Институт Дураков

      В конце концов увели его, конечно. Чуть ли не волоком по коридору.
      И все-таки - побеждали зеки. Находились ловкие и мудрые. Чаще всего те, кто не лез в "рай" силком, напропалую, не стучал головой и кулаками в его бронированную дверь.
      ПОЛОЖЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ. ВИНОВНЫ ЛИ ВРАЧИ?
      Совершенно иным было положение в институте им.Сербского т.н. политических заключенных.
      - Хотите вы этого, или не хотите, Виктор Александрович, но вас все равно признают, - говорил мне Семен Петрович, и устами этого вернобородого пророка, увы, гласила истина...
      Признание меня здоровым, тот удивительный факт, что советская психиатрическая акула, уже почти заглотив, вдруг меня выплюнула, я считаю исключительно нетипичным. Просто в очень благоприятный для себя момент я попал, - когда у этой акулы, схваченной наконец в перекрест прожекторных лучей, загнанной, изобличенной, друг, как говорят в Одессе, "сделались немножко колики". Случись вся эта история на год, на полгода раньше - и ухнул бы я, не ойкнув, в ее черное, смрадное брюхо.
      Да, случаев таких, как со мною, в недавнем прошлом почти не бывало. У меня нет данных, но основываясь на известных мне фактах, какие случаи признания здоровыми наших инакомыслящих я могу назвать? Единственный - Илью Бурмистровича в 1969 году. Еще - Владимира Буковского в 1971-ом, когда держали его в институте три месяца, а все-таки признали (вынуждены были признать) здоровым. Но это - особый случай, с главным, с первым, с самым мужественным разоблачителем советской тюремной психиатрии просто не могли они в тот момент поступить иначе.
      Все остальные - оставались в акульем брюхе. И не дрожали руки у Лунцев, Азаматовых, Табаковых - у всех этих ученых палачей.
      А почему не дрожали? Один ли "государственный наказ" давил на них? Или были еще какие-то, столь же неодолимые причины? Что вообще вело, руководило ими? В чем виновны, а в чем и не виновны, может быть, эти люди, ведь нельзя же все-таки лишь один крик вдогонку: "Палачи! Палачи! Палачи!"
      "Пожалейте, люди, палачей!" - поет А.Галич.
      Ну, не жалеть, положим, но разобраться все-таки, выслушать, посмотреть...
      И когда вдумываешься, пытаешься понять их психологию, их, так сказать, побудительные мотивы, приходишь к выводу, что не все здесь просто.
      Ну, во-первых, сама "ученая" концепция, сама трактовка шизофрении и в особенности учение о т.н. вяло текущей ее форме, весь этот симптоматический шаблон, созданный "психиатрическим Лысенко" - проф. Снежневским и иже с ним. Я не говорю здесь о всей порочности и ненаучности этих концепций, широко и авторитетно отвергаемых западной психиатрией, но ведь для советских врачей они, к сожалению, - практический базис и руководство к действию! И действительно, в этот широкий, расплывчатый (но в чем-то четкий, стройный для нашего, приученного к догматическим рамкам мышления) шаблон легко может быть втиснут любой случай нашего "инакомыслия", "свободолюбия", "правдолюбства" и т.п. "Нешаблонность мышления", "повышенный интерес к общественным и политическим проблемам", "склонность к конфликтным ситуациям", - вы только прислушайтесь к этим симптомным ярлыкам! А чуть дальше, уже следуют: "склонность к реформаторству", "бред правдоискательства", "бред оппозиции", "мания антикоммунизма" т.п., но ведь все это - из наших психиатрических характеристик, и все мы, конечно, больны, больны, больны.
      Тем более, что вяло текущая шизофрения, как уверяет проф. Снежневский, в обычных условиях (о прекраснейшая способность!) может вообще никак не проявляться.
      И врачи-исполнители, диагносты - сбиты, обескуражены; они, естественно, не могут не поставить диагноза там, где он налицо.
      Большую помощь им оказываем мы сами. Да, я не оговорился. Вторым, и очень существенным фактором для признания нас - здоровых - психами является собственное наше поведение на следствии и экспертизе, наша, так сказать, психологическая модель.
      Конечно, эта "модель" является полной противоположностью той привычной, понятной уголовной модели, с которой врачи института чаще всего имеют дело. Те люди понятны, конечно же, - они стучатся сюда, сюда. Они знают, чего хотят, доверчивы, откровенны, смотрят врачам в рот, не спорят, не бунтуют, не качают прав... В общем, это хоть и преступная, но материалистическая, человеческая, как говорили в недавнюю старину "социально-близкая" психология. Вот ее-то и имел в виду П.Григоренко, говоря о Маргарите Феликсовне, об отсутствии контакта с нею. "Я взглянул на нее и понял, что для нее любой мой ответ бесполезен, что для нее человек, идущий на материальные жертвы, невменяем, какими бы высокими побуждениями он ни руководствовался при этом".
      Так вот он, ключ! Конечно же, эта вторая "анти-модель", что стучалась не с ю д а, а о б р а т н о, которая размышляла, боролась, не сдавалась, была уже психической аномалией, отклонением от нормы, болезнью. И если ты пишешь протесты, утверждаешь, что надо печатать Солженицына, что в СССР нет свободы, если ты не идешь на выборы, клеишь листовки, требуешь в тюрьме Библию, - ты невменяем, невменяем, невменяем!
      А твое поведение на следствии! Что? Отказ от участия? Ни одного заполненного протокола в деле?
      Невменяем!
      А поведение здесь! Ах, мы, врачи, - это те же тюремщики? И вы снами говорить не желаете, отвергаете? И даже руки на груди скрещены?.. И ненависть в глазах?
      - Виктор Александрович! Вот вы так не хотите, боитесь признания вас больным, а в то же время все делаете для того, чтобы вас признали. Почему это? - допытывалась Любовь Иосифовна. И проф. Боброва о том же на комиссии спросила, т.е. и она не понимала мою "модель"?
      Не понимала. Я еще раз говорю: не будь благоприятного случая (видно, "наверху" сказали: "Ладно. Оставьте его. Будем судить".), не написал бы я этих строк, не сравнивал бы "психологические модели".
      Так что же я хочу этим сказать? Что всему виной было непонимание, и правы по сути обе стороны, а врачи в таком случае, в особенности рядовые, не виновны, и мы, как говорится, зря на них клепали? Ответственен ли солдат-исполнитель за преступные начертания полководца? И вообще, вина ли инертность мышления, верность догматическим шаблонам, невозможность постичь до конца нашу психологию?
      Нет, этого я не утверждаю. И не снимаю вины с врачей. Ведь это были не рядовые солдаты, и возраст здесь был не тот, и интеллект...
      Врачи института имени Сербского, все эти ученые дамы и мужи, о т в е т с т в е н н ы
      з а с в о и п р е с т у п н ы е д е я н и я п о з а к л ю ч е н и ю в п с и х и а т р и ч е с к и е б о л ь н и ц ы з а в е д о м о з д о р о в ы х л ю д е й за их убеждения и образ мышления, не совпадающий с государственным стандартом. И все они ведали, что творят. И не в безвоздушном пространстве они жили - не могли не знать, что международные протесты против психиатрических репрессий в СССР сотрясают эфир. А раз знали это - должны были задуматься. Пусть легко укладывались наблюдаемые "симптомы" в шаблон Снежневского и Лунца, пусть смущало поведение этих непонятных, гордых, смелых узников, всегда лучше было, - если ты действительно хочешь остаться "в чистоте и честности", - сказать "нет", "не болен", чем сказать "да". А уж в крайнем случае - уйти, устраниться, оставить этот позорный тюремный институт, разве мал в Москве выбор для медика?
      Нет, не ушли они. Уже одним фактом работы в государственном репрессивном учреждении, в тюремном ведомстве, эти "сыны Гиппократа" пятнали клятву своего великого прародителя. Но они шли дальше - н а с о з н а т е л ь н о е с о т р у д н и ч е с т в о с системой террора, срастались с ней, становились ее частью, щупальцами, которые уже сами хватали, держали, не пущали.
      Нет, я не только не обеляю врачей института, - всем своим сочинением я призываю к суду над ними. И этот суд уже начался, хотя еще не все имена преступников названы и не все желающие могут войти в зал. Я верю, что когда-нибудь будет проведен и настоящий судебный процесс над этими людьми. Конечно, без отмщения насилием, без мести решеткой за решетку, но суд этот суд совести и морали - должен прозвучать на весь мир.
      Я верю в свободную, демократическую Россию, в которой будет возможен такой процесс.
      ВОЗВРАЩЕНИЕ В БЕЗДНУ
      Буквально через 10-15 минут после комиссии за мной пришли. Та же Анна Андреевна и Витина "мама" - сердобольная нянька Анна Федоровна.
      - Ну все, голубчик. Поехали...
      Глаза у обеих печальные.
      Не знаю, что было написано в эту минуту у меня на лице. Но какой-то легкий стресс я, конечно, пережил. Так всегда бывает и не может не быть в стране Гулаг в ту единственную, всегда неожиданную минуту, когда надзиратель распахивает перед тобой дверь в неведомое, выкрикнув вместе с фамилией:
      - Собирайся с вещами!
      Я собрал свои "вещи", простился с Семеном Петровичем, с Федуловым.
      - Не сердитесь на меня, Виктор Александрович, - сказал Полотенцев. - Я желаю вам легкой доли. Не унывайте. И ... не жалейте этих обезьян!
      И вот я снова на первом этаже, в каморке, заставленной мешками. Выдают мои вещи. Сапоги скомканы - слежались в мешке, покрыты налетом скользкой плесени. Телогрейку словно корова жевала. Все влажное, липкое... Меня сопровождает Анна Федоровна, помогает нести мешки. Вместе со мной одевается какой-то парень, все время балагурит с няньками и кастеляншей, сыплет шуточками. Нас обоих выводят во двор, сажают в "воронок". Прощаюсь с Анной Федоровной. Тот же низкорослый капитанчик с портфелем, что привозил меня из Бутырки, вскакивает в кабину.
      Газ. Толчок. Мы с парнем хватаемся друг за друга. Поехали. Прощай, Институт Дураков!
      По пути знакомимся. Мой спутник жеманно, как деревенская барышня на танцах, протягивает ладонь и представляется:
      - Человек Двадцать Первого Века.
      Ах, оставьте! Не хватит ли с меня? Впрочем, я уже не удивляюсь. За короткое время я был знаком с будущим американским президентом... с египетским фараоном... почему бы не явиться еще одной именитости, на этот раз - хватай выше - из будущего!
      "Воронок" скрипит резиной, лязгают запоры, раздвигается Стена. Я снова на бутырском дворе. Те же следы, те же таблички, те же процедуры... Шмон, здесь он доведен до совершенства. Отбирают сгущенное молоко и шоколад хватит, сладкая жизнь кончилась. Снова ведут брить лобки... Потом в баню. Пока моемся, в соседнее отделение загоняют женщин. Стены тонкие, слышен визг, смех, плеск воды. Человек Двадцать Первого Века распластывается по стене:
      - Девчонки! Поговорите со мной! Вы голенькие? Наташа - это кто? Какие у тебя грудочки? Хотела бы ты сейчас? Ой!..
      И ко мне извинительно:
      - Понимаешь, я ведь десять лет женщины не видел...
      Под женский говор и визг, переговариваясь с невидимой Наташкой, сопя и корчась, он онанирует прямо под душем...
      Да, это уже тюрьма...
      ЧЕЛОВЕК ХХI ВЕКА
      После омовения и кормежки нас ведут через двор в уже знакомый "экспертизный" корпус. Выдают постели. Опять - вслед за корпусным - по лестницам, проходам, коридорам. Ба! - знакомый "13-й блок", полуподвальный отсек на отшибе, где содержат смертников и "особых-особых". С обеих сторон по десятку маленьких, "глухих" камер, на каждой из которых кроме обычного замка-задвижки еще висячий замок. Вертухай подводит к крайней угловой камерке слева. Господи, да ведь это та же, 64-я, с которой я и начал свое знакомство с Бутыркой. Ну конечно, вот и календарик на стене, и знакомая подпись "Шейх-антикоммунист". Значит, все это было, со мной? Может, я просто придремнул, как Рип-Ван-Винкль, под этим календариком?
      Человек ХХ1 века все говорит, говорит, везет мне на говорунов. Зовут его Женя И., 29 лет, из Новосибирска. Сидит уже, с перерывами, около 15 лет: за карман, драки и т.д. В общем, истый сын Гулага. Последнее дело путаное, тяжкое. Он сел в 1959 году за кражу, на пять лет. От тошной жизни в Пермских лагерях "закосил", и его признали. Еще там, на Урале. Направили в Смоленскую спецпсихбольницу, где он сидел несколько лет. Осталось, как он рассказывал, до конца срока 9 месяцев. И тут вдруг... сокамерник Жени, сидевший уже около двух десятков лет, соблазнил его на побег. Не представляю, как уж там они ушли (спецпсихбольница находится на территории Смоленского следственного изолятора), но ушли. В чем были: в халатах, тапочках больничных. На окраине Смоленска попали в какой-то коллективный сад, "грабанули" несколько дачек. Добыли одежду, переоделись. В одном из домиков взяли "на всякий случай" ножницы и кухонный нож. Ну а потом...
      - Нам бы уйти, дуракам, подальше, - рассказывал Женя, - а тут, понимаешь, яблоки! Висят, красные, на ветках, такой урожай! Я ведь пять не видел, как яблоко растет! Обалдели мы... Стоим под деревом - и жрем, жрем...
      Здесь, в саду, и настигла их погоня. В завязавшейся схватке убили они майора - заместителя начальника Смоленской тюрьмы по режиму... Как говорил мне Женя, бил только его напарник - двадцать ран ножницами. Он, Женя, будто бы лишь "за ноги держал"...
      Обоих направили на экспертизу. О судьбе друга Женя ничего не знал, а сам он находился в институте Сербского ни много ни мало шесть месяцев, и все-таки был признан психически здоровым.
      - Но я все равно буду бороться, Виктор! Как ты думаешь, - спрашивал,не все еще потеряно?
      Бороться ему стоило. Ведь... зверское убийство... вдвоем... сопряженное с побегом... Дело пахло вышкой.
      А "косил" Женя мастерски. Человек ХХI века, инопланетянин, залетевший случайно в наш неустроенный и непонятный мир. И он привез изобретение, он хочет осчастливить землян - научить, как в колбах, в пробирках выращивать из яиц... людей! Но коварные, подлые врачи смоленской больницы выкрали его секрет, а его объявили сумасшедшим, заключили в тюрьму...
      О, стоило посмотреть, как он рассказывал об этом, - ударяя себя в грудь, рисуя какие-то схемы инкубатора для выведения гомункулюсов, пересыпая речь формулами, какими-то именами, всякой абракадаброй, - демонстрируя, так сказать, "разорванное сознание". Тут же срывался, плясал чечетку, опять рисовал реторты... Недаром продержали его врачи в институте шесть месяцев.
      ... Принесли ужин. С лязгом отскочила дверца "кормушки", и все та же тетка-раздатчица налила нам две миски фирменного бутырского блюда - баланды из рыбных костей с пшеном и солеными огурцами... Да, это уже реальность! Женя от еды отказался. А я с какой-то отчаянной силой погрузил ложку в баланду. Ее вкус окончательно пробудил меня, вернул из Мира Миражей на бренную нашу землю. И я энергично выхлебал всю миску до дна, как бы вливая в себя новую, живящую силу Гулага.
      Засыпая на узкой, вмурованной в стену металлической койке, я долго видел качающийся надо мной силуэт Жени. Он читал стихи. Будто бы написанные специально для него каким-то инакомыслящим врачом, томящимся в Смоленской спецпсихбольнице.
      Человек 21-го века поселился у нас за стеной,
      Человек 21-го века, а сказали: "тяжелый больной".
      Человек 21-го века, намечал ты иные пути,
      В Атлантиду, а может, к ацтекам собирался корабль провести.
      Человек 21-го века, все ли правильно ты рассчитал?
      Или дрогнули стенки отсека, и не вынес нагрузки металл?
      Человек 21-го века, ты узнать бы, конечно, не прочь:
      Отчего на шестую часть света опустилась кровавая ночь?
      Человек 21-го века, ты, наверно, лишь в книжках читал,
      Как в России сибирский калека - возводил для себя пьедестал.
      Человек 21-го века, ты, наверное, в школе учил,
      Как пилили стволы в лесосеках инженеры, артисты, врачи.
      Человек 21-го века, знаю я - доказать ты хотел,
      Что свобода нужна человеку, а покорность есть рабский удел.
      Человек 21-го века, ты, должно быть, смертельно устал.
      В 21-ом ты был человеком, а в 20-м - "закрученным" стал!
      Стихи текут медленно, пьяно. Под этот речитатив я засыпаю. А правда, какой нынче век? где я? было ли со мной все то, что вспомнил сейчас, или же только наснилось? С трудом отрываясь от одного сна, я падаю в другой, чтобы начисто забыть все недавнее.
      Уверенность и покой входят в мою душу.
      Сноски.
      1. МВД - министерство внутренних дел. Занимается поддерживанием порядка и управляет милицией, исправительно-трудовыми лагерями, тюрьмами и спецпсихбольницами. (Обычные психиатрические больницы находятся в ведении министерства здравоохранения.) МВД располагает крупными военными силами, которые отделены от обычной армии.
      2. Пациенты, которые выписываются из психиатрических больниц, должны быть зарегистрированы в больнице по месту жительства. Регулярно они обязаны проходить обследование на предмет их "социальной опасности". Перед большими советскими праздниками или когда ожидается прибытие какого-нибудь важного высокого государственного деятеля, самые "опасные" по списку вызываются повесткой и заключаются на две недели в психбольницу.
      3. Статьи 64, 70 и 72 УК касаются "особенно опасных преступлений против государства: предательство Родины, шпионаж, террористические акции, саботаж, действия, вызывающие разрушения или крушения, антисоветская агитация и пропаганда, создание не контролируемых государством организаций". Все такие дела направляются в комиссию по особо опасным преступлениям против государства.
      4. Олег СОЛОВЬЕВ, инженер-химик из Ставрополя (Северный Кавказ) был арестован в марте 1969 г. с обвинением в печатании произведений самиздата, признан невменяемым и находился в психбольницах до августа 1972 г.
      5. Леонид ПЛЮЩ, украинский математик, работал в Институте кибернетики в Киеве. В июле 1968 года был уволен за критику судов над инакомыслящими. Член и основатель Инициативной группы по охране прав человека в СССР. Был арестован в январе 1972 г. во время расправы КГБ с украинской оппозицией. После восемнадцати месяцев заключения Плющ был признан судом невменяемым и направлен на "лечение" в Днепропетровскую спецпсихбольницу. Благодаря широкой кампании его защиты на Западе в 1976 году был освобожден из больницы и по сути этапирован на Запад. Вместе с ним его семья эмигрировала во Францию.
      6. Статья 188 декларирует, что "если при производстве судебно-медицинской или судебно-психиатрической экспертизы возникает необходимость в стационарном наблюдении, следователь помещает обвиняемого или подозреваемого в соответствующее медицинское учреждение, о чем указывается в постановлении о назначении экспертизы".
      7. Советская прокуратура наделена широкой властью, в отличие от органов юстиции в других странах. Для обеспечения действительного правосудия она выполняет функции юридического наблюдения и контроля на стадии предварительного следствия, которое проводится органами МВД или КГБ.
      8. Статья 102 УК РСФСР по сути прикрывает уголовное преступление "намеренное убийство с отягчающими обстоятельствами".
      В п.1 ст.403 УПК РСФСР говорится: "Принудительные меры медицинского характера, не будучи мерами уголовного наказания, тем не менее являются мерами государственного принуждения и могут назначаться только судом.
      9. На пресс-конференции в Париже, вскоре после его выезда на Запад, Леонид Плющ заявил: "Ужас психушки охватил меня с самого начала. Я оказался третьим человеком на две койки, сдвинутые вместе" (февраль 1976 г.)