Как разделаться с охраной

 
      Станции метро «Колхозная» в Москве нет. Вдумчивый читатель может сообщить об этом своим родителям. Уверяю тебя, в ответ они скажут: «Как же нет?! Я тебе сейчас на плане покажу!». И ведь покажут, хотя на плане «Колхозной» тоже нет! В метро Блинков-младший спросил одну пожилую пассажирку лет тридцати, где находится «Колхозная». Она сразу же ткнула пальцем в план, да еще и поинтересовалась: «Ты что, мальчик, читать не умеешь?». Там, куда она показывала, было черным по белому написано: «Сухаревская».
      Таковы взрослые. Блинков-младший давно подметил: если родители, скажем, посылают тебя за учебником в магазин «Педагогическая книга» на Пушкинскую, смело езжай на Большую Дмитровку, и там-то как раз окажется эта самая «Педагогическая книга». «Как интересно, выходит, улицу переименовали», – скажут родители, когда ты сообщишь им об этом географическом открытии. Но в следующий раз опять назовут Большую Дмитровку Пушкинской.
      Институт Склифосовского не успели переименовать, и Блинков-младший нашел его вообще без проблем. В руках у него был пакет с папиными джинсами и рубашкой и еще палочка, которая имела свою историю.
 
      В молодости мамин папа был летчиком-испытателем. Однажды на французской авиационной выставке в Ле Бурже он показывал новый транспортный самолет. Дедушка был в ударе, даже ухитрился сделать «мертвую петлю» на этом тяжелом самолете. Когда он приземлился, его встречали толпы восторженных зрителей. Дедушка задрал нос, не заметил под ногами банановую кожуру, поскользнулся и вывихнул ногу. Пока дожидались «скорой помощи», один зритель подарил ему эту палочку с литым набалдашником в форме кукиша. Зритель был из Бразилии, а у них там считается, будто бы кукиш отпугивает нечистую силу. Блинков-младший подозревал, что этот бразильский дон и бросил банановую кожуру, а потом решил загладить свою вину подарком.
      Было приятно идти с этой палочкой, как банкир из кино про дореволюционную жизнь. Тяжеленький кукиш удобно ложился в ладонь, а сама тросточка была тонкая и легкая. Так и подмывало покрутить ею в воздухе.
      В регистратуре Блинков-младший узнал, куда положили папу. Его палата была на втором этаже. У двери сидел на стуле налоговый полицейский в черном бронежилете и с длинной стальной коробочкой на поясе. Блинков-младший знал, что на самом деле эта коробочка – складной автомат.
      – Я к папе, – сказал он полицейскому. Тот ничего не ответил, и Блинков-младший вошел в палату.
      Там стояло четыре койки, но больных было всего двое: старший Блинков с толсто загипсованной ногой и еще один человек, похожий на египетскую мумию. Ноги, руки и даже пальцы человека-мумии были запакованы в гипс и растянуты во все стороны самыми разнообразными железками. Одни железки как сушилка для тарелок, другие как сильно уменьшенные строительные краны, третьи как когти Фредди Крюгера, а на подбородке – блестящее сетчатое корытце. Блинкову-младшему показалось, что корытце прибито гвоздями прямо к зубам.
      Когда Блинков-младший вошел, человек-мумия как раз говорил:
      – Ы ы ы-ы-ы.
      – Ферзь на же восемь? – перевел старший Блинков.
      – У-у, – подтвердил человек-мумия, и старший Блинков переставил ферзя на шахматной доске.
      – Привет, Митек, – весело поздоровался старший Блинков и стал знакомить единственного сына с человеком-мумией.
      Его звали Э-эй Э-о-и.
      – Сергей Петрович, – перевел старший Блинков и с уважением добавил: – Очень мужественный человек.
      Блинков-младший подумал, что у мужественного человека, неверное, не раскрылся парашют или он штурмовал Джомолунгму, и его погребло под снежной лавиной. А оказалось, он переходил улицу в неположенном месте. Но все равно, сказал старший Блинков, Сергей Петрович мужественный человек. Он стойко перенес уже четыре операции, но не просил сильных обезболивающих лекарств, после которых можно стать наркоманом.
      Рассказывая о мужественном нарушителе правил уличного движения, папа быстро переоделся в принесенные Блинковым-младшим джинсы и рубашку. Одну джинсину пришлось распороть внизу бритвой, потому что в нее не пролезала загипсованная нога. Блинков-младший помог примотать к ней бинтом больничную тапку, и нога стала как белый валенок с галошей. Старший Блинков встал, опираясь на палочку бразильского дона, и попробовал ходить по палате. Лицо у него покраснело, как будто он что-то надувал, и только по этому можно было догадаться, что папе очень больно.
      – Ну, Петрович, давай прощаться. Извини, в шахматы потом доиграем, когда выпишешься, – сказал старший Блинков человеку-мумии. Тот подал для рукопожатия единственный не загипсованный палец. Блинков-младший подумал, что доиграть в шахматы ему придется очень нескоро.
      Старший Блинков уложил в пакет книжку, бритву и прочие мелочи. Он вел себя так, как будто у двери не сидел налоговый полицейский.
      – Охранник тебя не выпустит, – предупредил его Блинков-младший. – Иван Сергеевич сказал: «Пусть Олег как следует отлежится». Они с мамой боятся за твою жизнь.
      – А иначе говоря, не хотят, чтобы я путался под ногами, – отрезал старший Блинков. – Нет, Митек, я должен быть в Ботаническом саду. Я уверен, что именно сейчас там творятся какие-то гадости. А то бы зачем понадобилось меня устранять?
      Человек-мумия одобрительно ыкнул. Видимо, старший Блинков успел обо всем ему рассказать.
      – Эа о-у эу-иу о-о?
      – Можешь, Петрович, – понял его старший Блинков. – Можешь помочь. Лежи и разговаривай, как будто мы с тобой в шахматы играем. А ты, Митек, помоги мне спуститься.
      Оказывается, у него все было рассчитано. Человек-мумия добросовестно экал, ыкал и акал. Старший Блинков ему отвечал, а сам тем временем привязывал к батарее свернутую в жгут простыню. Конец простыни он вывесил в открытое окно, влез на подоконник и начал потихоньку сползать.
      Под окном был карниз, не широкий и не очень узкий, а в самый раз, чтобы поставить ногу. А сбоку от окна, в каком-нибудь шаге, проходила новенькая, блестящая и надежная водосточная труба. Съехать по ней со второго этажа было одно удовольствие. Но сначала требовалось сделать один-единственный шаг по карнизу. Так вот, гипсовый валенок был слишком толстый и на карнизе не помещался. Старший Блинков мог стоять только на одной ноге, а загипсованную пришлось свесить.
      На одной ноге невозможно сделать даже единственного шага. На одной можно только скакать. Поэтому старшему Блинкову и понадобилась простыня для страховки.
      Держась за простыню, папа стоял на карнизе второго этажа. Блинкову-младшему, который высовывался из окна, показалось, что это слишком высокий второй этаж. Зачем вообще делать такие высокие потолки? Здесь же больница, а не физкультурный зал.
      – И у-а и и-а, – сказал человек-мумия.
      – Слон на жэ восемь, – подыграл ему Блинков-младший.
      – Он говорит, ни пуха ни пера, – сказал старший Блинков и прыгнул.
      В первое мгновение Блинкову-младшему показалось, что все нормально. Папа уже коснулся правой рукой водосточной трубы. Но простыня, которую он держал в левой, оказалась слишком короткой. Она сильно натянулась и дернула папу назад, как будто его подсекли на удочку. Папа сорвался с карниза и повис, вцепившись в простыню одной левой. Он висел так целую секунду или, может быть, даже две. Кончик простыни неумолимо выскальзывал из его кулака. Потом папа ухватился другой рукой, подтянулся, встал на карниз и сказал:
      – Митек, давай вторую простыню.
      Он держался невозмутимо.
      Простыни связали. Со второй попытки папа легко преодолел этот единственный шаг до водосточной трубы, который мог стоить ему еще одного перелома. Он обнял трубу и соскользнул вниз. Блинков-младший выбросил ему из окна пакет с вещами, палочку бразильского дона и вторую больничную тапку вдобавок к той, которая была прибинтована к гипсовому валенку. Ничего не поделаешь, раз он забыл взять для папы обувь.
      – А-о-э ой а-а, – сказал человек-мумия. На этот раз Блинков-младший понял его правильно.
      – Конечно, папа молодец, – сказал он и вышел в дверь мимо ничего не подозревавшего охранника.
 
      Заработанные у Нины Су деньги очень пригодились. Пока папа ковылял по больничному двору, Блинков-младший вышел на Садовое кольцо и поймал такси. Папа прилег на заднее сиденье, потому что сесть прямо ему мешал гипсовый валенок. Пот градом катился по его лицу.
      – Пап, тебе же совсем плохо, – заметил Блинков-младший. – Может быть, зря ты убежал в первый же день?
      – И ты туда же?! – огорчился папа. – Пойми, единственный сын, я не могу валяться в койке, когда решается судьба моей работы! Думаешь, зачем эти бандиты сломали мне ногу?
      Тут и думать было нечего. Блинков-младший знал об этом деле даже больше, чем папа, который не подслушивал разговор грязных бизнесменов из сундука фокусника и понятия не имел, что их преступной деятельностью тайно командует генеральный спонсор Георгий Козобекович.
      – Мне все известно, – сказал Блинков-младший. – Лучше скажи: кому ты говорил, что хочешь продать садовый участок и заплатить за новые стекла?
      – Да в том-то и дело, что никому, – развел руками старший Блинков. – Мы с мамой еще не решили этот вопрос, и я не хотел хвалиться перед Эдиком раньше времени.
      Эдиком старший Блинков называл директора Ботанического сада Эдуарда Андреевича. Они были если не близкие друзья, то старые товарищи по работе. С тех пор, как лысый Витя разбил стекла, они только и думали о том, где взять денег, чтобы вставить новые и спасти оранжерею субтропических растений. У Блинкова-младшего возникло сильное подозрение, что папа все-таки проболтался Эдуарду Андреевичу. Может быть, не прямо пообещал: «Эдик, не волнуйся, деньги будут», а как-нибудь намекнул. «Не спеши сдаваться, Эдик, – запросто мог сказать папа, – я кое-что придумал».
      А потом? Неужели Эдуард Андреевич передал этот разговор князю Голенищеву-Пупырко?! Блинкову-младшему не хотелось подозревать его в предательстве. Но старенький, боявшийся князя директор мог выдать папу и случайно. Скажем, князь опять начал его пугать, а Эдуард Андреевич возьми да и ляпни: «Обойдемся без твоей пивной, Леонид! Олег мне обещал денег достать!».
      У Блинкова-младшего было слишком мало фактов. Одни догадки.
      – Пап, – сказал он, – чудес не бывает. У вас, наверное, человек тридцать научных сотрудников, и все против того, чтобы князь открыл эту пивную в оранжерее. Но почему-то ногу сломали не Николаю Николаевичу, не Розе Моисеевне и не Эдуарду Андреевичу, хотя он у вас главный. Ногу сломали одному тебе. Значит, эти, из «Сильного хмеля», откуда-то узнали, что ты достаешь деньги. Вот и вспомни: кому ты об этом рассказывал?
      – Не смей говорить о нем плохо! – буркнул старший Блинков.
      Было ясно, что он тоже думает об Эдуарде Андреевиче.
      – Опасная у вас жизнь, – заметил водитель такси, который до этого молча прислушивался к разговору отца с сыном. – Это где же, если не секрет, открывают пивные в оранжереях и ломают людям ноги?
      – Не секрет, – ответил старший Блинков. – Это все в России.

Генерального спонсора выводят на чистую воду

 
      Блинковы только-только вошли домой, как в дверь позвонили. Из-за папиной ноги они ехали на лифте, а звонивший, конечно, поднимался на второй этаж пешком, а то бы они не разминулись.
      – Ты ждешь кого-нибудь? – спросил старший Блинков. Было видно, что ему очень не хочется открывать. Папа боялся столкнуться с полковником Кузиным, который едва ли придет в восторг оттого, что он убежал из больницы, да еще и обманул полицейского.
      И вдруг из кухни раздался мамин голос:
      – Иду-иду!
      Влипли, понял Блинков-младший.
      Мама показалась в конце коридора, а коридор был длинный. Пока она подходила к своим Блинковым, ее лицо вытягивалось, а глаза сужались в щелочки. Но мама ничего им не сказала, потому что надо было открывать дверь.
      А за дверью стояла Нина Су в мини-юбке и совершенно лишнем посреди лета макси-плаще. Хотя плащ был совсем тоненький. Фотомодель надевала его для красоты.
      – Оленька! – сказала она и расцеловалась с мамой. А потом чмок, чмок – расцеловалась с Блинковым-младшим и, наконец, со старшим Блинковым.
      – Молодец, – улыбнулась ей мама, – как раз к торту пришла.
      – Я на диете, – стала отказываться Нина Су, но мама командным голосом сказала:
      – Чисто символически! От одного кусочка ничего тебе не будет.
      Старший Блинков стоял столбом и незаметно для себя облизывал чмокнутые Ниной Су губы. Блинков-младший понимал его. От фотомодели пахло очень романтично. Если бы в магазине французской парфюмерии торговали еще шоколадными конфетами и экзотическими фруктами, и Нина Су побыла бы там часик, а потом еще часик собирала бы землянику в утреннем лесу, получится бы как раз такой запах.
      Мама усадила всех за стол, налила чаю в чашки от свадебного сервиза и отрезала фотомодели микроскопический кусочек торта, чтобы она не растолстела.
      – Мы с Ниночкой подружились, – сообщила мама очень довольным голосом. – Она учит меня ходить на десятисантиметровых каблуках.
      – А Оленька показала мне приемы самозащиты без оружия и как и варить борщ в скороварке, – промурлыкала Нина Су.
      Блинков-младший почувствовал укол ревности. Ладно – борщ. Но мама никогда не учила его приемам, только обещала! А самое-то главное, когда они все это успели?! Трех часов не прошло, как мама уехала на службу, а он вслед за ней – к папе в больницу. И нате: десятисантиметровые каблуки, самозащита без оружия, борщ в скороварке, да еще и торт мама успела купить! Нет, мужчинам никогда, никогда до конца не понять ни одну женщину, даже родную маму.
      Блинков-младший только усмехнулся и со скромным достоинством стал наворачивать торт большой ложкой. Торт был «Птичье молоко». Блинков-младший любил его за то, что суфле не надо жевать, поэтому за минуту можно съесть гораздо больше «Птичьего молока», чем, скажем, песочного и тем более вафельного торта.
      – Оля, ты что-нибудь выяснила? – непонятно для Нины Су спросил старший Блинков. Он, конечно, имел в виду дела грязных бизнесменов.
      Фотомодель загадочно улыбнулась и сказала:
      – Оля выяснила очень многое.
      Блинков-младший мог бы подумать, что Нина Су опять говорит о десятисантиметровых каблуках и прочей женской чепухе. Но тут мама наступила ему на ногу.
      – Вы не огорчайтесь, Олег Николаевич… – продолжала Нина Су. Мама как следует надавила на блинковскую ногу. -… Мы с Олей…
      У Блинкова-младшего слезы навернулись на глаза, потому что мама давила изо всех сил.
      – Извините, что перебиваю, – сказал он фотомодели, – но мама уже давно наступает вам на ногу. Только она ошиблась и попала на мою.
      – Контрразведка не ошибается, – смутилась мама. – Я наступала, чтобы ты не ел торт столовой ложкой.
      Старший Блинков улыбнулся и сказал очень серьезно:
      – При Митьке можно. Митька у нас вырос.
      Это было, конечно, приятно для самолюбия Блинкова-младшего, но совершенно непонятно. Может быть, папа мысленно согласился с его подозрениями насчет Эдуарда Андреевича?
      Нина Су посмотрела на маму.
      – Скажи, если хочешь. Тебе решать, – лицо у мамы стало недовольное. – А ты, Митька, учти: все, что говорится здесь между нами, должно и остаться между нами. Президенту России можешь рассказать, если спросит, а больше ни-ко-му. Ни друзьям, ни врагам, ни милиции.
      Блинкову-младшему захотелось встать и на чем-нибудь поклясться, но чуть попозже он решил, что это было бы не по-взрослому. Взрослые клянутся всего несколько раз в жизни. Например, когда приносят военную присягу.
      Нина Су положила одна на другую свои стопятнадцатисантиметровые ноги и прикрыла коленки скатертью, потому что Блинков-младший нечаянно посмотрел куда не надо.
      – В общем, я слышала, как Георгий Козобекович подучивал старшего князя разбить стекла в оранжерее и припугнуть директора Ботанического сада, – сказала она самым обычным тоном, как о погоде. – А потом князь при мне платил одному человеку за то, что стекла разбили. Они меня не стесняются. Они думают, что я с ними заодно. Я же работаю в «Пирровом пире», а Георгий Козобекович там генеральный спонсор. Он может уволить меня в любой момент, поэтому я молчала. Но теперь я решила рассказать все сотруднику контрразведки, – тут Нина Су взяла маму за руку, хотя и так было ясно, кто этот сотрудник. – А потом я выступлю в суде с разоблачающими показаниями. Я, конечно, боюсь потерять работу. Но я не хочу, чтобы меня засосала трясина организованной преступности.
      – Молодец, – похвалила ее мама. – Правильное решение. Сколько веревочка ни вейся, а волк все равно в лес смотрит. То есть я хочу сказать, что любого преступника рано или поздно настигает карающий меч закона. Вон, все думали, что Наполеон умер свой смертью, а сто пятьдесят лет спустя криминалисты нашли у него в волосах мышьяк и поняли, что император был отравлен. Жалко, что отравитель тоже успел умереть.
 
      Старший Блинков поцеловал Нине Су руку и по стеночке уковылял в свою с мамой комнату. Его долго не было. Параллельный телефон все время тилиликал – старший Блинков куда-то дозванивался.
      Мама с Ниной Су перемыли чашки и стали беседовать о высоких каблуках и французских духах. Если помните, маме нельзя было душиться, потому что запах может выдать контрразведчика, сидящего в засаде. Но говорить о духах ей не запрещалось, и мама наговорилась вдосталь.
      Наконец, появился старший Блинков. Лицо у него было самое решительное.
      – Я немедленно еду в Ботанический сад, – сказал он, размахивая палочкой бразильского дона.
      Тут мама с Ниной Су в один голос заохали: куда ты, Олег, куда вы, Олег Николаевич, со сломанной-то ногой?! Старший Блинков был непреклонен.
      – Толик, – сообщил он, – дает мне свою инвалидную машину. Она с ручным управлением, так что я справлюсь.
      Женщины поняли, что его не переубедить, и быстро сдались. Нина Су вслух жалела о том, что рассказала о планах Георгия Козобековича и старшего князя. Так бы старший Блинков, может быть, еще посидел дома хотя бы сегодня. А когда узнал, что грязные бизнесмены угрожают директору Ботанического сада, он, конечно, не мог вытерпеть ни минуты.
      – Зачем вам какая-то инвалидная машина? Давайте я вас отвезу в своем «БМВ», – предложила Нина Су.
      Но мама запретила ей показываться в Ботаническом саду. То, что фотомодель дружит со старшим Блинковым, должно было оставаться тайной.
      – Я бы сама тебя отвезла на оперативной машине, – вздохнула мама, – но мне пора на службу. Возьми с собой хоть Митьку.
 
      Так и решили. «БМВ» Нины Су все же понадобился, чтобы отвезти старшего Блинкова к гаражам.
      А Блинков-младший сбегал за ключами к инвалиду Толику и ушел от него с большим удовольствием.
      Этот самый Толик держал двух кошек и любил рассказывать, какие они чистоплотные и по характеру независимые. В квартире у него ужасно несло кошатиной, потому что чистоплотные кошки независимо гадили, где хотели. Толик за ними не убирал, а дожидался гостей, которые помогли бы инвалиду в этом непосильном деле. Вот Блинков-младший и оказался таким гостем. Пять минут он выгребал кошачьи подарочки из-под ванны, и потом еще два часа от него несло кошками.
      – Никогда не буду заводить кошек. Кролик в сто раз лучше, – сказал он старшему Блинкову, ковыряясь ключом в гаражном замке. Ключ не поворачивался – внутри замка все заржавело. Нину Су заставили искать масло в багажнике ее «БМВ». Она честно искала, но могла заниматься этим до вечера, потому что не знала, где у нее что лежит и как называется.
      Тут ключ со скрежетом провернулся.
      – Я же говорила, что и без масла откроется! – сказала довольная Нина Су и сразу же захлопнула багажник. Она не любила мужской возни с железяками.
      – Заприте, – напомнил ей Блинков-младший.
      Фотомодель удивилась.
      – Зачем? Во всех дорогих иномарках центральный замок. Дверь открыта – все замки открыты. Дверь закрыта, – она для наглядности хлопнула дверцей своего «БМВ», – все замки заперты, и в других дверях, и в багажнике.
      Блинков-младший тянул на себя тяжелые обитые железом ворота. Нина Су подошла, ухватилась за приоткрывшуюся воротину, они потянули вдвоем…
      И все увидели машину Толика.
      С минуту Блинков-младший и Нина Су молчали. Они были потрясены. Старший Блинков любовался произведенным на них впечатлением.
      – Когда моя бабушка была маленькая, – наконец, сказала фотомодель, – эту штуку разыскивали археологи. Хотели доказать, что машинку для домашнего консервирования изобрели еще в каменном веке.
      – Это «горбатый», – уточнил Блинков-младший. – «Запорожец» первого выпуска. Я его видел по телевизору в кино «Три плюс два».
      Старший Блинков сказал:
      – Вы ничего не понимаете. Это Автомобиль, Который Никогда Не Угонят!

Автомобиль, Который Никогда Не Угонят

 
      – Почему?! – спросила Нина Су, а Блинков-младший подошел к «горбатому» и заглянул в окошко, надеясь обнаружить какое-нибудь особенное противоугонное устройство.
      – Потому что автомобили угоняют, чтобы продать, – разъяснил старший Блинков, – а этот автомобиль продать невозможно. Пять лет назад один мой знакомый инвалид купил себе «Москвич» и хотел продать этот свой старый «Запорожец». Но когда продаешь машину, надо пройти в милиции технический осмотр… – Старший Блинков сделал интригующую паузу, мол, сейчас начнется самое интересное, и спросил:
      – Шины у него лысые?
      Блинков-младший с Ниной Су молча согласились, что да, лысые.
      – И еще у него тарахтит мотор и сцепление не всегда сцепляется, – добавил старший Блинков. – Без ремонта продавать его не разрешат. Ремонт обойдется тысяч в шесть. А весь «Запорожец» стоит две, больше никто не дает! Понимаете?! Потратить надо шесть, а выручить можно две!
      Блинков-младший давно понял, что «горбатому» пора на свалку. Он только не мог понять, чем так восторгается папа.
      – Тот мой знакомый хотел отогнать «Запорожец» на какой-нибудь пустырь и бросить. А я подсказал отдать его Толику, потому что Толик не инвалид войны, а просто попал под самосвал, и бесплатная машина ему не положена, – закончил старший Блинков. Стало совершенно ясно, что он гордится своей ролью в этой истории.
 
      Предмет обожания старшего Блинкова, как сказала любившая красивые фразы Нина Су, долго не хотел заводится. Пришлось подцепить его к «БМВ» и катать вокруг дома. На втором круге «горбатый» зачихал, показывая, что еще жив, а на третьем завелся с пулеметным треском. Нина Су затормозила.
      – Отцепляй! – страшным голосом закричал старший Блинков. Он боялся, что если долго стоять, «горбатый» опять заглохнет.
      Блинков-младший выскочил, отцепил трос и снова запрыгнул в «горбатый», споткнувшись о папину гипсовую ногу. Чтобы эта оттопыренная нога поместилась в «Запорожце», пришлось отвинтить одно сиденье, которое было рядом с водительским. А Блинков-младший сидел сзади.
      – Поехали! – по-космонавтски сказал старший Блинков. «Горбатый» заскрежетал, зачихал, завыл и после всех этих приготовлений побежал довольно резво.
      Само собой, у старшего Блинкова имелись водительские права, иначе бы он и не сел за руль. Но своей машины у него никогда не было. Всю жизнь он водил только вездеходы: юркие «Уазики», гусеничные «Атээлки» и грузовые «ГАЗ-66». Потому что был полевым ботаником и каждое лето в далеких экспедициях собирал для Ботанического сада редкие растения. Он ездил по тайге, по заполярной тундре и по жарким пустыням, а в города заскакивал ненадолго, чтобы купить консервов. Из-за этого старший Блинков нарушал все правила, кроме одного: не ездить на красный свет. Остальные правила он забыл.
      Но Автомобиль, Который Никогда Не Угонят оказался еще и Автомобилем, Который Никто Не Остановит! Когда, ревя, чадя и громыхая, он приближался к постам инспекции дорожного движения, строгие милиционеры отворачивались и делали вид, что ничего не замечают. Только раз один лейтенант погрозил вслед Блинковым полосатым жезлом, но и не подумал останавливать инвалидную машину. Потому что инвалиды любят спорить, а штрафа от них не добьешься. Так что Блинковы доехали до Ботанического сада без приключений.