За окном весело грохотали грузовики, перекрикивались на незнакомом языке рабочие, перекрещивались, шумя и подмигивая, стрелы башенных кранов. Они калякали в воздухе причудливые знаки, и я в сотый раз подумал: это неспроста. Наверняка краны так пишут послания инопланетянам или, на худой конец, спутникам в космосе: «На стройке все спокойно, не волнуйтесь за нас». Или наоборот: «Кончается кирпич. Срочно сбросьте пару тонн». Космический спутник открывает люк и выворачивает на Землю тонны кирпичей, на кого бог пошлет. Не в Россию, так в Африку, не в Москву, так в Урюпинск, – какая разница! Кирпич всем нужен.
      Я перевернулся на другой бок. Что за ерунда лезет в голову в четыре утра! На улице было темно, а мою комнату освещал бесстыжий прожектор со стройки.
      Стройка достала всех. Она, видите ли, какая-то супермегасрочная, поэтому работа не останавливается ни на минуту. Ей все равно: день или ночь, контрольная у тебя завтра или ты прогулять надумал... Все-рав-но. Если ты живешь рядом со стройкой – сам виноват. Сиди и слушай круглые сутки, как громыхают грузовики, шумят краны, перекрикиваются не по-русски строители.
      Строителям можно корчить рожи – так они близко. В окно не высунешься без того, чтобы не поймать чей-нибудь любопытный взгляд, хотя живем мы на третьем этаже. А еще сейчас весна, жарко, у нас все окна нараспашку. Того и гляди: залезет в комнату какой-нибудь любопытный строитель, рассядется в моем кресле и начнет болтать на тарабарском своем языке...
      Чепуха, конечно, а все же неуютно с этими строителями. Они какие-то чумовые: все время кричат, поют... А уж как они галдят, садясь в автобус, когда приезжает другая смена! Таких воплей я не слышал даже в зоопарке. А чтобы так автобус шатался, я вообще никогда не видел, даже в кино. Мне еще повезло: я не понимаю, что они там кричат. Вот продавщица из нашего магазина – все понимает. Ей деваться некуда: три смены строителей три раза в сутки заходят к ней, чтобы купить себе на обед пива и колбасы. В очереди стоять они не умеют, внятно объяснить, что им надо, – тоже. Но продавщица все понимает и терпеливо обслуживает. Она ласково называет строителей «чебурашками».
      – Здравствуй, чебурашка.
      – Бла-бла-бла.
      – Два светлых и салями?
      – Бла!
      – На. Вали быстрее, не создавай очередь.
      Строитель торопливо уходит, шелестя пакетом, чтобы, отобедав, петь с друзьями у меня под окнами.
      Так и живем.
      За окном громыхнул особо громкий грузовик и крикнул что-то особо горластый чебурашка. Четыре утра, завтра контрольная. Я не ботан, но мне будет обидно получить сниженную оценку из-за чебурашек. Так что спать, спать... По боку грузовики. Стройка идет не первый месяц, пора бы уж привыкнуть.
      – Дэн...
      Это Саня, мой младший брат. Он еще не вышел из того возраста, когда боятся темноты и ночных шумов. Вот и вскакивает по ночам, перебегая спать то к родителям, то ко мне. Все, уснуть сегодня, кажется, не удастся.
      – Заходи, не стой. Сейчас я тебе на кресле постелю.
      – Денис, не надо.
      – Не надо?
      Саня хлюпнул носом и в сотый раз за последнюю неделю сообщил:
      – У меня в комнате кто-то есть.
      Это уже начало приедаться. Раньше Саня просто боялся – и все. Молча приходил среди ночи, тихонько разбирал себе кресло-кровать и ложился. Я вставал утром, натыкался на спящего Саню и не помнил, как он пришел, потому что брат у меня вообще-то деликатный, почем зря будить никого не станет. А на прошлой неделе у него появился вполне конкретный глюк, и его «у меня в комнате кто-то есть» я и родители слышим по двести раз за ночь. Проверяем, конечно, надо же ребенка успокоить. Только Саня не успокаивается, талдычит свое. «Кто-то есть» – и все тут. Вариант потихоньку перебраться спать ко мне или родителям его уже не устраивает. Он боится, что тот, кто сидит у него в комнате, переберется следом. Логично, конечно, только от этого не легче.
      – Брат, тебе сколько лет?
      – Семь.
      – Большой уже, первый класс скоро закончишь.
      – Я не вру, Дэн, правда. Он залезает с улицы в окно, садится в кресло и рассказывает страшные истории.
      – По-русски?
      – Да.
      – Тогда врешь. В окно с улицы к тебе мог залезть только кто-нибудь из сумасшедших рабочих со стройки. А они по-русски не говорят.
      – Ну правда!
      – Закрой окно.
      – Так закрыл!
      Это было уже слишком. Я стараюсь терпимо относиться к Сашкиным страхам. Потому что, когда не стараюсь, отец напоминает мне те светлые времена, когда я сам был мелкий и перед сном тыкал шваброй под кровать, чтобы выгнать всех чудищ (а, сознаюсь, крайне неприятно, когда тебе напоминают такие вещи). Но всю неделю еженощно вставать и разгонять Сашкиных чудищ, мягко говоря, утомительно.
      – Уломал, брат. Найди в шкафу мой спальник и пенку, заночую сегодня у тебя.
      Радостный Сашка полез в шкаф. Я глянул на часы: «заночую» – сильно сказано. Скоро пять утра, через два часа вставать в школу. Какой длинный нынче май! Скорее бы уж экзамены да каникулы!

      Утром Сашка сказал мне «спасибо», и я ему буркнул:
      – Расти уже быстрее.
      Ко мне чудище не пришло. Кто бы сомневался! Зато на жестком полу я так намял себе спину, что все утро ходил, как модель по подиуму: прямо и задрав подбородок, чтобы проглоченная линейка не проткнула нёбо.
      Мать за завтраком долго смотрела на меня, потом потянулась через стол и взъерошила мне волосы:
      – Светлеешь, в меня.
      – Да? – Я глянул в зеркальную дверцу серванта. В самом деле: я стал блондином, почти как Сашка. – Не замечал.
      – Сама только заметила. Вы оба – мои мальчики.
      Отец пробормотал что-то вроде: «Не только твои». Сашка быстро бросил: «Не хочу есть» – и ускакал. Я уже через пять минут забыл, что у меня такое с волосами: ну светлею и светлею, подумаешь! Но в школе мне напомнили.
      Еще в гардеробе меня поймал Леха-одноклассник, оглядел мою шевелюру и завопил во всю ивановскую:
      – Дэн покрасил волосы! Денис, тебя не устраивает твой натуральный цвет? Хочешь поговорить об этом?
      Я хотел вмазать ему, но Леха успел убежать. Придурок, что с него возьмешь...
      Но когда я вошел в класс, все уже хихикали и косились на меня. Леха, сорока в джинсах, постарался.
      – Дэн, какой яркий цвет! – восхитилась Гулимова. – Что за краской ты пользуешься?
      – Скипидаром живичным. Заливаешь в штаны и бежишь со всех ног в надежде, что по дороге попадется парикмахерская, где тебя поймают и покрасят, чтобы гаишники за версту видели.
      Гулимова сделала квадратные глаза в попытке переварить, что я такое сказал. Дура!
      Звонок меня спас. Но ненадолго, как и ожидалось, а только на сорок минут. Потом пришлось отбиваться, как пару лет назад, когда мы только переехали и я был новеньким в этой школе. За сегодняшний несчастный школьный день я раздал, наверное, десяток подзатыльников, устроил, наверное, пятнадцать драк, а уж сколько раз мне пришлось отбрехиваться словами...
      В общем, домой я завалился веселый, жизнерадостный и взбодренный драками.
 
      Родители еще не пришли, зато братец давно вернулся из школы и, кажется, даже успел сделать уроки. Во всяком случае, он бесцельно слонялся по дому, а не канючил над столом с учебниками. Правда, видок у него был озабоченный, поэтому я решил проконтролировать:
      – Ты уроки сделал, брат?
      Сашка недовольно дернул плечом:
      – Какие уроки? Сегодня последний день в школе!
      И верно – последний. Только у меня еще экзамены, а у первоклашек – нет...
      – А чего грустный, как будто вся четверть впереди?
      Молчание. Та-ак, это уже серьезно! Если мой братец отказывается ныть и жаловаться на жизнь, когда предлагают, – это не к добру. Я поднял его под руки (легкий стал, как щенок) и усадил на диван:
      – Колись, чего набедокурил?
      – Ты не поверишь, – заныл-таки брат.
      – Не поверю, если будешь врать.
      – Правда... Я превращаюсь в призрака.

      Заявление было сильное. Я же предупреждал, что врать не следует, так что Сашка, скорее всего, не врет. Он фантазирует. Навоображал себе призраков и сам по ходу решил стать одним из них.
      – С чего ты взял?
      – Я легкий...
      – Заметил. Еще что?
      – Я... – Сашка зажмурился, замахнулся на меня и... двинул кулаком спинку дивана. Вот так: мелкий Сашкин кулачок спокойно прошел сквозь меня, врезал дивану и вернулся в исходную позицию. – Видал?
      Я видал. Такое – впервые. То есть нет: я раньше видел это по телику, в фильмах, где призраки проходили сквозь предметы, но чтобы дома...
      – А почему рука не прошла сквозь диван?
      – Потому что я еще не совсем призрак. Я только превращаюсь. Понимаешь?
      Разве такое можно понять? Так просто, в один прекрасный день подходит к тебе младший брат и говорит: «Я скоро стану призраком». Не понимаю. В голове не укладывается.
      – Это фокус?
      – Нет, говорю же! – Сашка готов был разреветься. – Правда!
      Я и сам видел, что правда.
      – Но почему?
      – Не знаю, – брат серьезно пожал плечами. – Думаю, это как-то связано с призраком, который приходит ко мне по ночам.
      – Опять ты за свое! Никого там нет! Никто не приходит!
      Сашка вскочил и молча ушел к себе. Я успел крикнуть ему вслед:
      – Уболтал! Сегодня опять ночую у тебя!
      Настроение было мерзкое, а джинсы – длинными. Я это заметил, когда попытался встать и наступил себе на штанину. Странно, вроде не новые, еще с утра еле прикрывали щиколотку... Вытянулись, что ли? Я встал, мимоходом глянул в зеркало и понял, что нет, не вытянулись штаны, это я стал меньше ростом. Раньше в висящем на стене зеркале мой портрет помещался свободно, а теперь там отражалась только моя макушка! Впрочем, зеркало могли и перевесить...
      Спотыкаясь о штанины, я рванул в Сашкину комнату, где был детский ростомер. Вспомнить бы еще, какой у меня рост... У мамы сто семьдесят три, я чуть пониже... Ну, допустим, сто шестьдесят семь...
      Прислонился к ростомеру, отошел... Сто пятьдесят пять!
      – Да, ты стал ниже, – хладнокровно заметил мой добрый брат. – И лицо какое-то детское... Волосы опять же...
      Блин! Не знаю, что происходит, но с этим надо немедленно разобраться. Хорошо, если зачинщик всего безобразия является в Сашкину комнату по ночам – хотя бы далеко бегать не надо.
      – Матери не говори.
      – Что я, дурак?
      – Сегодня ночую у тебя.
      – Понял уже.
      – Все. Держись! Окно не открывай, а то тебя ветром унесет.
      – Сам дурак!
      Вот и поговорили. Я ушел к себе, низкорослый и задумчивый.
      Родители ничего не заметили. Ни-че-го. Ни моего маленького роста, ни детского лица, ни Сашкиной призрачности. Хотя за ужином он долго не мог взять вилку, пальцы то и дело проходили сквозь нее. Ну и хорошо. В смысле, хорошо, что не заметили. Нам паникеров не надо, нам надо поймать чертова призрака и вернуть себе прежний вид. Надеюсь, это возможно.
      Вечером Сашка первый побежал чистить зубы, хотя обычно его не загонишь, сам достал мой спальник и пенку, сам постелил себе и мне. Родителям он заявил, что хочет хорошенько выспаться перед каникулами, а я ему нужен для контроля. Что конкретно я должен был контролировать, никто не спросил. Ну и отлично. В половине одиннадцатого мы уже залегли на боевой пост и погасили свет.
      – Окно открыть?
      – Не нужно. Ему окно – не помеха, он везде пролезет.
      – М-да, весело тебе тут спать.
      – Вот видишь! А ты не верил...
      – Я и сейчас не очень-то верю. Просто призрак – самое логичное объяснение тому, что с нами сейчас происходит. Хоть я и не видел никакого призрака.
      – Увидишь, – гуманно пообещал Сашка.
      Я уставился в окно. Еще даже не стемнело, рано мы залегли. Впрочем, фонари на улице скоро зажглись, а Сашка засопел. Ночь. Где ты, призрак? Заходи, мне надо перекинуться с тобой парой слов. Я в сотый раз глянул на кресло у окна – пусто. Ждем. Надеюсь, призрак все-таки сегодня зайдет, не испугается меня. Да и чего меня пугаться? Мелкий, белобрысый, с детским лицом...
      И тут я услышал стук.
      Стучали в окно. Я как глянул – чуть не провалился сквозь пенку на пол. Из-за оконного стекла на меня в упор глядела старуха. Нет, я все понимаю, пенсионеры нынче бойкие, но, е-мое, все-таки третий этаж!
      Я встал и пошел открывать.
      – Не надо! – шепнул Сашка. – Он сам...
      – Кто он?
      – Призрак – это он.
      – ЭТО?!
      – А что такого?
      И в самом деле – что? Просто я уже успел навоображать нечто эфирное, светящееся, обязательно мужского пола... Сашка ведь говорил о призраке «он». «Он» – призрак, все правильно.
      Окно я все-таки открыл и даже автоматически подал бабульке руку. Старуха за окном третьего этажа – зрелище без того сильное, а если она еще будет проходить сквозь стекло... Нет, пусть уж лучше так.
      Бабулька лихо перелезла через подоконник, плюхнулась в кресло и с удовольствием отметила как бы про себя, но вслух:
      – Новенький пришел! Значит, сегодня начнем историю с начала, он же не слышал.
      – Нет! – завопил Сашка. – Дэн здесь по делу!
      – По делу, – подтвердил я. – У меня есть к вам пара вопросов.
      – Всему свое время, родной, – разулыбалась бабулька (улыбка была жутковатая: за ней один зуб, и тот – железный), – сперва история, потом вопросы, таковы правила.
      – Чьи правила?
      – Мои! – рявкнула старуха так, что башенные краны за окном синхронно замерли. Я испугался, как бы она родителей не разбудила, и кивнул:
      – Хорошо.
      – Нет! – Сашка потянул меня за спальник. – Она никогда не закончит свою историю. Каждое утро уходит, обещая завтра вернуться с продолжением.
      Я вопросительно глянул на бабульку.
      – Неправда! Закончу, когда закончится. Терпение надо иметь!
      – Какое терпение, когда я скоро превращусь...
      – Довольно! – отрезала старуха. – Или слушай, или попробуй заснуть.
      – Пробовал – не получается! – шепнул мне Сашка.
      М-да, обидно. На что только не идут чокнутые пенсионеры, чтобы заставить окружающих слушать себя... Я выбрался из спальника и пошел на кухню.
      – Ты куда?
      – За чипсами. Помирать – так с хрустом.
      Бабулька ничего не сказала. Она терпеливо дождалась, пока я вернусь, пристрою тарелку на Сашкином одеяле, застегну спальник, и только тогда начала:
      – Все эти рабочие, которых вы видите сейчас в окно...
      – Нас уже достали!
 
      – Не перебивай. Эти рабочие – не живые люди.
      – Ага, машины. Кто ж еще может пахать двадцать четыре часа в сутки!
      – Не перебивай!
      – А то что? Не будете рассказывать? – хитро улыбнулся Сашка.
      – Я вообще уйду. И оставайтесь как есть, никто вам не поможет.
      Угроза была солидная, и на Сашку я цыкнул. Бабулька удовлетворенно кивнула и продолжила:
      – Рабочие не роботы, не люди, они призраки.
      – Все? Там их сотни две!
      – Все. А вы думали, сколько надо, чтобы построить дом? Да еще такой огромный. Как ваш!
      – Неправда! Наш меньше! – захныкал Сашка.
      Я не понял, чего это он?
      – Меньше. Но его строили те же рабочие, когда еще были людьми. А по соседству тоже было несколько строек, вот вам и лишняя сотня. Этот дом, – она кивнула за окно, – строят все те, кто строил наш микрорайон.
      – И все призраки? – спросил я.
      – Да.
      А Сашка спросил:
      – Русские?
      – Русские, конечно.
      – А почему говорят не по-нашему?
      – Чтобы ты не понял! Они призраки, ты живой. Ты серьезно рассчитываешь, что можешь их понять?
      – Но вас же понимаю...
      – Потому что я говорю на твоем языке. А со своими – на своем.
      – С кем, со своими?
      Старуха не ответила, и я понял с кем. Интересно, а как же продавщица из нашей булочной? Она что – тоже... Но спросить я не решился. А Сашка не стеснялся сыпать вопросами:
      – Как же так? Они ведь пьют, едят, поют...
      – Правильно. Это единственное, что они умеют. Ну и еще строить, конечно, – зло сказала бабка и отвернулась.
      – Пусть так, – не выдержал я паузы. – Дальше что?
      Бабулька сидела, не поворачиваясь, и мелко тряслась. Была бы живая, я бы подумал, что она плачет.
      Сашка приложил палец к губам:
      – Тихо. Сейчас продолжит.
      Продолжит-то продолжит, а ночь не резиновая. Мы здесь не затем, чтобы слушать ее дурацкие истории. Это не самоцель, а лишь обязательная часть программы.
      – Эй!
      – Тс-с! – опять остановил меня братишка. – Не сбивай ее.
      Хорошо, не буду. Сашке можно верить. В конце концов, он уже раз слышал эту историю.
      Между тем бабулька повернулась, и я увидел, что она действительно плачет. Призраки, блин! Одни пиво пьют по вечерам и поют потом так, что живым не уснуть, другая – плачет. Чего они не умеют вообще, а?
      – Я их всех убила, – брякнула бабулька сквозь всхлипы. – Я!
      Такого заявления я не ожидал. Даже Сашка перестал хрустеть чипсами, хотя он-то слышал его не впервые.
      Я представил себе, как субтильная старушка пробирается на стройку с гранатометом (автомата будет мало на такое количество человек) и от души палит по людям, кранам, недостроенным стенам... Стены падают, хороня под собой по нескольку десятков человек зараз, летят осколки на кого бог пошлет... А может быть, она просто взорвала все стройки? М-да, Шапокляк отдыхает...
      – Я переловила их по одному, только пару десятков удалось накрыть обвалившейся стеной, а остальных – по одному, – сообщила рыдающая старушка, видимо, прочитав мои мысли.
      Ничего себе! Да тут жизни не хватит, чтобы каждого!
      – Успела за два месяца, – опять просканировала меня бабка. – Они даже достроили квартал, и последних пришлось вылавливать дома или по дороге домой. – Рассказчица опять сделала театральную паузу, давая нам возможность осмыслить услышанное.
      Сильна, что и говорить! Такая и нас грохнет легким движением руки, даже страшилку дослушать не успеем.
      – Она не виновата, – шепнул мне Сашка. – Ты дослушай, за что она их...
      – Они убили моего сына! – выкрикнула бабулька и опять разрыдалась. – Он был у меня один, больше никого! Был славный мальчик, ничего им не сделал! Мимо шел, вот и вся его вина! А они... Пьяное быдло! Нашли себе развлечение!
      – Что, просто так? – не выдержал я.
      – Просто. Так. Они замуровали его в подвале дома, в котором мы сейчас находимся. Живого! Ему и было-то семь годков...
      Сашка разревелся, то ли от ужаса, то ли с бабулькой за компанию. Кто их разберет, этих детей! Они одинаково боятся и восставших из могил мертвяков, и живых, вполне реальных ублюдков, которые спьяну могут вот так запросто поймать тебя, мелкого, и забавы ради замуровать в подвале. Еще и смеялись небось. Блин! Не хочу больше жить.
      Я встал и пошел на кухню. Мерно дребезжал холодильник – вот кому все по фигу! Я достал минералки и плеснул в стакан. Нет – в два. Сашка небось тоже захочет пить. Потом и в третий – если бабулька-призрак умеет плакать, значит, и от воды не откажется.