– Ты меня трахнешь? – еще раз спросила она.
      – Да, когда ты начнешь засыпать, и это будет замечательно, – сказал он и вонзил иглу в белую ягодицу.
      – Ты снова отпустил себе усы и бороду, у тебя длинные волосы. Как когда-то. Теперь ты мне снова очень нравишься, потому что тогда ты тоже мне нравился, – говорила она, снова повернувшись на спину в ожидании, что он на нее ляжет.
      На мгновение Баллоу почувствовал возбуждение. Он положил шприц на столик возле дивана, потянулся к «молнии» на брюках. Но вдруг вспомнил ужасающий звук – сухой треск пистолетного бойка. Если бы Гарри купил исправное оружие, Баллоу уже не было бы в живых. Его тело бросили бы в канал или замуровали в подвале этого дома. Это запланировала Иветт.
      Желание исчезло так же внезапно, как появилось. Его охватило чувство, похожее на горечь. Отчего старый Вебер тоже хотел его убить, столкнув в реку вместе с машиной? Отчего – с тех пор как он сюда вернулся – он был как волк, которого все стараются убить?
      Он сел рядом с Иветт, стянул с нее бюстгальтер и погладил груди с большими светлыми сосками. Он думал: «Ты отвратительная извращенная шлюха. Выслеживала меня, а тем самым навлекала на меня смертельную опасность. Ты хотела меня убить».
      Баллоу подошел к стенному шкафу, достал из него старый чемодан, свое пальто и шляпу, о чемодан побросал кое-какие вещи-носки, рубашки, пижаму и майки, – чтобы чемодан был в меру тяжелым. Набросил пальто, надвинул на лоб шляпу. Взял со столика шприц и иглой уколол Иветт в бедро. Она не отреагировала. Он прикрыл ее одеялом, чтобы она не замерзла, и пошел в спальню Бернадетты. Парень тоже спал очень крепко.
      Двери в квартиру он оставил открытыми, зато старательно закрыл своим ключом ворота. Такси он поймал быстро и попросил ехать в аэропорт. По дороге, возле канала, он велел таксисту остановиться, сказав, что ему очень хочется по маленькому. Он бросил в воду пистолет Вебера и пружинный нож. Разорвал паспорт, в котором был без бороды и усов, обрывки паспорта тоже очутились в вонючей воде канала. Когда он возвращался к такси, у него было удивительное чувство – ему казалось, что рядом с ним идет какой-то человек, немного похожий на него. Его присутствие он ощущал с некоторых пор, но только сейчас он почти мог к нему прикоснуться. Он знал, как тот выглядит, кто он такой и о чем тоскует. По дороге к «Дубовой беседке» тот другой ехал возле него, их мысли перемешивались, создавая какую-то внутреннюю психическую дисгармонию. В «Дубовой беседке», а также позже, на Дапперстраат, тот внезапно куда-то исчез, и снова существовал только Кристофер Баллоу, который диктовал себе каждый поступок, каждый шаг, каждый жест. Это Кристофер Баллоу открывал тайник в ванной, услышал щелчок, а потом так свободно разговаривал с Иветт, пока она не заснула. Тот самый Баллоу сразу же подумал, что Иветт будет замечательным подарком для фирмы потому что для Баллоу всегда фирма была прежде всего. Он представил себе, что через несколько месяцев или через полгода повторится сцена, в которой он когда-то был главным героем. Какой-нибудь молодой мужчина окажется на Дапперстраат и позвонит из телефонной будки: «Это герр Фельдман?» А потом начнет путешествовать, как путешествовал Баллоу может, даже велит Веберу отчитаться в доходах, которые приносит «Дубовая беседка». А потом когда-нибудь и где-нибудь встретит человека, похожего на Иво Бундера, и, может быть, его предадут, так же как многие до него и многие после. Мощная и сложная махина фирмы питалась информацией, существовала только благодаря информации и сотням глаз, высматривающих лица других людей, выслеживающих их поступки, выхватывающих произнесенные слова. Фирма не была бездушной, она была способна заботиться о своих людях, была озабочена их проблемами, беспокоилась о их безопасности. Конечно, должны были происходить несчастные случаи на работе, похожие на тот, который произошел с Баллоу. Фирма была немного похожа на отца, а люди покроя Баллоу – на детей этого отца, который не всегда бывает в хорошем настроении, может наказать, сделать замечание, но все равно кормит и оберегает, а прежде всего формирует их личности по своему желанию и в соответствии со своими потребностями. Даже удивительно, как глубоко их фирма могла закодировать в психике людей определенный образ мыслей и чувств. Когда Иветт захотела, чтобы Баллоу ее трахнул, у Баллоу даже напрягся член, потому что в чем в чем, а в этих делах он был когда-то мастером, делал это с удовольствием или без удовольствия с разными женщинами, даже с Бернадеттой, а также с Иветт. Но тогда он ощутил в себе того другого, который вообразил себе, что существует любовь большая и настоящая. Тот навязал ему отвращение к телу Иветт, к ее кровоподтекам на спине, к ее извращенной страстности и остудил желание. Да, по-видимому, в природе было их двое, Баллоу и тот второй. И оба должны были выбраться из этого проклятого места.
      В аэропорту ему удалось купить билет на утренний рейс. Несколько часов ин просидел на мягком диване в зале ожидания, делая вид, что внимательно следит за своими чемоданами. Хотел заснуть, но не мог. И вовсе не потому, что боялся, что кто-то узнает его, несмотря на старый паспорт, накладную бороду и усы. Он чувствовал себя совершенно иначе, чем тогда, когда они с Эрикой удирали от измены Бундера. Он ничего и никого не боялся, страх вообще тут был ни при чем. Он был уверен, что все должно пройти хорошо, Гарри и Иветт проснутся только в полдень, когда он будет уже очень далеко. Ему не позволяло заснуть пронизывающее желание снова встретить того второго живущего в нем человека и искренне с ним поговорить – без слов. К сожалению, тот был хитрый и скрывал свои тайны, словно не доверял Баллоу и боялся его.
      После полуночи он пошел в один из баров, чтобы что-нибудь съесть. Подкрепился, выпил кофе и, хотя не любил алкоголя, попросил рюмку водки. Он бездумно смотрел на сонное лицо бармена, похоже, мулата. На расстоянии вытянутой руки от него оказалась одна из фирменных ручек, которыми бармен пользовался, подписывая счета гостей. Он машинально взял ручку, бумажную салфетку и нарисовал на ней человека с длинными волосами, с бородой, усами, в шляпе и плаще, с чемоданом в руке. Это был неумелый портрет Кристофера Баллоу, немного такого, каким он был когда-то, а немного – каким он был сейчас. Потом взял еще одну салфетку и сначала нарисовал на ней коня. Высоко задранная голова, развевающаяся грива. Этот конь напоминал осла или мула, но это не имело значения. Самым важным было то, что на спине коня появилось седло, а в этом седле – обозначенная несколькими штрихами человеческая фигура. Он дорисовал еще фон – несколько вертикальных черточек, которые должны были обозначать лес.
      Он выпил рюмку водки, и чувство раздвоенности совершенно прошло. На стульчике возле бара сидел только один человек. Он жаждал очутиться в конюшне возле буланой кобылы, втянуть в легкие запах ее пота, набросить на нее седло и выехать в лес, утонуть в его необъятности, как в спокойном озере. Это не правда, что лес был недобрым и отнимал у людей души. Люди сами уничтожали собственные души, покрывая их грязью, которой не могли смыть Даже в округлых ваннах, пользуясь самыми дорогими шампунями. Лес был прекрасным и чистым до такой степени, что сумел очистить от грязи такого человека, как Баллоу. Иначе отчего кто-то, похожий на Баллоу, воскрешал какого-то там старого Хорста Соботу, оберегал его от зла, как пес, охранял его дом с разноцветной верандой. Ведь это там, в лесу, Баллоу понял, что на свете существует любовь, большая и настоящая, для которой не имело значения, каким способом мужчина спит с женщиной, делает ли он это долго или недолго, спереди или сзади, на ней или под ней, на столе или на полу. Какой же привлекательной и возбуждающей казалась ему тайна Вероники, на первый взгляд настолько банальная, насколько может быть банальной история изнасилованной и искалеченной духовно девушки. Вместе с тем она была, однако, совершенно необычной и неповторимой.
      Он разорвал в клочья салфетки с рисунками и бросил их в корзину. Он отдавал себе отчет в том, что это магическое действие, но ведь магия была такой же древней, как человечество. Он тотчас почувствовал облегчение. Он перестал быть Баллоу и тем другим. Родился кто-то третий, и это он, третий, должен улететь утренним рейсом.
      В баре стоял музыкальный автомат, который время от времени приводил в действие кто-нибудь из пассажиров. Он снова хотел услышать песенку Питера, слова с вопросом о том, сколько смертей нужно пережить, чтобы понять, что слишком много людей умерло. Он не нашел пластинки с этой записью. Баллоу это показалось символическим. Это, видимо, означало, что мир Баллоу уже умер, нужно было встать перед зеркалом и, сняв шляпу, сказать самому себе: «Привет, мистер Баллоу». Конечно, только в воображении, без всяких театральных сцен, устроенных даже для самого себя. Никакие жесты не нужны, детектор лжи, тесты психологов в фирме тут же с точностью покажут, что Баллоу уже рассыпался, а скорее что в нем поселился кто-то другой.
      Он улетел на рассвете, и потом все происходило в соответствии с установленными в фирме порядками. Еще перед Рождеством он оказался в однокомнатной квартире, даже частично обставленной, но настолько лишенной мелочей, что даже трудно было бы сказать, жила тут до сих пор женщина или же мужчина. Только спустя неделю после переезда один из соседей доверительно спросил его, сколько он заплатил тому пану, который до сих пор занимал квартиру. Занятий ему хватало, и на скуку он пожаловаться не мог. Два раза в неделю он делал доклады для сотрудников фирмы, выступал он, впрочем, перед телекамерой, слушатели видели его только на мониторах, потому что ни он не мог их знать, ни они друг друга. В январе к нему домой начал приходить молодой мужчина. Он был невысок, у него были темные, длинные, слегка вьющиеся волосы. Он хорошо говорил по-немецки и по-французски, по множеству мелких подробностей Баллоу сделал вывод, что тот как минимум несколько лет провел за границей, скорее всего в Вене. Часами он рассказывал этому человеку о Бундере, о завербованных им для фирмы агентах, о «Дубовой беседке», об Иветт... Разговаривая с ним, он знал, что снова работает на фирму, и эта его работа приносила ему удовольствие, потому что вместе с этим молодым человеком он еще раз в воображении ходил по знакомым улицам, встречал знакомых ему когда-то людей. Каждая подробность могла быть важной, поэтому в такие долгие путешествия они пускались. Он точно описал даже место, в котором когда-то был причален пароход, служивший жилищем Иветт и ее мужу. Позже на какое-то время эти встречи прервались, а когда они возобновились, он узнал, что его квартира на Сквер Северин опечатана. Кто-то из соседей узнал на снимке в газете человека, который ее занимал. Полиции не удалось напасть на дальнейший след Баллоу, поэтому «Дубовая беседка» процветала без проблем, как и раньше. Похоже, Иветт и Гарри спокойно занимались магазином, молодой мужчина купил у них детский велосипед. Баллоу инструктировал юношу достаточно подробно:
      – На первую встречу с Иветт ты, конечно, не пойдешь, только будешь наблюдать, с кем она придет и как будет себя вести. Это сумасшедшая девчонка, и она может сделать какую-нибудь глупость. Только третья встреча в назначенном тобой месте может состояться. Не принимай, дружище, ни одно дело близко к сердцу. Иветт любит деньги и знает о «Дубовой беседке». Ты велишь ей поехать к Гансу Веберу и напомнить ему, что полиция может узнать об утопленном в реке автомобиле. Пусть Иветт потребует часть доходов, причитающихся Баллоу, и пусть она получит эти деньги за услуги, которые она тебе окажет. Это она должна вместе с Вебером контролировать мотель. Может быть, вначале Вебер захочет ее убрать, поэтому ты несколько раньше поселись в мотеле и понаблюдай. Помни, что прослушиваются комнаты от номера первого до десятого. Если Вебер уберет Иветт, тогда ты дважды будешь держать его в кулаке и сделаешь из него мягкое тесто. Помни, никогда не выступай от себя лично. От твоего имени пусть все делает Иветт, потому что она любит деньги. Доходы от «Дубовой беседки» и страх перед тобой будут сильно привязывать ее к нашей фирме. Она не может знать, что это за фирма, но с этих пор ее любовник Гарри будет заниматься магазином, а она будет ездить и делать разные дела для тебя. Время от времени трахни ее, взяв в руки хороший кнут, она это любит, и это привяжет ее к тебе так же сильно, как деньги.
      – А Баллоу? – спросил молодой человек. – Каким должен быть конец Баллоу?
      – Никаким, – ответил он. – Чаще ссылайся на него и на его поручения. Загораживайся им столько, сколько захочешь. Пугай им и его приездом. Когда он перестанет быть полезным для тебя, дай некролог в газете, что он погиб в автомобильной катастрофе или что-нибудь в этом роде.
      – Эта Иветт красивая? – уточнил молодой человек.
      – Да. И привлекательная, – согласился Баллоу.
      Эти разговоры записывались, и Баллоу отдал пленки фирме. Молодой мужчина исчез под конец февраля, и с тех пор Баллоу стало немного скучно, потому что вместе с ним навсегда ушла его прежняя жизнь. О судьбе молодого человека, об Иветт и Вебере, о других он не спрашивал в фирме потому что не получил бы ответа. Это лучше, чем что-либо иное, помогло ему осознать, что он оказался за скобками дел, которые когда-то умел делать. Даже эти лекции давали ему, похоже, из милости. Его бывший шеф спросил, не хочет ли он поработать начальником отдела кадров предприятия строящего сахарный завод за границей? Он отказался. С тех пор он уже никогда не видел своего шефа.
      Не случалось ли ему думать о великом лесе, о старом Хорсте, о Веронике и даже о буланой кобыле. Конечно, он часто возвращался в мыслях в тот кусочек своей жизни, но в условиях работы на фирму даже контакт с Эрикой был бы признан нарушением. Это были закрытые главы книги, только дурак мог бы позволить себе перечитать их заново или дописывать продолжение.
      Он не тосковал по присутствию какой-нибудь женщины в своей жизни. Два раза он сходил в ночной бар, но там встретил только шлюх, которые были ему отвратительны. Да, несколько раз в трамвае или в автобусе он без труда завязывал какие-то знакомства с женщинами, мимолетные и непродолжительные, потому что он убедился в том, что с ним снова произошло то, что когда-то: вернулся страх, что он не окажется мужчиной. Он не должен был спрашивать врача, чтобы узнать, что со временем это у него пройдет, но пока было так, как было, его возбуждала только воображаемая картина – как Вероника обороняется от насилия. И, так же как в первые ночи, проведенные в лесничестве Кулеши, к нему возвращалась мысль о любви, большой и настоящей.
      В середине марта его вызвали в отдел кадров. Начальник отдела держал в руке чье-то удостоверение личности, но ему, однако, не показывал.
      – Дело в том, что некий Хорст Собота умер и оставил некоему Юзефу Марыну довольно большое состояние, кажется, дом, большой сад и много денег. Марын, конечно, не должен был обращаться за этим имуществом, и оно перешло бы к государству. Но там есть какая-то молодая и энергичная женщина, которая ищет этого Марына, и достаточно настойчиво. Она заявила об его исчезновении в милицию, и начались его официальные розыски. Очень упорная женщина, от нее не удастся отговориться чем попало. Представьте себе, что она добралась даже до нас.
      – Разве мало людей гибнет на дорогах, тонет в озерах? – спокойно сказал Баллоу, хотя сердце его сильно заколотилось.
      – Да, конечно. Но нужно было бы сделать могилу, документы, свидетельство о смерти. Иначе нельзя. В нашей стране человек не может исчезнуть, как камень в воде. Особенно теперь, когда каждое исчезновение может вызвать различные комментарии. А поскольку у вас нет здесь больше никаких важных дел, то, может, лучше будет, если вы поедете вступить во владение этим имуществом, успокоить эту женщину. Конечно, мы будем оставаться в контакте... Зарплату вы и дальше будете получать, хотя и не прямо в руки.
      Он пододвинул ему удостоверение личности Юзефа Марына. То же самое, которое носил при себе охотинспектор.
      – Это прощание с фирмой?
      – С фирмой нельзя попрощаться, – услышал он. – Это просто бессрочный отпуск. Не исключено, что очень долгий. Но то, что эта женщина поднимает столько шума, не свидетельствует в вашу пользу.
      Значит, выговор. После стольких лет работы легкий выговор. И абсолютное отсутствие радости по поводу того, что его ждет особый род свободы, что он сможет поехать в домик с верандой и разноцветными стеклышками. Этот дом без старого Хорста Соботы казался ему немного значащим, даже когда он осознал, что стал его владельцем. Что он с ним сделает? Не будет же он там жить, заниматься садом и Вероникой. Лучше всего, если он передаст имущество Веронике. Что с того, что она когда-то нарушила волю Хорста и вышла замуж за лесника, раз позже она старалась исправить все это? Он, Юзеф Марын, вернет этой женщине то, что ей причиталось.
      Да, Вероника. Именно Вероника. Больше всего он боялся встречи с ней. Он уже видел ее неприязнь к нему и даже своеобразный род враждебности. Ничего не значит, что она упорно его разыскивала, чтобы выполнить завещание Хорста Соботы. Она, наверное, делала это только потому, чтобы Дом и сад не перешли к государству и не поглотил их великий лес. Впрочем, она, наверное, правильно не любила Марына, потому что он неожиданно вторгся в жизнь Соботы, а потом забрал все, что принадлежало ей.
      Должен ли он туда ехать? Не достаточно ли написать письмо Веронике и нотариусу, условиться на определенный день и час, совершить передачу собственности. Он ведь не был ни Баллоу, ни Мары-ном, который мерил лес на буланой кобыле и помогал Хорсту в борьбе с лесом. Он стал кем-то третьим, личностью, которую еще сам не успел узнать. От Марына в нем оставалось чувство, что есть на свете большая и настоящая любовь... Однако, когда он думал о своей теперешней жизни, именно Вероника, дом с верандой, сад и великий лес оказывались единственной нитью, которая связывала его с действительностью, какой-то крутой стежкой, ведущей к познанию его новой личности.
      После раздумий он написал Веронике короткое письмо, что скоро приедет в Морденги...
 

Глава пятнадцатая.
Подарки Хорста Соботы