- Наблюдать будем за взрывом вот этой горы, - Набатников указал на нее палкой. - А насчет освещения не беспокойтесь. Даже солнце потускнеет.
      Лева снял свою разрисованную тюбетейку и вытер ею вспотевший лоб.
      - Как... горы?! - Он посмотрел растерянно вниз, на землеройные машины.
      На лице Афанасия Гавриловича стыла задумчивая улыбка, он молчал, видно вспоминая о каких-то своих делах, но вот брови его сдвинулись, он вытащил из кармана записную книжку и аккуратно нарисовал в ней елочку - топографический знак хвойного леса.
      - Надо проверить, - профессор оглядел подножие горы с редкими соснами. Как бы лесоводы не подвели. Молча сели на камни.
      Вадим облокотился на свой чемодан с "керосинками". Вдоль склона дул холодный, сухой ветер. Маленькая кепка Набатникова совсем не подходила к его мощной фигуре и еле держалась, вот-вот слетит. Он недовольно сунул кепку в карман.
      - Значит, такое дело, ребятки, - сказал Набатников, придерживая растрепавшиеся на ветру седые волосы. - Подготовьте аппараты и не осрамитесь перед нашими кинодеятелями. Они думают, что их автоматическая, замедленная и всякая там другая съемка заменит телевидение. А если я хочу видеть взрыв в тот самый момент, когда тысячи тонн грунта повиснут в воздухе. Зачем я буду ждать проявления пленки?
      Не дыша, боясь проронить хоть одно слово, слушали студенты Набатникова. Лева по-детски испуганно приоткрыл рот, боялся чего-то, но потом почувствовал, как бодрый холодок уже разливается по телу. Неужели их путешествующий ящик прибился к сказочному берегу, где творятся никому не снившиеся чудеса? Так вот что означает переброска горы!
      Набатников подробно инструктировал ребят, для него они были равноправными членами научного коллектива. Он говорил, что наблюдение за взрывами по телевидению нужно еще и потому, что можно изменять их последовательность, практически корректируя точность математических расчетов, сделанных ранее. Он будет смотреть из-за горы и видеть, как оседают на землю тучи пыли и песка, как высоко подбрасываются вверх твердые породы. Правда, несколько телекамер у него уже есть, но ему хотелось бы установить "телеглаз" как можно ближе к месту взрыва. По многим причинам здесь подойдет "Альтаир".
      Багрецов втайне завидовал телевизионщикам. Куда ему до них! Сидел притихший, смущенный. Не те масштабы для "керосинок", Знал бы раньше о цели экспедиции, не стал бы соваться со всякой чепухой. Многое из того, о чем рассказывал Афанасий Гаврилович, было Вадиму известно. Он читал о направленном взрыве, часто применяющемся советскими инженерами в строительных районах. Взрывом делаются искусственные озера. Взрыв углубляет и уплотняет дно реки, перебрасывает грунт, создает дамбы и плотины. Но о переброске целой юры Вадим ничего не слыхал, задача эта казалась ему невероятной.
      И не только ему. Далеко не всем было известно, к чему привели работы Набатникова с космическими частицами. Занимался он этим многие годы, как и десятки других ученых. Одних интересовали загадки рождения и гибели миров, других - исследования превращения космических частиц, мезотроны и позитроны. А Набатников задался целью искусственного получения космической энергии, или, вернее, ее подобия, чтобы с ее помощью освободить энергию атома.
      Уловители Набатникова, которые не раз поднимались в ионосферу, дали ему возможность исследовать многие вещества, не такие ценные, как уран, чтобы найти из них подходящие для создания "дешевой взрывчатки", как попросту называл свое открытие изобретатель.
      Вполне понятно, что богатый опыт советских ученых, создавших атомную и водородную бомбы, помог Набатникову найти нужное решение. Однако, по мнению крупнейших специалистов-атомщиков, его изобретение резко отличалось от того, что было сделано раньше. Оно поражало всех своей простотой и оригинальностью. Было изготовлено достаточное количество зарядов. Тогда встал вопрос об их практическом испытании, но несколько необычном. Пусть атомные заряды вскрывают земные пласты, чтоб легко было добраться к месторождениям угля, бокситов, железных, медных, марганцевых руд. Среди них есть примеси редких и драгоценных металлов.
      Почему до сих пор сравнительно редко пользуются взрывной техникой в так называемых земляных работах? Созданы десятки машин для перемещения грунтов экскаваторы, струги, землесосы, - но все они работают медленно. А взрыв? Лишь за одно мгновение он может сделать гораздо больше, чем десятки машин за год. Однако все решает экономика. Даже самые обыкновенные заряды стоят дорого, не говоря уже об атомных.
      И вот Набатников на полпути к успеху. Конечно, его "дешевая взрывчатка" не так-то дешева, но есть смысл ее попробовать, как говорится, в комплексе. Взрыв не только должен вскрыть рудный пласт, но и одновременно перегородить плотиной речку, а к тому же защитить будущий рабочий поселок от северных ветров.
      Так же как старик Дерябин и многие другие инженеры, умеющие видеть будущее нашей техники, Набатников стремился связать воедино, казалось бы, различные задачи: вскрытие пласта и создание нового микроклимата. Это требовало огромной технической культуры, широты взглядов и настойчивости. Не так-то уж просто доказать осторожным проектировщикам, что рабочий поселок нужно строить на южном склоне новой горы. "Ведь она осядет", - скажут они. "Ни в коем случае! возразит Набатников. - Системой направленных взрывов мы грунт уплотним". Потом возникнут другие сомнения: что делать, если поселок будет разрастаться? Ведь геологи могут открыть здесь новые месторождения. Да мало ли какие вопросы придется решать физику Набатникову. К счастью, знал он не одну свою физику.
      Рассказывая ребятам об их задачах, Афанасий Гаврилович задумчиво посмотрел на дальнюю горную цепь.
      - Вон те горы немножко мешают.
      Вадим улыбнулся и спросил: кому же они, собственно говоря, могут помешать?
      При всей сугубо практической сущности своих работ, Набатников оставался мечтателем и романтиком. То, что делал сейчас, считал лишь первой робкой ступенькой, замыслы его простирались гораздо дальше, а потому он не мог не возразить Вадиму.
      - Что? Горы не мешают? - со смехом переспросил Набатников. - Двойку, двойку вам по географии... Вот эту загородку, - указал он на горную цепь, природа поставила не на место. Повернуть бы ее, пусть защищает нас от северных ветров, Тогда на южном склоне можно посадить виноград, персики. Но это еще не все. Сделаем озеро, разведем форелей. Не забудем и ракоедов, вроде меня, грешного. Приедем сюда, половим. Ну, как вам нравится, Вадим Сергеевич?
      А Вадим Сергеевич, чуточку обиженный за двойку, что посулил профессор, кисло улыбался, стараясь в его речи отделить правду от шутки. Насчет гор он, Вадим, конечно, сморозил. Если в Крыму и на Кавказе горы защищают побережье от северных ветров, то любому школьнику должно быть ясно, что во многих местах горы "поставлены" неудачно. Они действительно мешают. Вадим живо представил себе, как можно переделать климат страны, если расставить горы по желанию человека. В самом деле, почему бы не "переконструировать" Уральский хребет? Повернуть его трудно. Ну, а нельзя ли сделать в нем через каждые полсотни километров широкие двери - пусть теплый морской сквознячок свободно гуляет по Сибири? Или, скажем, почему бы не заняться климатом Новороссийска? Горы там явно не на месте. Ведь это же сплошное безобразие, когда в городе хозяйничает ветер: срывает крыши, переворачивает вагоны, автобусы, грузовики. В такие часы в бухту не решаются войти даже солидные суда. Люди живут как в аэродинамической трубе, где свистит ледяной ветер.
      Валим испытывал неясное волнение, звенело в ушах, холодели пальцы. Нет, не только мечта о повороте гор была тому причиной, тревожила и горячая мысль: а как же это будет сделано? Не атомными ли взрывами Набатников собирается перебрасывать горы?
      И, словно отвечая на мысли Вадима, заговорил Набатников:
      - Сегодня же принимайтесь за дело. Задача простая, но все же посоветуйтесь со специалистами. У них к каждой телекамере тянутся провода. Попробуем и другой способ. С разных точек нужно видеть, как от взрыва вскроется гора. Геологи обещают, что атомная взрывчатка окупится с лихвой. Здесь в осадочных породах есть...
      Лицо Набатникова то вспыхивало, то угасало, говорил он горячо, увлекаясь и вновь осаживая себя. Видно, тема эта была главной в его жизни, заключительным этапом многолетней творческой работы. Он, будто споря с противниками, доказывал, что опыт переброски гигантских масс грунта атомным взрывом пока еще дорог. Но ведь это сейчас, а потом, и очень скоро, станет обычным делом. Можно гору убрать совсем, передвинуть на другое место, наконец, создать заново. Он рисовал перед студентами необычайнейшие картины будущей географии, отчего у Левы Усикова леденело сердце и падало куда-то в пустоту. Митяй крепился - чего ж тут особенного! - и, по-деловому представляя себе практические возможности сегодняшней техники, приходил к убеждению, что действительно это будет скоро.
      Женя, вытянув длинную шею, слушал Афанасия Гавриловича, и перед глазами его то появлялись, то вновь исчезали карты, чертежи, рисунки из гигантской книги новой географии. Чья-то невидимая рука перелистывала страницы, знакомые и незнакомые, страницы с картами новых морей, каналов и гор, Можно взрывами вырыть море в пустыне, повернуть к нему реки и окружить его горами. Из земли вырастет кратер, похожий на лунный, но не сухой, а, как искусственное озеро, наполненный водой. Можно сделать горный хребет и защитить сады от жгучего ветра-афганца или ледяного дыхания Арктики. На вершинах этих гор будут поставлены мощные ветроэлектростанции или сделаны специальные шахты для использования воздушного потока. Можно создавать горы на равнинах и в степях, где угодно и в любом, хоть шахматном, порядке.
      Но тут не выдержало радиолюбительское сердце, и Журавлихин невольно перебил Афанасия Гавриловича:
      - А можно направленным взрывом создать высокий кону- сообразный холм с малой площадью основания?
      - Это к чему же?
      - Для телевидения, вместо башни.
      И Женя объяснил тут же придуманную им систему увеличения дальности телевидения. Она отличалась от обычной ретрансляции тем, что вместо дорогостоящих металлических мачт можно использовать искусственные холмы, на вершинах которых ставить ретрансляционные аппараты. В этом случае, так как высота холма во много раз выше мачты, число промежуточных точек значительно сократится.
      - От Москвы до Куйбышева можно сделать всего лишь три-четыре горки вместо многих десятков мачт, - доказывал Женя экономичность своего проекта.
      - А ты знаешь, сколько одна такая горка стоит? - вмешался Митяй. - Какая же тут выгода?
      Лева с ним не согласился, заморгал, заволновался.
      - Странное... очень странное доказательство. Ты что же, Митяй? Позабыл о комплексном решении? Ведь Афанасий Гаврилович об этом и говорил. Гора - не только мачта. Возле нее получается готовый водоем. Это раз. - Он загнул палец. - Наверху ветростанция. Это два. Какой-нибудь... это самое... санаторий - три. И, между прочим, телевизионная точка, но не просто в общей линии, а и для местного телевидения.
      Афанасий Гаврилович хлопнул себя ладонью по колену.
      - А что? Здорово! Хозяйский подход. Ну что ж, придет время - будем строить и "комплексные горки". Только, честно признаюсь, проект Бабкина мне больше нравится.
      Вадим привстал от неожиданности.
      - Какого Бабкина?
      - Хорош друг! - Афанасий Гаврилович неодобрительно пожал плечами. - Разве он вам ничего не писал? Женя, - профессор повернулся к нему, - это вы мне о Бабкине говорили? Вспоминали о каком-то письме?
      Все было верно, но сейчас, в присутствии Вадима, Женя очень не хотел бы разговаривать о письме, которое вслед за первым получил от Нади. Поведение этой маленькой женщины необъяснимо. Почти ежедневно на имя Журавлихина почтовая машина привозила Надины письма. Женя их тщательно скрывал не только от Багрецова, но и от Левы с Митяем. Надя писала о погоде в Москве, о новом фильме, о приеме дальних передач, о том, каким чудесным парнем оказался Бабкин, и об успехе его проекта. Писала, что теперь ее сопровождает хмуро-молчаливый Тимофей. Роль свою он выполняет прекрасно - внимателен и не надоедлив.
      "Кстати, как чувствует себя Дима? - спрашивала Надя в одном из писем. Вы, Женечка, наверное, с ним подружились? Немного взбалмошный, но все же натура интересная. Передайте ему, что он хороший, даже несмотря на его стихи. Спасает Бабкин, а то бы совсем заскучала. Ну, а вы, Женечка, вспоминаете меня хоть немножко?"
      Примерно в таком же тоне были выдержаны все ее письма. В каждом из них превозносился Бабкин, тепло говорилось о Вадиме, и не забывался адресат. Слова казались искренними, но в то же время смысл их оставался туманным. Не поймешь, к чему все это. Чем вызвано столь частое напоминание о себе? Ведь сама же она пишет, что "ужасно" много работает, вздохнуть некогда. Наверное, по ночам сочиняет письма. И Женя ее жалел. Ему было приятно Надино внимание, но и в нем он чувствовал эгоизм, самолюбование. Вольно или невольно она может столкнуть лбами всех троих: Женю, Вадима и "хмуро-молчаливого" Бабкина. Поэтому Журавлихин решил скрыть от Багрецова, что чуть ли не пачками получает Надины послания. Он не будет передавать приветы и говорить от ее имени, что Дима "хороший". Ничего не скажет и о талантах какого-то Бабкина, о его навой роли. Пусть себе играет. Вряд ли это приятно Вадиму. Лучше молчать.
      Но Афанасий Гаврилович спутал все карты. Вчера он случайно встретил Журавлихина и спросил - чем же, в конце концов, разрешилась загадка дальнего приема? Ясно, что Женя не мог не упомянуть об идее Бабкина, она ему нравилась самому.
      Сейчас Женя виновато молчал. На лицах Левы и Митяя удивление и обида. Как же так? Вместе работали, вместе искали аппарат, можно сказать, молодую жизнь положили на фронте науки, летний отпуск загубили - и за все это Женькина черная неблагодарность. Почему он скрывает от них идею Бабкина? Ведь дело касается обыкновенного телевидения, а не какой-нибудь секретной военной техники. Да и вообще, что за чепуха - Афанасий. Гаврилович говорит об этом свободно и даже изумлен, почему Бабкин не писал о своей работе Багрецову.
      Никто из друзей не догадывался, что техника эта секретна лишь по причине Жениной деликатности.
      В его поведении Вадим почувствовал что-то неладное, но в ту минуту он и не подумал о Наде, потрясенный неожиданным заявлением Афанасия Гавриловича: Тимка Бабкин занимается проектами в телевидении! С ума сойти можно! Это тебе не "керосинки".
      - Да как же это случилось? - Он нетерпеливо дергал Женю за рукав. - Тимкин проект! Вот не ожидал! Откуда тебе известно?
      Женя выискивал подходящие слова для признания, но его выручил Афанасий Гаврилович:
      - Судя по вашему рассказу, "Альтаир" принимался в Москве. Значит, взрыв будет и там виден?
      На этот вопрос Женя ответил с готовностью, но предупредил, что приемник в диске должен быть настроен на волну "Альтаира".
      - Договоримся о волнах, - обрадованно сказал Набатников. - В некоторых московских институтах полезно будет понаблюдать за нашим опытом. Обычные телевизоры подойдут?
      - Нет, волны другие. Телевизоры можно достать у Пичуева.
      Усиков запротестовал. Ведь он не последний человек в этом деле, немножко разбирается в распространении радиоволн, знает, какие телевизоры подойдут, а какие нет.
      - Ошибаешься, Женечка. - Лева нервно сдвинул тюбетейку на затылок. - Можно взять и обычные волны. Тогда на массовых телевизорах люди увидят, как взрывают горы. Такого мир еще не знал.
      - И не узнает, - недовольно заметил до этого молчавший Митяй. - Что ж, мы всех будем приглашать на испытания атомной техники? И друзей и врагов? Как ты думаешь?
      Лева вопросительно взглянул на Афанасия Гавриловича, ожидая, что тот ответит Митяю.
      Набатников скользнул взглядом по горной цепи, как бы представляя себе, что будет видно на экране, и наконец успокоил Митяя: никаких секретов в опыте нет, конечно, кроме технологии изготовления "атомной взрывчатки". Сам процесс взрыва, увиденный на экране даже специалистом атомщиком, ничего ему не раскроет. Опасения излишни.
      Далее это небольшое совещание, под председательством Афанасия Гавриловича, обсудило некоторые специальные вопросы, связанные с радиотехникой. Необходимо было защитить "Альтаир" от вредного радиоактивного излучения в момент взрыва, иначе могут отказать электронные приборы - передающая трубка и радиолампы. Решили заключить "Альтаир" в толстостенный бетонный ящик, в чем не нуждались обыкновенные телекамеры, установленные далеко от места взрыва.
      Багрецов молчал и все думал, как бы выведать у Жени хоть маленькие подробности, технические наметки, касающиеся Тимкиного проекта. До слез было обидно. Все годы трудились вместе, а тут - нате вам! - стоило Вадиму уехать из Москвы, как друг его Тимка уже "ходит в гениях". Плевать ему на паршивые "керосинки", когда он решает судьбы телевидения.
      Журавлихин тактично обошел вопрос, откуда ему стало известно о проекте Бабкина, но сущность его изложил достаточно полно. Выяснилось, что по ряду технических соображений телевизионную передачу взрыва горы следовало бы вести на сантиметровых волнах, которые используются в "системе Бабкина". Журавлихин так ее и назвал, отчего Вадим вытаращил глаза.
      "Неужели дело дошло до того, что Тимкино творение именуется "системой"? ужасался он, ничего не понимая. - Глядишь, скоро войдет в учебники. Можно и двойку схватить за бабкинскую систему. Нет, не верю. Ведь я же Тимку знаю как облупленного. Голова у него варит хорошо. Ну, была у него всякая мелкая рационализация, премии получал. Нет... Нет, - убеждал себя Вадим, точно от этого ему было спокойнее, - пороха он, конечно, не выдумает. На шарлатанство тоже не способен. Нет на свете "системы Бабкина". Это - трагическая ошибка".
      Сомнения одолевали Вадима, хотел было их высказать, но побоялся. Подумают, что это поклеп на Тимку, причем из самой низкой зависти. А Вадим не завидовал. Где-то в глубине души чувствовалась сосущая боль, ворочался проклятый червячок. Но это не зависть, скорее тайная обида неудачника. Именно таким неудачником и считал себя Багрецов.
      Все у него не ладилось, начиная с самой весны. Прежде всего "разнесчастная любовь" к Наде, ее кокетство с Женькой Журавлихиным, у которого, по злой шутке судьбы, Вадим оказался вроде как в подчинении. Разве это приятно? Опять же разрыв с Тимкой, самым лучшим из всех существующих в мире друзей. Наконец, глупейшая и тягостная погоня за экспедицией, завершившаяся весьма сомнительной победой. Карманные "керосинки" выглядят здесь смешными и наивными даже в сравнении с "Альтаиром", хотя и без него могли бы здесь обойтись.
      Вадим впал в окончательное уныние. Афанасий Гаврилович будто и не замечал его, разговаривая только о телевидении, а "керосинки" пока еще оставались в стороне.
      Но вот дошла и до них очередь. Афанасий Гаврилович постучал по крышке чемодана, взятого с собой Багрецовым.
      - Хвастайся теперь ты, Вадим. Великолепный телефон, специально для меня! Как-то мне в машину поставили радиостанцию, чтобы в пути я мог вызывать институт. Зря трудились. Машина так и стоит на приколе. Ведь я убежденный пешеход.
      Ободренный Багрецов быстро достал аппараты и один из них передал Афанасию Гавриловичу. Широкой ладонью тот любовно погладил крышку.
      - Вот такой телефон я еще могу взять с собой. Здесь без него не обойдешься. Команды, распоряжения, связь с лагерем. Я же не сижу на месте. В общем - полезная штука.
      Чиркнув спичкой, Вадим зажег фитиль "керосинки" и стал ее проверять. Набатников молча наблюдал за ним, думая, что аппарат Багрецова можно использовать не только для связи, но и для контроля некоторых автоматических приборов, расставленных в районе предполагаемого взрыва. Так сказать, личная проверка.
      - Говоришь, километров десять перекроет? - спросил он у Багрецова.
      - В некоторых условиях даже больше. - Вадим передал профессору включенную радиостанцию. - Пожалуйста, кладите в карман.
      - Страшновато... - Набатников, смеясь, опустил ее в широкий карман пальто. - Сгоришь еще... Как мотылек...
      Вадим охотно принял шутку и возразил с подчеркнутым спокойствием:
      - Нет, Афанасий Гаврилович, взрыв не всегда сопровождается пожаром.
      Набатников с полупоклоном прижал руку к сердцу.
      - Сердечно благодарю. Только этого мне и не хватало. Во время атомного взрыва погибнуть от взрыва "керосинки"...
      Лева Усиков хлопал себя по коленям, веселился:
      - Вадимище! Милый, признайся: пожарная охрана тебя... это самое... не штрафовала? В каких ты с ней отношениях?
      Митяй ущипнул его за ногу и прошипел:
      - Не балагурь! Ничего смешного нет. Видишь, парню не по себе...
      А Вадиму было действительно не по себе. Когда он включил вторую радиостанцию, то сразу опытным ухом определил, что приемник работает слабо. В телефонах - подозрительное журчание. Ему, как и любому радисту, известно, что лучше бы аппарат вовсе не действовал, тогда легче найти и устранить неисправность; если же приемник работает еле-еле, то для его наладки нужны сложные измерительные приборы. Ими пользуются лишь в лаборатории и не берут с собой на полевые испытания. Таких приборов у Вадима не было, но по всему чувствовалось, что без них не обойтись.
      Набатников укреплял на себе мягкий проводничок антенны (вместо металлического прута) и не замечал состояния радиста. Ни его побледневшего лица, ни капелек пота, выступившего на лбу, ни резких, нервных движений, когда он щелкал переключателем, стучал пальцем по лампам, прижимая телефоны к ушам и торопливо вытирая лицо рукавом.
      Все это говорило студентам, что товарищ их попал в беду. Но в данную минуту помочь ему они не могли.
      Прицепив проводник к плечу, Набатников напомнил Багрецову, что еще в Москве переговаривался с ним по этому радиотелефону, но, правда, из комнаты в комнату. Недалеко. Пусть теперь Вадим покажет, как работают его "керосинки" на практике в настоящем деле.
      - Спускайся в лагерь и узнай у Медоварова, прибыл ли кто из лесной авиации. Кстати, дай ему микрофон. Поговорим.
      Он спросил у Вадима номер волны и сказал, что будет ждать вызова.
      Нерешительными шагами, чувствуя чугунную тяжесть в ногах, Вадим спустился по дорожке к лагерю. Теплилась слабая надежда, что на таком маленьком расстоянии связь будет уверенной. Потом можно аппарат наладить как следует. А сейчас Вадим не мог признаться Набатникову, что "керосинка"; еще не бывшая в работе, вдруг испортилась. Значит, ей и верить нельзя, подведет в самую ответственную минуту.
      Провожая глазами поникшую фигуру Вадима, Лева сидел ни жив ни мертв. Случилось самое страшное. Когда ему доверили "керосинку", он из-за своего неистребимого любопытства до отказа повернул ползунок реостата, очень хотелось узнать, увеличится ли ее мощность, - и вот результат. Набедокурил, как самый паршивый мальчишка. Подвел товарища. Но что же теперь делать? Признаться, предупредить Афанасия Гавриловича, что аппарат не в порядке? Но неизвестно, поблагодарит ли Димочка за это? Может, все обойдется и первая демонстрация пройдет удачно? Потом уже Лева скажет о реостате, покается - руки вверх, прости, мол, Димочка, больше не буду... Неожиданно возникли новые сомнения. А если он, Лева, тут ни при чем? Всего несколько минут лампы работали с перекалом, конечно, они могли испортиться, или, как говорят радисты, потерять эмиссию. Но работала ли до этого Димкина "керосинка" как ей полагается? Ведь когда Димка уходил в санаторий, так и не удалось наладить связь. Может, и вправду аппараты его игрушечные, годные лишь для разговора из комнаты в комнату? То, что он принимал "Альтаир", ничего не доказывает. Мощность "Альтаира" куда больше, чем у карманной фитюльки. Как говорят радиолюбители, при такой мощности и на палец будет слышно, то есть без всякой антенны. Так что же это получается?
      Полуоткрыв рот, Лева в мучительном смятении чувств смотрел вслед удаляющемуся другу, не в силах подняться, броситься за ним. Нет, зачем это? Димка и так знает, что радиостанция не в порядке. А если он схалтурил в расчете на внешний эффект? Действительно, такой "керосинки" еще никто не видел. Афанасий Гаврилович поверил изобретателю, поверил и в десять километров. Неужели напрасно?
      ...Багрецов нашел Толь Толича возле палатки начальника экспедиции. С вежливой снисходительностью он улыбался, что-то объясняя женщине в летном комбинезоне и белом шлеме. Летчица стояла спиной к Вадиму, потом вдруг повернулась и, опустив голову, пошла ему навстречу.
      - Зин-Зин! - радостно воскликнул Вадим. - Вы к нам?
      Она крепко, по-мужски пожала руку и сдвинула широкие брови.
      - Как будто бы. Сейчас имела удовольствие беседовать с вашим начальником, товарищем Медоваровым. Это не человек, а что-то вроде анемометра. Знаете, такая вертушка бывает на аэродромах, силу ветра по ней определяют. - Зина спохватилась, вспомнив, что говорит со специалистом по метеоприборам. - Вам про нее объяснять нечего. Дует ветер - она вертится. Ветра нет останавливается. Вот и друг ваш такой же... Третий раз прошу: "Товарищ Медоваров, распорядитесь насчет приборов. Срочно нужно устанавливать на самолеты". Пока торчу у него над душой - вертится: звонит по телефону, людей вызывает, все идет как по маслу. Уйдешь - ветер стихает, анемометр уже не крутится, и дело стоит на месте. Опять улыбочки, обещания! - Зина говорила с явным раздражением. - Разве я для себя прошу? Нельзя же откладывать до последнего часа и установку и проверку аппаратов. Как этого не понимает ваш милый Толь Толич?
      Вадим с грустью подумал, что своевременная проверка аппаратов дело совершенно необходимое. Надо было раньше испытать "керосинки". Он посмотрел на часы - через семь минут разговор с Набатниковым. Первая часть его поручения выполнена - узнал о прибытии летчицы из лесной авиации. Но как сказать об этом?
      Зина, все еще недовольно оглядываясь на палатку, где скрылся Медоваров, рассказала, что ее и еще одного летчика временно прикомандировали к экспедиции Набатникова. После взрыва они должны произвести специальную аэрофотосъемку, а также принять участие в полетах с неизвестными ей аппаратами.
      - Волнуюсь, как девчонка, - призналась она, нервно теребя замок "молнии" на груди.
      Неслышно, будто на кошачьих лапках, подошел Медоваров и, прищурившись, оглядел ее.
      - Понапрасну сердитесь, золотко. Я уже распорядился. Утром заберете фотоаппараты.
      - А остальное?
      - Да, да... - Толь Толич мизинцем вынул соринку из уголка глаза. - Песок, ветер... Скверное место. Вы мне напомните завтра, что там еще полагается. Согласуем с товарищем Набатниковым.
      - Вы же мне сами сказали, что все согласовано. Наконец, спросите его.
      Медоваров кисло улыбнулся.
      - К сожалению, товарищ Набатников сейчас отсутствует.
      Он сунул руки в карманы, хотел было уйти, но Вадим его задержал.
      - Минуточку. Афанасий Гаврилович хотел с вами говорить.
      Вадим попробовал зажечь фитиль, но руки не слушались. "Недостаток конструкции, надо бы приспособить колесико с камнем, как в зажигалке, подумал он равнодушно. - Впрочем, теперь уже все равно".
      Ветер задувал пламя, спички ломались. Толь Толич пошутил, что в этом деле необходима привычка курящего человека, и с готовностью помог радисту.
      Сколько ни нажимал Вадим кнопку вызова, в телефонах царило скорбное молчание, Афанасий Гаврилович не отвечал. Наконец послышался слабый лепет, не имеющий ничего общего с басом Набатникова, и все стихло.
      Долго бился Вадим, дул и кричал в микрофон, подкручивал ручки (допуская мысль, что Набатников случайно перешел на другую волну), но результат оставался прежним.
      Зина, отвернувшись, чтобы не видеть Медоварова, кусала губы от обиды за Багрецова.
      "Торжествуй, Толь Толич, победа твоя! Недаром ты был против его командировки. Смотри, он стоит перед тобой, жалкий, оскандалившийся. Пользуйся случаем. Беги к начальнику, напомни ему о своей проницательности. Скажи, что техник неуч и хвастун, что об этом тебя предупреждали еще в Москве. Беги, скорее беги!"
      К счастью для Зины, ее позвали. Очень хорошо. Зачем своим присутствием мучить Багрецова? Ведь ему и перед ней стыдно. "Как больно за тебя, Вадим!.."
      А Медоваров, поигрывая ремешком, смотрел на бесполезные попытки Багрецова и радовался. С губ его не сходила кривая усмешка. "Кто ты есть такой? - словно говорил он. - Цыпленок, а туда же, принципиальность свою показывает! За справедливостью, видите ли, гоняется... Молокосос! Хотел жаловаться Набатникову: затирает, мол, ваш помощник молодые кадры. В изобретатели пролез, чтоб премии получать. Да не тут-то было, хлопнулся мордой об стол. Ищи справедливости, золотко!"
      Глава 5
      ТОЛЬ ТОЛИЧ И ЕГО СЧАСТЛИВАЯ ЗВЕЗДА
      Медоваров, как и многие завистники, люто ненавидел талантливых людей. Он завидовал их упорству, преданности любимому делу, завидовал славе их и, главное, тому, что получают они больше его. На прежней работе, тоже в научном институте, Толь Толич часто подписывал платежные ведомости, ордера на выдачу премий за изобретательство, подписывал документы по авторскому гонорару, - в институте издавался научный журнал. Всегда делал это с усмешкой и мелкими придирками, чувствуя себя обойденным, обиженным. Как же так? Ведь он, Медоваров, человек с высшим образованием, больше двадцати лет занимает административно-хозяйственные должности, с персональной машиной. Начальство ценит и уважает его, а получает он гораздо меньше, чем какой-то мальчонка мастер опытного цеха, которому выплачиваются чуть ли не ежемесячно премии за рационализацию.
      Пользуясь своим правом, Медоваров подолгу задерживал документы на выплату премий и гонорара. Под маркой экономии государственных средств выискивал какие-то несуществующие ограничения, для чего до тонкости изучал все финансовые законы, трактуя их несколько односторонне, так как им руководили не эти законы и человеческий долг, а злобная зависть.
      - Я за свои две тысячи вон какую ответственность несу! - слегка подвыпив, говорил он друзьям. - Все хозяйство у меня на руках. А какой-то курицын сын, ни солидности в нем, ни положения, гайку выдумал - и нате вам, пять тысяч на блюдечке!
      К людям с "солидностью и положением" Толь Толич относился иначе.