Она задумалась так глубоко, словно и вправду надеялась, что вот сейчас в данную минуту сумеет ответить на эти вопросы. Задумался и я. Только о вещах значительно более мелких.
      - После смерти Фаулер сжимал в руке изображение Штейна. Но как оно попало к нему?
      Предполагаю, что Штейн его ему дал... с какой-! целью.
      - А ты не знаешь, когда и каким образом он сам его получил?
      - Он говорил мне, что это изображение образовалось у него на глазах сразу же после старта звездолета, - немного рассеянно ответила Одеста. - Там у каждого из нас была отдельная квартира, и пока он находился у себя в холле, заметил, как на столике напротив появляется какое-то зернышко, как оно растет, и оформляется.... Я тоже нашла нечто подобное у себя в холле, наверное, находили и другие, хотя и отрицают это с необъяснимым для меня упорством. Однако, насколько мне известно, только Штейн захватил свое подобие с собой. Он утверждал, что хранит его на память.
      - В шутку, наверное?
      - Нет, это была не шутка. И вообще.... мне кажется, что он не ненавидел юсов! Естественно, он никогда в этом не признавался, но...
      - А ты? Одеста, ты их ненавидишь?
      Я убежден, что именно мой неожиданный вопрос заставил ее непроизвольно коснуться руками висков. Но что общего могло быть между юсами и синяками, которые она скрывала под волосами.
      - Я их боюсь, - прошептала она. - А в глубине души мы ненавидим тех, кого боимся, ведь так?.. И все же я уверена, что они не желают нам зла, Тервел. Если бы они захотели, то уже тысячу раз могли бы нас уничтожить! Что мы по сравнению с ними?
      Ее последние слова, вызвали нечто вроде кошмарной галлюцинации. Я сидел напротив этой маленькой, почти сорокалетней женщины с увядшими чертами лица и безжизненным застывшим взглядом, а как будто бы видел в ней образ всей нашей человеческой цивилизации... страдающей чувством собственной неполноценности.
      Она наблюдала за мной с вялой улыбкой.
      - Убийство Фаулера и Штейна очень негативно отразилось на сознании людей здесь, - сказала она приглушенно. - Оно их озлобило, но только против юсов! "Вот до чего они нас довели", - так сейчас думают все. Как будто и не хотят узнать, кто же настоящий убийца. Более того:
      склонны даже проявить к нему сочувствие - он ведь один из них. И он ведь человек'. - Одеста задумчиво потерла лоб. - Вон к чему все идет, думаю, недалек тот день, когда понятие "преступник" вообще исчезнет из нашего морального кодекса. Таких людей просто будут объявлять "жертвами юсов", даже если они видели юсов, только на картинках... Да, боюсь, что наступает время катастроф, Тервел! В присутствии юсов человечество уже находит себе универсальное оправдание и скоро даст волю своим самым низменным, подавляемым даже в первобытных обществах
      инстинктам.
      К сожалению, она в значительной мере была вправе так
      говорить, может быть, поэтому и моя реплика вышла такой
      язвительной:
      - Надеюсь, что вместе со своими прогнозами, ты предложишь какой-нибудь выход, чтобы они не сбылись.
      - Такой выход уже предложен! - торжественно сообщила она. - Самими юсами!
      - Ты говоришь о переселении? -'
      - Да! Именно оно даст нам возможность положить начало переменам в себе.
      - Но в каком направлении?
      - Необходима просветительская работа, Тервел! - Одеста говорила со все большим вдохновением. - А ее можно было бы развернуть тут, в непосредственной близости к юсам. Люди должны привыкнуть к ним. Успокоиться. Примириться, но не в худшем смысле. Речь идет о разумном, достойном смирении перед действительностью такой, какая она есть. - Она решительно подняла голову. - Я не буду возвращаться на Землю. Останусь тут навсегда среди переселенцев, буду помогать им, чем могу. И вместе с ними буду стремиться к новой для нас душевной гармонии! А за тридцать лет на Эйрене появятся новые поколения людей.
      - Ясно, ясно! - не выдержал я. - И эти поколения, уже совсем смирившиеся с юсианской действительностью, возвратятся на Землю. И как тысячи убежденных миссионеров начнут распространять среди обоих собратьев чудот-. верное учение об упомянутой душевной гармонии. И человечество мало-помалу придет к Великой эре своего полного успокоения...
      Одеста не почувствовала иронии в моих словах, настолько она была во власти своих просветительских идей:
      . - Именно так! Полное успокоение! Только после него . начнется наш истинный взлет. А наше настоящее... - лицо ? ее снова померкло, - оно неопровержимо доказывает, что i переселение не только необходимо, но и совершенно не-; отложно. Но эти отвратительные убийства могут его затор-мозить. Да и юсы, кажется, не проявляют достаточной настойчивости.
      Потом, помолчав несколько мгновений, она резко указала на небольшой диск, вставленный в стену над диваном;
      - Иногда мне хочется выдернуть его и поговорить с ними! Откровенно!
      Я с удивлением посмотрел на диск. Я уже раньше видел много похожих на этот - слегка выпуклых, раскрашенных в яркие кричащие цвета, разбросанных повсюду на базе. Они были и в коридорах, и в моей квартире, и в столовой, и в кабинете Ларсена, и даже в раздевалке плавательного бассейна, поэтому я предположил, что они обслуживают внутренние коммуникации. И явно ошибался.
      - Как? Неужели ты еще не знаешь? - угадала мое состояние Одеста. - Да, эти диски... они, ну назовем их юси-анскими телефонными аппаратами. Достаточно потянуть какой-нибудь из них немного вперед, и оттуда сейчас же послышится голос дежурного "телефониста".
      - И вы часто их используете?
      - Исключительно редко, и то только Ларсен. А юсы к нам по ним не обращались до сих пор ни разу. Когда необходимо что-либо нам передать, они пользуются письменной связью, причем тексты сообщений обычно составляются еще на Земле, как, например, о твоем приезде.
      - А что ты имеешь в виду под "исключительно редко"?
      - Только два раза. Первый был по настоянию Вернье. Он считал, что правильно будет уведомить "соседей" о строительстве Дефрактора, поскольку он находится всего в четырех километрах от их базы. А второй по поводу смерти Фаулера и Штейна. Они и без того узнали бы о ней, так что сообщение Ларсена было продиктовано чисто тактическими соображениями.
      Прежде чем задать следующий вопрос я глубоко вздохнул:
      - Есть ли какой-либо способ узнать, не пользовался ли кто-нибудь "телефонной" связью тайно?
      - Но кто мог это сделать! - воскликнула Одеста и впервые за этот вечер я уловил в ее голосе фальшивые нотки. - Да и почему тайно?
      - И все же? - настаивал я.
      - Нет. Невозможно узнать. Только если сами юсы его
      выдадут.
      - Скажи мне, Одеста, - я посмотрел ей прямо в глаза, - возможно ли, что двадцать шестого Фаулер и Штейн шли не в сторону Дефрактора, а к юсианской базе?
      Выражение ее лица не изменилось.
      - Едва ли,-ответила она.-У нас есть инструкция не вступать в прямые отношения с юсами, и мы все ее охотно
      выполняем.
      - Да, вот и очередной парадокс! Ведь вы находитесь
      здесь с прямо противоположной целью...
      - Для этой цели, Тервел, будут посланы другие, специально обученные люди. Точка зрения Земли такова, что пока заселение не произойдет, мы не можем позволить им узнать нас слишком близко... Да и потом тоже. Это слишком большой риск.
      Ее объяснение относилось к типу тех, которые порождают необходимость многих других объяснений, но что-то в ее взгляде мне подсказывало, что далее наш разговор ничего не прояснит и вообще бесполезен. Поэтому я его прекратил.
      Мы вышли из гостиной и стали подниматься по лестнице. Перед дверью своей квартиры она попросила меня подождать, вошла внутрь и вскоре вернулась с обещанным журналом-алиби в руке. Она подала мне его, а уголки ее губ поднялись вверх, сложившись в слабую, как будто виноватую улыбку. На мгновение мне показалось, что Одеста Го-мес не напрасно чувствует себя виноватой.
      Глава пятнадцатая
      После завтрака, прошедшего в напряженной атмосфере предрассветных часов, я прислушался к тонкому слабому Голосу разума и поспешил уйти от своих безмолвных сотрапезников. Заперся наверху, в своей квартире. Внимательно припомнил все детали своего поведения за столом и пришел к категорическому заключению, что оно было безукоризненным. И что ушел я в последний благоприятный момент. В голове у меня гудело, словно работала бетономешалка. Или это был мой пульс? Не знаю. Во всяком случае шум путал мои мысли. Я не мог сосредоточиться в нужной степени. А как трудно человеку сдерживать свои хорошие чувства! Даже, когда ему известно, что они вызваны искусственно. Дружелюбие, любовь, радость, смех распирали мою грудь. Я задыхался от них. Мне было ясно, что я закричу, если не буду постоянно сжимать зубы. Время от времени я делал это слишком сильно, и они тихонько поскрипывали. Было мучительно: ведь жаль, что вся эта возвышенность души так и погибнет во мне неразделенной? И я расходую столько сил только на то, чтобы заглушить ее стремление проявиться?
      Занавески на окнах светлели, терялся их красноватый оттенок - где-то там на западе тонул усталый лик Шидек-са. А на востоке триумфально вставал Ридон. Удивительная, бесконечная гонка солнц!.. Сейчас на улице, наверное, начинается белый хрустальный дождь. Я напрягся, чтобы услышать его звук... Сейчас лес, вероятно, стал серебряным. Я попытался представить его в своем воображении... Сейчас поле, вероятно, превращается в изумрудную бесконечность...Я мечтал слиться с его волнующей энергией.
      Я вздрогнул - рука сама протянулась, чтобы отдернуть занавески. Но не будем их отдергивать! А я займусь... Чем? Нужно, заняться чем-то будничным, но так, чтобы сосредоточить на этом все свое внимание. Самое важное - превозмочь первые приступы, как сказал мне кто-то, кажется, Одеста. Потом будет значительно легче.
      Я вскочил, включил искусственное освещение. Взял флексор, вынул его из футляра и положил на столик. Изучи орудие преступления! Не носи вещь, устройства которой не знаешь! Овладей единственным имеющимся в данный момент у тебя оружием. Повод был убедительным. И так далее. Я разобрал флексор. Начал приглушенный монолог - это тоже помогает сосредоточиваться:
      - Ну-ка, сейчас посмотрим на тебя. Вот оно... Хороший у тебя заряд. И ты в хорошем состоянии. А может быть ты новый?.. Я раньше не имел дела с такими красавцами, как ты, но я в тебе разбираюсь. Ясно... Или нет!
      Я вынул зарядную капсулу и с осторожностью положил ее на другой край стола.
      - В наше время человек заботится о себе и сам себе самый лучший друг. Самый верный, самый искренний, самый надежный друг - сердце мое забилось от сильного чувства привязанности к самому себе... Я овладел собой, но неохотно: Стоп, стоп, смотри на руки! Ага... Ясно! Простая машинка и эффективная.
      Примерно десять минут продолжал в том же духе. И должен отметить, что когда я снова собрал флексор, у меня уже было представление как о его устройстве, так и о способах использования. Одно-два упражнения, конечно, не сейчас, а после обеда, и тогда я бы чувствовал себя вполне уверенно в его компании. Но, конечно, после обеда! При всем том, что кризис в моем состоянии миновал. Она была права. Одеста! Одеста! Не смиряйся, не успокаивайся... Нельзя смиряться и успокаиваться! Мы не "ничто" по аравнению с ними! "У них нет души человеческой", - как удачно выразился сам Вей А Зунг. Бедняги. Я убрал флексор в чехол и повесил у пояса. Бедняги! Я воображал, что ненавижу их. Какое заблуждение! А они? Эйфория!.. Но, когда знаешь, что хорошие чувства, которые ты испытываешь, навязаны извне, то наряду с ними испытываешь затаенное отвращение. Отвращение к самим этим хорошим чувствам. И не преступление ли доводить человека до такого состояния? Ведь так?..
      Я подошел к окну, но даже не остановился перед ним, а тотчас же вернулся и сел в кресло. Теперь я уже успокоился и вообще был в совершенно уравновешенном состоянии, однако ничто не мешало мне выждать еще полчаса или час. А потом снова за работу. "Работа". Звучит нелепо, если вдуматься в ее содержание. Внезапно язспомнил о Джеки. Не сомневался, что с Элией он в надежных руках, но мне ужасно захотелось, чтобы он был здесь со мной. Веселый, игривый песик! Да хорошо бы и Элия пришла. Встречу ее поцелуем!.. Что же мне хотел передать Дженетти? Что же он написал на том несчастном клочке пленки?
      - Да! Входи! - закричал я, когда понял, что кто-то уже давно подает мне сигналы из-за двери. - Входи, входи!
      Последние слова были излишними, потому что Рендел уже закрывал за собой дверь.
      - Симов? - его совиные глаза совсем округлились. - Ты здесь?
      - А что, не должен был? - отпарировал я вопросом.
      - Сказать по правде, я удивлен. Другими словами: я надеялся, что тебя не найду.
      - Если бы я знал, что ты меня ищешь, и я бы надеялся на то же самое, сознание, что я отлично собой владею, наполняло меня радостью.
      - Я возвращаюсь из биосектора, - пояснил Рендел. - Опоздал. А вчера весь день, одни заботы и неприятности. Иначе я бы пришел вчера.
      Я пытливо рассматривал его. Он стоял, держа руки за спиной, как будто они его смущали, и покачивался, впрочем мастерски пружиня взад-вперед с носков на пятки, старательно сохраняя на своем длинном, я бы сказал, почти лошадином лице, одно и то же сосредоточенно углубленное выражение. Именно оно больше всего меня заинтриговало - ибо свидетельствовало об усиленно скрываемой психической неустойчивости, которая могла бы дать мне некоторые преимущества в диалоге, если сам я буду уверен в себе. Однако я с огорчением осознал, что у меня сейчас аналогичная мимика. И заколебался по поводу возможности пускаться сейчас в какой-либо диалог.
      - Но зачем начинать с обмана? - спросил меня Рендел и настойчиво стал ждать ответа.
      - Действительно, зачем? - ответил я.
      - Смысла нет, - согласился он, тряхнув головой. -- Поэтому слушай: до сих пор я умышленно сторонился тебя! У меня были заботы и неприятности, правда, были, но они мне не мешали встретиться с тобой. Просто я затаился. Потому что колебался, и не знал, как поступить.
      - А теперь не колеблешься, - догадался я.
      - Нет. Уже нет.
      Я решил не искать подоплеки в его отзывчивости. И постарался воспользоваться моментом "его доверия", который, по всей вероятности, никогда не повторится, по крайней мере, по отношению ко мне.
      - Садись, - сказал я. - Кофе, что-нибудь прохладительное?
      - Нет, нет! - замахал он руками. - Не трудись. И без того у меня такое чувство, что я совершаю ошибку.
      - Что заставляет тебя сомневаться в себе? - я наклонился к нему, демонстрируя свое расположение.
      - Только дурак всегда уверен в своей правоте. - Рен-дел улыбнулся мне так широко и непринужденно, что почти до самых десен открылись его крупные зубы.
      Он нравился мне все больше, особенно после этой своей улыбки, да и вообще.
      - Ну, вот что, - он сел напротив, внезапно став серьезным, снова дерзко сжав свои костлявые кулаки. - Вчера вечером ты разговаривал с Одестой Гомес и, уверен, она произвела на тебя прекрасное впечатление - кроткая, чувствительная и самоотверженная. И у меня было такое же впечатление. Но все же еще до убийств у меня были кое-какие сомнения по отношению к этой женщине. Некоторые нюансы в ее поведении никак не соответствовали тому идиллическому образу, какой она нам предлагала с таким усердием. А после убийств? Тогда я начал наблюдать за ней целенаправленно и утвердился в своем первоначальном мнении, что Одеста Гомес не искренний человек.
      Рендел провел пальцами руки по лицу, словно снимая паутину. Он тяжело дышал, морщил лоб... Было видно, что внутри он ведет изнурительную борьбу с приступами эйфории. Так же как и я. Только мне отлично удавалось владеть собой!
      Я слушал его, исполненный сочувствия к его душевным проблемам.
      - Она, Одеста Гомес, нашла труп Фаулера. А было ли это случайностью? Нет! Она пошла в лес как бы по наитию. Все мы ищем в противоположном направлении, а она - по наитию! Ничего себе\ - он снова делал упор на некоторых своих словах, как и при нашей первой встрече, но на сей раз это не показалось мне нарочитым. Видимо, просто хотел обратить мое внимание и свое... - Видишь ли, комиссар, она лично, может быть, никого и не убивала, но что как-то замешана во всей этой истории, не подлежит сомнению...
      "Возможно ли в таком состоянии говорить озлобленно о ком бы то ни было?" смутно обеспокоенный, спросил я себя.
      - ... Наиболее вероятно, например, что она сама под
      "яя толкнула Фаулера, - горячо убеждал меня Рендел. - Она
      умеет внушать доверие окружающим, а он был честным и... в известной степени, наивным молодым человеком. Кто знает, как она на него воздействовала. Плюс ко всему она владеет техникой гипноза. А использовать ее в утренние часы на Эйрене, когда человек так расслаблен проще простого. Да, она подтолкнула Фаулера убить Штейна, потом встретила его, и так как он был расстроен тем, что сделал, она ему внушила посягнуть на себя. Но впопыхах оставила какие-то следы, которые, когда случайно нашла труп, хладнокровно ликвидировала... Поверь мне, комиссар, она - опасная женщина! Несмотря на свои благородные манеры. Очень опасная...
      Он упорно всматривался мне в глаза. Взгляд был ясен и пронзителен. У меня в уме мелькнуло, что нужно немедленно прекратить нашу встречу, но вместо этого я сказал:
      - Приведи мне конкретные примеры. До сих пор твои обвинения абсолютно беспочвенны.
      - Примеры! Примеры! Не хочу приводить примеры. Боюсь приводить тебе примеры! Не в моих интересах конкретизировать, потому что... потому что... - он резко закрыл рот рукой, а черты его лица неожиданно судорожно сморщились от ужаса.
      Его будто лихорадило. Болен? Я почувствовал угрызения совести. Почему я заподозрил его? Человек старается оказать мне содействие. Может быть, подвергает себя риску ради меня, а я едва не заподозрил его в симуляции и подстрекательстве!
      - Понимаю - что-то тебе мешает быть до конца откровенным, - прошептал я ему доверительно. - А если так, я и не настаиваю. Уверен, что у тебя есть на то веские причины.
      Рендел признательно кивнул:
      - Благодарю тебя. Но запомни, не своди глаз с Одесты Гомес. Не упускай ее из виду и будь настороже, одно могу тебе посоветовать. Если ты меня послушаешь, наткнешься на некоторые потрясающие факты. Сам я натыкался и уже не раз, но суть моей работы такова, что я не должен вмешиваться. Позднее ты узнаешь, почему. Но ты...У тебя нет пре-понов такого свойства, поэтому я обращаюсь к тебе. Однако повторяю: будь осторожен! Так как... она... ренегат! - Он
      печально сделал несколько жестов, выражающих его полную обреченность и промолвил упавшим, едва уловимым голосом: - Вот, я тебе это сказал. Сказал! После месяцев невыносимого молчания! .
      - Успокойся, -пробормотал я.
      - Я спокоен. Хотя, наверное, за эти слова заплачу сво
      ей жизнью.
      - Что ты говоришь?
      - Правду! - трагично воскликнул он.
      Шум в голове у меня превратился в непрерывное монотонное жужжание. Что-то шло не так, только что именно?.. Одеста! Я испытал болезненное разочарование. Я в известной степени поверил ей, а она? Ренегат! Но Рендел, Рен-дел... Какая судьба! Так далеко от Земли, он был вынужден таить в себе в течение месяцев страшную тайну. А теперь, из-за помощи мне будет страдать от кошмара, связанного с ее раскрытием. Человек!
      - Человек ты мой... - начал я, но какой-то маленький остаток тормозящих инстинктов помешал мне продолжать.
      - Да? - он сделал ошибку, вызвав меня на продолжение.
      "Дистанцию! Дистанцию! На всякий случай соблюдай дистанцию", - мысленно приказал я себе и сдержанно поинтересовался: - Что ты имеешь в виду, обвиняя ее в ренегатстве?
      - О, давай больше не будем об этом говорить! - попросил меня Рендел.
      Потом вдруг засмеялся. Я не мог не откликнуться - и засмеялся сам, тотчас же испытав неописуемое облегчение. Мы оба одновременно вздохнули полной грудью. И опять засмеялись. У меня даже голова закружилась от дружелюбия.
      - Как тебе здесь? - по-свойски спросил меня он.
      - Хреново, - по-свойски ответил ему я.
      - Увы! И я не надеюсь, что переселение изменит что-то к лучшему. Наоборот. А ты что думаешь об этом?
      - Считаю, что это предательство! - с энтузиазмом ответил я. - Проявление жалкой соглашательской политики!
      - Увы, увы! И я такого же мнения. Но что делать, комиссар? Как противостоять?
      - Не знаю.
      - А не собираешься ли попытаться?
      Какой ясный, обдуманный, целенаправленный вопрос! "Не собираешься ли" и прочее. Да, Рендел не дурак. Но и я тоже.
      - Нет! - отрезал я. - Не собираюсь.
      - Ага... Значит, я неправильно истолковал некоторые твои поступки.
      - Какие, Рендел? Какие? Да с тех пор, как я прибыл, у меня вообще нет времени на поступки. У меня его отнимают восходи, деревья и "скалы", и люди здесь.
      - А в звездолете?
      - Что...
      - Там кто-нибудь отнимал у тебя время? Или у тебя его отнимал не кто-то, а нечто?
      - У меня создалось впечатление, что ты сам не понимаешь своих намеков, сказал я. - А в таком случае, зачем их делаешь?
      Он посмотрел на меня с разочарованием, посидел со мной еще минуту или даже две и наконец собрался уходить. Дойдя, однако до дверей, остановился. Обернулся и сделал несколько быстрых шагов в мою сторону.
      - Она ре-не-гат\ - шепотом произнес он, но вполне отчетливо. - Юсы ее переманили, запомни это! Она полностью перешла на их сторону!
      Он ушел, а я остался, удивленно глазея на закрывшуюся за ним дверь. Ре-не-гат, ре-не-гат... Ритм все ускорялся, приобретая легкость, игривость. Рассеивал тревогу, вызванную последними словами Рендела, и рождал чудесную беззаботность. Я откинул голову назад, прикрыл глаза. И взорвался безудержным эйфорическим смехом.
      Глава шестнадцатая
      Оставшуюся часть утреннего времени я провел в крайне неприятном разброде чувств. Несколько раз я засыпал и, вздрагивая, просыпался от собственных возгласов, несколько раз принимал холодный, освежающий душ, а один раз и горячий, чтобы расслабиться, несколько раз делал дыхательные упражнения, несколько раз отправлялся искать
      Элию, а потом возвращался, когда от дверей, когда из коридора или с лестничной площадки. И в течение всего времени - эмоции, эмоции... Начиная с кроткого умиления и кончая шумной беспричинной радостью. Думаю, что именно она, наконец, меня успокоила: глубокий восстанавливающий сон пришел после одного из ее особенно истощающих приступов.
      Первое, что я обнаружил в своем сознании, когда про-снулся, был образ Рендела. А чувства, которые вызвал у меня этот образ, уже ничего общего не имели с умилением и радостью. Я встал безо всякого промедления, оделся, взял флексор, спустился в столовую и, быстро пообедав, пошел к паркингу. Там вызвал одного из роботов, сказал ему, куда направляюсь, и вдвоем мы сели в тот же рейдер, на котором я вчера добрался до Аннигиляционного Дефрактора. С головокружительной быстротой мы стали набирать высоту. Основа у нас под ногами начала бледнеть, превратилась в прозрачную пружинящую пленку, и я почувствовал, как уже знакомый атавистический страх пополз по телу тысячами лихорадочных щупалец. Я невольно посмотрел по сторонам, на тонкий свернутый в рулон коврик, но, конечно, и сегодня его не использовал. Хотя "Преодолевать без нужды свои слабости - это тоже слабость", как утверждает мой шеф. Мы приземлились на известном расстоянии от закрытых экспериментальных участков биосектора. Внешне они ничем не отличались от обычных земных оранжерей - те же легкие конструкции из армированного стекла и алюминия, те же туннелеобразные формы, те же крыши из подвижных плоскостей. Да, внешне было так. А внутри?
      Я приказал роботу ждать меня в рейдере и, слегка наклонившись, пошел через странные, почему-то пахнущие резиной папоротники. Они росли до самой постройки, к которой я направлялся, так что мне было нетрудно всю дорогу оставаться незамеченным. Приблизившись к входу, я задумался, как поступить. С одной стороны, мне очень хотелось подстеречь Рендела и понаблюдать за ним в его "естественном" состоянии, но, с другой стороны, я опасался, что он первый увидит меня. Наконец, я остановился на промежуточном варианте: спокойно вхожу, и если он там, сейчас же дам о себе знать, а если нет, то продолжу его поиск по возможности самым неназойливым образом.
      Я только выглянул из своего укрытия, когда на пороге появился нагруженный полиэтиленовыми мешками робот, серийный номер которого 14 ясно вырисовывался на его сером плече. Я снова скрылся среди папоротников, а он, закрыв за собой дверь, направился к маленькой площадке напротив. Я заметил, что она неестественно темного цвета, и теперь объяснил себе, почему: робот высыпал в середину ее содержимое мешков, залил его какой-то жидкостью и ловко поджег. Я не сумел разобрать, что это горит, но по особенному подрагиванию можно было предположить, что это что-то живое... Или, по крайней мере, что-то не совсем мертвое. Робот поднял с земли длинный, похожий на грабли инструмент и начал заботливо помогать огню, а как только он повернулся спиной, я преодолел несколько метров, которые отделяли меня от входа, и вошел в постройку.
      Входной вестибюль заканчивался высоким порталом, с рельсами. Отодвинув в сторону одно из его крыльев, я увидел, что дальше внутри находится второй портал, более массивный, чем первый. Пространство между ними было пустым, но мое внимание сразу же привлекла узкая лестница справа. Она вела в подвал, где, если судить по доносящимся приглушенным скрежещущим звукам, кто-то работал. Я спустился вниз и пошел по пустому, слабо освещенному коридору. Прежде чем добраться до источников шума, я, однако, должен был пройти мимо какого-то помещения без дверей. Заглянув в него, увидел нечто среднее между мастерской и лабораторией. Внутри, наклонившись над сложным сплетением тонких пластмассовых труб, стоял другой робот, номер которого из-за его позы мне не был виден, он явно находился в состоянии напряженного ожидания. Вое- пользовавшись его занятостью, я постарался лучше рассмотреть обстановку, но она меня особенно не заинтриговала. В стороне от входа был расположен продолговатый, достигающий почти до потолка шкаф, напротив - металлический плот с вмонтированным сверху автоматическим прессом, а вдоль двух стен под углом были встроены несколько раковин с кранами над ними...
      Со стороны лестницы донеся стук, и я почти машинально притаился за шкафом. Потом я добрался до низкой, очень удобной для наблюдения ниши и поспешил в ней устроиться. Через несколько минут с пустыми мешками в руках появился первый робот с номером 14. Он прошел совсем близко от меня, и так как я стоял наклонившись, у меня перед глазами мелькнули его колени-с коричневыми знаками на них!
      Да, это были абсолютно такие же знаки, как у одного из роботов, которые умышленно прошли мимо, когда я тонул в липкой субстанции среди конусов. Только у того был серийный номер 17, а не 14, в этом я был абсолютно уверен! Это меня озадачило, я присел в нише и прислушался. Длительное время, однако, ничего не было слышно, кроме непрекращающихся звуков, идущих из глубины коридора. Номер 14 ловко свернул мешки, положил их на полку за пресс и подошел к трубам. Присоединился ко второму роботу, который продолжал стоять все так же неподвижно в прежней позе. Они стали ждать вместе, и я с ними.
      Наконец, что-то в трубах задвигалось, застучало, как будто каталось взад-вперед, и трубы стали быстро покрываться инеем. Когда их поверхность стала безупречно белой, второй робот выпрямился и обернулся, оказалось, что это хорошо знакомый мне со вчерашнего дня номер 23. Он поднял вверх эластичный наконечник самой крайней трубы и вынул из него заглушку. Стук моментально прекратился, а из наконечника в специально поставленный под него сосуд начали стекать длинные светло-коричневые нити. Номер 14 присел, впиваясь в них взглядом.
      - Не сливаются, - сказал он.
      - Он это предвидел, - сказал номер 23. - И теперь он будет полностью удовлетворен.
      - А ты?
      - Нет.
      - Почему?
      - Он быстро успевает, но я не знаю причины. Думаю, что она не в нем.
      - А в ком?
      - Не имеет значения. Но этот факт может затронуть и нас.
      - Может, может.
      Иней на трубах таял, стекая на пол, а роботы снова заткнули наконечник, отнесли заполненный сосуд и положили в одну из раковин и, пустив слабую струю воды, вышли из помещения. Я еще немного побыл в своем убежище, потом подошел к раковине и заглянул в сосуд. Нити в нем действительно не сливались, сейчас видимо, под воздействием воды - они медленно группировались, заворачивались одна в другую и образовывали снопики, которые постепенно покрывались темно-коричневой коркой. У меня за спиной прозвучал металлический голос:
      - Скоро будут готовые стебли. Я обернулся - это был номер 14.
      - Откуда эти отметины? - указал я на его колени.
      - Не знаю, - ответил он.
      - А у других, кроме тебя, есть такие?
      - Да.
      - У кого?
      - Номер 17 и номер 31.
      - Они оба работают здесь?
      - Да.
      - Когда вы прибыли на Эйрену, они уже были у вас9
      - Нет.
      - Тогда они не являются фабричным дефектом, и ты должен бы знать, как они появились.
      - Не знаю.
      - Ну-ка, подумай!
      Уверен, что робот посмотрел на меня намеренно тупо.
      - Не знаю, - упорно повторил он.
      Я оставил его в покое. Дойдя до конца коридора, я обнаружил источник скрежещущих звуков. Это была какая-то полностью автоматизированная машина, которая разрезала на тонкие полоски большие металлические листы. Постояв над ней, чтобы собраться с мыслями, я потом вернулся наверх и, так как уже не было смысла скрываться, широко отворил дверь второго портала.
      Воздух внутри был влажным и душным. Осмотревшись вокруг, но никого не увидев, я пошел по цементной дорожке между двумя рядами странных, окутанных паром растений. Они были помещены в отдельные глубокие ванные с питательным раствором и, несмотря на то, что двигались в этих сосудах без видимых внешних причин, прежде всего-удивляли своим невероятным разнообразием. Одни из них не достигали и полуметра в высоту, другие превышали человеческий рост; некоторые выглядели такими плоскими, будто были двумерными, а были и экземпляры, которые напоминали объемные модели сложных химических формул - состояли из большего или меньшего размера сферических частей, сросшихся в разные по длине и направлениям отростки. Их цвет варьировался от темно-зеленого до цвета бледной резеды, а формы - от широких и .кустистых до заостренных кверху, как копья...