- А как же! - удивилась она и, оглянувшись на собравшихся, сказала вполголоса: - Я на шахте работаю, живу в общежитии, У наших девчат эти картинки в моде. У многих над койками висят.
      - Но почему же такая дрянь? - возмутился Лева. - Вон палатка - там настоящие картины. Почему не их вешают на стены?
      - Да так. Девчата наши плохо разбираются. Я вот и сама...
      Разговор неожиданно прервался. Появился милиционер и вежливо козырнул Леве.
      - Пройдемте, гражданин.
      - Как? Куда? За что?
      По словам рыжеусого работника прилавка, неизвестный гражданин в тюбетейке, коего должен задержать милиционер, занимался здесь подрывной деятельностью и вел злостную агитацию, отчего пострадало выполнение плана торговой точки артели "Бытообслуживание".
      Лева старался доказать, что в его действиях ничего предосудительного не было, он ратовал за повышение качества художественной продукции, рекомендовал приобретать настоящие произведения, а не халтуру, но все равно отделения милиции избежать не удалось.
      Он понимал, что там, конечно, разберутся, но он опять запоздает, и тогда все будет кончено - Митяй его съест живьем, а Женечка даже не заступится. Беспокоило и другое: девушка в зеленой шляпке торопилась к подруге на день рождения, а вместо этого пришлось идти в милицию свидетельницей. Правда, она сама вызвалась, считая, что парень ни в чем не виноват, но Леве от этого не легче, хотел девушке помочь, а вышли одни неприятности.
      После того как Усиков показал документы и свидетельница подтвердила, что никакой "злостной агитации" не было, милиционер хотел уже отпустить его: ведь парень - турист, с заплечным мешком, торопится ехать дальше, но продавец решительно запротестовал. Он в убытке. Глядите, какая торговля пошла! С него ведь спрашивают, и никогда в жизни с ним такого не было.
      - Хочешь - покупай, хочешь - нет, а других нечего отваживать. Видите, все зубы скалят? А чего смеяться? Товар проверенный.
      Впрочем, что он понимал в "товаре"? Стекло на картинках хорошее, не волнистое, зеленоватости и пузырьков нет, гипсовые копилки покрыты лаком, краски не выцветают. Вещи добротные, сделаны на совесть. И нечего насмешки строить, когда план по сбыту перевыполняется и многие покупатели довольны, не жалуются.
      Усиков попросил милиционера, чтобы пройти мимо фотографа: хотел предупредить Багрецова о своем несчастье. Но там его не оказалось. У треноги с камерой сидел босоногий мальчонка, задумчиво ковыряя в ухе. Примерно такой же сторож был оставлен и возле "художественной продукции".
      Пришлось идти через весь рынок. Подняв плечи до ушей, Лева шел впереди, за ним свидетельница и пострадавший. Шествие замыкал милиционер. Как он ни старался показывать вид, что идет сам по себе, а люди впереди не имеют к нему никакого отношения, все равно процессия сопровождалась толпой зевак.
      Левка злился отчаянно. Ведут его, точно карманника. Он даже слышал что-то по этому поводу, непосредственно касающееся его персоны. Безобразие! Чего они глазеют? Но где же Димка? Наверное, бегает по всему рынку, ищет.
      Вскидывая рюкзак повыше. Лева беспокойно озирался, хотелось встретить Димку. Потом подумал, что окружающим может показаться, будто он норовит выбрать подходящий момент и улизнуть. Конечно, это объяснялось болезненной мнительностью, она заставила его опустить глаза. Но в ту же минуту Лева поднял их снова. "Так лучше, - решил он, - иначе все будут считать, что ты действительно виноват, раскаиваешься, ждешь наказания по справедливости". И Лева зашагал, гордо подняв голову. "Опять не так, - мелькнула мысль. - К чему эта демонстрация? Подумают - наглый рецидивист, ко всему привычный".
      Впервые в жизни Лева шел с милиционером и чувствовал себя отвратительно. В самом деле, как же держать голову? Куда девать глаза? И все-таки, несмотря на столь жестокие испытания, Лева не жалел, что дал волю своему возмущению (при покупателях вдрызг раскритиковал "художественный продукт"). Ничего не поделаешь, за критику не один он пострадал. Ведь нельзя же быть равнодушным, об этом не раз говорил Афанасий Гаврилович. Недавно пришлось за рыб заступаться, а сейчас...
      Поднявшись по ступенькам в отделение милиции, Лева с грустью оглянулся. Хоть бы кто из ребят встретился! Никого... Однако, пройдя по коридору, Лева услышал знакомый голос:
      - Но вы же понимаете, что это отвратительно! Самая настоящая пошлость! Другого названия нет.
      Конечно, это был Димка. Но как он сюда попал?
      Дело объяснялось очень просто. Руководитель поисковой группы Женя Журавлихин жестоко ошибся, согласившись послать вместе с Левой Багрецова. Да, он постарше, опыта у него побольше, но ведь надо знать Димку! Его не называли "инспектором справедливости", не подшучивали над ним, но характерец его такой же беспокойный, и разве не во имя этой самой справедливости он увязался за Медоваровым?
      Среди новых друзей Вадим чувствовал себя несколько стесненным - причины тому известны, - но вот он вырвался, как говорится, "на оперативный простор". Жизнь была люба ему во всех проявлениях. Много видел он разных мест, встречался с разными людьми и никогда не уставал интересоваться этим; всюду совал свой нос, принюхивался - а чем это пахнет, что здесь любопытного?
      Но Багрецов был чужд спокойной созерцательности и, если требовалось, мог без стеснения вмешиваться не хуже Левки в любые "посторонние дела". И если Левка по наивности считал, что справедливость рано или поздно восторжествует, то Вадим, в принципе соглашаясь с ним, знал, что торжество это иногда приходит слишком поздно.
      Но не в этом суть. Багрецов - оптимист по натуре, он надеялся на самое лучшее, верил людям и в каждом из них (конечно, кроме Толь Толича) видел явного или скрытого доброжелателя.
      Напрасно так думал Вадим. Не только Левка наивен, не только он ошибается. Надо полагать, что Багрецову не хотелось бы этого, но все же придется рассказать о случае у фотографа.
      А история была такова. Вадим не заметил, как Левка отстал. Шел себе и шел, пока не заинтересовался моментальной фотографией артели "Фотоснимок". Тут все было поставлено на широкую ногу. Спасательные круги с трогательными надписями на любой вкус висели по обеим сторонам декорации, изображающей мраморную лестницу, обсаженную кипарисами.
      Зачем думать и трудиться, надписывая свою фотографию, коли есть спасательные круги? Они сами придут вам на помощь. Можете выбирать разные надписи. Например, наиболее лаконичную и требовательную: "Люби меня". Или мягче, сдержаннее: "Не забывай меня". Или: "Вспомни наши встречи". Наконец, для иного случая: "Привет дорогой семье" - коротко, без перечисления родственников.
      Багрецов долго рассматривал круги спасения. Старичок фотограф, вероятно подумав, что молодой человек не знает, за какой же круг ему уцепиться, вытащил руку из сатинового рукава, прикрепленного к ящику, и мокрым от проявителя пальцем указал на самый верхний круг.
      - Ежели девушке желаете послать, рекомендую. Многие одобряют.
      Невольно вспомнив о Наде, Багрецов похолодел. "Дружить - значит любить", было четко выведено на спасательном круге.
      Кстати, спасательный круг с этой глубокомысленной сентенцией Вадим видел не первый раз. Его товарищ показывал фотографию, присланную с курорта. Из спасательного круга смотрело неглупое девичье лицо. Счастливый обладатель этой карточки весьма сочувственно относился к скромному признанию: "Дружить значит любить".
      "До чего же пошлость живуча!" - удивлялся Багрецов, глядя на спасательные круги. Давно уже нет мещанства как такового, а вкусы его остались. Видно, за большими делами мы почти забыли об этом. Разве не от мещанства остались нам в наследство истерично воющие девицы на концерте? Чем они восхищаются? Сладкой банальностью, пошлостью! Взять бы того же Бабкина. В музыке, например, он считал высшим достижением примитивную студенческую песенку "У нас в общежитии свадьба". Ничего он не понимал и в поэзии, строфы и рифмы шли мимо его сознания, не оставляя никаких следов в памяти. Однажды ему понравились стихи местного институтского поэта, который воспевал
      профессию радиста и рифмовал "вибропреобразователь" с "выключателем".
      Сам Багрецов кое в чем разбирался, но пока еще не научился слушать симфоническую музыку, понимать язык балета. Считал, что это придет со временем, а потому не чувствовал за собой особо тяжкого греха.
      Но сегодня Левка рассказал о Набатникове. Профессор всерьез утверждал, что студенту технического вуза, где не читаются лекции по эстетике, просто необходимо уметь слушать настоящую музыку, чувствовать стихи, понимать живопись. Иначе какой же из него получится ученый или инженер? Он никогда ничего не откроет, не сконструирует, даже простого висячего замка. Хорошему конструктору, если он решил сделать замок, не только надо знать свойства стали для пружины или технологию литья, но и необходимо воспитать в себе художественный
      вкус,
      которого ой как недостает многим нашим производственникам! Получаются вещи грамотные, надежные, но неприятные, сделанные без искры, без вдохновения.
      Афанасий Гаврилович приводил примеры, указывая то на кнопку звонка в каюте, то на выключатель, доставал связку ключей из кармана и говорил, что любая техника требует от конструктора не только знаний, изобретательности, но и художественного вкуса.
      Действительно, без него не обойдешься.
      Багрецов подошел к щиту с образцами массовой продукции артели "Фотоснимок". Все как обычно - киноактеры трофейных фильмов, американские большеротые красавицы. Немало таких фотографий повидал Вадим в разных городках (живуча пошлость, живуча). Но вот и самое тошнотворное: в венке из незабудок и роз целующаяся парочка, рядом в медальоне сердечком пришпилена другая, а кругом опять незабудки, розы с синими, подкрашенными листьями. Всюду одинаковые герои - с тупыми, сладкими мордами, с пробором в блестящей, лакированной прическе. Дамы, будто сбежавшие с витрины парикмахерской, обнимают этих хлыщей и кокетливо косят глазами.
      За спиной Багрецова сгрудились девушки; переговариваясь между собой и советуясь, выбирали открытки, чтобы послать по разным адресам. Открытки с надписями: "Люблю и жду", "Жду ответа, как птичка лета". Обычные, их тысячи.
      Но это еще не все. Вадим, страстный любитель хорошей поэзии, знающий наизусть всего Маяковского, был оскорблен до глубины души стихами на открытках. Возмущен пошлостью, мещанством, с которыми так яростно боролся Маяковский. И вдруг опять... Откуда оно ползет? Вот, например, открыточка парочка, незабудочки, чаечка с письмом, а внизу:
      Лети, письмо, моя отрада,
      Лети, сердечный мой привет,
      Лети туда, куда мне надо,
      Откуда буду ждать ответ.
      На другой открытке - вполне исчерпывающее признание, но с дополнительным условием:
      Буду помнить вечно
      И любить тебя.
      Но и ты, конечно,
      Не забудь меня.
      Именно эти стихи и очаровали двух молоденьких девушек в одинаковых пестрых платьях. Они подозвали лысенького фотографа и попросили дать им по открытке. Фотограф начал рыться в объемистых пачках.
      Багрецов обернулся к маленькой девушке - лицо ее было словно обрызгано веснушками, она развязывала узел платочка, где были спрятаны деньги.
      - Только не обижайтесь на меня. Вы грамотная? - спросил Вадим.
      Подруги переглянулись: отвечать ли на вопрос? Решили, что можно, хотя парень в грязном плаще и не вызывал симпатий.
      - Допустим, грамотная. Что дальше?
      - Тогда зачем посылать открытку, где за вас написал какой-то дурак?
      Парень в лихо заломленной кепочке почти без козырька, в сером костюме, при галстуке бесцеремонно оттолкнул Багрецова.
      - Посторонись. Дай другим поглядеть. - Он ухватился за раму щита и пробежал глазами верхние ряды открыток. - Со стишками? Порядок. "Судьба заставит нас расстаться, но не заставит разлюбить". Правильно, курносая?
      Веснушчатая девушка смешливо потупилась.
      - "Мы можем долго не видаться, но друг о друге не забыть". Вот она чего, любовь, делает. Так? Эй, хозяин! - Парень снял кепку и помахал ею над головой. - Давай все сразу, полным комплектом. Правильно, девочки?
      На него напала откровенность. Причину ее Багрецов разгадал сразу - по винному духу, заметному на расстоянии. Щедрый влюбленный от полноты чувств признался незнакомым девушкам, зачем ему понадобились открытки, пожаловался, что "она" уехала учиться, а он места себе не находит, боится, что там, в городе, встретится ей человек хитрый, образованный - и забудет она навсегда своего разнесчастного Ваську Чекушкина.
      Вадиму было по-человечески жаль Ваську Чекушкина - особенно после того, как он похвастался, что открытки со стихами будет посылать через день, пока все не выйдут. Пусть знает про его горячую любовь, и все равно, как пишут в стихах, судьба "не заставит разлюбить, и друг о друге не забыть". Вот и пусть не забывает.
      Багрецов понимал, что, посылая эти дурацкие вирши, Вася только напортит себе. Девушка учится в институте, по всей вероятности умеет отличить хорошее от дурного, будет сначала подсмеиваться, потом злиться. Вася покажется ей глупым пошляком, и, несмотря на постоянные напоминания: "Не забудь меня", дело кончится очень скверно. Вадим представлял себе Надю на месте этой студентки. Несчастный Вася Чекушкин! Как же тут не посочувствовать? Знает Вадим по себе, что девушки бывают жестокими. Надя не обходится без насмешек, хотя Вадим и не предлагал ей дурных стихов, не посылал подобных фотографий.
      Пройти бы мимо, не ввязываться в чужие дела, тем более что Вася навеселе, но об этом как-то не думалось, и когда фотограф принес Васе целый комплект открыток, Вадим отстранил их рукой.
      - Погодите. Я слышал все, что говорилось здесь. - Повернувшись к Васе, он доверительно понизил голос: - Не посылайте эту чепуху. Ведь она же смеяться будет над вами.
      Глаза у Васи налились кровью, он подошел вплотную к обидчику, взял его за галстук и притянул к себе.
      - А ты кто такой? Тебе чего нужно? - Он угрожающе сдвинул кепку на самые брови. - Кто будет смеяться? Я тебе посмеюсь!
      Вадим опешил, потом разозлился, уперся кулаком в грудь Чекушкина, рванулся назад, но тот с силой дернул на себя. Вадим нагнулся и, сам того не ожидая, головой угодил ему в подбородок.
      Не стерпел Василий, вгорячах отбросил обидчика, и тот, ударившись в щит с открытками, вместе с ним рухнул на землю.
      Далее последовало все, что полагается: свисток милиционера, сбежавшиеся со всех сторон зрители и мало приятное путешествие в отделение. По дороге Вася ощупывал вспухшую губу, а Вадим шел прихрамывая и завязывал платком содранную до крови ладонь.
      "Надо бы осторожнее, - думал Багрецов, посматривая на широкую спину и голый затылок Васи Чекушкина. - Многие терпеть не могут советчиков. А пьяные тем более".
      И все же он презирал эту осторожность, которая часто граничит с эгоизмом. Такие люди ни во что не вмешиваются, оправдываясь тем, что в драке всегда достается третьему, добро не остается безнаказанным, и другими отживающими, но пока еще не отжившими понятиями.
      Если бы сейчас в отделении милиции случайно оказался Афанасий Гаврилович Набатников и узнал - о приключениях Левы Усикова и Вадима Багрецова, то посмеялся бы всласть и сказал примерно следующее:
      "Добро, ребятки! Жизнь без синяков - дурная, скучная. Конечно, многие из ваших товарищей никогда бы и не попали в такие передряги. Они умные, калоши носят. Даже на тротуаре обходят лужицы, выбирают, где посуше, а потому и вихляются из стороны в сторону. Не люблю. Разве это походка для молодого человека?"
      Вопросы эстетического воспитания, как известно, не разрешаются в отделении милиции, но иногда могут возникнуть и там в связи с обвинением в хулиганстве некоего гражданина Багрецова, а также и гражданина Усикова, обвиняемого в не менее серьезных проступках, а именно - в подрывной деятельности, направленной против одной из торговых точек.
      Когда привели Леву, вопрос насчет хулиганства Багрецова был уже снят, так как мгновенно протрезвевший Василий Чекушкин принял всю вину на себя. В самом деле, с пьяных глаз он не разобрался, что к чему, понапрасну схватил парня за галстук, теперь раскаивается и просит у него прощения.
      Начали выяснять причины, побудившие Багрецова уговорить Чекушкина и двух покупательниц отказаться от продукции артели "Фотоснимок". Поддерживая доводы своего товарища, второй нарушитель - Лев Усиков заявил представителю милиции:
      - А вы за чем смотрите? Почему баранью ногу, если ее вывезли на продажу, проверяют и ставят на ней клеймо: мясо, мол, доброкачественное? А свинью в малиново-зеленых яблоках, от которой портится не желудок, а... это самое... вкус потребителя, не клеймят. Кто за это отвечает?
      - В самом деле, кто? - опросил лейтенант милиции у редактора местной газеты, который пришел сюда специально по его просьбе. - У нас ведь другие обязанности.
      Как ни интересно было Вадиму и Леве поспорить по данному поводу, но дела, дела! Бродяга "Альтаир" мог уже удрать в Монголию, а Толь Толич, освободившись от лишнего груза, успеет исчезнуть в горах Северного Казахстана.
      Пришлось извиниться перед лейтенантом и попросить не затягивать разговор. Нельзя ли откланяться?
      Редактор проводил ребят до двери, пожал им руки, поблагодарил за "сигнал" - этим делом он обязательно займется, - и они стремглав побежали по коридору.
      Навстречу со сжатыми кулаками шел Митяй. Случилось что-то непоправимое.
      Глава 3
      НАКОНЕЦ-ТО!
      Митяй страшно обозлился на Левку, не хотел даже с ним разговаривать. Еще бы! Женя договорился насчет машины, просил шофера подождать. Вот-вот ребята придут с рынка. Но куда там! Прошло два часа, а они словно провалились.
      Но это еще не все. У "Альтаира" звук пропал. Теперь искать бродягу гораздо труднее. А все из-за Левки. Поехали бы сразу, глядишь, догнали бы. Сейчас надежда потеряна.
      Началось все с того, что Митяю удалось принять довольно ясное изображение, когда машина Толь Толича проезжала по улице какого-то городка или поселка. Промелькнули белые колонны клуба и большой щит: "Сегодня танцы". Никаких других подробностей Митяй не заметил. Машина остановилась возле открытого окна одноэтажного домика, и здесь, как показалось Митяю, звук исчез. Мотор заглох, хлопнула дверца - и все. Полная тишина.
      - Ну, это еще ничего не значит, - успокоил Митяя Журавлихин, когда тот рассказал ему о последней пятиминутке. - Просто тихая улица. Звуков могло и не быть.
      - А окно? Там же девчонки танцевали. Подо что, спрашивается?
      Естественный вопрос, но чересчур наивный. Разве Митяй не знает, что есть любительницы, которые могут часами танцевать лишь под шарканье своих подошв. Действительно, так и было. Но уже в следующую пятиминутку девушки с бантиками в косичках, видно еще школьницы, кружились под музыку громкоговорителя.
      Ясно, что по этому признаку нельзя было определить, где сейчас стоит машина Медоварова.
      Митяй гордился своей находчивостью, побежал на переговорный пункт, узнал, как называются ближайшие крупные поселки, нашел их на карте и стал названивать. Собственно говоря, у него было два существенных признака, по ним он мог определить, где остановилась машина с "Альтаиром". Прежде всего - это клуб с колоннами и сегодняшнее клубное "мероприятие", известное Митяю по афише.
      Несчастный Митяй! Даже Левка, из-за которого весь сыр бор загорелся, дважды виноватый Левка, и тот над тобой потешался. "Неужели ты не подумал, что по этим данным ничего не узнаешь?" Денег на телефонные переговоры потратил много, а толку никакого. В шести заводских и шахтерских поселках, в двух больших колхозах все клубы были с колоннами, и во всех сегодня танцы.
      Теперь Митяй дулся на Багрецова: почему он, человек, много путешествующий - и клубы видел, и афиши, - почему не предупредил вовремя, а вместо помощи занимался посторонними делами? Не случайно он оказался в милиции. Так ему и надо.
      Митяй подсчитал убытки от телефонных переговоров, осознал, какая огромная брешь появилась в общей кассе, и с тех пор не мог без раздражения видеть колонны и слышать танцевальную музыку.
      Но самое обидное, о чем Митяй и вспоминать не хотел, - это то, что в конце концов Левка, типичный "штрафник", а с ним и Багрецов добились желаемого успеха, не потратив ни копейки. Женя хлопотал насчет машины, нашел одну, но она, по вине того же Левки, уехала. Потом он ничего сорганизовать не сумел. За дело взялся Митяй. Шофер-"калымщик" запросил "по двадцатке с носа", Митяй сторговался по десяти, но "инспектор справедливости", при явной поддержке Багрецова, категорически запротестовал и грозился отвести рвача в милицию. "Видно, Тушканчику там понравилось, - усмехнулся Митяй. - Пойдет вроде как в гости к друзьям".
      И Лева пошел, но не с шофером, а с Багрецовым. О чем там был разговор, Митяй не расспрашивал, но все-таки попутная машина, бесплатная - откуда у студентов деньги! - была найдена. Левка, правда, хвастался, что пресса помогла, редактор звонил в райком или райисполком, всех на ноги поставил.
      - А все почему? - важничал Лева. - Потому, что мы с Димочкой не равнодушные, как некоторые, - тут он косил на Митяя лукавым глазом. Настоящие люди понимают это, ценят. Вот тебе и результат.
      Митяй иронически посматривал на перевязанную руку Вадима, ссадину на виске и думал, что это тоже "результат", но, зная его происхождение, не мог отказать Вадиму в благородстве, хотя сам так бы никогда не поступил. Характер не тот.
      Через час путешественники уже сидели в кузове грузовика. К вечеру стало холодно, пришлось укрываться мешками и рогожами.
      Здешний резко континентальный климат пришелся Леве не по вкусу. "Странные шуточки! - злился он, дрожал, зуб на зуб не попадал. - Днем вялишься, как вобла, на солнце, а ночью чувствуешь себя судаком свежезамороженным. Абсолютно неусовершенствованная природа. И когда мы ее окончательно переделаем!"
      Глядя на голубую степь с кустиками полыни, лишаями солончаков, как бы фосфоресцирующими в лунном свете, Лева мысленно дополнял эту картину, и в его воображении полынь вырастала в пирамидальные тополя, а блестящие пятна солончаков превращались в озера.
      Через двое суток путешествия по Казахстану Лева и его друзья примирились с резкой сменой жары и холода. Но это было еще не самое худшее. Они страдали от жажды, так как на остановках не могли запасать воду - не взяли с собой ни фляжек, ни термосов, ни бутылок. С завистью они посматривали на шофера, когда тот, затормозив машину, пил воду прямо из горлышка. Это, наверное, очень вкусно, но ребята мужественно выносили жестокий соблазн и как один отказывались от предложения шофера промочить горло. "Спасибо, мы только что пили".
      Лева чувствовал себя заправским туристом и, не глядя на молчаливое неодобрение Митяя, напевал туристскую студенческую песенку, услышанную от знакомых ребят из университета:
      Потому что мы народ бродячий,
      Потому что нам нельзя иначе.
      Потому что нам нельзя без песен,
      Чтобы в сердце не забралась плесень.
      То, что приключилось с ним в шахтерском поселке, было давно позабыто, и когда прибыли в Малые Курнаки, Лева решил бежать в библиотеку, чтобы узнать, какие книжки здесь больше всего читают.
      Митяй всполошился и, уже ни на что не надеясь, заявил окончательно и категорически:
      - Вот что, товарищ Журавлихин. Или я, или он! Уеду, честное слово, уеду! До коих же пор терпеть такую недисциплинированность!
      Женя обещал принять меры, а Митяй требовал самых суровых, предлагая "спутать" Левку, как коня на лугу.
      На почте Женя получил телеграмму из железнодорожного клуба. В ней сообщалось, что радиолюбитель Фомочкин, отдыхающий сейчас в санатории имени С. Лазо, записал множество наблюдений о путешествующем передатчике. С помощью, правда, довольно примитивной пеленгации Фомочкину удалось проследить путь машины. Все эти данные целесообразно получить от него лично. Санаторий находится недалеко от Малых Курнаков.
      Телеграмма обрадовала Журавлихина. Сведения могли оказаться очень ценными, главное - есть возможность получить их прямо из первоисточника. Конечно, надо встретиться лично, расспросить Фомочкина поподробнее и кстати определить точность его пеленгации. Нет ли там, на месте, каких-либо отражений от гор, ведь они могут сильно изменить общую картину и привести к ошибке. Неизвестно, какой луч принимал Фомочкин, прямой или отраженный.
      Короче говоря, только опытный радист должен встретиться с Фомочкиным. Любой из четырех, но, конечно, не руководитель "поисковой группы" Журавлихин. Ему положено вести дипломатические переговоры с Медоваровым значит он должен пробираться кратчайшим путем через перевал и ждать на шоссе машины. Санаторий находится в стороне от перевала, а время дорого. Послать Леву Усикова? Ни в коем случае) Журавлихин обещал Митяю, что дважды не оправдавший их доверия Левка лишится навсегда самостоятельных поручений, тем более таких ответственных.
      Лева не удержался и с ехидцей предложил:
      - Иди ты, Митяй, поздравь Ваню Капелькина. То есть, я хотел сказать, Фомочкина. Да на обратном пути дай ребятам телеграмму: "Миссия закончена. Шлите... это самое... лавровый венок".
      Даже бровью не повел Митяй. Левкины насмешки его не трогали, а Женя человек чуткий, знает, кого послать в санаторий. К примеру, того же Багрецова. Хоть и одного с Левкой поля ягода, но малый понимающий в пеленгации, а главное - на него никто не будет смотреть как на шляпу-растяпу: потерял, мол, ящичек, такой-сякой. Никто не будет расспрашивать: "Нельзя ли, дорогой товарищ, уточнить обстоятельства этого неприличного дела? Интересно послушать".
      Журавлихин понимал состояние Митяя, хотя и не оправдывал его, понимал также, что лучшей кандидатуры, как Багрецова, который смог бы обстоятельно переговорить с Фомочкиным, трудно сыскать. Но... Ах, это проклятое "но", опять оно мешает серьезному делу!.. Журавлихин чувствовал неловкость, какую-то нелепую скованность, когда на правах руководителя ему приходилось отдавать распоряжения Багрецову.
      Выручил Митяй, он сам предложил Вадиму:
      - Мне думается, для пользы дела именно тебе надо поговорить с Фомочкиным. Пусть он припомнит все высказывания Толь Толича, что слышал по радио. А ты, как лучший друг Медоварова, - Митяй понимающе улыбнулся, - изучил его характер и манеру выражаться всякими недомолвками. Тебе они многое подскажут.
      Женя молча кивком подтвердил доводы Митяя.
      - Ну что ж, я готов, - охотно согласился Вадим.
      Лева вскочил на ноги.
      - И я с тобой!
      - Я тебе дам "с тобой"! - рассердился Митяй. - Всюду свой нос суешь. Вот уж действительно - коня куют, а лягушка лапы подставляет.
      Женя поморщился. Грубоват Митяй. Ладно, он Левку лягушкой обозвал, это куда ни шло, по-дружески. А что касается сравнения Багрецова с конем, которого куют, то оно просто нетактично. Получается, будто он, Женя, соглашаясь послать Багрецова в санаторий, "подковывает" товарища, то есть, в вольном переводе с языка болельщиков футбола, делает подлость по отношению к нему. Как же поступить?
      Долго бы мучили Женю сомнения, их победила решимость Багрецова. Он быстро собрался в дорогу. Лева критически осмотрел его костюм.
      - Как же ты пойдешь в санаторий? Там, наверное... это самое... и девушки есть. Ты же перепугаешь их до смерти. Представь себе, выходит из кустов бродяга...
      Багрецов понимал это и без Левкиных предупреждений. "Кстати, опять-таки не очень тактичных, - отметил про себя Женя, укоризненно глядя на своих подопечных. - Ох, и шлифовать их еще нужно! Прав Афанасий Гаврилович: неотесанные ребята, как камни шершавые. Никакой в них нет чуткости к товарищу. Что пришло на ум, то и ляпнет. То конь, то бродяга, черт знает что!"
      А "бродяга" стоял с опущенными плечами, ежился и чувствовал себя скверновато. В сравнении с ним его новые товарищи выглядели как на картинке в журнале мод, костюмы прямо с иголочки. Даже у Левки его пестрая клетчатая рубашка хоть и выгорела чуточку, но зато целая, без единой дырочки, ни одной заплатки.
      Больше всего досталось плащу и когда-то чудесному голубовато-серому костюму Вадима, После поездки в товарном вагоне костюм стал грязен от угольной пыли, а вчера брюки украсились пятнами от машинного масла (где в него влез Багрецов, до сих пор неизвестно). По совету Левы многострадальный Димкин костюм выстирали в горной речке. Брюки укоротились и едва прикрывали щиколотки. Рукава и полы пиджака тоже карикатурно уменьшились. Пуговицы не сходились на животе, воротник упрямо приподнялся и ни за что не хотел занять прежнее положение. Прибавьте сюда легкую гофрировку, что была весьма характерна для всего костюма, и вы можете представить себе, как выглядел когда-то франтоватый Багрецов, послушавшись Левиного совета. Правда, Усиков утверждал, что технология стирки была соблюдена в соответствии с его жизненным опытом, что холодная вода не противопоказана шерстяным вещам. Но вся беда заключалась в том, что костюм был сшит из бракованной полушерсти и куплен Багрецовым в комиссионном магазине. Живописные дырки и мелкие заплатки появились значительно позже, здесь магазин не виноват, надо быть осторожнее в дороге. А этой осторожности Вадиму, как всегда, не хватало.
      - Есть выход, - обрадованно заявил Лева, Ему очень не хотелось отпускать друга в столь непрезентабельном виде. - Давай твой плащ. Он никак не отстирывается, а мы его выкрасим несмываемой краской. В два счета высохнет.
      У Багрецова удивленно поднялись брови, но Левка продолжал доказывать, что эта операция займет не больше двадцати минут.
      - Давай, давай! - суетился он и уже вырвал у Вадима плащ, небрежно взятый им на руку. Он все-таки был полезен - прикрывал слишком короткий рукав и дыру на левой штанине.
      - Левка, брось дурить! - прикрикнул Митяй. - Какие у тебя есть краски?
      - Малиновая и зеленая. А что? Зеленая вполне подойдет, Багрецов представил себе, как это будет выглядеть, и молча протянул руку за плащом. Ассортимент красителей явно не подходил.
      Ни Лева, ни Митяй даже не подумали о том, чтобы отправить Багрецова в приличном пальто Жени.