Все дружно рассмеялись. Ольга прижала к себе теплое смирное существо, пахнущее парным молоком, и поцеловала его в курчавый лоб. Затем она лукаво взглянула на Кузьму. Он сидел красный и старался не смотреть на торжествующих девчат.
      Столы убрали. Оркестранты продули свои трубы. Начался бал.
      Закружились в вальсе Кузьма и Ольга. Широко развевалось ее белое платье, которое она чуть придерживала рукой.
      А за ними скользила другая пара. Скромно потупив глаза, Стеша танцевала с вежливым лейтенантом. Она не чувствовала поя собою ног и будто совсем не дышала. Такого наслаждения от танца она еще никогда не испытывала.
      Симочка умело вальсировала и строго смотрела на своего партнера. От этого взгляда Копытин забывал о музыке и часто ошибался. Сима морщилась, стараясь не замечать неопытности Бориса.
      Буровлев сейчас хотел бы занять место товарища, но чувствовал себя, как в рыцарских латах Каменного гостя. Он жался к стене, вздыхал и думал, что никогда не будет обнимать в танце Симу, милого Вороненка. Что греха таять, танцы для Ванюши - самая трудная наука.
      Фрося, словно пестрая бабочка, кружилась с фотографом. Этот одержимый фотолюбитель даже сейчас не мог расстаться со своим аппаратом, который болтался на ремне и больно бил хозяина по боку.
      Старики расселись на скамьях вдоль стен, одобрительно смотрели на танцующую молодежь. Такую свадьбу они видели впервые.
      Совсем прослезились старики, когда Лена Петушкова, первая красавица в деревне, подняла над головой белый кружевной платочек и пошла в задорной русской пляске.
      Гремел оркестр. По широкому кругу плыла тоненькая, стройная девушка, и сотни радостных глаз следили за каждым ее движением.
      - Ну, что скажешь, Анна Егоровна? - спросил Васютин, подсаживаясь к ней. Тебе хотелось свадьбу сыграть, чтобы вышло "не хуже, чем у людей" Может, грешным делом, старинку вспомнила, как тогда свадьбы играли?..
      - Не понимаю я, Никифор Карпович, к чему такое сравнение. Два дела разных.
      - Не согласен. Умели русские люди по-настоящему торжественно отмечать такой день затем, чтобы всю жизнь его помнить. Как приятно смотреть на белое платье невесты! Нужны и тройки, и машины с гостями, подарки и вино. Мы иной раз и сами не знаем, как праздновать советскую свадьбу, она часто превращается у нас в скучную процедуру, вроде заполнения анкет, после чего следует наспех собранный ужин... Такое сразу забудешь.
      - Еще бы, - согласилась Анна Егоровна, наблюдая за танцами. - Ну, наши не позабудут, коли для них весь народ старался. Я одного боюсь, Никифор Карпович, - с легкой улыбкой повернулась она к Васютину: - прознают соседние женихи, как у нас тут свадьбы в Девичьей поляне играют, разберут всех наших девчат. Колхоз начисто разорится. Ни денег, ни работниц!
      ...Тройка с молодыми мчалась по Комсомольской улице.
      Горела маленькими лампочками дуга.
      Сквозь нее увидела Ольга освещенные окна своего нового дома.
      У самого крыльца хозяев встречал вылепленный из снега большой медведь. Он поднимал, будто хрустальный, ледяной бокал.
      Под ним висел светящийся транспарант: "Добро пожаловать! За ваше счастье!"
      Переступая порог, Ольга твердо знала, что счастье будет!
      ГЛАВА 4
      ЧЕРЕЗ ТРИ ГОДА
      День за днем спускались дни,
      и снова густела тьма ночная.
      В. Маяковский
      За эти три года главные организаторы филиала ОКБ в московском институте никак не могли выбрать время для того, чтобы приехать к своим друзьям, в колхоз "Путь к коммунизму".
      Летом или осенью кто-нибудь из институтских ребят непременно проводил свой отпуск в этом колхозе. Багрецов и Бабкин с завистью слушали рассказы товарищей о том, как их встречали в Девичьей поляне. С благодарностью принимали техники приветы от Никифора Карповича и Анны Егоровны, устраивали совместные заседания, записанные на пленку, слушали голоса друзей, поздравляли их с успехами, обещали приехать. Но то болезнь Вадима, то длительная командировки на один из островов в Тихом океане, где техники устанавливали автоматическую радиометеостанцию, никак не давали им осуществить свою давнишнюю мечту.
      Правда, за эти три года, прошедшие с того памятного лета, когда они искали подземную реку, Вадим и Тимофей виделись с Ольгой и Копытиным. Колхозный строитель приезжал в Москву в Архитектурный институт. Упрямый парень никак не мог согласиться с типовыми проектами колхозных домов, которые разрабатывали московские архитекторы. Он доказывал необходимость многих изменений. Мощное объединение из нескольких колхозов теперь уже могло строить настоящие городские дома с полным комфортом.
      Однажды Вадим совсем случайно узнал о приезде в Москву Стеши. Модница выбирала себе шляпу в "Доме моделей", а покорный Бабкин мерз, ожидая ее у витрины магазина, где его и встретил Вадим.
      Потом целую неделю Вадим не мог повидаться ни с Антошечкиной, ни с Тимофеем. По каким улицам Москвы, по каким музеям они бродили - неизвестно. Бабкин не любил распространяться об этом.
      Приезжала в Москву и Анна Егоровна. Ее вызвали на какое-то совещание.
      Никифор Карпович прилетал в командировку. Не так давно его избрали секретарем райкома. Он перебрался из Девичьей поляны в город, дел стало еще больше. Но комсомольцы видели его довольно часто либо на своих опытных делянках, либо у себя в новом клубе, где несколько комнат занимала ОКБ.
      Встречи в Москве были очень радостны. Говорить можно до утра и не наговориться! Но и Бабкин и Вадим не довольствовались рассказами о Девичьей поляне, им не терпелось все увидеть своими глазами! И этот день настал...
      Еще из окна вагона, когда поезд подъезжал к станции, Багрецов увидел голубую "Победу" с высоким, не совсем обычным прутом антенны. Склонившись над рулем, подремывал совсем юный шофер, паренек лет шестнадцати. На голове его сияла вышитая золотом тюбетейка.
      С чемоданами, не дожидаясь, пока поезд совсем остановится, спрыгнули наши друзья на потемневшие от сырости доски платформы. Солнце только еще вставало и лениво ощупывало длинными лучами голубовато-серую крышу станционного домика.
      - Москвичи? - деловито спросил шофер, щуря заспанные глаза. Он не узнал техников, что приезжали в Девичью поляну три года тому назад. Стоят перед ним какие-то ребята. Один в белом плаще, другой в белой фуражке и белой гимнастерке. Мало ли их перебывало в колхозе!
      Распахнув дверцу, шофер небрежным жестом пригласил друзей в машину.
      - Тимка, смотри! - восторженно крикнул Багрецов, высовываясь в окно. Дорога-то какая! Асфальт, будто на улице Горького.
      Шофер презрительно покосился на москвича. Много он понимает в дорогах! Узкая, простору нету. На такой не "погазуешь"!
      А дорога текла, как голубая река. Туман клубился над ней, утренний, прозрачный. День должен быть жарким, таким же, как и три года тому назад, когда Багрецов и Бабкин впервые появились в здешнем колхозе. И это лето такое же засушливое, как тогда. Но стоят высокие хлеба, и сизые волны ходят по ним.
      - Остановите, пожалуйста. - Вадим тронул шофера за плечо.
      Он выскочил из машины и, увлекая за собой Тимофея, подбежал к пшенице.
      Глубокой синевой, цветом добротной каленой стали, темнела вода в длинном канале. Вдоль него тянулась молодая поросль будущего леса.
      - Теперь понял. - Вадим схватил друга за руку. - По всему району протянулись такие распределительные каналы. Масштаб невелик. Это не Заволжье и не Туркмения, но ведь здесь тоже хоть и маленькая, а стройка коммунизма. Помнишь, нам рассказывал Никифор Карпович о том, что здесь давно перешли на новый способ орошения? Не нужны мелкие постоянные каналы и даже передвижные трубы Тетеркина.
      - Да, но Васютин говорил, что воды все-таки не хватает.
      - Неуемный народ! - с восхищением воскликнул Вадим. - Все им мало. Ты сухарь, ты ничего не чувствуешь. Чорт возьми, да ведь это великое счастье быть жадным! Жадным в лучшем понимании этого слова. И не для себя, а для всех! Я уверен, что наши друзья-полянцы, если это им понадобится, не только подземную, но и любую многоводную реку сюда приволокут.
      - Опять стихами заговорил. Поедем.
      - Погоди, - отмахнулся Димка. - Какие это стихи... Ничего ты не понимаешь. Помнишь, у Маяковского? - И Вадим восторженно забасил:
      Нас
      штык
      от врагов
      защищает в грозу,
      а в мирный день
      дипломатия.
      Но нет у нас
      довода
      более веского,
      чем амбар,
      ломящийся от хлебных груд.
      Нету
      дела
      почетнее деревенского,
      почетнее,
      чем крестьянский труд.
      - Честное слово, здорово это все! - горячо воскликнул Вадим. - Неужели ты не чувствуешь, как пахнет этот хлеб? Ну, вздохни, вздохни пошире, и ты поймешь, что это значит. У нас в квартире пахнет больницей. А здесь...
      Вадим закрыл глаза и с наслаждением втянул в себя воздух.
      - У меня сейчас такое состояние, будто я черемухи нанюхался. Хожу, как пьяный. Никакие цветы, никакие духи не сравнятся с этим волнующим запахом созревающих хлебов. Нет у наших парфюмеров никакой романтики, я на их месте создал бы такое чудо, чтоб люди ахнули...
      Бабкин не слушал его. Он задумчиво подошел к толстым стеблям ветвистой пшеницы и остановился.
      Димка уже тут как тут.
      Он осторожно раздвинул стебли и, стараясь не наступать на них, примерил, сколь высока пшеница. Багрецов вспомнил, как однажды в прошлый свой приезд встретил на поле председателя райисполкома. Деловито расправляя лист кукурузы на своей тучной груди, он измерял ее своим ростом. Шутливо качая головой, председатель говорил: "Нет, Анна Егоровна, у соседей кукуруза повыше этой пуговички, - тут он указывал на гимнастерку. - Выправляться надо, организуйте подкормку".
      Часто бывал председатель на полях и видел все своим опытным хозяйским глазом. "Никифор Карпович, секретарь райкома, наверное, тоже сейчас в поле", невольно подумал о нем Вадим.
      Шофер нетерпеливо загудел, и друзья вернулись к машине.
      ...Впереди, как призрачная высокая гора, в розовом утреннем небе вырисовывался знакомый холм. Уже громадными казались Ольгины тополя. Зубчиками они исчертили край неба. А над тополями высился ветряк. Лень ему в такую рань размахивать крыльями.
      - Выйдем? - предложил Тимофей.
      - Попрошу вас, товарищ шофер, отвезти чемоданы, - обратился Багрецов к заспанному угрюмому пареньку. - А мы отсюда пешком пройдем.
      Бабкин оставил при себе маленький контрольный приемник. Сейчас аппарат уже был не в чемоданчике, а в кожаном чехле, напоминающем футляр от бинокля. Надо, конечно, проверить работу автоматической станции. Правда, на этот раз они приехали сюда в отпуск, но дело прежде всего. Не посылать же институту специального человека для проверки установки!
      Тимофей включил приемник. На длинных волнах передавали гимнастику. Из сетчатого отверстия в верхней крышке слышался тонкий, пронзительный голосок:
      - Вытяните руки на ширину плеч... Так, приготовились...
      На ультракоротких волнах приемник тоже работал. Кто-то, может быть, Сергей Тетеркин или его помощник Никитка, требовал на пастбище доярок. На другой волне передавалась сводка местной МТС. Повар с полевого стана кричал на весь район, чтобы ему срочно прислали лавровый лист.
      - Соображение надо иметь, - доказывал он. - Голову вы с меня сняли. Сегодня же уха.
      На десятках волн разной длины разговаривали колхозные радиостанции.
      Тимофей увлекся этим необыкновенным путешествием по эфиру. Вся жизнь большого и хорошо налаженного хозяйства вставала перед ним. А это что? Тонкие звенящие звуки, будто капала вода на стекло. Ну, как же не узнать! Это работают на полях автоматические приборы, сделанные в институте.
      Снова поворот ручки.
      Приемник сразу замолк. Никаких шорохов, никакого шипения. Вдруг резкий треск. Рычание, грохот. Казалось, что крохотный репродуктор, спрятанный в приемнике, сейчас выскочит наружу. Это уже совсем непонятно. Вероятно, где-то здесь работает станция огромной мощности. Но зачем она нужна?
      Бабкин не стал долго задумываться. Мало ли что бывает. Он взял под руку Вадима и молча полез вместе с ним на вершину холма.
      Высокая стена тополей опоясывала озеро. Озеро как бы светилось изнутри, будто горели на дне прикрытые матовым стеклом холодные Ольгины лампы. Густой кустарник жался к стволам тополей. Здесь, около водоема, защищенного от знойных ветров и солнца, было совсем прохладно.
      Как по стеклу, бегали шустрые водомерки. Со дна выскакивали на поверхность лопающиеся пузырьки.
      - Зря мы с тобой тогда подвесную дорогу не спроектировали, - шутливо заметил Вадим, устало плюхаясь на скамью. - Тяжеловато добираться к этому бассейну, Особенно Анне Егоровне.
      - А что ей здесь делать? Это мы с тобой вроде туристов осматриваем достопримечательности Девичьей поляны.
      - Туристы... - задумчиво усмехнулся Вадим. - А помнишь, как мы ночью здесь заблудились? В первый же день... И вдруг сразу начались чудеса... - Он мечтательно закрыл глаза, помолчал, затем, поднимаясь, проговорил: - Пойдем. Не знаю, но мне почему-то грустно вспоминать о том времени. Все тогда казалось необыкновенным. Помнишь?.. Девушка на склоне холма... и пела она так грустно: "Услышь меня, хороший мой..." А потом, - в голосе Вадима прозвучала скрытая обида, - все стало обычным. Девушка оказалась агрономом и вскоре женой механика Тетеркина. - Багрецов печально вздохнул и перекинул плащ через плечо. - Даже трактор, который ночью бродил по полям, тоже... так... наивность... обыкновенная затея, которая, конечно, ни к чему не привела.
      - Это уж слишком, - недовольно возразил Бабкин, надвигая фуражку на глаза. - Я терпеливо слушал твою скучную лирику. Мировая скорбь и твои прочие поэтические настроения нам знакомы! Но это никак не вяжется с серьезной техникой. Я уверен, что мечтания Тетеркина имеют под собою абсолютно реальную почву.
      - Эх, Тимка! Ни черта ты не понимаешь. Скучная ли...ри...ка... презрительно протянул Багрецов. - Ты же ничего не чувствуешь. А я вот пришел на это место, и сердце защемило. Ведь это мы все делали, мучились, искали воду. Ничего не получалось. Главный инженер... - мечтательно произнес он. Скоро ль я им еще буду? Ты, Тимка, не смейся, но кажется мне, что прощаюсь я на этом озере с какой-то детской мечтой и, может быть, с юностью. Потому что все тогда представлялось иначе. На каждом шагу нас подстерегали неведомые чудеса... - Вадим говорил, ероша свои курчавые волосы. - Ты знаешь, есть такие темные очки, которые защищают глаза от солнца. Их надевают обычно у моря. Без этих очков ты щуришься, солнце мешает тебе рассматривать лица, ты многих не узнаешь. Все тебе кажутся молодыми, и девушки прекрасными. Светло, радостно! Песок ослепительно белый, чистый. В небе ни облачка! Мир хорош! Но вот ты надеваешь эти черно-зеленые очки. Сразу все преображается. На лицах появляются предательские морщинки. Девушки дурнеют. Песок становится зеленоватым, и в нем ты видишь каждую мелочь: обгорелую спичку, окурок, яичную скорлупу. На этом месте уже неприятно лежать. Поднимешь глаза - и сразу замечаешь какие-то неприятные облака, похожие на тучи, они черными пятнами выделяются на сером небе. Пора домой, будет дождь!
      Вадим передохнул и убежденно сказал:
      - Я бы запретил продавать такие очки. Их надо просто бояться.
      - Это для слабонервных, - спокойно возразил Бабкин. - Сквозь какие очки ты сейчас смотришь? Форсун!
      - Не смейся, Тимка. Иногда бывает, что вот нападет на меня этакая проклятая холодная трезвость. Все известно, и больше нечему удивляться... Слышишь? - Вадим вдруг замолк и показал пальцем в сторону шлюза. - Щелкнуло реле, шлюз открылся, и вода побежала вниз. Как будто бы чудеса? Ведь здесь никого нет. А мы знаем, что это простейшая телемеханика. В Девичьей поляне на узле управления диспетчер нажал кнопку. Абсолютно ясно! Никаких фокусов и чудес!
      Багрецов снял шляпу и несколько раз прошелся взад и вперед по узкой дорожке над озером.
      - В прошлый раз ты точно так же разглагольствовал, а потом первые две недели ходил с раскрытым ртом, - напомнил Тимофей. - И, право же, я тебя не узнаю: только что на дороге ты визжал словно от щекотки, потрясенный запахом пшеничных полей. Телячьей восторженности тебе не занимать.
      - Чудак и сухарь, - замахал на него шляпой Багрецов. - Опять ты ничего не понимаешь. У тебя душа вымерена с точностью до десятой миллиметра, разделена плотными перегородками, и каждый раз, когда тебе нужно как-то реагировать на "внешние раздражители", говоря научным языком, ты мучительно долго ищешь ключ от камер, где у тебя запрятаны разные чувства: смех, плач, просто хандра. Неужели ты не понимаешь, что я могу безудержно радоваться, смотря на зреющие хлеба, и с равнодушной важностью оттопыривать нижнюю губу при виде новой машины, которая меня уже не удивит?
      - Погоди важничать, всезнайка. Наука, как тебе известно, не имеет предела, а тем более у нас в стране. - Тимофей грубовато наклонил к себе голову товарища и сочувственно заметил: - Мне кажется, мой дорогой "профессор", вы очень устали. Маленький мирок, ограниченный индикаторами и реле, с которыми вы возитесь ежедневно, не дает вам возможности видеть технику во всей ее широте.. А мне кое о чем писала Антошечкина. Только это, конечно, между нами. Думаю, мы что-то увидим интересное. Именно то, чего ты жаждешь! - с нарочитым пафосом подчеркнул Бабкин. - Не-обык-новен-ное!
      - В Девичьей поляне? - уныло спросил Вадим, потирая висок.
      Багрецову заранее было все известно из рассказов друзей. Он привык к тому, что каждый раз ему сообщали все новости. Театр построили на семьсот человек, новую районную электростанцию, стадион. Колхозная команда футболистов, где капитаном Буровлев, вышла на первое место в области. Сейчас в Девичьей поляне Буровлев - директор кирпичного завода.
      Задумчиво подойдя к тополю, Вадим созвал гладкий, чуть клейкий лист и с огорчением убедился, что сейчас у него уже нет желания поднести листок к губам и лихо, по-мальчишески, как бывало Сережка, щелкнуть. А ведь три года тому назад и он это делал. "Черт возьми, откуда же появилась эта непрошенная солидность? Как ни говори, а третий десяток пошел, и главное - совсем незаметно".
      День за днем спускались дни
      и снова густела тьма ночная.
      - У тебя сейчас такое лицо, будто ты жуешь зеленый крыжовник, - пошутил Бабкин. - Откровенно сознайся: сколько у тебя еще этой "зелепуги" осталось в кармане? Хватит до Девичьей поляны?
      - "Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто глуп" - правильно Маяковский сказал. - Вадим, не оборачиваясь, перекинул белый плащ на руку и зашагал по тропинке.
      - Если ты это относишь к себе, то я вынужден признать, что "ясность" тебя только сейчас покинула.
      Багрецов не стал спорить. Пусть Тимка думает, что хочет. Тоже остряк!
      Друзья решили спуститься на дорогу. Они обогнули озеро и невольно залюбовались им. "Маленькая точка на карте великого плана переделки природы, подумал Вадим. - Сколько их сейчас по всей стране!"
      Внизу, как толстые черные стволы поваленных деревьев, тянулись трубы артезианских скважин. Подземную реку выводили наружу в разных местах.
      Солнце уже выкупало свои лучи в магистральном канале и сейчас, как бы отдыхая, опиралось на них, застыв в небе.
      Вадим взглянул на Бабкина. Стоял он молча, на лице его ничего нельзя было прочесть. Только прутик в руках выдавал волнение. Бабкин смотрел на поля и, может быть, думал, что и здесь, в каждом колоске серебристой пшеницы, тоже осталась крохотная частица его труда. Стоит Тимофей, как хозяин, широко расставив ноги в блестящих сапогах. Ветер раздувает его белую гимнастерку, стараясь сорвать картуз с головы.
      Но что это светится у Тимки в кармане, горит яркооранжевым огнем?!
      Не раздумывая, Вадим хлопнул по карману и зажал его в руках.
      - Ты что? - удивился Бабкин.
      - Не знаю. Горит! - Вадим растерялся. Неужели показалось?
      Бабкин сунул руку в карман и, к удивлению товарища, вытащил светящуюся неоновую лампу. Она была похожа на раскаленный уголек величиной с орех. На ее контактах висела проволочная катушка.
      Подбрасывая лампочку в руках. Бабкин оглядывался по сторонам. Опять начинаются чудеса.
      - Смотри, картуз горит! - крикнул Вадим.
      Тимофей выронил неоновый индикатор и схватился за голову. Действительно, белая парусина начала уже тлеть.
      Рассматривая фуражку, Тимофей заметил, что материя пожелтела и даже обуглилась возле металлического каркаса. В других местах осталась целой.
      - Тебе чудес недоставало, - недовольно пробурчал он, пытаясь соединить расползавшуюся парусину. - Совсем новая фуражка, - со вздохом добавил Бабкин.
      - Постой! - отмахнулся Вадим. - Внутри твоего картуза был проволочный виток Он раскалился в поле высокой частоты. Ведь это же необыкновенно! Такое мощное поле трудно себе представить.
      Багрецов выхватил у Бабкина контрольный приемник и щелкнул переключателем. Осле*пительно вспыхнула лампочка, освещающая шкалу, и погасла.
      - Поздравляю, - саркастически заметил Тимофей. - Ламп как и не бывало.
      - Да нет, это только индикаторная, - пытался оправдаться Вадим.
      - Точное определение! Выключай скорее. Видишь, из приемника дым идет.
      Действительно, из отверстия в верхней панели тянулась синеватая струйка дыма. Вадим повернул выключатель и стал ожесточенно дуть в отверстие.
      Бабкин схватил товарища за плечо и указал вниз.
      У самого склона холма шли в ряд удивительные машины с решетчатыми антеннами, золотом сверкавшими на солнце.
      Машины были похожи на гусеничные тракторы. За ними тянулись многолемешные плуги. Отваливалась черная жирная земля, обнажая блестящую сталь. На тракторах не было ни кабин, ни сидений. Машины без человека плыли по полю.
      ГЛАВА 5
      ЧЕЛОВЕКУ У НАС ПРОСТОРНО!..
      Везде
      родные наши,
      куда ни бросишь глаз.
      В. Маяковский
      Нужно было нашим друзьям обойти угол квадратного защитного пояса вокруг озера, чтобы увидеть человека, который один управлял десятью тракторами. Сбылась мечта колхозного механика Тетеркина.
      Наконец техники поняли, с какими чудесами им пришлось встретиться. Производились опыты передачи энергии на расстояние. Почему именно в Девичьей поляне? Вполне естественно. Передовой колхоз "Путь к коммунизму", оснащенный высокой техникой, стал как бы опытным полигоном для многих исследовательских институтов.
      Багрецов первым заглянул за угол зеленой стены. Прежде всего, он увидел белый фургон с высокой блестящей решеткой на крыше. Решетка была выгнута по форме параболоида и представляла собой целую систему направленных антенн. Они соединялись в несколько рядов и казались запутанным лабиринтом, сквозь который не пролезет и кошка. Однако при более тщательном осмотре можно было определить форму известных направленных антенн, обычно применяемых в радиолокационных устройствах.
      Вадим залюбовался. Блестящий параболоид ярко выделялся на фоне голубого неба. Трубки, из которых были сделаны антенны, поистине казались наполненными жидким солнцем.
      Оглянувшись назад, Багрецов определил, что невидимый луч от этой установки должен был проходить через то самое место, где они только что стояли с Бабкиным. Чудеса объяснялись просто. Однако и в этот приезд с ними приходилось встречаться.
      Багрецов заинтересовался пультом управления. Рядом с машиной стояла невысокая ажурная башенка с креслом наверху, вроде тех, какие можно встретить на теннисных кортах.
      В кресле, на металлической решетчатой ферме, сидел человек. Перед ним блестел сложный пульт с кнопками, рычажками и лампочками.
      "Повелитель машин" показался Вадиму не очень внушительным белобрысенький, невысокого роста, вроде Тимки. Из воротника белой гимнастерки торчала тонкая длинная шея. Паренек вытягивал ее при каждом нажатии кнопки на пульте управления.
      От группы у фургона отделялся человек и направился навстречу техникам.
      Жмурился Вадим, старался рассмотреть, кто это, но против солнца было плохо видно. "Наверное, кто-то из знакомых", - подумал он и в тот же момент услышал голос Анны Егоровны:
      - Вот они, родные-то мои! Совсем заждались мы вас!
      Анна Егоровна обняла ребят, по-матерински поцеловала их в лоб и даже расчувствовалась. Уж больно милые эти парни!.. Особенно тот... меньшенький. Она вынула платок и высморкалась. Глаза у нее покраснели, Вадим тоже растрогался. "До чего же хорошие люди живут на нашей земле! - подумал он. Приезжаешь к ним, как домой, к родным, а ведь целых три года мы здесь не были. Помнят о нас девичьеполянцы".
      У Вадима защекотало в носу, и он, чтобы подавить волнение, быстро заговорил:
      - А мы как знали, что вы здесь. Машину отпустили. Да вот, кажется, попали не вовремя.
      - Ишь, чего выдумали, не вовремя! - все еще не спуская влажных глаз с ребят, говорила Анна Егоровна. - Да вы на праздник приехали, будто подгадали... Видели, как думы наши сбываются? - Она указала на медленно ползущие тракторы. - Павел Григорьевич! - весело крикнула хозяйка, увидев проходящего мимо пожилого человека в черном костюме и смешной детской панамке на лысеющей голове. Лицо его было красным, как помидор. Жарко! Даже белки глаз будто загорели на солнце - казались совсем розовыми.
      Павел Григорьевич подошел, выпятив небольшой животик, и вежливо снял панамку перед гостями.
      - Вы, небось, этих инженеров в Москве не встречали? - обратилась к нему Анна Егоровна, поправляя на голове неизменный белый платок.
      - Ну, что вы... - смутился Вадим и почувствовал, как щеки его постепенно разгораются, будто и на них действует высокая частота мощной установки Павла Григорьевича. - Мы же только пока студенты, - робко выдавил из себя Багрецов.
      - Он у нас главным инженером был на строительстве, - не обращая внимания на смущение техника, продолжала Анна Егоровна. - Помните, я вам рассказывала?
      - Так, значит, с того времени началась ваша настоящая электрификация? тонким, почти девичьим голосом произнес московский инженер, повернувшись к Анне Егоровне. - Похвально, очень похвально. Я не ошибусь, если заявлю, что мы сейчас, так сказать, продолжаем вате прекрасное начинание, - улыбнулся он Багрецову.
      - Неправда! - решительно выступил Бабкин, пряча за спину обгорелый картуз. - Начали все это дело здешние комсомольцы. А вообще напрасно вы, Анна Егоровна, нас инженерами называете. У вас в Девичьей поляне таких специалистов достаточно. Один Тетеркин чего стоит!
      - Позвольте, мой молодой друг, - оживился Павел Григорьевич, обращаясь к Бабкину. Он быстро заморгал красными, чуть припухшими глазами. - Года три тому назад не вы ли в наш институт чертежи привозили? Это касалось изобретения... Не помню фамилию...
      - Тетеркина?
      - Ну, конечно! - обрадовался инженер. Он нахлобучил свою панамку и заложил большие пальцы в карманы жилетки. - Теперь сознавайтесь: схему мощного электронного реле кто разработал?
      - Я немного помогал Кузьме, - скромно заметил Бабкин.
      - Все знаем, дорогой Друг! - Красное лицо Павла Григорьевича расплылось в улыбке. - Тетеркин категорически отказался от авторства в вашем последнем вари- анте. Он мало занимался электронной автоматикой.
      - Ну, а вообще, - перебил инженера Тимофей, стараясь изменить направление разговора, - его предложение пригодилось?
      - Так же, как и ваше, - многозначительно заметил Павел Григорьевич, обмахиваясь панамкой. - Вы что же думаете, сидят начальники в лабораториях и жизни не чувствуют? Да она к нам каждую минуту стучится в дверь. Помните, как вы впервые постучались к нам? Тогда вам пришлось разговаривать с моим помощником Васей Федотычевым. Вон он, - инженер указал панамкой на человека за пультом. - Не узнаете? У нас его все называют Васенькой.
      Только сейчас вспомнил Бабкин своего первого консультанта по проекту Тетеркина.
      - Мы давно занимались тракторами-автоматами, - продолжал Павел Григорьевич, снова нахлобучивая панамку. - Предложение Тетеркина только убедило нас в правильности основной идеи. Его опыт с переключениями подсказал - нам, что в ряде случаев можно применить и эту систему, но надо решать задачу во всей ее широте. Надо заставить машины двигаться по полю без дизельных моторов или кабеля, который тащится за электротрактором.
      Заложив большие пальцы в жилетные карманы, инженер снова заходил перед гостями.
      - Нам казалось, что тысячи людей решали эту задачу. Через отделы изобретений, редакции газет, заводские лаборатории, учебные институты мы получали предложения. Писали изобретатели, ученые, студенты, школьники, рабочие и колхозники... Много наивного и детского было в этих изобретениях, но попадались настоящие, свежие и ценные мысли. Так было с предложением Тетеркина и...
      - Бабкина, - подсказал Вадим. Тимофей угрожающе посмотрел на него.
      - Да, именно Бабкина. - Павел Григорьевич ткнул в него пальцем. - Мы использовали в своей работе остроумную конструкцию выключения гусениц, предложенную Тетеркиным, и электронное реле Бабкина.
      Тимофей почувствовал, как сладкий озноб медленно растекался по телу. Будто щекочущие пузырьки холодной газированной воды забегали по спине. От волнения стеснило дыхание. "Как он сказал? - неожиданно растерявшись, подумал Тимофей. - Электронное реле Бабкина?.. Нет, этого не может быть!.. Значит... я... тоже изобретатель?.. Такой же, как и Тетеркин?
      А инженер в смешной детской панамке (его Тимофей видел будто сквозь мутную пленку) просто и убедительно говорил о том, как из тысячи предложений рождается новая конструкция. Как творческий труд в нашей стране перестал быть уделом одиночек, угрюмых изобретателей-затворников.
      - Вот они, первые машины, созданные в институте, - указывал он на тракторы, - но их строили не только изобретатели, инженеры, лаборанты и рабочие исследовательского института, - их создавали многие тысячи людей смелой мысли. Как их много в нашей стране! Может быть, только сейчас в невиданном размахе пробудился великий гений русского народа.
      Бабкин слушал рассказ инженера и не мог побороть волнения... Значит, и он, Тимофей, может быть изобретателем. Каждый должен попытаться открыть в себе этот чудесный дар.