Мимо него прошли несколько из них, он остановил высокую, худощавую блондинку с длинными волосами, в белой вышитой блузочке и в белых шароварах. Она немного напоминала Эрику, едва напоминала, потому что красота Эрики была почти совершенной, а у этой – средней.
– Мы могли бы провести пару минут в моей комнате, – сказал он ей по-немецки. Она окинула его внимательным взглядом, потому что он показался ей подозрительным. Он был слишком красив. Такой мужик может выйти из отеля на улицу – и любая из так называемых честных девушек, которые любят гулять возле отеля, будет к его услугам. Она, однако, не исключала, что этот тип предпочитает проституток.
– Надолго? – спросила она на слабом немецком.
– Два-три часа...
Девушка кивнула головой.
– Я скажу своей подружке и сейчас же к вам приду. Какая у вас комната?
– Я подожду здесь, – пожал он плечами.
Он не хотел называть свой номер. Перед тем как пойти к Марыну, она могла спросить о нем в регистратуре и узнать, что он не иностранец.
Она кивнула и вернулась в зал для танцев. С собой у нее была только пестрая косметичка – как у каждой проститутки. Никаких сумочек и документов. В косметичке пачка презервативов, помада, карандаш для бровей, платочек, какие-нибудь пустяковины, зажигалка, сигареты.
Скоро она вернулась, и Марын снова почувствовал в ней недоверие.
– Может, сначала чего-нибудь выпьем? – предложила она.
– Это можно сделать у меня, – ответил он. Когда они шли по коридору, она спросила:
– Ты надолго приехал?
– Видно будет, – сказал он. – А ты что? Работаешь на полицию?
Она притворилась обиженной. Не ответила ни слова, он же, открывая дверь и пропуская ее в комнату, с удовлетворением констатировал, что не потерял профессиональных навыков: польские газеты, которые читал, перед выходом он старательно сложил и спрятал в ящик стола. Нигде не было ни одной мелочи, которая ей или кому-нибудь другому могла бы хоть что-то сообщить о человеке, живущем в этом номере.
– Мне хочется выпить, – заявила она, остановившись посреди комнаты.
– Я не пью, – зевнул он.
– Но я пью.
– Вода в кране. А стакан в ванной.
– Я беру вперед. Давай бабки, – сказала она грубо.
Марын перестал улыбаться. Тогда она направилась к дверям.
– Подожди, – сказал он и полез за портмоне. Вытащил из него пачку марок и бросил на письменный столик.
Она вернулась, пересчитала деньги и хотела спрятать их в косметичку, но неожиданно запястье той руки, в которой она держала деньги, оказалось в железных пальцах Марына.
– Сначала покажи, что ты умеешь.
– Ты маловато даешь, – заявила она.
– Он вынул из кармана сигареты, подвинул пачку к ней.
– Если тебе мало, можешь идти...
Она приняла сигарету, подождала, пока он даст прикурить. Потом уселась на стульчике возле письменного стола, косметичку положила возле пачки денег. Из косметички вынула заграничный презерватив.
– Откуда ты знаешь, что я предпочитаю с резинкой? – спросил он.
– Такие, как ты, всегда хотят с резинкой. Боятся заразиться. – В первый раз она улыбнулась. – Ты не мог бы говорить по-английски? По-английски я говорю немного лучше.
– Я не знаю английского.
В самом деле, по-немецки она говорила слабо. Преимущественно существительными. Его немецкий тоже не был безупречным, но она этого и так не могла заметить.
– Подожди минуту. – Она похлопала Марына по плечу, погасила недокуренную сигарету и пошла в ванную. Марын подождал, пока раздастся шум воды и плеск, залез в косметичку и по профессиональной привычке проверил ее содержимое. Там был блокнотик. В другой стране он бы его забрал. Иво Бундер утверждал, что нет лучшего чтения, чем блокнотики дорогих проституток. Но эта не была дорогой, и ее блокнотик тоже не мог ни для чего пригодиться.
Когда она пришла, он голый лежал на одеяле, курил сигарету и смотрел в потолок.
– Ляг на живот, распусти волосы по плечам, – велел он ей.
Она послушно сделала так, как он хотел. Спину она почти полностью закрыла светлыми волосами. Он подумал, что она будет напоминать ему Эрику, которую он жаждал. Но не почувствовал у себя ни капли возбуждения.
– Ты веришь в настоящую любовь? – спросил он.
– Ну конечно, – буркнула она.
– Но я имею в виду чистую любовь.
– Если женщина подмоется, то и будет чистая.
Он подумал, что она его не поняла, потому что плохо знает немецкий.
– Я хотел сказать: веришь ли ты в такую любовь, когда женщина идет за мужчиной даже на край света. Даже тогда, когда не может рассчитывать на то, что ее возлюбленный сможет ее трахать.
– Не понимаю.
– Ты никогда не слышала о том, как когда-то, в давние времена, людей отправляли в изгнание? За мужчинами шли женщины и могли их видеть только по дороге на работу в лес. Они оставались им верными. Любили их.
Она спросила:
– Мы будем с тобой разговаривать или трахаться?
Она сказала ему вульгарное «*****», что значило, что она уже не раз имела дело с немцами.
– Тебе не хочется, – сказала она. – Это бывает с дороги. Ее заинтересовала повязка на его руке.
– Что у тебя с рукой?
– Собака меня укусила.
– Бешеная?
– Да.
– Ведь и ты взбесишься.
– Наверняка.
Он погасил ночник, и они лежали в темноте рядом. В эту минуту как приговор себе он принял к сведению то, что он не вернется к своей работе, потому что стал слишком нервозным. Когда объявится этот Роберт, он скажет ему, что они должны дать ему еще немного времени. Он вернется в лес, к Хорсту Соботе, к Кулеше и Веронике. Он вспомнил, как Будрыс и Вздренга держали Веронику, халат ее распахнулся, она вырывалась, прижимая локтями большие груди, выгибая живот. Он представил себе, что это он смотрит в ее бешеные от ненависти глаза, – и внезапно почувствовал возбуждение. Таких глаз никогда не было у Эрики. Это странно, ему не нравилась эта девушка, он не жаждал ее тела, но хотел, чтобы ее глаза на него, на Марына, смотрели именно с такой ненавистью. Чтобы она вырывалась, отталкивала его. Ему казалось, что он входит в Веронику, глядя в ее невидящие глаза. Он велел девушке повернуться к нему спиной, потому что не хотел видеть ее лица. Вошел в нее на короткий миг – и уже лежал рядом, успокаивая сильно колотящееся сердце.
– Хорошо у тебя получилось, – сказала она в темноте, ласково поглаживая его по слегка поросшей волосами груди. Она, видимо, была благодарна ему, что это было так коротко. Он тоже был ей благодарен. Столько времени у него не было женщины, а однако все произошло как следует. Он переломил себя. Потом вернется навык, привычка.
Ощущение счастья распирало до такой степени, что из другого отделения портмоне он вынул несколько долларов и добавил проститутке. А потом велел ей уйти. Он переживал свое счастье осторожно, постепенно, как гурман изысканное блюдо, к которому привык, но которого давно не ел.
После полуночи зазвонил телефон.
– Говорит Роберт. У меня к тебе вопрос...
– Слушаю.
– Сколько папок забрал Иво?
Марын засомневался. Не ловушка ли это?
– Ты спрашивал меня об этом много раз. Две, – соврал он, потому что всегда нужно было врать, если в чем-то не уверен.
– Послушай, – сказал тот. – У нас нет времени, чтобы с тобой поговорить лично. Мы хотим только еще одного подтверждения того, что ты говорил.
– Я сказал это, черт побери.
– Хорошо. Именно это и было нужно.
– И это все?
– Да.
Тот повесил трубку, то же самое сделал Марын. Он закурил сигарету и почувствовал, как неимоверно долго проплывает через его мозг огромная волна разочарования. Но минуту спустя он ощутил что-то вроде облегчения. И даже что-то вроде радости. Он был рад, что снова увидит Хорста Соботу и почувствует запах пота своей буланой кобылы. И что увидит лес.
Утром он выехал на север. В поезде была давка, и только благодаря тому, что у него не было никакого багажа, ему удалось захватить место в купе и к тому же у окна. Когда час спустя поезд на какое-то время въехал в лес, Марыну стало приятно, что, наверное, один он во всем поезде знает, что такое лес и какая у него огромная сила. Это правда, что существовали на свете такие люди, как Иво Бундер или Баллоу, и их опасные делишки, но независимо от них жил и лес со своим вечным шумом.
Еще в этот вечер Юзеф Марын продиктовал Хорсту Соботе длинное письмо в Окружное лесное управление по поводу уничтожения кладбища на полуострове Волчий Угол, а также осквернения человеческих останков.
– Это правовое государство, – объяснил он Хорсту Соботе. – Что бы тут ни происходило, здесь царят какие-то законы и инструкции. И кто-то за этим следит, Хорст. Тог, кто поступил плохо, должен быть наказан. Достаточно будет твоего письма. Я для этого дела не нужен.
Он верил в то, что говорил, а Хорст Собота – хоть и написал это письмо – удивлялся, что даже такой человек, как Юзеф Марын, так же, как раньше Вероника, не понял еще, что такое лес и как он отнимает у людей душу.
– Хорошо, что ты вернулся, Юзва, – повторял потом Собота, почти с нежностью глядя на Марына. – Хорошо, что ты вернулся, потому что при тебе я чувствую себя сильнее. Я промок, когда возвращался с Волчьего Угла, и почти сутки у меня была температура. А теперь уже все хорошо. Скоро я куплю и приведу сюда дикого пса. Такого, как ты хотел, Юзва. Пса на лесных людей.
– Это хорошо, Хорст, – по-своему улыбнулся Юзеф Марын и съел ужин, который приготовила для него Вероника.
Он не встретился с ней ни в этот, ни на следующий день. Каким-то образом она умудрялась, оставаясь невидимой, готовить еду. Он слышал только стрекотание швейной машинки из комнаты на втором этаже.
И, слушая это стрекотание лежа на кровати, Марын пришел к выводу, что Иво Бундера уже нет в живых. Именно по этой причине его вызвала фирма, но в последний момент кто-то решил, что не нужно сообщать ему эту информацию. Долго ли полиция может охранять жизнь человека, которого кто-то действительно хочет убить, чтобы скрыть от руководства свою бездарность? Нельзя было уйти из профессии – так просто, в один прекрасный день, если даже уходишь под охрану полиции. Ведь это профессия на всю жизнь – поэтому измена никогда не могла принести выгоду, даже если изменяешь только одной фирме, а другие оставляешь в покое. Не было даже такого места на земле, где человек, который изменил, мог бы почувствовать себя в безопасности, если на это не давала согласия его фирма или все фирмы, на которые он работал. Юзеф Марын никогда не слышал о таком согласии, хоть теоретически такая возможность появлялась, когда человек становился бесполезным. Бундер, однако, брал деньги от многих фирм. И Марын мог только догадываться, где убили Бундера – в одной из его квартир, в аэропорту, в ресторане, в каком-нибудь мотеле? Да и нашли ли вообще его тело?
Глава шестая
«...Я счастлив, счастлив, счастлив», – повторял в мыслях лесничий Кароль Стембореку и покрасневшими от недосыпания глазами наблюдал за старшим лесничим Маслохой, который из-за дождя был одет в зеленую плащ-палатку, высокие резиновые сапоги и маршировал туда-сюда по плантации.
Эти самые слова Стемборек как заклятие говорил сам себе почти всю ночь и поэтому не мог заснуть. За окном ревел лес, голым плечом он чувствовал теплое дыхание своей жены Мальвины. Их двухлетний ребенок в маленькой кроватке, поставленной на расстоянии вытянутой руки от дивана, тихонько чмокал во сне. Все, казалось, убаюкивало. Но лесничий не мог заснуть: его угнетала мысль, что он несчастлив. И он внушал себе, что счастлив, потому что – как неоднократно убеждался – если без конца повторять какое-нибудь слово, то создавалась как бы новая действительность, в которой он чувствовал себя счастливым. Только это иногда получалось у него с трудом. Только под утро Стемборек почувствовал себя счастливым и заснул, но тут же зазвонил будильник.
...Весенний дождь сыпал мелко и медленно, в воздухе было что-то мягкое. Стемборек мог бы часами стоять так на краю делянки и ждать, пока заклятие о счастье, которое он произнес, наберет силы. Сегодня предстояла встреча с Кожушником и Луктой, на которой он хотел сыграть главную роль, заставив их быть послушными его планам. Стемборек любил, когда его слушались, ставили в пример, когда ему подражали, потому что это тоже время от времени утверждало его в убеждении, что он должен быть счастливым, если уж другие считают его кем-то лучшим.
Маслоха наконец подошел и, легким движением головы стряхивая с металлического козырька фуражки капли воды, недружелюбно сказал:
– Это в самом деле удивительно, что лесничий Кондрадт может воткнуть где попало обыкновенную ветку и тут же из нее дерево вырастает. А у вас, пан Стемборек, постоянно огромные отходы. Уже поздно сажать новые сосны, впрочем, и люди все заняты. Надо будет подождать с этим до будущего года. Но это просто странно, что на вашей делянке столько погибло. Может быть, вас лес не любит?
Стемборек пожал плечами.
– Что это значит, пан старший лесничий? Я не занимаюсь сказками, а просто работаю по науке, которую изучал в высшем учебном заведении.
– У вас каждый год необъяснимо много потерь, – с нажимом повторил Маслоха. – В первый год засохла половина саженцев, на следующий вы немного подсадили и снова половина засохла. На третий повторилось то же самое. У Кондрадта же не было ни одного случая на пяти гектарах. Ни одного.
– Так иногда случается, – снова пожал плечами Стемборек.
– Ну да, – вежливо поддакнул Маслоха. – Но отчего? Старый Кондрадт утверждает, что если на вырубках во время посадок молодого леса не трахнуть девушку, то будет много потерь.
Стемборек ужаснулся. Для него отвратительной была мысль, что он, Стемборек, мог бы трахнуть девушку, в то время как у него есть жена Мальвина.
– Это предрассудки.
– Да, да, – согласился с ним старший лесничий. – Мы оба образованные люди и в предрассудки не верим. А вот Кондрадт, потому что он уже старый и трахаться не может, велел младшему лесничему, чтобы он сделал это за него. И ни одного случая отходов.
– Вы надо мной смеетесь...
– Конечно, смеюсь. Но у него нет потерь, а у вас их слишком много. Почему?
– Я не знаю. Почва была подготовлена как следует. Мы сделали лунки для лиственниц, вбили колышки. Потом дважды выкашивали траву...
– Прежде всего засохли лиственницы, – буркнул Маслоха. – Я читал в какой-то книжке, что когда-то, когда крестьянин хотел получить хороший урожай на поле, то сразу после сева шел вечером на поле с женой и там ее трахал.
– Что такое? – возмутился лесничий. – Как это понимать? Я должен взять свою жену и идти с ней ночью на делянку? У нее только среднее образование, но она – женщина культурная. А я окончил институт, и у меня точно такая же специальность инженера, как и у вас, пан старший лесничий. Траханием, как вы выражаетесь, не достичь успехов при лесопосадках.
– А разве я сказал что-то подобное? Конечно, ни в какие предрассудки никто из нас не верит. И я в самом деле далек от того, чтобы уговаривать вас и вашу жену трахаться в лесу. Но я должен заявить, что у вас слишком много отходов. Что мы скажем инспектору из окружного управления?
– Мы делали все, что в наших силах...
– Это его тоже не удовлетворит.
– Вы можете сказать ему, что лес не любит Стемборека.
– Зачем я ему буду это говорить? Он сам догадается. Это опытный человек. Стемборек уже забыл, что минуту назад собирался быть счастливым. Его душил гнев, его раздражал бессмысленный разговор и чувство беспомощности. Ведь факт оставался фактом, что на каждой его делянке огромные потери, тогда как в других лесничествах потерь Меньше.
– Вы знаете, пан старший лесничий, что я четыре года живу в трухлявом доме. Окна в нем так прогнили, что можно воткнуть палец в раму и пробить насквозь...
– У нас нет средств на ремонт.
– Я слышал, что лесничий Кулеша подал заявление о переводе в другое место. Он не хочет больше тут жить, потому что от него ушла жена и он чувствует себя опозоренным. После него останется большое хорошее лесничество.
– Оно принадлежит плантации.
– Я могу взять плантацию.
– Вы? Чтобы эта плантация погибла? – удивился Маслоха. – Это слишком дорого обойдется. В окружном управлении скажут, что я доверил плантацию человеку, которого лес не любит.
– Никто не имеет права высказывать такие мнения. И я не верю, что кто-то в окружном управлении верит в глупые предрассудки.
– Вслух так никто не скажет. Но подумают, – вздохнул Маслоха. – Ведь у вас очень большие потери.
– И это потому, что меня лес не любит, – иронично продолжил Стемборек. – Такие разговоры напоминают мне то, что болтает Хорст Собота. Лес, пан старший лесничий, не живое существо, которое кого-то любит, а кого-то не любит. Только Соботе кажется что-то другое. Он рассказывает сказки о плохих лесных людях и о том, что лес хочет забрать у него дом...
– А разве не так? – спросил Маслоха. – Ведь мы хотим получить этот дом. Именно для вас, пан Стемборек.
– Это не имеет ничего общего с тем, кого лес любит или не любит.
– Конечно, одно с другим не имеет ничего общего. Но правда, что мы хотим получить дом Хорста Соботы, а у вас много потерь. Слишком много, пан Стемборек. Что до Кулеши, то неизвестно, уйдет ли он. Я уговаривал его остаться. Из него мог бы получиться отличный лесничий.
– Откуда вы знаете?
– Это видно. Он увел девушку у Хорста Соботы. Потом, как я слышал, велел Вздренге и Тархоньскому придержать его жену, потому что она не хотела ему давать. Лес таких любит.
Стемборек содрогнулся. Он не представлял себе, чтобы он когда-либо мог поступить так со своей Мальвиной, существом хрупким и запуганным. Но в то же время он почувствовал и облегчение, и даже, как ему на минуту показалось, его охватило счастье. Они с Мальвиной были на свадьбе у Кулеши. Тогда он повнимательнее присмотрелся к Веронике, и почти болезненно в нем отозвалось желание. В глубине души он всегда хотел женщину большую и сильную. Он желал такую, но подсознательно, неизвестно почему, боялся. Может быть, слишком часто он слышал от одноклассников, а потом – от однокурсников о необычайных требованиях, которые такие женщины предъявляли мужчине. Натура у него была властная, а такая женщина, возможно, захотела бы навязать ему свою волю. Ему казалось, что только женщина, постоянно зависимая от него, может быть верной и доброй. И он не ошибся, о чем подумал в эту минуту с огромным удовлетворением. Вероника проявила своеволие, не хотела давать Кулеше, и он взял ее силой на глазах чужих людей. И снова она проявила своеволие, уйдя от Кулеши. От него никогда не уйдет Мальвина, потому что боится не только пойти одна в магазин, но и выйти за ограду. Впрочем, куда бы она пошла, кто бы ее принял, кто бы ее захотел – такую хрупкую и ни для чего не пригодную. Многие удивлялись, что она вообще смогла родить ребенка, если непомерным усилием для нее было выкопать три куста картошки на огороде и приготовить обед. Вероника обладала огромной силой и большим, привлекательным телом. Он завидовал, что у Кулеши такая женщина, и в ночь после свадьбы, лежа рядом с Мальвиной, не мог укротить воображение, представляя себе, как Кулеша склоняется над великолепным телом Вероники. Теперь, однако, он был счастлив, потому что это плохо кончилось. Над Кулешей смеются, а он, Стемборек, спокойно живет рядом с Мальвиной и может каждому сказать, что он счастлив.
Маслоха громко вздохнул, и ему расхотелось дальше разговаривать со Стембореком, которого он считал дураком. Захотелось уйти с делянки, сесть в машину и поехать в какое-нибудь лесничество. А там выпить чаю, закурить сигарету, посмотреть на чью-нибудь жену, рассказать анекдот и понаблюдать, как у такой женщины трясутся от смеха большой живот и большие груди. Человек, который понимал лес и хотел навсегда остаться в нем, должен брать в жены женщину, похожую на Веронику. В доме лесничего должно быть тепло и возле пышущей жаром печи должен радовать глаз вид хлопочущей крупной женщины. Лесник должен где-то отогреться, ведь дом его единственное убежище от бесконечного лесного холода и влаги. Совсем иначе чувствует себя человек, который рано утром встает с теплой постели, выходит из горячих объятий женщины и потом хранит в себе это тепло весь холодный день, чем такой, у которого такая жена, как Мальвина, вся перекошенная, раскоряченная, вечно чем-то напуганная. И она вынудила мужа к тому, чтобы он готовил ей завтраки и ужины, мыл посуду. Ничего странного, что Стемборек все время удирает из леса домой. Он должен заботиться о Мальвине и о ребенке. Маслоха, когда принимал Стемборека на работу и потом увидел его жену, сразу понял, что у Стемборека ничего не выйдет, что из него получится плохой лесничий и что через несколько лет он сбежит из леса. Но ему велели принимать молодых инженеров, что он мог поделать? И он даже не может ясно поставить вопрос перед таким Стембореком, сказать ему прямо: у леса свои законы и нужно подчиняться этим законам. В году больше дней дождливых, пасмурных и морозных. А каждый день надо быть в лесу, и не один час. Хороший лесничий должен часто ходить в лес. На рассвете и в сумерках, а иногда даже и в темноте. Отчего эти молодые инженеры не понимают, что лес – это не фабрика, здесь недостаточно наблюдать за определенными технологическими процессами и знать их, чтобы все производилось как следует. Лес должен быть продолжением дома как для лесничего, так и для его семьи. Нельзя возводить барьеры страха из-за запуганной жены. Кулеша хорошо начал, взял себе подходящую жену и все делал как следует. Только у него не получилось. Попросту, не удалось. Видимо, было так, как болтают лесорубы, что он не сумел удовлетворить свою жену, вот она и перестала ему давать, а потом ушла от него.
– А однако, пан Стемборек, – снова начал Маслоха, переламывая в себе нежелание продолжать разговор с лесничим, – есть такие люди, у которых дома растет полно цветов. А другой купит горшок с растением – и оно тотчас же завянет.
– Это правда, – согласился Стемборек. – У меня тоже ничего не хочет дома расти. А у вас?
– Я никаких комнатных растений дома не держу, – заявил Маслоха. – Говорят, что с такими растениями надо разговаривать, петь для них, играть на скрипке...
– И вы, пан старший лесничий, считаете, что я должен научиться играть на скрипке? А потом приходить на делянку и музицировать перед лиственницами?
– Я ничего такого не говорил. Но каждый может заметить, что у вас больше потерь, чем у других. И за эти потери я велю вас оштрафовать.
– Хорошо, – стиснул губы Стемборек. – Но вы мне обещали сухой красивый дом для лесничества. Вы мне сказали: я получу дом после Хорста Соботы.
– Да. Но ведь я не могу его убить, чтобы вы получили после него дом. А он не хочет умирать. И продать дом тоже не соглашается.
– После его смерти дом достанется Веронике.
– Она нарушила его условие и вышла замуж за лесника. Старый лишил ее наследства. Впрочем, с ней мы сможем договориться. Она наверняка не захочет жить возле леса, где ее два раза изнасиловали.
– Свиньи, а не люди, – с отвращением сплюнул Стемборек.
– Да, да, – поддакнул Маслоха. – Светлой памяти Изайяш Жепа часто говорил, что лес – только для плохих людей. Их он пригревает и их любит. В лесу действует право сильного.
– Ну, лесничий Кондрадт – хороший человек. Как-то он не подходит под теорию этого Жепы.
– Что вы знаете о Кондрадте? Вы его оцениваете сейчас, когда он старый. Надо было видеть его в давние времена. С ним связаны разные странные дела, как, например, убийство. Год он просидел в следственном изоляторе по подозрению в убийстве приятеля, который крутил роман с его женой. В конце концов вышло так, что тот, дескать, сам застрелился из ружья Кондрадта. Он ему это ружье якобы одолжил.
– А вас, пан старший лесничий, лес полюбил? – ядовито спросил Стемборек. – И вы – плохой человек?
Маслоха громко и искренне рассмеялся.
– Разве кого-то касается, какой я есть – хороший или плохой? Или любит ли меня лес? Меня даже лесные люди не обязаны любить. Я, пан Стемборек, обязан выполнять план: древесину ждут корабли, шахты, бумажные фабрики и мебельные комбинаты. Я получаю по голове, если лес не дает соответствующего прироста. К сожалению, я не знаю, как заставить лес быстрее расти. И вы этого тоже не знаете. И министр понятия не имеет, как этого достичь. В один год лес растет быстрее, в другой медленнее, и неизвестно, отчего так происходит. Вы слышали, какой в последнее время выдвинут лозунг: каждый лесник оставляет о себе зеленый памятник. А какой памятник останется после вас? Пустыня, пан Стемборек. Попросту пустыня.
– Вы обещали мне дом после Хорста Соботы, – снова сказал Стемборек, у которого было такое чувство, словно он получил пощечину.
– Да, обещал, – сказал Маслоха беззаботно и, приложив руку к козырьку фуражки, пошел к машине, которая стояла на дороге под старыми соснами. А лесничий Стемборек подождал, пока до его ушей не долетит рокот мотора, потом завел свой «харлей» и поехал прямо в свое лесничество...
Возле дома он увидел обшарпанный «фиат» Кожушника. Да, скоро ему, Стембореку, будет принадлежать дом Хорста Соботы с цветными стеклышками на веранде. Он поставил мотоцикл на подворье, снял каску и повесил ее в сенях. Потом вошел в комнату, которую Мальвина называла гостиной. За столом сидели Кожушник и бородатый Лукта, Мальвина была тут же. Она держала на коленях ребенка и смотрела на Лукту широко открытыми глазами, в которых Стемборек замечал страх и любопытство. Мальвина всегда так смотрела на этого огромного лохматого мужчину. Он пугал ее и притягивал. Стемборек чувствовал, что если бы когда-нибудь бородатый, вонючий от грязи Лукта положил Мальвине руку на плечо и сказал «пойдем» своим хриплым голосом, Мальвина, парализованная страхом, послушно пошла бы за ним и сделала бы то, чего бы он захотел. Но в отношении Лукты Стемборек мог быть спокоен – он отмечал только крупных и хорошо развитых женщин.
Кожушник был немного моложе Лукты. Вместе со Стембореком он закончил лесной институт. Но недолго играл в лесничего, его привлекало предпринимательство и большие деньги, которых, однако, он так и не сделал. Неделю назад он неожиданно приехал в лесничество Стемборека и предложил ему совместное строительство лесопилки, потому что по случаю дешево купил пилораму. Мальвина по-своему пискнула «нет», потому что боялась, что, кроме леса, еще и пилорама будет забирать у нее мужа. Но на этот раз вопреки воле жены Стемборек сказал «да» и тут же пошел с Кожушником в деревню к Лукте, у которого каждый день покупал молоко для ребенка.
Лукта подрабатывал в лесничестве, вывозя древесину на своем тракторе. Зарабатывал много, поэтому всегда в его доме Стемборека ждало молоко. Недавно он сказал, что накопил денег на машину. И именно потому Стемборек привел Кожушника к Лукте.
Теперь они сидели за столом у окна, а на столе лежал договор, написанный в трех экземплярах под копирку. В соответствии с договором Кожушник вносил в предприятие пилораму стоимостью полмиллиона злотых, полмиллиона наличными вносил Лукта, а лесничий Стемборек ничего не вносил, он должен был только заняться разными бюрократическими делами, а также – в свободное от работы время – вести бухгалтерию лесопилки. Доходы – в силу этого договора – они решили делить таким образом: сорок пять процентов получал Кожушник, вторые сорок пять – Лукта, а десять процентов – Стемборек. Этот договор носил тайный характер, официально в предприятии участвовали только Кожушник и Лукта, потому что участие лесничего в предприятии такого рода могло бросить на него подозрение в том, что он будет облегчать покупку древесины для лесопилки.
Они быстро подписали договор, и каждый спрятал в карман один из трех экземпляров. Тогда Лукта вынул из кармана бутылку водки и приказывающим взглядом посмотрел на Мальвину, чтобы она подала рюмки и закуску.
– Вы ведь знаете, что я не пью, – сказал Стемборек. – Впрочем, сейчас я должен ехать за хлебом и за другими продуктами в магазин.
Он не хотел, чтобы Лукта слишком долго сидел в его доме. Его раздражало выражение лица Мальвины – этот ужас, смешанный с жадным любопытством.
Кожушник пожал плечами и встал из-за стола.
– Идемте к вам, пан Лукта, и там выпьем, – предложил он. – Ведь мы должны многое обсудить. Под пилораму надо поставить крепкий бетонный фундамент, поставить навес...
Они вышли из дома и тут же уехали в деревню. А Стемборек снял с вешалки каску, завел «харлей» и решил сделать то, на что до сих пор не обращал внимания, поглощенный мыслью о гостях, ожидающих его в доме. Теперь, когда он ехал в магазин по полевой дороге, обсаженной деревьями, он почувствовал – видимо, под влиянием недавнего разговора со старшим лесничим – что-то вроде угрызений совести, что сейчас еще только полдень, а он находится далеко от леса. Но, когда он появлялся в магазине позже, обычно там уже не было свежего хлеба. В самом ли деле Мальвина не могла в один прекрасный момент посадить ребенка в коляску и пройти полтора километра до магазина?
Он облизал губы и вдруг почувствовал во рту что-то сладкое, словно бы на его губы вдруг упала капля меда. Откуда взялась эта сладость? По какой причине он ощутил на губах этот сладкий вкус?
Он выехал на шоссе и внезапно, вместо того, чтобы ехать в магазин, повернул вправо, в сторону леса. В магазин он еще успеет, а сначала поедет туда, где сегодня был с Маслохой, на эту делянку с сохнущими саженцами. Если правда, что лес любит плохих людей, то он полюбит Стемборека и с этих пор будет зеленеть даже палка, которую Стемборек воткнет в землю. Он не имел в виду даже лесопилку, даже десять процентов доходов от работы пилорамы. Никто, ни Кожушник, ни Лукта, ни даже Мальвина, не знал о том, что, когда к нему пришел Кожушник с предложением организовать лесопилку, его осенила замечательная мысль.
