Мне довелось в те апрельские дни быть в районе Пиллау. Наш 20-й отдельный инженерно-аэродромный батальон обеспечивал работу истребительной авиации. Там действительно было жарко. Помню, перед заходом солнца из-за леса выскочили "ильюшины". Фашисты встретили их пулеметным огнем из зенитных установок. Но разве остановишь советских летчиков. Они с ходу бросились в атаку. Вижу, как из-под плоскостей одного из самолетов вырвались огненные хвосты реактивных снарядов. И там, куда они были нацелены, к небу поднялся черный столб дыма.
      Солнце все ниже опускается в серые воды Балтики. А над лесом по-прежнему вертится карусель из "илов". Грохот рвущихся снарядов. Стук авиационных пушек. Треск пулеметных очередей. Все слилось в сплошной гул. И лишь полностью израсходовав боеприпасы, "илы" также внезапно покинули поле боя, как и появились над ним.
      Войну майор П. Новиков закончил в Восточной Пруссии, под Кенигсбергом. Ему пришлось выполнить еще несколько боевых вылетов. Один из них в район Пиллау, на разведку. В этом полете он обнаружил большую группу фашистских войск. По его данным потом целый день работала штурмовая авиационная дивизия. Сотни, тысячи автомашин, танков, артиллерийских орудий, повозок сожженных, исковерканных, перевернутых - разбросано было на косе Фришхаузен, поросшей редким сосняком. Это был полный разгром!
      А потом парад Победы на Красной площади, в Москве. Командир эскадрильи 943-го штурмового авиационного полка Герой Советского Союза майор Петр Сергеевич Новиков шел в составе сводного батальона 3-го Белорусского фронта.
      После войны Петр Сергеевич еще долго служил в рядах Вооруженных Сил. Переучился и летал на реактивных бомбардировщиках Ил-28, командовал авиационным полком. И только в 1959 году уволился в запас.
      - За прошедшие годы авиация стала, конечно, другой, - говорит Петр Сергеевич. - И техника, и люди.
      Он взял со стола полетную карту, сложил ее гармошкой, как это делал перед боевым вылетом. Потом фотопланшет, тоже фронтовой. На нем запечатлены горящие фашистские танки восточнее Нойдорфа. Тогда его самолет подбили здесь. Собрал книги, фотографии, газетные вырезки. Все это аккуратно положил на край стола и продолжал:
      - Когда я недавно выступал у летчиков-истребителей, то от души порадовался их боевой выучке. Летчики освоили сверхзвуковой всепогодный истребитель, метко поражают воздушные цели. Скажу откровенно, завидую им. Самому бы сесть в кабину такого самолета!
      И это говорит человек, которому уже за шестьдесят. На вид, правда, он гораздо моложе. У него твердая, уверенная походка, крепкие, сильные руки.
      Новиков ведет активную военно-патриотическую работу: выступает перед школьниками, часто встречается с летчиками Ленинградского военного округа. И каждая такая встреча возвращает его к тем далеким, но дорогим годам молодости, когда советские люди разгромили германский фашизм, и над Родиной нашей вновь засияло чистое мирное небо. В эту всенародную победу внес свой вклад и Петр Сергеевич Новиков - полковник в отставке, Герой Советского Союза.
      К. Шатаев
      Федя
      В полк Федор Чубуков прибыл в неудачное время - не на чем было летать. Правда, машин хватало на всех и были эти машины новенькими, но беда заключалась в том, что только-только полученные американские "томагауки" первоначально предназначались для Африки и совершенно не выдерживали наших морозов. Бывало, с вечера в дивизию уходило донесение о том, что все имеющиеся в полку машины готовы к боевым действиям, а утром оказывалось, что подняться в воздух не на чем: на "томагауках" за ночь или гидросмесь застынет - шасси не выпустить и не убрать, или масло в радиаторах замерзнет и поразрывает их.
      Мне, инженеру полка, приходилось непосредственно сталкиваться со всеми этими неполадками, и потому я навсегда запомнил "томагауки". Для того чтобы "приучить" эти "теплолюбивые" самолеты к нашим морозам, инженерам, техникам, механикам пришлось потрудиться немало. Но первое время полеты очень часто срывались. Летчики ходили мрачные, не зная, куда себя девать. Был конец сорок первого года - самое тяжелое для Ленинграда время. Надо было сопровождать транспортные самолеты, доставлявшие в осажденный город продукты, прикрывать наши наземные войска, которые вели тяжелые бои с врагом, пытавшимся охватить Ленинград вторым кольцом, а тут, что ни день, то новые неполадки.
      И если уж оказывались исправными несколько самолетов, они обычно доставались самым опытным воздушным бойцам. Кто же отдаст в такое время машину новичку, особенно такому, как Федя Чубуков. Небольшого роста, щуплый и совсем юный паренек как-то терялся среди уже набравшихся сил и боевого опыта летчиков полка. К тому же в характеристике, прибывшей следом за Чубуковым, было написано, что необходимых морально-боевых качеств летчика-истребителя он пока не проявил.
      К счастью, командир полка Александр Андреевич Матвеев был человеком чутким и внимательным. Превосходный летчик, успевший повоевать еще на Халхин-Голе, он отличался умением разбираться в людях. Именно поэтому его в свое время выдвинули на политработу. В наш полк он прибыл уже комиссаром. Осенью сорок первого прежнего командира перевели в другую часть, полк же принял батальонный комиссар Матвеев. Уже позже он был переаттестован на командное воинское звание "майор".
      Прочитав характеристику Чубукова, Матвеев решил прежде всего выяснить, как, при каких обстоятельствах сложилось такое мнение о молодом летчике.
      В первую очередь напрямик спросил об этом самого Чубукова. Тот рассказал:
      - Как-то среди летчиков возник спор о таранах. Одни говорили, что таран - это выдающийся подвиг; другие заявляли, что не только подвиг, но и наивысший, самый смелый тактический прием воздушного боя. Я не был согласен ни с теми, ни с другими. Кто-то спросил меня: "А как ты думаешь?" Я ответил: "По-моему, это безрассудная лихость". "Ну, это ты слишком, возразили мне товарищи. - Далеко не каждый способен проявить такую лихость". "А зачем она? - пытался я отстоять свое мнение. - Чтобы любой ценой сбить фашиста? Даже если придется пожертвовать своим самолетом и своей жизнью? Не слишком ли это дорогая цена?" "Ну, а если в бою все патроны кончились? Как тогда быть?" - спросили меня. "Надо не мазать, тогда патронов вполне хватит, чтобы сбить противника", - ответил я.
      Конечно, не со всеми доводами молодого летчика можно было согласиться. В конце концов, бывают случаи, когда другого выхода, кроме тарана, нет. И все же иное мнение лейтенанта Чубукова по этому поводу не давало основания считать его плохим летчиком.
      Беседуя с Чубуковым, командир понял, что молодой летчик не кривил душой. Рассказывал о случившемся с мальчишеской непосредственностью, краснея, себя нисколько не выгораживал, но и от своего мнения не отказывался. Но все ли было именно так, как он рассказал?
      Матвеев запросил прежний полк Чубукова. На запрос вскоре прибыл ответ, который подтверждал, что лейтенант Чубуков действительно высказался против тарана как тактического приема воздушного боя. Это высказывание и послужило основанием для написания в его характеристике злополучной строки. Матвеев понял, что бывший командир Чубукова, мягко говоря, перебрал с такой характеристикой. Находившийся в это время в штабе полка командир эскадрильи Петр Покрышев был того же мнения.
      - На войне о человеке судят не по словам, а по его делам, - твердо сказал он, положив на стол прочитанный ответ.
      - Вот и проверьте, каков он на деле, - предложил командир полка. - А заодно пусть посмотрит, как дерутся ваши ребята, поучится у них...
      Так Федор Чубуков оказался в эскадрилье капитана Покрышева. И уж коль скоро предстояло проверить, каков новичок в бою, Покрышев решил держать его поближе к себе. Он назначил Чубукова своим ведомым. В какой-то мере это был риск: а что если ведомый окажется не слишком надежным? Гитлеровцы чаще всего стремятся атаковать противника сзади, и, если ведомый проморгает или, чего доброго, оробеет, командиру не избежать удара, который может оказаться смертельным.
      Боевой друг Покрышева Андрей Чирков напомнил ему об этом. Однако Покрышев не изменил своего решения.
      К тому времени наконец-то удалось заставить "томагауки" не бояться русских морозов. Гидросмесь заменили новой, которая не загустевала на холоде, а чтобы морозы не разрывали масляные радиаторы, пришлось все время держать моторы в подогретом состоянии. Это, правда, здорово прибавило работы механикам, которой у них и без того хватало, зато теперь летчики полка могли летать.
      И вот настал день, когда Петр Покрышев взял новичка в бой. Он включил его в свою группу не только потому, что хотел посмотреть, как будет вести себя молодой летчик в бою. Покрышева заботило и другое: если новичок окажется в тяжелом положении, ему необходимо будет помочь. "Пусть будет ко мне поближе, - думал командир эскадрильи. - В случае чего приду ему на выручку".
      В том, что вылет не обойдется без воздушного боя, Покрышев не сомневался. Наступили декабрьские дни сорок первого года, когда наши армии, пытаясь помочь Ленинграду извне, вели тяжелые наступательные бои на направлениях Волхов - Кириши и Войбокало - Оломна - Погостье, стремясь отрезать, а потом и разгромить тихвинскую группировку противника. Гитлеровцы создали здесь значительное превосходство в силах, в том числе и в авиации. Они то и дело пытались бомбить наши войска. Чтобы воспрепятствовать этому, нашим истребителям приходилось чуть ли не беспрерывно "висеть" над передним краем. Ни один вылет в те дни не обходился без боя. И бои были тяжелыми, почти всегда неравными. Наши летчики говорили:
      - Если нас трое, а их пятнадцать - это еще ничего, драться можно...
      Это не было шуткой. Им действительно не раз приходилось вести бои при таком соотношении сил. Но Чубукову повезло - первый бой, в который он пошел ведомым Покрышева, проходил на равных.
      Наша шестерка - Петр Покрышев, Иван Чемоданов, Александр Горбачевский, Георгий Мармузов, Николай Ивин и Федор Чубуков - прикрывала передний край в районе станции Погостье. Сначала все было спокойно. Но вот появились вражеские истребители. Их было столько же. Они пришли, видимо, чтобы "расчистить" небо для своих бомбовозов.
      Завязался бой. Фашистские летчики оказались не из трусливых. Бой затянулся. А нашим только это и было нужно: тем самым рушился план гитлеровцев "расчистить" небо от советских истребителей и помочь "юнкерсам" прорваться к Погостью, чтобы нанести удар по нашей пехоте. Не вышло. Более того, группа Покрышева в конце концов измотала фашистов, и они стали сдавать. Вот уже один "мессершмитт", пойманный в прицел Покрышевым, не смог увернуться от его огня и, резко став на крыло, заскользил к земле, оставляя за собою дымный след. Пример командира воодушевил и остальных летчиков группы. Их атаки стали еще более смелыми и дерзкими.
      Покрышев ни на минуту не выпускал из поля зрения своего ведомого. Лейтенант не отставал. Был момент, когда один из "мессеров" попытался зайти в хвост покрышевской машине. Чубуков рванулся наперерез фашисту и отогнал его пулеметным огнем.
      В этом бою Покрышев убедился, что не ошибся, назначив этого не очень приметного и застенчивого парня своим ведомым.
      А Федор тем более не пожалел, что оказался в одной паре с комэском. Рассказов о доблести и боевом мастерстве Покрышева он слышал немало. Но одно дело услышать, что говорят о том или другом летчике, другое - самому увидеть его в бою. А Чубуков теперь сам увидел и убедился, какой это летчик. Капитан пилотировал самолет безупречно и в каком-то особом, покрышевском стиле. Разнообразные фигуры высшего пилотажа он выполнял в таких замысловатых сочетаниях и с таким блеском, что удержаться у него в хвосте было почти невозможно. Его же атаки были стремительными, неожиданными и очень часто заканчивались для фашистских летчиков поражением. Чубукова особенно поразило, как Покрышев умудряется видеть все, что делается вокруг, видеть, что называется, на все 360 градусов. В разгаре боя Федор, до предела напрягавший внимание, чтобы не отстать от командира и не прозевать какой-нибудь его неожиданный маневр, в какое-то мгновение не заметил, как на него сверху свалился "мессер". Но Покрышев это увидел. Он резко задрал свою машину и пошел в лоб на атакующего фашиста, грозившего ведомому внезапным ударом.
      Дружно наседая на врага, группа Покрышева сбила еще четыре фашистских истребителя. Спасся только один: пользуясь тем, что скорость "мессершмитта" превосходила скорость "томагаука", он оторвался от наших истребителей и поспешил восвояси.
      Что касается шестерки Покрышева, то она закончила бой в полном составе. Правда, на обратном пути выяснилось, что лейтенант Георгий Мармузов ранен. Пока шел бой, он молчал об этом, превозмогая сильную боль в раненой ноге, продолжал сражаться вместе с товарищами. Когда же группа взяла курс на аэродром, по радио доложил командиру эскадрильи о случившемся.
      На аэродроме раненого летчика бережно вынули из самолета. Чубуков посмотрел на его бледное и осунувшееся лицо и удивился, как смог раненый Мармузов вести бой, в котором чуть ли не ежесекундно менялась обстановка и нужно было вертеться буквально волчком. Поражаясь тогда мужеству раненого товарища, Федор и не предполагал, что скоро и на его долю выпадет нелегкое испытание, когда и он окажется в таком же положении, как и Мармузов.
      Произошло это 15 марта сорок второго года. Настроение в полку в тот день было праздничное. 13 марта командир полка майор Матвеев, его заместитель майор Пилютов, капитаны Покрышев и Чирков вели бой с восемнадцатью самолетами противника. Несмотря на такое превосходство фашистов, четверка советских летчиков сбила три вражеские машины, а остальные не пропустила к нашему переднему краю.
      Благодарность пехотинцев обогнала летчиков. Матвеев и его ведомые еще не успели произвести посадку на своем аэродроме, как туда уже позвонили по телефону. Воины наземных частей восхищались мужеством и боевым мастерством авиаторов. А через два дня - 15 марта - командующий Ленинградским фронтом от имени Президиума Верховного Совета СССР наградил майора А. А. Матвеева и капитана А. В. Чиркова орденами Ленина, а майора П. А. Пилютова и капитана П. А. Покрышева орденами Красного Знамени. Была в этом приказе и фамилия лейтенанта Георгия Мармузова. За исключительное мужество, проявленное в бою, его тоже наградили орденом Красного Знамени.
      Именно в этот день на долю молодого летчика Федора Чубукова выпало нелегкое испытание.
      Было это так. Снова на боевое задание вылетела группа Покрышева. Снова произошел неравный бой, во время которого пришлось вертеться так, что иногда не сразу удавалось разобраться, где затянутое облаками небо, а где все еще прикрытая снегом земля.
      Федор атаковал одного гитлеровца. Но тот оказался изворотливым и хитрым. Исчезнув вдруг из поля зрения Чубукова, через несколько секунд он внезапно обрушился на него сзади. Федор почувствовал, как задрожал его самолет. В то же мгновение ногу пронзила острая боль. "Кажется, попало и мне", - проговорил он и стал осматриваться.
      Бой продолжался, и никто - ни свои, ни враги - не знал, что случилось с ним. Должно быть, даже стрелявший по нему фашист решил, что промахнулся. "Томагаук" не горел, не падал. Он только чуть отстал от машины ведущего. Видимо, этим и решил воспользоваться другой гитлеровец. Но когда он рванулся к неприкрытому сзади самолету Покрышева, Федор кинулся наперерез. Изо всех сил надавил он раненой ногой на педаль. От боли потемнело в глазах. Казалось, в ногу воткнули что-то острое и раскаленное. Хотелось отдернуть ее, снять с педали, чтобы хоть на секунду отступила нестерпимая боль. Но летчик, крепко стиснув зубы, продолжал разворот, затем прибавил газу и, выскочив к "мессершмитту" сбоку, дал по нему длинную пулеметную очередь. "Мессер" отвалил.
      От одного сознания, что ему удалось защитить командира от удара врага, Федор почувствовал себя лучше. Даже боль в ноге поутихла. Он решительно отогнал возникшую было мысль о выходе из боя. Сразу после ранения он испугался, что станет обузой товарищам, которым придется прикрывать его, вместо того, чтобы бить врага. Теперь же убедился, что может продолжать бой, и решил не докладывать командиру о ранении.
      На аэродром Чубуков вернулся вместе со всей группой. И только здесь выяснилось, что самолет его в пробоинах, а самого пилота нужно немедленно отправлять в госпиталь.
      Спустя несколько дней Федор, которого теперь никто в полку не называл новичком, прислал письмо командиру. В нем сообщалось, что операция прошла успешно, нога цела и дела пошли на поправку. К письму было приложено заявление в партийную организацию. Чубуков просил принять его в ряды коммунистов.
      Дней через десять после этого письма в госпиталь, находившийся недалеко от аэродрома, приехали члены партийного бюро полка. С разрешения врача все они пришли к раненому товарищу. Чубуков был безмерно рад встрече с друзьями, расспрашивал их о боевых делах полка, о своих товарищах.
      После дружеской беседы состоялось заседание партийного бюро. Оно проходило здесь же в палате, у койки лейтенанта. Обсуждение просьбы Федора было недолгим: члены партийного бюро единодушно проголосовали за принятие Чубукова в партию.
      Раненый летчик приподнялся и обвел товарищей благодарным взглядом. Глаза боевых друзей светились радостью. Они ободряли его и в то же время словно бы ждали от него чего-то. Охватившее Федора чувство признательности за доверие, которое оказали ему товарищи, искало выхода. Сделав усилие и подтянув раненую ногу, он приподнялся повыше и взволнованно сказал:
      - Мне бы в полк поскорее... Там дела пойдут. Я и жизни своей не пожалею, но доверие оправдаю!
      Должно быть, ему показалось, что говорит он слишком высокопарно, и товарищи могут не поверить его словам. Федор снова обвел всех взглядом и, как бы для большей убедительности, повторил:
      - Честное слово, не пожалею!
      - Верим! - за всех ответил Голубев. - Только главное все-таки не погибнуть, а победить...
      Шло время. Нелегкое боевое время. Летать приходилось много. Измотавшись под конец дня, летчики даже в столовую шли нехотя. О развлечениях в такие дни и не думали. Но в избе, приспособленной под общежитие, кто-нибудь нет-нет да и попросит:
      - Сыграй, Федя... Так, чтобы за душу взяло!
      И вот уже собираются летчики вокруг Федора Чубукова, чтобы послушать его баян, а то и спеть.
      Ведомый комэска оказался незаурядным баянистом, и товарищи все чаше обращались к нему с просьбой "сыграть для настроения". Случалось, баян появлялся и на аэродроме. Летом боевые дни долгие. Наиболее опытные летчики частенько летали до темноты. Но хотя в сумерках летали немногие, с аэродрома до конца полетов никто не уходил. Вот кто-нибудь и попросит Чубукова сыграть. Дескать, музыка поддерживает боевое настроение - даром, что ли, в пехотных и кавалерийских полках духовые оркестры по штату положены. Кто-то скажет о художественной самодеятельности. Кто-то мигом сбегает за баяном. И вот уже звучит музыка, то грустная, то веселая.
      Однажды - это было в августе сорок второго - кто-то вот так же позаботился о баяне. Только играть на нем Федору почти не пришлось - было много вылетов. Чубуков сильно устал, к тому же ему подумалось, что все-таки не очень это серьезное дело веселить людей музыкой. Вот и начальник политотдела, вручая ему недавно партийный билет, сказал: "Теперь вы член партии, и партия вправе ждать от вас больших дел". А получается, что в полку он больше всего популярен как баянист. Правда, на его боевом счету кое-что имеется. Но из шести записанных ему побед личная только одна. Размышления Чубукова прервал подошедший к нему лейтенант Федоренко, которого за лихой чуб прозвали "казаком".
      - Сыграй что-нибудь для души! - попросил он.
      - Знаешь, надоело мне "растягивать меха", - ответил ему Федор.
      - Сыграй, Феденька, очень прошу! Сыграй, не жалей сил! Если устанешь, на задание вместо тебя я могу слетать, - полушутя, полусерьезно принялся уговаривать друга лейтенант.
      Федор нахмурился и хотел что-то ответить, но в это время раздалась команда Покрышева:
      - Группа, по самолетам! Вылетаем на сопровождение бомбардировщиков.
      Чубуков резко встал, бережно поставил баян на скамейку:
      - Ладно, казак, сыграть я тебе сыграю, но на задание полечу все-таки сам. Как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь, - и побежал к самолету.
      И вот он снова в строю истребителей.
      До цели шли спокойно. Но когда бомбардировщики стали бомбить позиции врага, в небе появились "мессершмитты". Они вынырнули из облаков, и первый из них, по всей вероятности командир, ринулся на ведущего группы истребителей Покрышева. Фашист, видимо, рассчитывал сбить с первой атаки ведущего, посеять смятение в группе прикрытия, а затем атаковать бомбардировщики.
      Но этому плану не суждено было осуществиться. Федор Чубуков, по-прежнему летавший ведомым Покрышева, опередил врага. Попав под его пулеметную очередь, гитлеровский летчик прекратил атаку и, оставив Покрышева в покое, взмыл вверх. Зато другой фашист в это время пошел в атаку на Чубукова. Федор заметил это и, круто развернув самолет, бросился ему навстречу. На какое-то мгновение гитлеровец все же опередил его.
      "Томагаук" обдало градом пуль. Однако Федор не отвернул. Он тоже открыл огонь. От пулеметной очереди, выпущенной Чубуковым почти в упор, "мессершмитт" вспыхнул и стал падать.
      Проводив его коротким взглядом, Федор машинально смахнул с лица что-то горячее. И только потом понял: в кабину бьет масло. Пули врага, выходит, не просто забарабанили по самолету. Наверное, перебит маслопровод. Что же делать? Без масла мотор долго не протянет. Но решить Чубуков ничего не успел. Прямо перед ним из облаков внезапно вывалились "мессершмитты". Их было двенадцать. Наверное, вылетели на перехват наших бомбардировщиков, но разминулись с ними. Не иначе как гитлеровцев сбил с толку дым подожженного Чубуковым "мессершмитта". Решили, что именно здесь-то и развернулся главный бой, а увидели всего лишь один советский истребитель.
      Федор стал осматриваться. Ни одного своего самолета! Пока он отбивался от "мессершмиттов", наши бомбардировщики, а с ними и прикрывавшие их истребители ушли. Он еще и еще раз обшарил небо взглядом. Но ни одного самолета своей группы так и не увидел. "Наверное, ведут бой и не могут помочь мне, - подумал Федор. - Да и бомбардировщики на произвол судьбы не бросишь".
      Чубуков понимал, что вступать в бой с двенадцатью вражескими истребителями, да еще на подбитой машине, смерти подобно. Но что делать? Уйти от них он тоже не мог. Да и скорости из поврежденного самолета не выжмешь. Волей-неволей приходилось принимать неравный бой...
      Но гитлеровцы не спешили набрасываться на Чубукова.
      "Может опасаются, как бы из-за облаков наши на них не обрушились?" подумал Федор и снова внимательно посмотрел вокруг, - не покажутся ли где свои.
      Наверное, Чубуков угадал. Ведущий группы "мессершмиттов" явно осторожничал. Сначала группа стремительно промчалась мимо одинокого "томагаука", потом обошла его по большому кругу. И только тогда от нее отделился один истребитель и пошел в атаку на Чубукова. Когда он подошел настолько близко, что вот-вот мог открыть огонь, Федор развернул "томагаук", да так резко, что фашист проскочил мимо и едва сам не очутился в прицеле. Американским самолетам недоставало тогда скорости, зато маневренность у них была отличная. Летчики, посмеиваясь, говорили, что "томагаук" может зайти в хвост самому себе.
      Но вот на истребитель Чубукова спикировал еще один "мессер". И опять Федору удалось увернуться от удара. Тогда от группы отделился третий "мессершмитт" и стал заходить в атаку на одинокий "томагаук". Чубукову удалось и в этот раз ускользнуть. Больше того промчавшийся мимо него немецкий истребитель попал под шквал огня шести пулеметов "томагаука". Этот удар оказался для него смертельным: "мессер" так и "пикировал" до самой земли.
      Ускользать от атак вражеских истребителей становилось все труднее: силы были уже на пределе, мотор тянул совсем плохо. Одному из гитлеровцев удалось все же поймать изворотливый "томагаук" в прицел. На этот раз досталось управлению - что-то случилось с рулем поворота, и машина сразу лишилась главного своего достоинства - высокой маневренности. Теперь Чубуков и его самолет превратились в настоящую мишень, расстрелять которую не составляло особого труда.
      Прыгать? Но пока он будет выбираться из кабины, фашисты исполосуют его пулеметными очередями. А если и удастся выпрыгнуть, все равно не уцелеть. Фашистские летчики всегда расстреливали парашютистов. Нет, прыгать не было никакого резона. Имитировать падение? Это, пожалуй, единственная надежда на спасение.
      Пользуясь тем, что самолет еще слушается ручки управления, Федор двинул ее вперед. Перевалившись на нос, машина стремительно понеслась к земле. Настолько стремительно, что, казалось, теперь ее уже не вывести из этого смертельного пике. Вот уже приближается лес. Еще несколько секунд, и самолет врежется в него.
      Никто из гитлеровцев не преследовал Чубукова. Да и как его будешь преследовать, если падающий "томагаук", выкрашенный в зеленый цвет, чуть ли не сразу затерялся на фоне леса. Фашисты улетели, наверняка посчитав, что сбили советский истребитель.
      Но все получилось совсем иначе. Уже над самыми верхушками деревьев Федору кое-как удалось "вытащить" машину из пике, после чего он осмотрелся, сориентировался и, не набирая высоты, прямо над лесом направился в сторону своего аэродрома.
      Большого труда стоил ему этот полет домой. Еле-еле справлялся он с подбитой машиной. Посадить ее тоже оказалось делом не простым. Но Чубуков справился и с посадкой.
      После этого августовского боя авторитет Чубукова окончательно укрепился. Но, вероятно, от того, что годами он был моложе других летчиков полка, многие относились к нему покровительственно и называли, как младшего, просто Федей. Покрышев однажды даже упрекнул товарищей:
      - Что это вы с ним, словно с маленьким. Уже давно пора величать его Федором Михайловичем.
      Этот шутливый упрек Покрышев мог бы адресовать и самому себе. Иной раз, когда разговор шел не служебный, он нет-нет да и называл своего ведомого по имени. Покрышев любил Чубукова. Любил не только за храбрость. В конце концов, смелых летчиков в полку хватало. Но Федор отличался от других. Пожалуй, больше всего командиру эскадрильи нравилась скромность ведомого. В нем не было ничего показного.
      На разборах воздушных боев комэск не раз подчеркивал, что в бою Чубуков не старается отличиться лично. Для него самое главное не собственный успех, а успех всей группы, общая победа над противником. Видимо, потому Покрышев и не желал себе лучшего ведомого, чем Чубуков.
      Пришло, однако, время, когда сам комэск сказал, что негоже Чубукову все время летать в хвосте. Пора и самому стать вожаком.
      В сорок третьем году, когда Петр Покрышев, второй раз удостоенный звания Героя Советского Союза, принял полк, его бывший ведомый стал командиром эскадрильи. Одной личной храбрости теперь уже было мало. Теперь он был ведущим. Сам командовал эскадрильей, вел ее в бой, продолжая оставаться в то же время воздушным бойцом. Стремительность воздушного боя подчас не оставляет времени для команд. И тогда все решает личный пример командира. Федору Чубукову пришлись по плечу и эти новые задачи. Ведь ему было у кого научиться точному удару по врагу, умелому маневру, взаимовыручке - он летал в паре с одним из лучших воздушных бойцов Ленинградского фронта Петром Покрышевым!
      Личный пример командира эскадрильи капитана Чубукова не раз воодушевлял летчиков. Но то, что произошло 28 марта 1944 года, стало примером поистине редчайшим. В этот день Чубуков в воздушном бою один сбил четыре вражеских самолета!
      Разговоров об этой выдающейся победе Чубукова было немало. Летчики рассказывали, что когда узнал о ней прославленный ленинградский ас Петр Андреевич Пилютов, то и он сначала удивился:
      - Ну и ну! Вот так Чубуков! А мы с ним все, как с маленьким: Феденька, Федя, а Федя съел медведя. И не одного! Надо же, в одном бою четырех порешил!
      Количеством побед Федор Чубуков не уступал уже многим асам, да и сам он имел все основания называться так. Его боевой счет был весьма внушительным: 34 самолета сбил лично и еще пять - в групповых боях. Представляя капитана Чубукова к званию Героя Советского Союза, командир полка не преминул указать эти цифры. Написал, разумеется, и о том, как он раненым продолжал бой, как один вступил в схватку с двенадцатью вражескими истребителями и сбил два самолета. Не забыл командир отметить и то, что большинство своих побед Федор Чубуков одержал в тяжелых, подчас неравных боях, к тому же многие из них на самолетах, уступавших "мессершмиттам" и "фокке-вульфам" в скорости и огневой мощи.
      Правда, не все время Чубукову пришлось летать на тихоходных "томагауках". Со временем появились самолеты куда лучше их. В сорок третьем полк уже летал на отличных "яках", от которых не так-то просто было уйти хваленым "мессершмиттам" и "фокке-вульфам". Между прочим, Федор Михайлович подчеркивает, что больше всего побед он одержал, летая на превосходном советском истребителе конструкции Яковлева. Это действительно так. Верно и то, что дело не только в боевых качествах самолетов и их вооружения. Победа в конечном счете зависит от того, в чьих руках находится боевая техника.
      Эту истину блестяще подтвердил своим личным примером в боях за Родину командир эскадрильи 29-го гвардейского Волховского истребительного авиационного полка Герой Советского Союза Федор Михайлович Чубуков.
      Т. Залесов
      Комэск Тушев
      Октябрь в Краснодаре теплый, по нашим северным меркам почти летний. К полудню солнце припекало, и мальчишки, рассыпавшиеся по берегу пруда, поскидывали форменные куртки.
      - Плывет! - звонкими голосами дружно кричат они.
      - Моя всех перегоняет, - надрывается белобрысый пострел.
      1973/74 учебный год. В 4-а классе 47-й средней школы во время уроков труда ребята смастерили модели спортивных двухкорпусных судов катамаранов, а теперь испытывали свою флотилию. И поскольку испытателям по 10 - 11 лет, энтузиазма у них хоть отбавляй.
      Потом с учителем труда Иваном Тимофеевичем Тушевым они будут мастерить сложное многооперационное изделие - огородную лейку. А к 23 февраля, годовщине Советской Армии, сделают подарки родителям, главным образом папам, - модель самолета Як-3, грозного истребителя военных лет. Почему выбор учителя пал на Як-3? Так, такая уж у него давнишняя любовь.