Кто посеял ветер

– Ну, давай, поднимайся. – Хеннинг стянул перчатки, взял Пию под мышки и поставил на ноги. Она прислонилась к стене и улыбнулась подрагивавшими губами.

– Все в порядке. Спасибо. Не знаю, что со мной произошло.

– Тебе не стоит оставаться здесь, – сказал Хеннинг. – Мы скоро закончим. Чуть позже я пришлю тебе отчет.

– Ерунда, – возразила Пия. – Я чувствую себя уже вполне нормально.

Она подошла к раковине, включила холодную воду, подставила под струю сложенные вместе ладони, тщательно промыла лицо и вытерла его носовым платком. Неожиданно она поймала в зеркале взгляд улыбающегося Хеннинга.

– Ты смеешься надо мной, – произнесла Пия с обидой и раздражением. – Это просто подло.

– Нет-нет, что ты, я вовсе не смеюсь над тобой. – Он покачал головой. – Я просто подумал: моя Пия не изменяет себе. Любая другая женщина в первую очередь думала бы о своем макияже, а ты плещешь себе водой в лицо и ничего не боишься.

– Во-первых, я больше не твоя Пия, во-вторых, у меня нет макияжа. – Она повернулась к бывшему мужу. – И, в-третьих, я не хочу расхаживать со следами блевотины вокруг рта.

Улыбка сползла с лица Хеннинга. Он прикоснулся ладонью к ее щеке.

– Ты холодная, как лед.

– Вероятно, в подвале у меня замедлилось кровообращение. – Пия злилась на себя за свою слабость, за то, что потеряла контроль над собой. Хеннинг, сочувственно смотревший на нее, протянул руку и убрал с ее лба пряди волос. Пия отпрянула назад. Она не нуждалась в сочувствии, тем более со стороны бывшего мужа.

– Прекрати! – фыркнула она.

Хеннинг отдернул руку.

– Ну ладно, нужно продолжать работу, – сказал он. – Пошли, если ты действительно чувствуешь себя нормально.

– Да, конечно.

Пия дождалась, когда Хеннинг выйдет из туалетной комнаты, и посмотрелась в зеркало. Несмотря на загар, ее лицо выглядело бледным и болезненным. Она двадцать лет служила в полиции, из них десять в К-2, и наблюдала зрелища похуже, нежели труп Гроссмана. Почему обычная процедура вскрытия вызвала у нее такую реакцию? Никто не мог предположить, что это так на нее подействует, иначе ее, наверное, направили бы в службу психологической помощи!

– Возьми себя в руки, Пия, – произнесла она вслух, обращаясь к своему отражению в зеркале, затем повернулась, вышла в коридор и направилась обратно в секционный зал.

Он стоял на углу улицы, за высокой лавровишней, и терпеливо ждал, когда ее автомобиль выедет из ворот и повернет налево, в сторону города. Постояв для перестраховки еще пару минут, завел мотороллер и поехал домой. У него было не так много времени. Она ехала явно не в офис и не в город, о чем можно было судить по ее неформальному облачению. Возможно, отправилась за покупками и на строительный рынок, что делала почти ежедневно. Марк заглушил мотор, поставил мотороллер, взбежал вверх по лестнице и открыл дверь дома. Проходя мимо, он небрежно повесил свой шлем на крючок антикварной вешалки, которую она нашла в одном старом доме под снос и заботливо обновила в своей мастерской. К радости матери, на ней имелась толстая царапина. Реставрация старой мебели была ее последней страстью. Она просто помешалась на изъеденных червями ветхих предметах и относилась к ним как к живым существам. Больной человек. Но в глубине души он был рад этому, поскольку с тех пор, как мать стала возиться с этим деревянным хламом, она больше не приставала к нему по поводу школы. Дверь ее рабочего кабинета была открыта, и он сразу увидел, что лэптоп отсутствует.

Марк спустился по лестнице в подвал и вошел в мастерскую. Резкие запахи скипидара, льняного масла и шлифовального лака вынудили его зажать нос. Он зажег свет и огляделся. Все полки были завалены банками, коробками, кистями, рулонами наждачной бумаги и прочим барахлом, которое требовалось ей для работы. У матери имелся даже сварочный аппарат, с помощью которого она обрабатывала новую фурнитуру, когда старая оказывалась слишком изношенной. Но куда же, черт возьми, делся ноутбук? Марк осторожно прошел по комнате, стараясь ничего не опрокинуть. А-а, вот и он. Лэптоп лежал на стуле под стопкой каталогов. Марк положил каталоги на пол, опустился перед стулом на колени и открыл крышку компьютера. Пароль был простым, мать никогда не меняла его. Он привычно зашел на нужный сервер, спустя некоторое время открыл электронную почту отца и прокрутил список вниз, пока не нашел отправителя, которого искал. Марк работал сосредоточенно, отмечая все сообщения. Затем удалил их из папки «Отправлено», дабы у отца не возникло подозрений, и, кликнув мышью, очистил мусорную корзину. Он не смог преодолеть соблазн и проверил также электронную почту матери. Среди последних сообщений обнаружил послание от его преподавательницы немецкого языка, этой тупой коровы, которую беспокоили его прогулы.

– Черт бы тебя подрал, – пробормотал он и отправил сообщение в корзину.

Дело было сделано. Все оказалось легче, чем он предполагал. Марк закрыл крышку лэптопа, положил на него стопку каталогов и вышел из мастерской, стараясь не оставить никаких следов своего пребывания. Половина десятого. Если он поторопится, то доберется до школы к началу третьего урока.

Кай Остерманн выудил в Интернете всю информацию, касавшуюся общественного инициативного комитета «Нет ветрякам в Таунусе». Сайт комитета отличался такой оперативностью, что на нем уже имелась ссылка на вчерашний репортаж телеканала «Гессеншау». Остерманн запустил его на большом мониторе в совещательной комнате К-2.

– Это Янис Теодоракис, – пояснил Остерманн, когда на экране появился темноволосый мужчина. – Представитель общественного инициативного комитета и создатель его сайта.

– Кроме того, бывший сотрудник «ВиндПро», – добавил Кем Алтунай. – Теодоракис ушел из фирмы со скандалом и до сих пор создает ей проблемы. К тому же он не сдал ключ от двери главного входа. К сожалению, пока мне не удалось выяснить его нынешнее местожительство. Официальным председателем комитета является некий Людвиг Хиртрайтер из Эпштайна-Эльхальтена.

Боденштайн, сидевший во главе длинного стола, задумчиво кивал головой. Он вспомнил о желтом листке, лежавшем в кармане его пиджака, достал его и положил на стол, заявив:

– Мой отец тоже принадлежит к числу противников парка. Людвиг Хиртрайтер – его старейший и лучший друг.

– Так это же классно! – воскликнул восторженно Остерманн. – Значит, у нас есть информатор в этом комитете.

– Забудьте об этом, – сказал Боденштайн. – Как это ни прискорбно, но мой отец ни за что не согласится сотрудничать с нами.

Открылась дверь, и в комнату вошла Пия.

– Доброе утро! – Она улыбнулась и заняла свое место, сев слева от шефа. – Я что-то пропустила?

Оливер явственно ощутил запах тлена, въевшийся в ее одежду и волосы, подобно запаху табачного дыма.

– Доброе утро, – ответил он ей дружелюбным тоном. – Нет, ничего особенного. Я только сказал, что мой отец принимает участие в деятельности этого комитета, протестующего против парка ветрогенераторов.

– В самом деле? – Пия улыбнулась. – Не могу представить твоего отца на демонстрации с плакатом в руках.

– Честно говоря, и я тоже, – сказал Боденштайн. – К сожалению, в качестве информатора он не годится в силу своего хронического упрямства.

– Вы хотите продолжить совещание, или, может быть, я вкратце расскажу о результатах вскрытия?

– Пожалуйста, рассказывай, – кивнул Оливер.

Пия открыла сумку и вынула из нее блокнот.

– Итак, судя по всему, Рольф Гроссман не был убит. – Она завернула рукава своей белой блузки, продемонстрировав завидный загар рук. – Это не убийство.

– Этого не может быть, – сказал Кем Алтунай. – А как насчет отпечатка подошвы ботинка и обрывка латексной перчатки?

– Вскрытие, разумеется, не может дать ответ на вопрос, что произошло в действительности, – ответила Пия. – Хеннинг предполагает, что у Гроссмана случился инфаркт, после чего он упал с лестницы. Но точно пока еще не известно.

Она обвела взглядом коллег, вопросительно смотревших на нее.

– Похоже, кто-то пытался реанимировать Гроссмана. Об этом свидетельствуют переломы костей груди и ребер и синяки на коже. Либо в результате падения, либо вследствие процедуры реанимации у него произошел разрыв аорты, вызвавший внутреннее кровотечение.

– Но лестница была залита кровью, – возразила Катрин Фахингер.

– У Гроссмана шла носом кровь – возможно, от сильного волнения. Он имел проблемы с сердцем и принимал лекарства, разжижающие кровь. В силу этого носовое кровотечение могло быть очень сильным. Кроме того, у него ушиб затылка.

Последовала короткая пауза.

– Это должно означать, что взломщик напугал его до смерти, но потом пытался спасти ему жизнь, – задумчиво произнес Боденштайн.

– Совершенно верно, – Пия согласно кивнула. – Спереди на одежде Гроссмана обнаружены многочисленные следы волокон ткани. Кто-то, должно быть, сидел на нем и делал массаж сердца. К сожалению, безуспешно. Но вдобавок к отпечатку подошвы ботинка и оторванным пальцам латексной перчатки, мы имеем, по меньшей мере, два следа.

– У нас бывало следов и поменьше, – с оптимизмом произнес Остерманн. – К счастью, этот парень обладает хорошим вкусом в отношении обуви, и у нас имеются данные его анализа ДНК.

– Сегодня к полудню будет готов предварительный отчет о вскрытии. Да, кстати, в момент смерти Гроссман был изрядно пьян. В его крови было 1,7 промилле спирта.

– Строго говоря, это уже не наша забота, или нет? – спросил Остерманн, обведя взглядом присутствующих. – Было совершено проникновение со взломом, и если в «ВиндПро» не желают продолжать расследование в этом направлении, это их дело.

– Погиб человек, – возразила Пия. – И мы вообще не смогли до сих пор восстановить ход событий. Вполне возможно, взломщик столкнул его с лестницы, а затем, в приступе раскаяния, попытался спасти ему жизнь. Это означало бы, что он не был профессионалом.

– Расследование будет продолжаться до тех пор, пока мы не сможем с уверенностью исключить убийство, – резюмировал Боденштайн.

После этого на повестку дня встали общественный инициативный комитет и Янис Теодоракис.

– Упоминание о подвергающихся уничтожению хомяках – совершенно очевидный след, – убежденно заявила Катрин. – Это не может быть простым совпадением!

– Даже слишком очевидный, – сказала Пия. – Я полночи размышляла об этом. Если бы я положила на стол главы фирмы, намеревающейся создать парк ветрогенераторов, мертвого хомяка, а рядом еще оставила покойника, то вряд ли стала бы говорить в телевизионном репортаже о хомяках.

– Да, действительно, – согласился Кем.

– Мне внушает подозрение Тейссен, – продолжала Пия. – Он несколько раз солгал нам, а его алиби подтверждает только супруга, с которой ему было бы нетрудно договориться.

– А какова ситуация с обществами охраны окружающей среды в регионе? – поинтересовался Боденштайн. – Как они относятся к уничтожению хомяков и вырубке лесов?

– Я просмотрел сайты региональных групп «НаБУ», «БУНД» и Немецкого общества охраны лесов, – сообщил Кай Остерманн. – И должен вам сказать, что ни на одном из них нет ни единого упоминания о планируемом создании парка ветрогенераторов.

– Общества охраны окружающей среды вряд ли стали бы возражать против возобновляемых энергетических ресурсов, – заметил Кем Алтунай. – Атомная энергия – нет, спасибо, энергия ветра – да, пожалуйста.

– Логично, – кивнул Кай и заглянул в свой блокнот. – Есть еще интересные факты: за последний год «ВиндПро» спонсировала множество проектов, и среди прочих – восстановление ручья в окрестностях Бремталя, устройство лесных посадок в местах вырубок вблизи Фокенхаузена, организация приюта для осиротевших детенышей диких животных в Нидерйосбахе. Имеются фотографии, на которых глава «ВиндПро» передает пожертвования благодарным защитникам окружающей среды и инспектирует работы, производимые в рамках осуществления спонсируемых им проектов. В «БУНД» он даже состоит почетным членом. Вот так. Это отнюдь не совпадение. На каждое общество охраны окружающей среды по проекту. И каждый проект осуществляется в окрестностях Эпштайна.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Боденштайн, наморщив лоб.

– Мне представляется, что «ВиндПро» перетянула общества охраны окружающей среды на свою сторону, дабы их членам не приходило в голову протестовать против планируемого парка ветрогенераторов.

– Стало быть, своего рода подкуп. – Боденштайн понимающе кивнул.

– Кто знает, откуда взялись эти деньги, – добавил Кай. – Во всяком случае, своими щедрыми пожертвованиями «ВиндПро» заткнула рот членам обществ охраны окружающей среды.

– Как бы то ни было, нашим подозреваемым номер один является этот самый Теодоракис, – вмешалась Пия. – У него имеется ключ от двери главного входа в здание фирмы, и он создает проблемы для «ВиндПро». Нам следует заняться им.

– Мы даже не знаем, где он живет, – с сожалением произнес Кем.

– Это нетрудно выяснить. – Боденштайн подвинул в сторону Пии листок с приглашением на собрание общественности. – Завтра вечером он там обязательно появится. Как и мой отец – и, возможно, наш взломщик тоже.

Ноябрь 1998 года

Была пятница. Стоял мрачный, неприветливый вечер. Коллеги давно разъехались на выходные, и в лаборатории она оставалась одна, как это случалось довольно часто. Сосредоточенно глядя на экран монитора, она вводила в компьютер результаты своих исследований. Если все произойдет так, как она себе представляла, цифры составят чудесный график, который ляжет в основу ее диссертации. Она сгорала от нетерпения, но нужно было работать очень внимательно, ибо одна-единственная неправильно поставленная запятая могла погубить все ее труды.

Вдруг до ее слуха донесся какой-то шум. В коридоре раздались звуки шагов. Дверь открылась, и ее сердце подпрыгнуло в груди.

– Я так и думал, что застану вас здесь. – На его красном от холода лице играла улыбка. Из кармана пальто он достал бутылку шампанского.

– У вас есть повод для праздника? – осведомилась она. Хотя они виделись каждый день, достаточно было одного его взгляда, чтобы уровень адреналина у нее подскакивал до головокружительной высоты.

– Разумеется. Поистине грандиозный! – В его глазах вдруг появилось выражение, вызвавшее у нее испуг. Наверное, действительно произошло нечто из ряда вон выходящее, поскольку она никогда не видела его таким веселым. Обычно он держался отстраненно, а иногда даже проявлял бесцеремонность.

– Анна, давайте пойдем в мой офис, там гораздо уютнее.

Анна! Еще никогда он не называл ее по имени! Что это с ним случилось? Зачем он приехал к ней в институт в столь неурочное время?

– Хорошо. – Она улыбнулась. – Мне нужно еще десять минут.

– Поторопитесь. Иначе шампанское нагреется. – Он подмигнул ей и вышел в коридор.

Сердце гулко билось в ее груди. За год, в течение которого она работала у профессора Айзенхута, они часто оставались наедине, но никогда вечером, и тем более никогда не пили шампанское. Она сняла рабочий халат, распустила свой конский хвост и расчесала волосы. Лифт за несколько секунд поднял ее на восьмой этаж. Каучуковые подошвы ее туфель без каблуков с трудом отлипали от паркетного пола, издавая визгливые звуки. Она робко переступила порог его офиса и в нерешительности замерла на месте. Хотя ей нередко приходилось бывать здесь, только в лаборатории она чувствовала себя комфортно.

– Входите, входите! – крикнул он. Его пальто, пиджак и галстук висели, небрежно брошенные, на спинке стула. Он сидел за столом с прищуренными глазами и гримасой на лице. Перед ним стояли два бокала и бутылка шампанского.

– Так по какому поводу мы пьем? – спросила она. Ее сердце колотилось так сильно, что он наверняка услышал бы его, если бы не завывание ветра на улице.

– По поводу того, что с 1 января наш институт становится официальным консультативным органом федерального правительства по вопросам климатологии. – С радостной улыбкой он протянул ей бокал, такой холодный, что его стекло даже немного запотело снаружи. – И я решил отметить это событие со своей лучшей сотрудницей.

Она с изумлением воззрилась на него.

– Боже мой! Они же сегодня были в Берлине, а я совсем забыла… Мои самые искренние поздравления!

– Спасибо! – Он широко улыбнулся, осторожно чокнулся с ней и опорожнил бокал одним глотком. – Мы это заслужили.

Она пригубила шампанское. Он специально приехал в институт, чтобы выпить с ней! Ее пальцы дрожали. Она не могла оторвать от него взгляд. Взлохмаченные ветром волосы, сверкающие глаза, губы, о которых она мечтала с той самой минуты, когда впервые увидела его. Она сделала глоток и почувствовала, как ее лицо заливает краска. Никогда еще она не была так сильно влюблена, но, помимо этого, у нее вызывали восхищение его воодушевление, убежденность и стремление делать именно то, что нужно. Ее восхищали его эрудиция, острый ум и даже его высокомерие.

Неожиданно доктор Айзенхут сжал руки в кулаки и с торжествующим смехом потряс ими над головой. Потом он поставил бокал на стол, приблизился к ней и, положив руку ей на плечо, впился глазами в ее лицо.

– Мы сделали это, Анна! – прошептал он уже без улыбки. – Ты понимаешь? С сегодняшнего дня наши возможности безграничны!

Он сжал ладонями ее голову. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Очевидно, он прочел ответ на свой безмолвный вопрос на ее лице, и их трепещущие губы слились в поцелуе. Их тела, от кончиков волос до пальцев ног, захлестнула бурная волна страсти.

Во время третьего урока, к началу которого Марк все-таки успел, его вызвали к директору. Преподаватель биологии бросил на него сочувственный взгляд и кивнул головой в сторону двери. Когда Марк поднялся и пошел к выходу, никто на это не прореагировал, поскольку за полугодие его уже в четвертый или пятый раз приглашали в кабинет доктора Штурмфельса. Сначала его одноклассники, эти закоренелые мещане, шептались, хихикали и бросали на него насмешливые взгляды, но со временем это вошло в порядок вещей. Выйдя из класса, Марк не спеша пошел по коридору. Многие школьники за девять лет учебы видели директора лишь издали, он же мог бы постоянно пить с ним на брудершафт, так часто ему приходилось сидеть перед его письменным столом. Марк вошел в приемную, и секретарша молча кивнула ему, давая понять, что он может войти в кабинет. Он нехотя постучал в дверь и открыл ее.

– Привет, Марк-Филип. Присаживайся.

Марк сел на стул. Он прекрасно знал, что последует дальше. Те же самые сентенции, которые произносил отец, в той же самой последовательности. Только в более строгом тоне: почему ты прогуливаешь школу? Это будет иметь последствия. Затем увещевания: ты же умный парень. Зачем ты ставишь крест на своем будущем? И, наконец, угрозы: тебя оставят на второй год или даже выгонят из школы… Не существует ли, часом, специальная методичка для подобных случаев?

Но сегодня директор молчал, не отрывая взгляда от монитора компьютера и быстро перебирая пальцами по клавиатуре, словно, кроме него, в кабинете никого не было. Раздался звонок, и он переговорил с кем-то по телефону. Время шло. Может быть, это новая тактика? Марк даже подумал, не включить ли ему свой айпод, чтобы послушать музыку, но не решился, сочтя, что это будет уже слишком.

– Вот и опять сидим мы друг против друга, – неожиданно произнес доктор Штурмфельс. – Как видишь, я так легко не сдаюсь. Ты не хочешь мне сегодня что-нибудь рассказать?

Марк быстро взглянул на него и опустил глаза. Доктор Штурмфельс сидел, откинувшись на спинку кресла, скрестив руки на груди, и испытующе смотрел на него. Этот взгляд безжалостно пронзал все его существо и проникал в нечто сокровенное, что принадлежало только ему.

– Нет, – пробормотал он и принялся рассматривать свои ладони. Ему вспомнились другая школа и другой учитель. Волосы закрывали ему глаза, и он прятался за ними, словно за занавесом.

– Я знаю, все это тебя не интересует, – продолжал директор. – Но мне также известно, что с тобой происходит.

У Марка дернулся кадык. К угрозам и ругани он давно привык и не обращал на них внимания, но сочувственное отношение и понимание были для него внове, и ему стало не по себе. Нужно отсюда выбираться, подумал Марк. Немедленно. Но было уже поздно, ибо дверь в прошлое уже почти закрылась, оставив узкую щель, сквозь которую, словно тонкий ручеек, струилась боль. Он сунул руки в карманы куртки и сжал их в кулаки. Почему никто не понимает, что он хочет, чтобы его просто оставили в покое?

– Отказываясь посещать школу, ты вредишь только самому себе, – сказал директор – Твои родители рассказали мне о том, что произошло в интернате, и я знаю…

– Прекратите! – Марк вскочил со стула. – Вы ничего не знаете. Все постоянно утверждают, будто что-то знают. А это вовсе не так.

– В чем дело? – Доктор Штурмфельс смотрел на него спокойно и невозмутимо. Казалось, бурная реакция Марка не произвела на него никакого впечатления. – Что побуждает такого умного парня, как ты, прогуливать занятия и разбивать автомобили клюшкой для гольфа?

Марк уперся в дверь изо всех сил, но давление извне становилось все сильнее и сильнее. Воспоминания, возникавшие в сознании против его воли, причиняли ему душевную боль. Расскажи нам, что случилось. Мы поможем тебе. Об этом никто не узнает. Это останется между нами. Ни в коем случае! Возможно, себе они и помогут, очистив свою совесть, но не ему. Сначала они проявляют к человеку чуткость, а потом бросают его на произвол судьбы. Так происходит всегда. Марк был сыт по горло лицемерным сочувствием и всяческой психоаналитической чушью! Почему бы этому тупому Штурмфельсу не ограничиться своей обычной проповедью?

– Вам этого не понять, – выдавил из себя Марк и повернулся к директору спиной. Он чувствовал, как в его жилах закипает ярость, вызывая невыносимую, почти физическую боль, и знал, что потеряет над собой контроль, если немедленно не выйдет прочь.

Он подумал о Рики. Голос директора постепенно затихал где-то на периферии его восприятия. Он выскочил из кабинета. Пусть Штурмфельс думает все, что ему угодно. Ему было на это глубоко наплевать.

Совещание закончилось. Начальник проектного отдела и ответственные инженеры покинули офис. За три часа воздух в отапливаемом помещении явно застоялся. Штефан Тейссен открыл окно и ждал, пока секретарша уберет со стола чашки, бокалы и бутылки и закроет за собой дверь. Ему все еще казалось, что он чувствует запах разложения, хотя вчера люди из фирмы по уборке помещений использовали целый арсенал всевозможных чистящих средств. Тейссен вернулся к столу, за которым еще сидели доктор Энно Радемахер, коммерческий директор «ВиндПро», и Ральф Глокнер. Последнего Тейссен вчера утром попросил как можно скорее приехать в фирму. Он пару раз уже работал с Глокнером и надеялся, что тот поможет им осуществить проект в Таунусе. Этот австриец предлагал услуги по устранению всякого рода проблем всем, кто был готов платить ему заоблачные гонорары и был известен в определенных кругах своими нетрадиционными, но чрезвычайно эффективными методами. Очень часто его привлекали только лишь для улаживания конфликтов и достижения компромиссов. Будучи по профессии инженером, Глокнер строил дамбы, электростанции, мосты, туннели и каналы по всей Европе, в Пакистане, Африке и Китае и как никто другой подходил для разрешения этой сложной ситуации.

– Итак, мы все обсудили, – сказал Радемахер. – Нужно договориться со страховой компанией, дабы самое позднее в четверг мы могли беспрепятственно приступить к валке леса. Мы не можем позволить себе дальнейшее промедление.

– Каким образом ты собираешься решить эту проблему? – спросил Глокнер, который имел обыкновение всех называть на «ты».

– Я веду переговоры с членами семьи владельца этого участка земли, которые близятся к завершению, – ответил Радемахер. – С их помощью мы все уладим самое позднее послезавтра.

Глокнер поднял брови и понимающе улыбнулся.

– Я немедленно отправлюсь туда и ознакомлюсь с ситуацией с близкого расстояния, – сказал он. – Проблемы существуют для того, чтобы их решать.

– Точно. – Радемахер довольно улыбнулся, словно кот, поймавший мышь.

У Тейссена, следившего за разговором, на душе становилось все тяжелее. Не упустил ли он какой-нибудь важный момент? Он наблюдал за собеседниками, переводя взгляд с одного на другого. Трудно было представить более непохожих друг на друга людей. Рядом с крупным, двухметровым Глокнером, чье загорелое лицо было изборождено морщинами, Радемахер со стянутыми в конский хвост длинными седыми волосами, одетый в рокерский кожаный жилет, выглядел безобидным бухгалтером. Но это впечатление было обманчивым.

– Итак, всего хорошего, господа. – Глокнер поднялся со стула, фамильярно хлопнул Радемахера по плечу, что покоробило Тейссена, и покинул офис неторопливым, мерным шагом.

– Я не знал, что Хиртрайтер решился-таки продать луг, – сказал Штефан Тейссен, повернувшись к Радемахеру. Ему не нравилось, что он узнал столь важную новость между делом.

– Он не решился, – отозвался коммерческий директор, закидывая ногу на ногу. – Решились его сыновья. Они все еще уговаривают его, но я настроен оптимистично. У меня нет никаких сомнений в том, что в противном случае мы добьемся принудительного отчуждения через суд. Это послужит для них стимулом.

Радемахер самодовольно улыбнулся, оставаясь при этом серьезным.

– А что там за зловещее проникновение со взломом? – осведомился он. – Что могло здесь понадобиться взломщику? И что означает мертвая мышь?

– Хомяк. Это был золотой хомяк. – Тейссен пожал плечами. Несколько секунд он в оцепенении смотрел прямо перед собой, затем хлопнул ладонью по столу. – Неужели эта глупая корова не могла сначала предупредить меня, прежде чем звонить в полицию?

– Что это изменило бы?

– Я выбросил бы этого проклятого хомяка в унитаз, вынес бы пару лэптопов и разбил бы окно, чтобы все выглядело, как нормальное проникновение со взломом! – Тейссен вскочил на ноги и зашагал по комнате взад-вперед. – Главное, нельзя было допускать, чтобы полиция заполучила пленки камер слежения.

– Почему? – спросил Радемахер.

– Потому что вечером я возвращался в здание фирмы, – ответил Тейссен – Проклятье. Теперь они, естественно, засыплют меня вопросами.

Ему очень не нравилась эта ситуация, и меньше всего он нуждался в том, чтобы в здании фирмы рыскали полицейские ищейки. На первый взгляд, парк ветрогенераторов в Эльхальтене представлялся весьма незначительным проектом, но от него зависело будущее фирмы. Когда Тейссен основал «ВиндПро», она была одной из первых на рынке. Со временем у нее появились конкуренты, вроде фирмы «Пильце» из Бодена, которые обрушили цены. Приходилось прибегать к строгим мерам экономии, чтобы фирма хотя бы не была убыточной, но это не помогало. Если бы проект создания парка в Таунусе не удалось реализовать, фирма полностью лишилась бы финансирования. Радемахер и так продемонстрировал чудеса изобретательности, найдя инвесторов и убедив банкиров, что было неимоверно трудно сделать во времена финансового кризиса. Ветроэнергетические фонды, которые должны были финансировать создание парка в Таунусе, спонсировали и другие, значительно более крупные проекты, получая многомиллионные субвенции[12] от государства, земли и города. «ВиндПро» могла лишиться многих инвестиций только из-за того, что упрямый старик не соглашался продавать свой проклятый луг, и это грозило ей катастрофой.

– У тебя есть какие-нибудь подозрения относительно того, кто может стоять за этим взломом? – спросил Радемахер.

– Разумеется, – раздраженно ответил Тейссен. – Теодоракис, кто же еще? Но на этот раз он зашел слишком далеко.

– Ты хочешь сказать, он убил Гроссмана?

– Возможно, тот его узнал. Кто знает…

– Ты проверил, все документы на месте?

– Это первое, что я сделал. Всё на месте.

– Будем надеяться, что это так. – Радемахер выглядел озабоченным.

– Для беспокойства нет никаких оснований, – заверил его Тейссен, но его слова прозвучали не очень убедительно.

С самого начала Штефан ломал голову над тем, что мог искать взломщик. Неужели он хотел всего лишь положить хомяка на его стол? Зачем? Однажды он где-то прочитал, что мафиози в Америке предостерегают свидетелей, готовых дать показания против них, присылая им мертвую канарейку или рыбу, но в данном случае это не имело никакого смысла.

– Время, когда это могло представлять опасность, уже прошло, – сказал он более уверенным тоном. – В четверг мы должны начать вырубку леса на участке, отведенном под строительство, дабы уложиться в установленные сроки, и ничто этому не может помешать. К осени парк будет готов.

Раздался стук, дверь приоткрылась, и в проеме показалась голова секретарши.

– Пришли два сотрудника уголовной полиции, – сказала она.

Этого еще не хватало! Тейссен взглянул на наручные часы. Через два часа он должен был присутствовать на торжественном мероприятии по случаю открытия экономического клуба Переднего Таунуса в отеле «Кемпински» в Фалькенштайне.

Радемахер вопросительно смотрел на своего шефа.

– Наверное, тебе следует сказать им правду о Гроссмане, прежде чем они узнают ее сами, – сказал он.

– Ни в коем случае, – отрезал Тейссен. – Я рад, что этот кошмар закончился.

До слуха Фрауке, занимавшейся очисткой рабочего стола, донесся звон колокольчика на входной двери магазина. Она вытерла руки полотенцем и прошла в помещение магазина. На пороге стояла стайка гомонивших школьниц лет четырнадцати-пятнадцати. Одна из них, длинноногая газель с густо накрашенными глазами, попросила Фрауке помочь ей выбрать щетку для собаки.

– Какая у тебя собака? – осведомилась Фрауке.

– Мы привезли ее с Ибицы. У нее очень чувствительная кожа.

Фрауке продемонстрировала несколько разных моделей и была немало удивлена тем, насколько критично девушка рассматривала каждую щетку. По всей видимости, она действительно любила свою собаку.

– Эй, ты! Я все видела! – раздался вдруг голос Ники. Фрауке обернулась. Остальные девушки выбежали из магазина, «газель» последовала за ними.