Подбор такой антенны занял много времени. Однако надо же ее испытать на дальность. Лева предложил отпустить шофера. Пусть только подвезет ящик поближе к шоссе. Оттуда, после испытаний, нетрудно добраться домой с любой попутной машиной.
      Дальность передачи с внутренней антенной не должна быть особенно велика, можно взять чемодан-телевизор и пешком пройти это расстояние... Так по крайней мере казалось Леве и, вероятно, его другу. Митяй не пожелал высказать своего суждения вслух, но не возражал, когда, отпустив шофера, Левка потащил чемодан в сторону от дороги и скрылся в мелком перелеске.
      Митяю пришлось немало поволноваться.
      Вот уже прошло два часа с тех пор, как Лева исчез. Напрасно Гораздый кричал в щели ящика - там возле объектива находился микрофон, - кричал надсадно, угрожая, что больше не станет ждать, ему это все страшно надоело и через пятнадцать минут он уедет с первой попавшейся машиной.
      Проходило пятнадцать минут и еще столько же, а Митяй все еще стонал перед микрофоном. Разве можно бросить Левку одного!
      Стволы сосен стали фиолетовыми, будто облитые чернилами. Надвигался вечер, темнота поднималась с земли, ползла вверх по стволам, где у самых вершин еще блестели оранжевые ветки.
      Наконец, когда Митяй уже совсем отчаялся, в кустах мелькнула пестрая ковбойка Усикова. Шел он, не выбирая дороги, до смерти уставший, не отстраняя веток, бьющих по лицу.
      Митяй бросился ему навстречу и молча взял чемодан.
      - Спасибо, - сухо поблагодарил Лева. - Но что означают вопли и зверские рожи перед объективом? Конечно, я вернулся, глядя на твою истерику, хотя абсолютно уверен, что мне удалось бы принять передачу еще дальше.
      - Удалось пьяному свистнуть, - лениво усмехнувшись, сказал Митяй. - Можно было вспомнить и о благоразумии. Ночь на носу.
      - Благодарю за совет. Но мы все-таки не установили предельную дальность "Альтаира" с новой антенной. Я прошел километров пять, а сигнал оставался таким же мощным, как и вблизи передатчика. Терпеть не могу неясностей.
      У Левы были все основания, чтобы вновь поспорить с товарищем. Как можно на полдороге прекратить испытания, если они так прекрасно начались! Только ленивый и сонный Митяй может этого не понимать. Никакого в нем "творческого беспокойства".
      - Сейчас сумерки, а освещенность экрана почти не уменьшилась, - говорил Лева, снимая тюбетейку и вытирая голову платком. - Мы же еще ни разу не проверяли передатчик при слабом свете. Подождем, когда стемнеет, и попробуем. Как ты думаешь? Я...
      - Машина идет, - перебил его Митяй и, не обращая внимания на казавшиеся ему вздорными выдумки товарища, побежал к шоссе.
      Укоризненным взглядом проводил его Лева, нехотя подошел к ящику и, отодвинув дощечку на крышке, щелкнул выключателем. Легкое, чуть слышное гудение преобразователя сразу затихло.
      Усиков глубоко вздохнул, присел на край ящика и, задумавшись, снова отодвинул дощечку. Можно поставить часы таким образом, чтобы они включили передатчик через полчаса, когда станет еще темнее. Прекрасная мысль! В пути Лева проверит, как в этих условиях видит "Альтаир". "Пусть он включится хотя бы на пять минут, - рассуждал Лева, - вполне достаточно для беглого эксперимента. Правда, через час передатчик опять заработает. Если успеем, проверим вторично". И Лева успокоился. Не стоит спорить с Митяем, тем более что тот уже успел остановить проходящий мимо грузовик.
      И вот Митяй уже не один, а вместе с хозяином машины идет к Усикову. Лева быстро включил передатчик, как задумал, и направился к ним навстречу.
      - Всегда рад услужить, золотко, - вежливо изгибаясь, здоровался с Усиковым низенький полный человек. На лице его было написано неизъяснимое блаженство; казалось, что лишь этой встречи с милым сердцу студентом Усиковым ему недоставало для полного счастья. - Рад, сердечно рад! - повторял он, не выпуская его руки. - Как же не помочь своим коллегам, научным деятелям! Мне иной раз академик Иван Лукич... Ну, не будем называть фамилии... Очень хорошо нам всем известен, бог с ним... - расплывшись в благостной улыбке, мелодично распевал толстяк. - Так вот, Иван Лукич мне часто говаривал: "Откуда, дорогой Толь Толич, - простите, но меня так все в научных - кругах называют, - откуда у вас такая любовь к нашей молодежи? Ведь вы для них отец родной!" - "Не знаю, - отвечаю я, - характер у меня мягкий, да и убеждение такое определилось. Кто же должен воспитывать научную смену, как не мы с вами, Иван Лукич..."
      Словоохотливый Толь Толич рассказывал что-то еще, но Усиков его не слушал. Со странным чувством веселого удивления смотрел он на кругленького добродушного человечка, явно напоминавшего объемную конструкцию из большого и малого шара. Бритая, совершенно гладкая голова. Черные усики, как две кляксы, забавно вздрагивали при разговоре. Маленькие глазки, расположенные далеко от переносицы, радостно блестели, точно капельки ртути. Не только лицо, но и уши казались подвижными.
      Все в этом Толь Толиче, начиная от сокращенного имени-отчества, нравилось Леве: и солидный животик, похожий на половинку глобуса, перевязанного по экватору тонким кавказским ремешком, и защитного цвета гимнастерка, сшитая франтовато, с блеском, - на обшлага нависали пузыри, воротничок высокий, с частыми пуговицами; подол гимнастерки едва не достигал колен. Все нравилось Леве, особенно короткие, только до икр, аккуратные, будто игрушечные сапожки.
      - Научными испытаниями изволили заниматься? - спрашивал Толь Толич. - Нет, нет, не рассказывайте, - предупредил он, подняв руку с короткими пальцами розовыми морковками; на одной морковке блестел перстень. - Не интересуюсь, золотко... Совсем не интересуюсь, - говорил он, поворачиваясь всем туловищем то к Митяю, то к Леве. - Всякие бывают соображения и мнения... Я ничего насчет этого дела не знаю, и вы мне ничего не докладывали... Для спокойствия необходимо. - Он побежал к шоссе: - Пантелей! Егор! Будьте любезны, возьмите ящичек у нашей научной молодежи. Только осторожненько, не уроните.
      От машины отделились две темные фигуры и направились на зов. Грузчики в брезентовых халатах поплевали на руки и взялись за ящик.
      - Не кантовать!.. Тише, тише! - распоряжался Толь Толич. - Ставьте правее к борту.
      Усиков поднял чемодан с телевизором и вслед за Митяем пошел к машине. В ней громоздились ящики, поставленные друг на друга, прикрытые брезентом и перевязанные веревкой. Только у правого борта, переставив несколько ящиков повыше, грузчики нашли еще одно место.
      Чтобы выполнить свой план, Леве пришлось тайком проделать дырку в брезенте, как раз против щели в ящике "Альтаира". Надо же проверить его работу при слабой освещенности.
      Любезность Толь Толича не имела предела. Жаловался на свою супругу: все они такие - взяла на полчаса "Победу", а сама уехала на дачу. Вот и приходится трястись на грузовике. Но Толь Толич никак не хотел садиться в кабину. Пусть кто-нибудь из гостей займет это почетное место. Лишь непреодолимое упорство ребят заставило его, с извинениями и прижиманием руки к сердцу, сесть рядом с шофером.
      Набежала туча. Сразу сделалось темно, сыро. Закрывшись брезентом, друзья примостились на ящиках, покачивались и дремали.
      Разговаривать не хотелось. Митяя особенно раздражало упрямство Левки. Даже в этих условиях, явно не подходящих, он готов продолжать испытания. Чуть не каждую минуту открывает глаза и нетерпеливо смотрит на часы. Ясно, что ждет включения "Альтаира".
      По натянутому брезенту застучали тяжелые дождевые капли. Усиков открыл крышку чемодана, включил телевизор. Ярко засветился экран, - казалось, это вода сюда пролилась и в ней отражается кусочек дневного неба.
      Выглянув наружу, Лева увидел серый, как графит, небосклон, исчерченный полосами дождя. Через минуту полосы поползли и по экрану. Значит, включился "Альтаир". Перед его объективом темно, только дрожащие водяные струйки мог передать он на экран телевизора. Присмотревшись, Лева стал замечать бегущие тени деревьев, телеграфных столбов, замелькали фонари, освещенные окна, темные очертания дач. Вспыхнули фары встречной машины.
      Дождь все усиливался. Усиков вспомнил, как на прошлой неделе видел такой же проливной дождь на экране телевизора. Передавался футбольный матч. Белыми пятнами газет пестрели трибуны. Люди прикрывались газетами от дождя, но не уходили. Друзья Левы, которых он позвал к себе домой, чтобы посмотреть интересный матч, сидели на диване, пили чай и незлобиво потешались над болельщиками, мокнущими на трибунах.
      И сейчас дождь. Краем глаза Митяй смотрит на экран. Напрасно он делает вид, будто его вовсе не интересуют Левкины эксперименты.
      Через пять минут передача окончилась. Митяй искренне пожалел, почему она не продолжалась дольше.
      Машина остановилась.
      - Заминочка небольшая... - услышали наши друзья ласковый голос Толь Толича. - Простите великодушно... Не намокли? - участливо спросил он, приподнимая краешек брезента.
      Бормоча проклятья, шофер лез под машину.
      - Говорил я вам насчет ремонта - не послушались... Теперь заночуем здесь.
      Действительно, положение было не из приятных. Дождь не утихал. Прошло полтора часа, а машина все еще стояла на месте.
      - Ребята станут беспокоиться, - будто про себя сказал Усиков, потом дернул Митяя за рукав. - Спишь, наверное?
      - Тебя во сне видел. Получил огромное удовольствие, - Митяй злился и вовсе не намеревался выслушивать сетования товарища.
      - Наде обещал позвонить, - тоскливо тянул Левка. - Наверное, ждет, тоже беспокоится.
      - Сочувствую. Но с каких пор ты стал мне рассказывать, кому из девчонок обещал звонить?.. И вообще - оставим эту лирику. Надоело.
      Вдали на дороге показалось мутное светящееся пятно. Оно приближалось, постепенно расплываясь и светлея.
      - Сейчас я вас отправлю! - крикнул Толь Толич.
      Он вынырнул откуда-то и тут же пропал в темноте.
      Через минуту возле испорченной машины остановилась высокая пятитонка, груженная сеном. На подножке стоял Толь Толич и радостно размахивал рукой.
      - Милости просим! Довезет до трамвая... Прячьтесь вот сюда, - указывал он на небольшое углубление в ворохе сена. - Полный комфорт... Международный, первой категории... Пантелей! Егор! Ящичек давайте... Осторожно, осторожно, стекло!.. Да куда же вы? Погодите! - крикнул он, заметив, что студенты поспешили на помощь. - Промокнете, простудитесь... Грипп, ревматизм, страшное дело!.. Поберегите здоровье, молодые кадры! Пока без вас обойдутся.
      Усиков поблагодарил, поднял воротник рубашки, взобрался в кузов. Дождь полил с новой силой; казалось, что вода заполнила все воздушное пространство, от облаков до земли.
      Мокрый, как лягушка, выпрыгнувшая из болота, в кузов вскочил Митяй. Грузчики подняли ящик и бережно поставили возле борта.
      На всякий случай Лева ощупал верхнюю крышку. Все в порядке. Дощечка, закрывающая ручки управления, не сдвинулась, вода не залила аппарат.
      Машина тронулась. Толь Толич все еще кричал извинения, изгибался в поклонах и желал счастливого пути. "Милейший человек, немножко чудаковатый, веселый, заботливый. Такие, наверное, редко встречаются", - подумал Лева, жалея, чти приходится с ним расставаться.
      Как два намокших воробья, ребята старались поглубже запрятаться в сено. До города было еще далеко, а дождь не утихал. Машина мчалась по гладкому асфальту, разбрызгивая мелкие лужицы; они ворчливо шипели под колесами, и Леве представлялось, - будто внизу клокочет, выплескивав масло, огромная кипящая сковорода.
      - Мы бы успели вернуться до дождя, - сказал Митяй, - а из-за тебя... - Он не стал продолжать и красноречивым движением вытер мокрое лицо.
      - Мир! - Лева протянул руку. - Ну, мир, говорю. Отныне и навеки покоряюсь твоему благоразумию. Ты у нас умный.
      Митяй понимал эту насмешливую покорность, но к чему спорить, малого не исправишь... Нехотя пожимая мокрую Левкину ладонь, он пригрозил:
      - Предупреждаю - в последний раз. А то попрошу ребят, чтобы избавили меня от работы с таким сумасбродом.
      - Но ведь сказано...
      - Сказано - не доказано, надо сделать.
      А через минуту Лева уже просил у Митяя чемодан с телевизором:
      - До смерти хочется посмотреть! Время пришло.
      - Так я и знал, - вздохнул Митяй. - О чем мы сейчас говорили?
      - О сумасбродстве некоего Льва Усикова и о твоем докладе на эту тему в научном обществе. Но тут же совсем другое. Надо проверить... это самое... не отсырел ли передатчик. Мы его не испытывали при такой влажности.
      Молча, видимо соглашаясь с ним, Гораздый вытащил из-под себя чемодан и, открыв крышку, передал Леве.
      Щелкнул выключатель, неярко засветился экран. В верхнем его углу, у самой рамки, покачивался фонарь. Он был виден в дождливой мгле, сквозь тонкую сетку дрожащих линий: фонарь в ореоле, а ниже - мокрый столб. Еще ниже - силуэт идущего человека. Вдали поблескивают тусклые от дождя окна.
      Невольно, повинуясь какому-то странному чувству, и Лева и Митяй высунулись за борт машины, чтобы рассмотреть всю эту картину воочию...
      Никаких фонарей. Темнота. Нет и окон. Ни тусклых, ни ярких. И самое главное - машина мчалась, тогда как телевизор показывал застывшую картину.
      Не помня себя, Усиков подполз к ящику. Неужели это не тот? Страшно подумать, что аппарат остался в другой машине, что ящики перепутаны...
      Ящик стоит у борта. Лева дрожащими руками шарит по шершавым доскам. Все одинаково знакомо - и щели на боках, и дощечка наверху... Что же случилось? И только после того, как он попробовал отодвинуть эту дощечку, понял, что ящик чужой. По всем ее четырем углам нащупывались шляпки гвоздей.
      - Митяй, ты забивал крышку? - на всякий случай спросил Лева и, получив отрицательный ответ, опять потянулся к телевизору.
      Фонарь на экране медленно пополз вправо. Мелькнули окна сторожевой будки, приподнятый шлагбаум, женщина, стоявшая возле него. Послышался гудок. Вдаль по линиям рельсов убегали огни электропоезда. Не было никакого сомнения, что сейчас машина с "Альтаиром" пересекала линию железной дороги.
      Передатчик выключился. Экран потемнел.
      И Усиков и Митяй знали, что на их пути не было переезда, не было рельсов и шлагбаумов. Значит, машина с аппаратом направилась по другой дороге. Надежда, что можно встретить машину с Толь Толичем, ожидая ее на шоссе, исчезла.
      Надо спросить у шофера. Вероятно, он знает, по какому шоссе она могла двигаться, если путь пересекался железной дорогой.
      Митяй перелез через гору прессованного сена и Яростно застучал в крышку кабины.
      Ребята, не таясь, рассказали шоферу о своем несчастье, и не только ему, но и сидевшей в кабине пожилой женщине, работнице фуражного склада. Она ехала в Москву, к больной дочери. Посетовали, погоревали, но выхода не нашли. Встретить машину Толь Толича почти невозможно. Неизвестно, куда она направилась. Есть разные пути, причем в трех случаях машина должна пересекать линию железной дороги. Правда, вероятнее всего, Толь Толич поехал по Осташковскому шоссе. Если сделать крюк и выбраться на это шоссе, то, пожалуй, есть надежда встретить машину недалеко от города.
      Женщина уже позабыла о том, что ей нужно торопиться, больше всех ахала и настаивала на немедленных поисках аппарата. Избави бог, он пропадет! Что тогда с бедными студентами сделают их же товарищи? Такого несчастья никак нельзя допустить.
      Выехали на Осташковское шоссе. Около часа ждали на перекрестке, останавливали все машины, похожие на ту, которую искали, но ничто не помогало.
      Звезда "Альтаир" блеснула и исчезла. Она даже не могла передать отчаявшимся исследователям, что все-таки существует: ее последняя пятиминутная передача была еле-еле видна. Вероятно, машина с "Альтаиром" уехала далеко за пределы радиуса его действия.
      Глава 4
      КАК ИМ СМОТРЕТЬ В ГЛАЗА!
      В этот вечер Вячеслав Акимович Пичуев долго не уходил из лаборатории. Пожалуй, только сейчас он почувствовал, что решение проблемы цветного изображения на большом экране близится к концу. Это и радовало инженера и в то же время волновало. Ему казалось, что слишком много энергии, времени, государственных средств потратили ученые, настойчивые изобретатели, а с ними и он, инженер Пичуев, для того, чтобы зрители немногих городов и их окрестностей увидели цветное кино на больших телевизионных экранах.
      "Вот если бы зимовщики с мыса Желания одновременно с москвичами смотрели и футбол, и кино, и оперу! - думал Пичуев, машинально выбивая трубку о ножку кресла. - Тогда у них осталось бы очень мало невыполнимых желаний".
      Нужна дальность, и никакими большими экранами, картинками в натуральных цветах ее не заменишь. Иногда казалось, что работа его бесцельна, преждевременна и он должен заниматься повышением дальности, а не цветом. Вот и сейчас, вспомнив об этом, он брюзжал:
      - Послушайте, милая девушка. (Это провинилась Надя.) Чего вы там с тряпкой возитесь? Вызовите уборщицу.
      - Не доверяю, Вячеслав Акимович. - Надя вытирала блестящую крышку нового проекционного телевизора. - Уж лучше сама.
      Пичуев смотрел на потухший, темный экран и, уже не замечая Нади, продолжал думать о самом главном и неотложном. Как ни странно, но ему казалось, что когда много лет назад телевидение передавалось на длинных волнах, оно значило куда больше, чем сегодняшние достижения инженера Пичуева, практически решившего задачу цветного большого экрана.
      Пусть в ярких, натуральных красках передается картинка, пусть раскладывают ее инженеры на тысячу строк, чтобы возможно точнее передать движение ресниц, даже родинку на левой щеке, - и, однако, все это не то... Помнит Пичуев свои юношеские годы. Тогда за тысячу километров от Москвы он видел на тусклом оранжевом экранчике величиной с пятачок живое лицо артиста. Эта передача велась на длинных волнах с обыкновенной, а не телевизионной радиостанции; после сеанса телевидения на этой же волне можно было слушать последние известия. Гудел моторчик вращающегося диска с крохотными квадратными дырочками, за ним мигала неоновая лампочка, на круглом электроде которой угадывалось изображение. Всего тридцать строк четкости, а не сегодняшние шестьсот двадцать пять, минимальное число квадратиков или точек, составляющих мерцающее поле пятачка-экрана. На изображение глаза артиста приходилось всего две-три точки, - вот тут и чувствуй вздрагивание ресниц! Но восторженные любители не замечали и не хотели замечать этого. Пусть плохо видно, но издалека, из Москвы!
      Слишком дорогой ценой заплатили зрители за высокую четкость и сравнительно большой экран домашнего телевизора. Они могут различать ресницы, но только вблизи от телецентра. За несколько сот километров от него ничего не видно, никаких следов изображения.
      Капризны ультракороткие волны, но для того, чтобы на экране получить хорошую четкость, только они могут использоваться в телевидении. По своей природе такие волны приближаются к лучам света. Не проходят они сквозь толщи гор, густые леса, сквозь железобетонные строения в городских кварталах. Не могут они огибать кривизну земли. Вот почему антенна Московского телецентра поднята высоко над городом. Ее поместили на стопятидесятиметровую башню, построенную много лет назад талантливейшим советским инженером Шуховым.
      "Но даже пятисотметровая башня не решает вопроса, - размышлял Вячеслав Акимович. - Все это давно известно. Только подняв антенну телепередатчика на много километров вверх, можно рассчитывать на большие дальности. А что, если поднять передатчик на горный пик? Пусть этим займутся студенты, наблюдая орлиных птенцов. Частный случай. Пустяки... Однако тут можно проверить..."
      Надя Колокольчикова бесшумно ходила по лаборатории, стараясь не попадаться на глаза инженеру. Иногда она взглядывала на него и видела склоненную русую голову с непокорным клоком волос на затылке. Эта приподнятая прядь всегда придавала внешнему облику Вячеслава Акимовича выражение чего-то мальчишески-трогательного и в то же время никак не вязалась с солидной внешностью ученого в очках, с дымящейся трубкой, крепко зажатой в левом углу рта.
      Больше всего нравились Наде те немногие минуты, когда он снимал очки, отбрасывал трубку и смотрел перед собой изумленно-обиженными глазами, будто видит мир вовсе не таким, каким он ему представлялся до этого.
      - Куда исчезли ваши друзья? - неожиданно спросил Пичуев.
      Надя заморгала непонимающе:
      - Какие друзья?
      - Будто я и не знаю! - инженер скупо улыбнулся. - После меня вы с этими "изобретателями" два часа беседовали. Я, конечно, не любопытен, но бывают случайности... Сегодня утром волей-неволей заинтересовался одним телефонным разговором... - Он помолчал, заметил пепел на колене, небрежно стряхнул его. Извините, но я оказался в соседней комнате. Короче говоря, когда они должны позвонить?
      - Обещали вечером, после испытаний, - Надя смущенно теребила поясок халата. - Сегодня проверка на дальность.
      - Это мне и нужно. Понимаете, Надюша? Хотелось бы договориться с третьей лабораторией, чтобы проверить одну занятную комбинацию насчет дальности... Больше того - я хочу кое-что поручить этим студентам. Как их зовут?
      Надя наморщила лоб. Нет, невозможно вспомнить.
      - Одного зовут Женя... Женя... - повторяла она.
      - Довольно! Обязательно перепутаете... Они хотели взять передатчик в горы или куда там, на Каспий, что ли?
      - Все еще спорят между собой. Куда поедут, неизвестно.
      - Мы им подскажем.
      На соседнем столе задребезжал телефон. Казалось, он подскакивает от нетерпения.
      Надя сняла трубку.
      - Усиков? - удивленно переспросила она. - Простите, не знаю... Ах, да, теперь вспомнила... Вы что? Шутите?.. Не нашли? Это ужасно! - Она растерянно опустила трубку. - Вячеслав Акимович... Аппарат пропал.
      - Опять фокусы?
      - Да нет... честное слово, - лепетала Надя... - Ребята не знают, что делать. Целый год работали... Вас просят...
      Пичуев подошел к телефону.
      - Что вы там натворили, изобретатели? - Он слушал, нервно поправляя очки, недовольно морщился. - Включается каждый час?
      - Помогите им, Вячеслав Акимович, - упрашивала Надя, беспокойно бегая пальцами по столу, зачем-то искала тряпку и не находила ее. - Пусть сюда приедут... Вы же сами хотели...
      Инженер нетерпеливо махнул рукой.
      - Хорошо, только мигом! - Он бросил трубку на рычаг и, вытащив из кармана счетную линейку, застучал ею по спинке кресла. - Мальчишки, молокососы... А туда же, в исследователи лезут... Скажите на милость, аппарат потеряли... Девчонке и то непростительно. - Быстро взглянул на лаборантку, смущенно крякнул и затих.
      - Что же делать, Вячеслав Акимович?
      Ни о чем не могла сейчас думать Надя, кроме страшного несчастья, постигшего ее новых товарищей. Казалось, случись с ней такое, она умерла бы тут же. Разве можно после этого жить? Ужасно!
      - Ахать нечего! - пробурчал Пичуев. - Быстро закажите пропуска.
      Он досадовал на ребят и больше всего на себя. Какое ему дело до них? Глупейшая история! В то же время инженер не мог оставаться безучастным, он чувствовал это и злился... Может быть, потому, что хотел предложить студентам интересные испытания?.. Нет, испытания здесь ни при чем. Просто инженер Пичуев искренне встревожен. Телепередатчик, построенный студентами, довольно ценная конструкция, но ее можно повторить... Страшно другое: доверие коллектива не восстанавливается так скоро. Они могут навсегда потерять его, потерять так же, как и свою счастливую звезду "Альтаир".
      Давно погасла трубка, затихли голоса за дверью. Давно уже все ушли из института, только Надя и Пичуев остались в лаборатории, ожидая студентов. И думал Пичуев не о проблеме дальности, а совсем о другом, не связанном ни с интересами Института электроники и телевидения, ни с личными интересами самого инженера, и думы эти были неотвязны, тревожны.
      Чтобы освободиться от них, Вячеслав Акимович снова вспоминал о проектах дальней передачи телевидения, о высокочастотных кабелях, которые предполагалось тянуть из - Москвы в другие города, чтобы по этим кабелям передавать московскую телевизионную программу местным телецентрам. Инженер прикидывал, сколь дорого это может стоить, вспоминал еще об одном способе, с применением ретрансляционных точек, когда по цепочке радиостанций, будто эстафетой, бежит волна из Москвы... Он думал и о других возможностях дальней передачи, все они были ему давно известны, но ни один способ его как следует не удовлетворял... Мысли вновь и вновь возвращались к маленькому автоматическому передатчику, который сейчас путешествует в чужой машине и подает сигналы о помощи: "Верните меня, верните!"
      Пичуев не заметил, как в лабораторию вошли Усиков и Гораздый, растерянные хозяева пропавшего аппарата.
      - Вот они, - чуть слышно сказала Надя.
      Друзья стояли потупившись, намокшие, молчаливые. С опущенных рук, с рукавов, набухших от стекавшей воды, падали капли, с громким стуком, как горох, ударяясь о пол. Только они нарушали застывшую тишину.
      - Что было в ящике, который остался у вас? - наконец спросил инженер.
      Внимательно рассматривая пряжку на ремне, Митяй ответил:
      - Лопаты.
      - На ящике табличка с надписью: "Светлогорский завод сельскохозяйственных машин. Цех ширпотреба", - добавил Лева, машинально поправляя мокрую тюбетейку.
      Гораздый с шумом вздохнул.
      - Других данных нет. Ничего не известно.
      Потом он высказал робкое предположение: вероятно, машина ехала именно с этого Светлогорского завода, где человек, которого называют Толь Толичём, получал груз, в том числе и ящик с лопатами.
      Инженер согласился с этим. Митяй печально продолжал свой рассказ. Оказывается, он и Лева звонили по междугородному телефону на Светлогорский завод, где узнали, что за последние дни отдел сбыта никаких лопат не отгружал. Возможно, они были получены с завода давно и лежали где-нибудь на складе.
      Оборвалась единственная нить... Конечно, студенты не запомнили номера машины Толь Толича, где остался "Альтаир", ничего не знали о ней, даже не представляли ее маршрута. Отчаявшиеся друзья пытались спрашивать у постовых милиционеров: может, те видели машину с ящиками? Постовые сочувственно отвечали, что за сегодняшний вечер не раз встречали такой груз. Обыкновенная упаковка - ящики.
      - Уравнение со многими неизвестными, - заключил Вячеслав Акимович, выслушав горестное повествование Митяя. - Я бы сказал - со всеми неизвестными... Математика тут не поможет. Видно, и опытность разведчика здесь тоже не пригодится. Искать в Москве случайно продавший ящик - все равно что иголку в сене. Вот если бы ящик у вас украли, то органы милиции постарались бы его найти... А тут, как говорится... - Пичуев развел руками. - Плоды преступной небрежности! Ну, ну, не кваситься! - пригрозил он, заметив, как при последних его словах Лева Усиков закусил губу и отвернулся. - Сами натворили, сами и расхлебывайте.
      - Да ведь они... - пыталась было вступиться Надя, но инженер не дал ей договорить:
      - Знаю, что они, а не кто другой. Лежит сейчас ваш ящик где-нибудь на складе и ждет, пока его не отправят в подсобное хозяйство. Год может лежать ящик с лопатами у нерадивого завхоза. Никто и знать не будет, что погибает на складе единственный в своем роде и, я бы сказал, довольно любопытный аппарат.
      Надя хотела утешить студентов:
      - Может, еще найдется?
      - Вещь неодушевленная, сама не прибежит, - заявил Пичуев. - Искать надо, ребятишки. Вот что! Позабудьте о следопытах и разведчиках, их приемы вам не помогут. Надо вспомнить... - он помедлил и проговорил, отчеканивая каждый слог: - радио-тех-ни-ку... С этими знаниями, наблюдательностью и, разумеется, настойчивостью вы должны найти "Альтаир". Итак, вы говорите, - обратился он к Усикову, - что аппарат включен, но последнюю передачу было видно плохо?
      - Потом мы и вовсе ничего не увидели, - с грустью уточнил Митяй. - Если он далеко, разве примешь!
      Инженер напомнил, что на хорошую, высоко поднятую антенну можно попробовать принять работу "Альтаира", и тут же спросил, когда он снова включится. Усиков взглянул на часы.
      - Через три минуты.
      - Надюша, а ну, быстренько подготовьте второй телевизор.
      Вячеслав Акимович заторопился и сам побежал отдергивать штору на экране. Сейчас его увлекал новый, неожиданный эксперимент. Впервые инженер будет принимать работу телепередатчика, место расположения которого неизвестно. А главное - этот опыт связан не только с наукой, но и с практической помощью ребятам в поисках исчезнувшего аппарата. Кто знает, что сейчас он будет показывать?
      Лева Усиков с тоской смотрел на все эти приготовления и ни во что уже не верил. Абсолютное невезение! Несколько раз звонил Журавлихину, а он, оказывается, уехал на вокзал за билетом. Ночью отходит поезд, о чем Лева узнал от сестры Журавлихина. Пришлось попросить ее сказать о несчастье; когда брат заедет домой, пусть позвонит в комитет комсомола - сегодня в одиннадцать срочное заседание курсового бюро. Об этом Леве даже страшно подумать. Поджилки трясутся. Он и Митяй скоро встретятся со своими товарищами. Как им смотреть в глаза?..
      - Надеюсь, вы меня поняли? - спросил Пичуев, вполоборота повернувшись к Леве и одновременно наблюдая за бегающими линиями на экране. - Аппарат сам подсказывает метод, как его искать.
      Из репродуктора, что находился под телевизионным экраном, послышалось гудение останавливающейся машины, затем звонок трамвая и наконец медовый голос Толь Толича:
      - Опять, золотко, то же самое. Машина не желает слушаться шофера... Спасибо, хоть до трамвая добрались.
      На экране косые, бегущие линии стали выпрямляться. Вырисовывалась картинка, пока еще неясная, мутная. Пичуев подправил фокусировку, но "Альтаир", видно, находился далеко, мощность его была слабой, поэтому трудно различались контуры.
      Машина стояла возле какого-то ларька. Светилось решетчатое окно, мокрый прилавок и круглое лицо продавщицы - она переставляла пивные кружки.