И, оглядев строй молодых летчиков, заключил:
      - Надеюсь, что вы не подведете наш гвардейский полк, окажетесь достойными старших товарищей.
      Противоречивые чувства владели в ту минуту Зюзиным: с одной стороны, приятно воевать даже учеником рядом с известными асами Ленинградского фронта, а с другой... Полк ведет боевые действия на "яках", а у него налет на новых машинах без году неделя, училище кончал на И-16, только в запасном полку успел переучиться на новый самолет.
      Пожалуй, мы не ошибемся, если скажем, что такое же настроение было у Бориса Богданова с Юрой Глинским, у Володи Ковалева, Ивана Леоновича, и у Жени Шутова с Борисом Логиновым. Только к вечеру, когда их распределили по эскадрильям, успокоение внес Иван Леонович. Он был самый старший из них. Ему было двадцать три, и два года разницы давали право разговаривать с младшими чуть менторским тоном. К тому же Иван уже поработал инструктором в авиаучилище. На его новенькой гимнастерке красовался орден Отечественной войны II степени. (Заметим, кстати, за год, с 30 мая 1943 года до конца мая 1944-го он сбил 25 немецких самолетов и закончил войну Героем Советского Союза).
      Так вот, успокоение в их ряды внес тогда Иван Леонович.
      - Могу заверить, - начал он, - что сразу нас в бой не пошлют. Дадут присмотреться, да и район надо изучить.
      Действительно, в бой молодых послали не скоро, хотя старшие товарищи выдерживали неимоверное напряжение. Они вылетали по три-четыре раза в день: то прикрывали мост, то патрулировали над передним краем, то сопровождали бомбардировщики и штурмовики. И редкий вылет проходил без воздушного боя.
      Черноглазый, стремительный в движениях командир эскадрильи гвардии старший лейтенант Константин Коршунов, увидев перед собой щупленького Зюзина, пожал плечами и сказал:
      - Идите, младший лейтенант, к Герцеву. Скажите, чтобы проверил вашу технику пилотирования. Потом разрешаю слетать в строю.
      После первого полета в паре гвардии старший лейтенант Герцев, будто впервые разглядывая взмокшего от напряжения Зюзина, заметил одобрительно:
      - А в строю ты умеешь держаться, малыш. Впился в меня, как клещ, - и ни на шаг. Хочешь ко мне ведомым?
      Неожиданное сравнение с клещом вызвало смех. Молодые летчики не успели сказать Зюзину, соглашайся, мол, - никто из них пока не получил подобного приглашения, как рука их товарища утонула в крепких ладонях фронтового наставника.
      Не зря говорят: месяц фронта равен году в мирные дни. Зюзину даже месяца не потребовалось, чтобы занять прочное место в боевом расчете второй эскадрильи. В этой эскадрилье он прошел путь от рядового летчика до заместителя командира, освобождал Ленинградскую область и Эстонию, воевал над Балтийским и Баренцевым морями, весной 45-го перегонял боевые самолеты под Берлин, участвовал в первых послевоенных воздушных парадах.
      Первый воздушный бой, как и первый самостоятельный полет, любой летчик помнит со всеми подробностями. Зюзин не очень-то охотно вспоминает день своего боевого крещения.
      Вылетели они тогда с Герцевым. На высоте около 7 тысяч метров к Волховстрою приближался "Юнкерс-88". Видимо, разведчик. За ним тянулся белый след инверсии. Пока набирали высоту, экипаж Ю-88 повернул к себе в тыл. Нагнали только у Тосны. Зюзин открыл огонь, когда темная сигара "восемьдесят восьмого" поползла в перекрестии нитей прицела. Из "юнкерса" повалил дым. Считая, что дело сделано и разведчик сбит, Зюзин на какое-то время замешкался. То ли боязнь остаться одному, то ли еще слабое знание повадок врага не позволили тогда молодому летчику одержать решительную победу, а Герцев из-за плохой тяги моторов отстал. Подбитый "юнкерс" ушел.
      Разгоряченный боем, Герцев в сердцах упрекнул ведомого:
      - Эх, ты!
      Командир полка Петр Андреевич Пилютов реагировал куда спокойнее:
      - Не испугался "юнкерса"? Молодец, Зюзин! Поздравляю с боевым крещением!
      Первый бой Зюзина оживленно обсуждался среди молодых. Спор разгорелся вокруг двух вопросов: что важнее в скоротечной схватке - маневр или меткий огонь. В конце концов сошлись на том, что в арбитры следует пригласить командира эскадрильи Коршунова: у него в активе уже 15 сбитых немецких самолетов.
      - Я не буду вдаваться в теорию, - начал Константин Ионович Коршунов. Приведу только один очень памятный случай, а выводы сделаете сами. - Обведя молодых усталым взглядом - Коршунов только что вернулся с задания по сопровождению штурмовиков, - командир эскадрильи неожиданно спросил:
      - Как вы думаете: может ли один летчик в бою, скажем, с восьмеркой "мессершмиттов" не только остаться невредимым, но и сбить три вражеские машины? У меня такой бой был. И, как видите, я перед вами.
      И комэск со всеми подробностями рассказал молодым летчикам об этом бое.
      В тот день командир эскадрильи еще больше вырос в глазах молодежи. А Зюзин извлек очень мудрый урок: хочешь побеждать - не щади себя, научись сочетать маневр и огонь. Очень скоро ему представилась возможность проверить эту фронтовую заповедь на деле.
      Из ремонтной базы в полк только что перегнали "як", пулеметы на нем стояли не новые, крупнокалиберные, а старые ШКАСы. На этой машине Зюзин в составе группы вылетел на задание. Уже на маршруте заметил, что мотор перегрелся, температура масла поднялась до максимальной. Петр понял, что нужную скорость из машины не выжать. Благоразумнее всего было бы вернуться, но под крылом вспышками огней обозначилась линия фронта. Редким пунктиром на западном горизонте мелькнули неизвестные самолеты, а еще через минуту Зюзин узнал в них "Фокке-Вульфы-190". Ведущий Герцев понесся на фашистов с предельной скоростью. Зюзин же, как ни пытался догнать напарника, отстал мотор недодавал обороты. Одинокий "як" - верная приманка для врагов. И через несколько секунд два "фокке-вульфа" - один справа, другой слева рванулись к Зюзину. "Берут в ёклещи"", - едва успел подумать Петр, как дымчатая трасса прошла под "яком". У "фокке-вульфа" четыре пушки и два пулемета - сноп огня!
      Противный холодок бежит по спине, мешает сосредоточиться. Что последует сейчас? Когда кинжальная трасса вот-вот должна была впиться в "як", Петр нырнул под атакующего фашиста и с боевого разворота, задрав нос своей машины, изготовился встретить второго. Резкий маневр оказался не только выходом из-под удара. Вот где пригодились недавние уроки Коршунова.
      Снова атака. Вражеская очередь уже подходит, вот-вот коснется "яка", но тот "проваливается" вниз, и в небе растекаются только огненные жгуты.
      Когда рядом появился Герцев, силы Петра удвоились. Жаль только, что "фокке-вульфы" поспешили прекратить бой.
      - Какой сегодня вылет? - спросил на земле Коршунов.
      - Тридцать шестой.
      - Молодец, в твоем положении даже опытный бы струхнул. Хвалю за выдержку.
      Третий месяц летал Зюзин почти крыло в крыло то с Герцевым, то с Коршуновым, и чувствовалось, что с каждым днем молодой летчик ведет себя уверенней, на глазах приобретает необходимые качества воздушного "работяги" войны. Успешно воюют и другие молодые летчики, особенно Леонович. Спокойно держится сибирская "борода" - Борис Богданов. А Юра Глинский! Юре не повезло: на днях чуть было не сгорел.
      ..."Як" после воздушного боя заходил на посадку неуклюже, с большим креном. Левое крыло было раздроблено, да так, что с земли видны были деревянные внутренности и бензобак. Едва машина коснулась колесами земли, как над ней взметнулось огненное облако. Видно, переломился бензопровод и горящий бензин, словно в гигантском душе, окатил Глинского. К горящей машине рванулся человек в кожаной куртке.
      - Стой, взорвется! - крикнул вдогонку замполит полка гвардии подполковник Александр Воркунов. Но человек не остановился.
      Через несколько минут Зюзин нес на руках обожженного Глинского, а потом помог полковому врачу устроить товарища в санитарный самолет, отправлявшийся в Ленинград. Забегая вперед, скажем, что недавно фронтовые друзья встречались в Минеральных Водах, где подполковник запаса Глинский работает диспетчером аэропорта. Друзья вспомнили и памятный вылет, чуть не стоивший одному из них жизни.
      Впрочем, вылетов, когда на карту ставилась жизнь, на фронте было немало. Поздней осенью 1943-го Зюзина и его товарищей вызвали в штаб.
      - Предстоит полет на полный радиус действия, - объявил начальник штаба. - Будете сопровождать экипажи Пе-2 34-го гвардейского бомбардировочного полка подполковника Колокольцева. Надо доставить боеприпасы и продовольствие партизанам.
      - А если нам не хватит горючего? - спросил кто-то из молодых.
      - Садиться только к партизанам!
      И по той категоричности, с какой был отдан приказ: "Боеприпасы должны быть доставлены во что бы то ни стало!" - все поняли - на фронте ожидаются большие события.
      Штурман бомбардировочной эскадрильи Николай Ролин предупредил Зюзина:
      - Старайтесь держаться поближе к нам. Местность бедна ориентирами, а мне курс уже известен, накануне наш экипаж летал на разведку.
      В тылу противника тогда не остался никто, но и до родного аэродрома не все дотянули. Кое-кто приземлился у морских летчиков, однако важный груз был доставлен по назначению.
      Народные мстители оказали огромную помощь войскам фронта, начавшим операцию по окончательному освобождению Ленинграда от блокады.
      Погода в середине января 1944 года не радовала летчиков. Шел густой липкий снег. И все же отдельные экипажи бомбардировщиков, мелкие подразделения штурмовиков то и дело вылетали на поддержку войск, громили резервы противника в прифронтовом тылу.
      Крупные бои начались позже. С 21 января, когда наступление войск Ленинградского и Волховского фронтов от Финского залива до озера Ильмень было в самом разгаре, группы бомбардировщиков и штурмовиков пошли сплошным потоком. В операции участвовали соединения 13-й и 14-й воздушных армий, летчики Краснознаменной Балтики и 2-го Ленинградского гвардейского корпуса ПВО, дальней авиации. С нашей стороны участвовало 1773 самолета, фашисты могли противопоставить лишь 370 боевых машин. Это не значит, что враг сразу же уступил в небе. Командование 1-го воздушного флота противника умело маневрировало своими силами, сосредоточивая авиацию там, где натиск советских войск вызывал наибольшую угрозу.
      Именно в те дни Гитлер отдал приказ своим войскам во что бы то ни стало удержать Прибалтику. Особенно напряженные бои разгорелись на рубеже реки Нарвы, где наши войска в ходе наступления успели отвоевать у противника несколько небольших плацдармов. Петру запомнились обугленные высоты южнее Нарвы. Здесь, на правом фланге Ленинградского фронта, фашисты сражались с ожесточением обреченных. И хотя стоял еще март, на беретах Нарвы лежал снег, резким контрастом выделялись во всей округе высоты. С воздуха они напоминали гигантскую пашню, по которой вместо плуга прошлась война. Казалось, здесь не было ни одного метра земли, не исполосованного бомбами и снарядами.
      Враг часто контратаковал, пуская для поддержки пехоты танки и самоходную артиллерию. С воздуха фашистам помогали бомбардировщики. В небе то и дело вспыхивали ожесточенные схватки.
      ...Восьмерка "яков" Зюзина врезается в дымное небо войны. В морозной дымке туманится земля, порой даже трудно определить, где горизонт. Лишь временами, когда машины попадают в редкие просветы, солнце кровавым пятном подсвечивает откуда-то сбоку. Зюзин чувствует, как в густом тумане ведомые жмутся к нему, боясь потеряться, отстать от строя. Лишь знакомый голос командира дивизии гвардии полковника Матвеева, находящегося вблизи передовой с радиостанцией наведения, позволяет уточнить, что в заданном квадрате они появились точно по графику. Значит, с земли их видят, и это, в какой-то мере, вносит успокоение. Но не надолго.
      И вдруг в наушниках шлемофона раздается команда:
      - Будьте наготове... Бомбардировщики Ю-87 ходят поблизости в облаках.
      Знакомая тактика! Фашисты выжидают, когда у советских истребителей кончится время патрулирования и на исходе окажется горючее. "А не пробить ли самим облака, обмануть немцев, - размышляет Зюзин, - пусть думают, что мы ушли". Сказано - сделано!
      Зюзин, прежде чем направить свой "як" в облака, приказывает ведомым рассредоточиться. И вот уже белесые хлопья со всех сторон окутывают "як", не видно даже консолей. А еще через минуту "яки" вырываются на солнечный простор. Один за другим, будто из огромного куска ваты, выныривают ведомые. Группа снова в сборе. За тучами мало что напоминает о войне, повеяло свежестью. Однако от спокойствия заоблачных просторов как-то не по себе Зюзину, тревожно на сердце. Как бы там немцы не опередили их. Сейчас все чувства ведущего превратились в слух. И снова голос комдива Александра Андреевича Матвеева:
      - Идите в квадрат сорок пять.
      Под этим индексом значатся на карте знаменитые высоты. Ясно, "лапотники" (так называли Ю-87 за неубирающиеся шасси) идут туда. Теперь только поспевай! И не спеши.
      Да, поспевая, не спеши, обдумай свое решение. Конечно, лучше всего, если на "восемьдесят седьмых" они обрушатся из-за облаков. Внезапность половина победы в любом бою, а в воздушном, где счет идет на секунды, в особенности. И восьмерка Зюзина, как снег на голову, спикировала на "юнкерсы", приближавшиеся к нашему переднему краю. "Лапотники" с перепугу начали бросать бомбы на свои же войска. Зюзин с ходу сбил одного Ю-87, а вторую победу одержал над "Фок-ке-Вульфом-190".
      Четыре вылета в тот день совершил летчик. Он провел четыре воздушных боя, сбил три "Фокке-Вуль-фа-190" и один бомбардировщик.
      Орден Красного Знамени достойно увенчал очередной подвиг молодого летчика.
      - А какой самый памятный день был у вас на войне? - спрашиваю Петра Дмитриевича.
      - Конечно, тридцатое мая сорок четвертого. Во главе восьмерки истребителей я опять прикрывал наземные войска. В воздухе над передним краем что-то необычно спокойно было, даже как-то обидно стало, что мы напрасно жжем горючее, проще говоря, утюжим воздух. И вдруг сообщение по радио: "Над ближайшим от линии фронта аэродромом противника появилось много "юнкерсов". Идет сбор колонны". Конечно, лучше всего бить немцев, пока они не приняли боевого порядка и огневое взаимодействие не налажено. Однако, перелетев линию фронта, я не поверил своим глазам. Над аэродромом кружили девять девяток Ю-87. Нас восемь, их в десять раз больше. Такого еще за всю войну не приходилось видеть. Рядом с "юнкерсами" кружили истребители прикрытия, количество которых не удалось определить. Тем не менее я приказал ведущему второй четверки Ивану Леоновичу связать боем истребителей, а сам направился к бомбардировщикам. Фашисты, конечно, не ожидали нападения над своим аэродромом. Первые наши атаки внесли полное смятение, и "юнкерсы" один за другим стали раскрывать бомболюки, чтобы удирать налегке.
      - Неужели никто не прорвался? - уточняю я.
      - В том-то и дело, что замысел противника был сорван, как говорится, на корню, - продолжает Зюзин. - Гитлеровцы потеряли пять "юнкерсов" и два "фокке-вульфа", мы же потерь не имели.
      - Все вернулись на свой аэродром?
      - Да. Только требуется небольшое уточнение. Нескольким "фокке-вульфам" удалось прорваться к нашей четверке. Я был ранен, бензиновые баки "яка" пробиты. Машину пришлось пилотировать очень осторожно. Ведь из-за утечки бензина в любую минуту мог возникнуть пожар.
      Петр Дмитриевич рассказывает скупо, без эмоций, но не надо большого воображения, чтобы представить, что пережил летчик.
      Снаряд разорвался рядом с кабиной. Десятки осколков впились в лицо, шею, руки. Кровь заливала глаза, моментально намокла гимнастерка. Не хватало дыхания. Красные шарики мельтешили в глазах. Зюзин чувствовал, что жизнь уходит из него, и, чтобы не потерять сознания, надел кислородную маску. Живительные глотки кислорода придали сил, и ему удалось довести побитый и поврежденный осколками "як" до своего аэродрома. Предстоял самый ответственный момент, которым заканчивается каждый полет, - посадка. Сколько ни переключал Зюзин тумблеры выпуска шасси и щитков-закрылков, они не выпускались.
      Значит, или надо прыгать с парашютом, или попытаться выпустить шасси аварийно. Для прыжка не хватает высоты, самолет плохо слушается рулей, остается одно - выпускать шасси аварийным краном. Осколки, застрявшие в руке, причиняли неимоверную боль, а Зюзин все двигал и двигал ручку, пока не щелкнули замки, зафиксировавшие, что шасси выпустились и не сложатся при посадке. А щитки-закрылки? Они так и не выпустились, В голове мелькнуло: "Посадочная скорость будет большая. Только бы не выкатиться за пределы полосы, не столкнуться со стеной леса, окаймлявшей полевой аэродром".
      Легкий толчок у посадочного полотнища. Сквозь замутненное сознание Зюзин чувствует, как набегает лес, и что есть силы жмет на тормоза.
      Когда "як" остановился, Павел Дорогавцев первым вскочил на крыло. Увидев окровавленного летчика, он бросился отсоединять кислородную маску, потом помог Зюзину освободиться от парашюта. Едва "як" отбуксировали на стоянку, Дорогавцев насчитал в нем 108 пробоин. Сколько же осколков досталось на долю летчика?
      - Мне тогда туговато пришлось, - вспоминает Зюзин, - но желание воевать, поскорее вернуться в родной полк было очень сильным. В правой руке еще оставались осколки, а я досрочно выписался из госпиталя. И опять воевал.
      Однажды замечательного советского писателя Алексея Николаевича Толстого спросили: "Можно ли всегда жить повышенным горением?" - "Почему же нет? - отвечал Толстой. - Это то состояние, которым только и должен жить человек. Это и есть счастье жизни".
      Состояние повышенного горения хорошо знакомо Петру Дмитриевичу Зюзину - одному из героев ленинградского неба. И поныне он отдает все свои силы авиации, помогает нынешнему поколению советских авиаторов штурмовать непокоренные высоты.
      Е. Баулин
      Звезды Литаврина
      Сергей еще не привык видеть землю такою. Раньше она в это время пестрела яркими красками. Освещенные ласковым солнцем зеленые массивы лесов и квадраты полей, тонкие нити рек, коробочки домов вместе с притулившимися к ним садами и огородами. Всюду была жизнь. А теперь...
      К небу поднимались густые черные облака дыма с рыжеватыми лоскутами огня. Земля горела. Горел хлеб, выращенный нелегким трудом колхозников. Горели города, поселки, деревни, железнодорожные станции. Их подожгли фашистские самолеты.
      При виде этих картин у Сергея Литаврина больно сжималось сердце. Летчик хотел побыстрее встретиться с воздушными бандитами, чтобы сурово наказать их за эти злодеяния. Он бы сумел с ними расплатиться за все! Но пока таких встреч не было. В первый раз, когда Сергей со своими друзьями был поднят по тревоге и вылетел наперехват фашистских бомбардировщиков, враг, успел уйти, оставив после себя пожары и следы разрушений. Во второй раз наши летчики увидели только точки удалявшихся самолетов... Кое-кому из однополчан Сергея "повезло". Уже на второй день войны Андрей Чирков сбил "Хейнкель-111". Вслед за Чирковым свои первые победы одержали летчики полка Петр Покрышев, Александр Булаев.
      Когда же он, Сергей Литаврин, откроет свой боевой счет?
      Это произошло 27 июня 1941 года.
      Пара советских истребителей патрулировала над дорогами, которые вели из Риги на Остров и Псков. Ведущим летел командир звена лейтенант В. Едкин, ведомым - младший лейтенант С. Литаврин.
      Война уже прошла по Прибалтике и подходила к границе Ленинградской области. Это чувствовалось по все возрастающим потокам беженцев, тянувшимся на восток. Беззащитных мирных жителей фашисты все чаще стали избирать целью своих разбойничьих налетов.
      Сергей, пролетая над колоннами беженцев, внимательно смотрел по сторонам. Вот слева на солнце блеснула серебристая точка. Это наверняка вражеский бомбардировщик!
      Чувство радости наполнило летчика: как хорошо, что он своевременно обнаружил противника!
      Едкин тоже заметил блестящую точку и покачал крыльями своего истребителя. Это был условный знак: следуй за мной, делай, как я.
      Пара "ястребков" устремилась навстречу врагу. Все отчетливее стали вырисовываться контуры самолета. Это был "юнкерс"...
      Фашист заметил летящие ему навстречу краснозвездные "ястребки" и повернул обратно. Неповоротливому бомбардировщику, да еще с полным бомбовым грузом, сражаться с маневренными истребителями не так-то легко. И он поспешил побыстрее освободиться от груза: из люка "юнкерса" одна за другой полетели бомбы.
      Едкин прибавил скорость. Литаврин следовал за ним, не отставая.
      Расстояние между бомбардировщиком и истребителями сокращалось. Ближе, еще ближе...
      "Юнкерс" ощетинился огнем своих пулеметов. Наши истребители огня не открывали, настойчиво преследуя врага.
      Когда расстояние сократилось до 100 - 150 метров, Едкин дал по "юнкерсу" короткую очередь. Промах... Летевший за ним Литаврин нажал на гашетки. Ударили пушки и пулеметы его самолета. Из-под крыла "юнкерса" взметнулось пламя.
      - Есть! - закричал Литаврин.
      Проносясь мимо "юнкерса", он наклонил свой "ястребок" и увидел пляшущие на крыле вражеской машины языки огня. Горящий бомбардировщик продолжал лететь.
      Едкин отошел в сторону и стал заходить в хвост самолета Литаврина, как бы говоря: я пойду у тебя ведомым, а ты добей "юнкерс"!
      Литаврин понял этот маневр и пошел во вторую атаку. Еще одна пушечно-пулеметная очередь ударила по "юнкерсу". Повалил черный дым. Он становился все гуще и гуще. Бомбардировщик пролетел еще какое-то время, а потом стал беспорядочно падать. От земли, куда врезался "юнкерс", вверх взметнулась серая шапка взрыва.
      Через несколько дней Сергей свалил второй бомбардировщик, который нашел себе могилу на дне Псковского озера.
      Горячими были июль и август 1941 года в ленинградском небе. Летчики полка совершали по пять - семь вылетов в день.
      Вместе с боевыми друзьями Петром Харитоновым, которому за смелый таран вражеского бомбардировщика было присвоено звание Героя Советского Союза, Дмитрием Локтюховым, Юрием Головачом и другими летчиками Сергей продолжал успешно сражаться с врагом. К осени 1941 года он сбил уже шесть фашистских самолетов.
      В суровые дни октября 1941 года Литаврин подал заявление с просьбой принять его в партию. Коммунисты проголосовали единодушно: принять. В перерыве между полетами во фронтовой землянке ему вручили кандидатскую книжечку с дорогим силуэтом Ленина, чье имя носит город, который он защищал.
      В те дни о Сергее Литаврине не раз писали газеты, и многие ленинградцы узнали из них о его подвигах. Они присылали летчику письма, в которых благодарили за мужество в боях, делились новостями. Письма эти доставляли много радости Сергею, придавали ему новые силы. Особенно взволновало Сергея одно письмо. Прислал его Арсений Коршунов, электросварщик Металлического завода, где ремонтировалась боевая техника.
      "Не раз мне доводилось слышать и читать о том, как метко вы уничтожаете проклятых фашистов на подступах к Ленинграду, - писал Арсений. - Все, что в моих силах, все, что зависит от меня, буду делать. Постараюсь еще лучше помогать вам и вашим товарищам по оружию".
      Далее Коршунов сообщал, что придумал приспособление, которое вращало во время работы изделие, и сварка шла непрерывно. Благодаря внедрению этого новшества он смог за смену выполнить 32 нормы.
      - Вот это поистине героический труд! - не смог сдержать восхищения Литаврин.
      Свое письмо Арсений закончил словами: "надеюсь, что переписка послужит началом нашей дружбы".
      В ответном письме Сергей написал новому другу: "Я знаю, вы хорошо помогаете нам, фронтовикам. За такой труд большое красноармейское спасибо от меня и моих товарищей", - и пригласил его в гости.
      Вскоре состоялась их встреча. Приняв приглашение летчика, Коршунов приехал на аэродром, где базировался полк Литаврина. Не один, а со своим другом Иваном Григорьевым.
      Сергей Литаврин был очень дружен с летчиком Ильей Шишканем. Их всегда видели вместе.
      И вот теперь два фронтовых друга принимали двух ленинградских рабочих. Они провели их по аэродрому, где в укрытиях стояли "ястребки", познакомили со своими товарищами-летчиками, рассказали о славных делах истребительного полка, который начал боевую деятельность с первого дня Великой Отечественной войны.
      А потом ленинградских рабочих пригласили в столовую и угостили фронтовым обедом. Через несколько дней Сергей и Илья побывали в Ленинграде на заводе в гостях у Арсения и Ивана.
      Между летчиками и рабочими завязалась дружба. Они поддерживали между собой постоянную переписку, не раз приезжали друг к другу в гости. Рабочие сообщали о том, как они трудятся для фронта, летчики - о новых победах.
      А у Сергея счет этих побед постоянно возрастал. На борту его самолета выстроились в ряд нарисованные звездочки по числу сбитых самолетов.
      В мае 1942 года Сергея приняли в члены партии.
      ...Этот бой был первым после того, как Сергей бережно положил в боковой карман партийный билет.
      С запада к Ленинграду приближалась большая группа "юнкерсов". Погода стояла солнечная. Как говорят летчики, видимость была "миллион на миллион километров". И пять девяток фашистских бомбардировщиков, летящих на высоте 5 тысяч метров, четко вырисовывались на ясном синем небе. Вокруг "юнкерсов", как пчелы вокруг матки, кружились шесть "мессершмиттов".
      А в группе Литаврина было десять самолетов. Десять против пятидесяти одного!
      Сергей разделил своих ведомых на две группы. Одна должна была связать боем истребители, другая - атаковать бомбардировщики.
      Заметив наши "ястребки", "мессершмитты" выскочили вперед, стремясь преградить путь к бомбардировщикам.
      Первая литавринская группа завязала бой с "мессершмиттами". Сам Литаврин возглавил вторую группу.
      - Внимательно наблюдать за воздухом! - передал команду Сергей. Атакуем бомбардировщики!
      Последовала стремительная атака, которой всегда славился Литаврин. Фашисты не ожидали такого смелого маневра и психологически не были подготовлены к отражению атаки. А на это и рассчитывал Литаврин: пока фашисты опомнятся - он ударит по врагу и добьется успеха в первые же минуты боя.
      Дробно застучали пушки и пулеметы. Огонь был меткий и уничтожающий. Из вражеской группы стали вываливаться объятые пламенем "юнкерсы". Первый, второй, третий... Оставляя в чистом небе черные клубы дыма, пять фашистских машин падали вниз.
      Перед группой Литаврина, которая выходила из атаки, воздух прочертили огненные линии. Сергей посмотрел налево и увидел - парами, одна за другой несутся 12 "мессершмиттов". Откуда они появились? Ведь их сначала не было! Видимо, в те короткие минуты, когда группа Литаврина атаковала бомбардировщики, они кружили где-то поблизости. А теперь неожиданно появились со стороны солнца и сразу бросились в атаку.
      Времени на размышления не оставалось. Сергей совершил стремительный маневр и вывел своих ведомых из-под удара.
      Окончательно выходить из боя? Ведь он, по сути дела, уже выигран: пяти "юнкерсов" не досчитались фашисты. Но "мессеров" больше, и они не отстанут от группы. А потом - не в характере Сергея покидать поле боя, даже если у врага численное преимущество.
      И Литаврин принял бой: пять против двенадцати! И хотя его пятерка дралась отчаянно, с каждой минутой ей приходилось все труднее: ощущалось численное преимущество врага. А здесь еще запас боеприпасов начал подходить к концу. Помогли летчики соседнего полка, которые вовремя подоспели к месту боя и завершили разгром фашистов.
      Через несколько дней защищавшая Волховскую ГЭС шестерка Литаврина одержала новую победу - теперь в бою с восемнадцатью бомбардировщиками и двенадцатью истребителями врага. Три "юнкерса" и два "мессершмитта" были уничтожены. Два "юнкерса" сбил Литаврин.
      Среди летчиков Ленинградского фронта Сергей приобрел славу искусного охотника за бомбовозами. Его никогда не смущали ни численное превосходство врага, ни мощное прикрытие истребителей. Друзья Литаврина отмечали, что в нем прекрасно сочетались расчетливость зрелого воина и высокое мастерство пилота с дерзостью и отвагой.
      Бои, проведенные Литавриным, становились хрестоматийными для молодых летчиков, служили убедительным примером, чего можно добиться, если к проведению воздушного боя относиться как к искусству.
      Именно это позволяло Сергею Литаврину одерживать блестящие победы.
      Однажды группа из девяти истребителей под командованием Литаврина навязала бой сорока "юнкерсам" и "мессершмиттам" и сбила восемь машин, не потеряв ни одной.
      В другой раз Литаврин со своей девяткой атаковал еще более многочисленную группу из шестидесяти самолетов и сбил пять.
      Сражаясь с большими группами вражеских самолетов, Литаврин со своей эскадрильей мог не только успешно вести бой, но и одерживать без потерь такие победы, которые были по плечу не каждому опытному воздушному бойцу. А прославленных асов на Ленинградском фронте было немало.
      К концу 1942 года на счету у Сергея было десять сбитых лично им самолетов, в основном бомбардировщиков.
      О Литаврине много писали и в центральных газетах, и в газетах блокадного Ленинграда, и в армейской печати. "Учитесь сбивать вражеские бомбардировщики у летчиков группы Литаврина!" - призывала газета Ленинградского фронта "На страже Родины".
      Наступил январь 1943 года. Ленинград семнадцатый месяц находился в блокаде. Но уже чувствовалось приближение событий, которые должны были облегчить положение многострадального города-героя. Догадывались об этом и летчики полка. На аэродром зачастили автомашины. Они завезли такое количество горючего, авиационного масла и боеприпасов, которое значительно превышало обычную в них потребность.
      Сергей не раз обращался к командиру полка с вопросом: когда? Тот вместо определенного ответа, хитро прищурившись, говорил кратко: скоро!
      Приходилось ждать.
      А погода совсем испортилась. После Нового года кружила пурга. До полетов ли в такую погоду!
      Литаврин ходил мрачный. Томительное ожидание летной погоды его тяготило. Правда, свободное время он использовал для обучения молодых пилотов мастерству воздушного боя, передачи им боевого опыта. Чаще стал наведываться на стоянки, где техники готовили к полетам машины. Нашлись и другие дела. Но все-таки глазным он считал боевые вылеты.