще были согнуты, словно даже после смерти сжимали юсианское изображение Штейна. Их, видимо, разжимали с помощью твердого острого предмета, потому что между указательным пальцем и складкой ладони виднелось несколько царапин. Но кто же так нетерпеливо разжимал эти пальцы? И был так бездушно груб в своем нетерпении?
      Я всмотрелся в лицо Фаулера. Его черты были чистые, почти мальчишеские, слегка курносый нос и нежно очерченные губы, которые словно хранили частицу или воспоминание какого-то последнего недоконченного . слова. Гладкий открытый лоб, щеки, покрытые золотистым пушком брови и волосы соломенного цвета, русые, такие до смешного русые, что сейчас нагоняли ужас. Во всем его высоком, худоватом теле с длинными конечностями и узкими плечами было что-то несколько недоделанное, именно поэтому вызывающее симпатию; я бы даже сказал - доверие, как будто не допускающее, чтобы в нем скрывались какие-либо злые намерения. Я попытался представить себе, как он крадется по лесу, выслеживает и стреляет в спину, но не смог. А еще труднее мне было представить себе, как он, наклонившись над мертвым, вытаскивает у него из карманов вещи... И зачем? Зачем они ему были нужны?
      Было видно, что рана на виске нанесена в упор, но ее удлиненная, заостренная ко лбу форма свидетельствовала, что он мгновенно повернул голову в направлении выстрела, как говорят - освобождения заряда от флексора. Что же заставило его так обернуться, как будто он что-то услышал? Поскольку, если он сам держал оружие и сам привел его в действие, более логично было бы, повернуться в обратную сторону - это инстинктивное движение, никто, даже самоубийца, не хочет видеть собственную смерть, дабы не обезобразить выражением ужаса свое лицо. Правда, его лицо не обезображено, но передний конец раны совсем, совсем близко от глаза, всего в сантиметре...
      Мне уже стало невыносимо холодно. Зубы стучали, руки посинели. Но что-то меня удерживало, я не хотел спешить... здесь. Я чувствовал какую-то смутную обязанность быть бережным, внимательным к этим неподвижным фигурам, которые не могли меня ни упрекнуть, ни задержать... Медленно я приблизился к Штейну - он был среднего роста, среднего возраста, средней комплекции. Без особых раздражающих внешних недостатков и без впечатляющих черт. Обыкновенный. И какой-то опрятный, собранный в своем жестком ледяном рабочем костюме. Такой человек редко вызывает эмоции, но если уж их разбудит, они всегда приводят к крайностям, потому что зависят только от очень сильных душевных или интеллектуальных проявлений с его стороны, а симпатия или антипатия к его внешнему облику, которая бы могла их смягчить, отсутствует. Сейчас обыкновенное до невзрачности лицо Штейна было решительным, как будто куда-то устремленным... Он спешил -кудаже? - и если действие развивалось в первую половину дня, то лес с его шумами и движениями помешал ему услышать приближающегося убийцу. Или убийца шел рядом с ним, но потом незаметно отстал...
      Я открыл саркофаг. Нагнулся над Штейном и внимательно приподнял его темноволосую голову Страшная рана зияла на затылке - огромная с острыми краями пробитой черепной кости. Несмотря на то, что я еще не видел флексора, у меня не было сомнения, что она была нанесена с расстояния около десяти метров и был использован луч широкого охвата, что и привело к характерному для таких случаев рассеиванию. А раз на таком близком расстоянии был использован луч такого широкого охвата, значит, его направляла неуверенная рука. По неопытности ли? Или убийца колебался? Из-за нежелания или внутреннего сопротивления стать убийцей? Или просто потому, что Штейн бежал, бежал среди этих обезумевших деревьев?
      Немного погодя я вышел из камеры, опустил шлюз и на одном дыхании поднялся по лестнице. Мне хотелось размяться, согреться. И уйти подальше от этих восково-бледных мужчин, прежний облик которых сохранял только холод.
      Элия сидела на скамейке и ногой чертила на асфальте какие-то фигуры. Так, нагнувшись, она казалась слишком нежной и уязвимой для того, чтобы быть тут, под этим чужим солнцем, нависшим сверху как раскаленное злое желтое лицо. Я остановился перед ней, безвольно опустив руки, и устремил взгляд на блестящую эмблему у нее на воротничке. Элия медленно подняла голову. Кожа на ее лбу была такой нежной, что под ней просвечивал тонкий рисунок вен. Я встретил ее напряженный, неестественно жесткий для женщины взгляд, и внезапно меня охватило мучительное чувство, что она нуждается в моей немедленной жизненно важной помощи, а я бессилен и ничего не могу сделать... , Потому что жесткое выражение ее прекрасных глаз уже не может изменить ничто. Так же как и ту смертельную тишину внизу.
      - Давай, начинай, - Элия горько усмехнулась, словно угадала мои мысли.
      Я присел рядом с ней. Согретая лучами Ридона, скамейка была теплой, и я импульсивно прижал ладони к ее пластмассовой поверхности. Холод постепенно уходил из крови, а вместе с ним и приступ моей бесполезной сентиментальности.
      - Ты упомянула, что Фаулер был твоим другом, - сказал я, обращаясь к Элии, и сам не понял, прозвучал ли мой голос так взволнованно от искреннего сочувствия или от расчетливого желания расположить ее к откровенности.
      - Да, - уныло кивнула она. -Очень хорошим другом.
      - Ты мне расскажешь что-нибудь о нем?
      - Несколько мелких незначительных историй, отдельные нюансы которых дадут тебе с твоим даром психолога возможность сделать серьезные выводы относительно его личности? Это тебе рассказать?
      - Слушай, Элия, этого человека обвиняют в убийстве...
      - Посмертно. Он обвинен посмертно,- уточнила она. - И давай не лицемерить разными там утверждениями "Пусть восторжествует истина", "Пусть будет светлой его память" и другими в этом роде. Андрю Фаулер уже не существует.
      - Но существуем мы. " ,
      - Лично для меня не имеет никакого значения, он убийца или нет.
      - А утверждаешь, что он был твоим другом. Противоречишь себе.
      - Почему ты думаешь, что я не могу считать своим другом того, кто убил? Я и сама убила бы при данных обстоятельствах. А насчет тебя и вообще не сомневаюсь.
      Я не сказал ничего.
      ? Но все же, - вздохнула Элия, - слушай две "истории с некоторыми нюансами". Раз ты настаиваешь. Итак, ты уже видел Вернье. Я не знаю, как и по какой причине он попал сюда, но он несчастный человек. Он сдался еще в звездолете, еще в первые часы полета. А если кого из нас можно назвать героем, то только Вернье! Он сломался, но не "до основания", поскольку оказалось, что у него вообще не было такового, а прямо рассыпался прахом, распался на бесчисленные свои слабости, страхи, фантазии, депрессии... И представь себе, из этих жалких кусочков смог возродиться снова! Закрепиться, двигаться, разговаривать, работать. Что касается последнего, то уверяю тебя, он делает это очень хорошо!
      Элия неожиданно рассмеялась. Я не присоединился К ней, так как не находил ничего смешного в ее словах, кроме их высокопарной образности, может быть. А она перестала смеяться так же неожиданно, как и начала, и продолжала:
      - Да, Тери, таков Вернье: величествен в непрерывной борьбе, которую ведет против собственного ничтожества, и которую выигрывает, хотя и не всегда самым честным образом. И не отнесешься ли ты с состраданием к этому изначально ущемленному человеку, но несмотря на это находя-' щему в себе силы сделать себя из ничего? И как ты будешь выглядеть, если вполне сознательно схватишь его своими мощными руками и встряхнешь, зная, какая в сущности он нестойкая и грустная конструкция?
      Я хотел было ей ответить, но она быстро сделала мне знак молчать.
      - Слушай, слушай и делай "выводы", комиссар! Тебе должно быть известно, что такие Люди как Вернье приобрели крайне необходимую для них способность поддерживать себя всем, что им попадется под руку; они не могут позволить себе роскошь пренебречь даже малейшей подпоркой. И вот, например, одна такая подпорка, которая, однако, имеет большое значение для Вернье: когда мы прибыли сюда, то все, кроме него, стали жертвами эйфории, и, естественно, все впали в панику. А для Вернье это, может быть, были лучшие дни в его жизни. Да он, наконец, в чем-то доминировал! Он повысил самооценку, понимаешь?
      - Понимаю, - мрачно ответил я, охваченный ощущением, что наш разговор преднамеренно, провокационно неэтичен, нечист... - Понимаю и...