Сплошной линии фронта все из-за тех же сопок и болот здесь, на Севере, не было, и потому группа Кутахова, выбрав одну из "отдушин", проскочила ее без шума. Еще несколько минут звенящей тишины (Кутахов полушутя-полусерьезно обещал вырвать и "скормить собакам" язык всякого, кто "хоть слово пикнет до цели") и вот он - аэродром. Скоростные бомбардировщики немедленно приступили к делу. Дмитрюк вполглаза видел, как внизу разом вздыбилась и вспыхнула "тундра" - чего-чего, а маскировать и камуфлировать немцы умели, - как огонь и железо жгли, рвали, разбрасывали по частям приготовившиеся к старту "юнкерсы", "дорнье" и "хейнкели". Заход стандартный, как учили, разворот на 180 градусов, и еще заход. Для гарантии. А теперь "по газам", и домой. Вслед запоздало с остервенением затявкали эрликоны.
      Когда до Шонгуя оставалось рукой подать, Дмитрюк услышал в шлемофоне спокойный, чуть глуховатый голос Кутахова:
      - Внимание! Сзади справа "мессеры"!
      Дальнейшие события развивались настолько стремительно, что Григорий ни потом, через годы, ни сразу же после посадки так и не мог воспроизвести в памяти всех подробностей начала этого первого в своей жизни воздушного боя. Он четко запомнил лишь, что успел тогда увидеть и даже для чего-то пересчитать - двадцать четыре! - летевших им наперерез на большой скорости "мессершмиттов".
      В следующую секунду он рванулся за резко пошедшим на вертикаль "киттихауком" Шевченко. Огромная перегрузка жестко притиснула Дмитрюка к бронеспинке сиденья, он, ничего вокруг не видя и не слыша, теперь делал только одно - изо всех сил старался не оторваться от ведущего.
      Но вот Григорий, когда, казалось ему, прошла уже целая вечность, неожиданно для себя обнаружил, что хорошо слышит радио. Оно разноголосо кричало, хрипело, стонало. И он как-то сразу увидел все: и уходивших на север невредимых СБ, и всех своих товарищей, отбивавшихся от двадцати двух "мессеров", и ту пару "худых", что наседала сейчас на них с Шевченко. С этого момента он запомнит до мельчайших деталей все воздушные поединки, что проведет за всю войну.
      Бой продолжался. Дмитрюк заградительной трассой отсек от Шевченко сунувшегося было к нему ведущего пары Ме-109. Тот, напоровшись на огонь, переворотом ушел вниз. Через секунду Григорий снова пустил в ход пулеметы по второму фашисту, который почему-то, проскочив его, тоже атаковал штурмана. Трассы прошли мимо. Это сильно обозлило Дмитрюка и потому, когда "мессершмитт" также переворотом отвалил от Шевченко, он, забыв обо всем, бросился за ним.
      И настиг его - своего первого "живого" фашиста! Тот, почувствовав погоню и зная, что "мессершмитт" тяжелее "киттихаука", попытался уйти пикированием. Но Дмитрюк был уже рядом. Он понял замысел врага и не спешил с огнем только потому, что хотел бить наверняка. Он шел в сотне метров сзади и выше, выжидая, когда "мессеру" уже некуда будет дальше пикировать и волей-неволей снова придется думать о высоте.
      Так оно и вышло. Фашист падал почти до земли. Когда же до нее оставалось всего ничего, он резко, все еще на что-то надеясь, рванулся вверх и в сторону. Но Григорий был готов и к этому. Тонкий "худой" фюзеляж, широкие, с обрубленными консолями крылья "мессершмитта" тотчас же оказались в перекрестии прицела "киттихаука". Все шесть крупнокалиберных пулеметов "заговорили" разом. От плоскостей "мессера" полетели ошметки обшивки. Но он все еще шел, сопротивлялся, стараясь спастись, выжить. Не выжил. Дмитрюк, ни на секунду не выпускавший его из прицела, уловил момент и, чтобы уже попусту не дырявить крылья противника, качнул нос "киттихаука" влево-вправо и одновременно нажал на гашетку. Ме-109 вспыхнул - пули вспороли и зажгли расположенный сразу за спиной пилотского кресла бензиновый бак. Вражеский самолет, перевернувшись, ткнулся в скалистую землю и взорвался.
      Через полчаса младший лейтенант Дмитрюк, опустив голову, стоял перед строем полка. Говорил Кутахов:
      - ...Ты, видимо, рассчитывал на то, что победителей не судят. Так вот, знай: твоя сегодняшняя победа - чудо. Да, это чудо, что ты - живой и такой вот красивый - стоишь сейчас перед нами. Чудо и то, что жив и здоров Шевченко, которого ты... предал. И для бомберов наших - тоже чудо, что они уцелели.
      Комэск замолчал, потом, пройдясь раз-другой вдоль притихшего строя, вдруг неожиданно весело рассмеялся:
      - А вообще-то ты его срезал лихо. Видел. С головой срезал. Молодец! Но учти, парень, - Павел Степанович снова стал серьезным, - все учтите: подвиг требует не только большой отваги, но и большой мысли. Воевать нам еще долго, так давайте же воевать с головой, думаючи...
      Они пройдут бок о бок через всю войну, всем смертям назло выживут, станут друзьями: Герои Советского Союза - будущий генерал Григорий Дмитрюк и будущий главный маршал авиации главком ВВС Павел Кутахов...
      Бои, бои, бои... Жаркие, не на жизнь, а насмерть, схватки велись в небе Севера почти ежедневно. Несмотря на исключительно тяжелые метеорологические условия, Дмитрюк и его товарищи поднимались в воздух по семь, девять и даже по одиннадцать раз за сутки. И если не в каждом вылете, то через один обязательно - бой. И в каждом из них находили свой конец гитлеровские стервятники.
      Но война есть война. В этих напряженнейших, как правило, неравных боях, покрыв себя неувядаемой славой и вечной памятью Родины, героической смертью погибнут многие летчики 145-го полка: Иван Бочков, Виктор Миронов, Ефим Кривошеее, Иван Юшинов... Они навсегда остались в Шонгуе.
      Весной сорок четвертого года, когда наши наземные войска перешли в наступление, воздушное сражение в небе Севера разгорелось с новой силой. Один из боев той весны оставит на всю жизнь неизгладимый след в сердце Дмитрюка.
      ...В тот день они двумя звеньями сопровождали группу летевших на штурмовку вражеского аэродрома "илов". Капитан Дмитрюк вел четверку истребителей непосредственного прикрытия, старший лейтенант Габринец со своим звеном шел чуть сзади и выше. Туманная, облачная с утра погода улучшалась буквально на глазах. Григорий и радовался - в нем уже сказывался северянин - низко катившемуся по горизонту неяркому солнцу, и одновременно клял его всеми "святыми", так как знал, что их наверняка где-нибудь перехватят "мессеры". И он, осторожно ощупывая взглядом небо, сейчас хотел лишь одного: чтобы это "где-нибудь" произошло ближе к цели. Чтобы смогли отработать "горбатые".
      Шестнадцать форсированных, маневренных, двухпушечных "мессершмиттов" появились тогда, когда Дмитрюк увидел впереди знакомые очертания фашистского аэродрома. Четверка Габринца немедленно бросилась им навстречу и связала боем. Григорий же, с трудом поборов в себе желание сделать то же самое, продолжал вести свое звено рядом со штурмовиками Это было его обязанностью, его неукоснительным долгом - во что бы то ни стало обеспечить безопасность "илов".
      На подступах к цели снизу на них выплеснулся шквал огня зенитных эрликонов. Если бы это произошло несколькими секундами раньше, то они бы не прошли. Во всяком случае, прошли бы не все. Но они опередили гитлеровцев. Выскочив на аэродром на высоте бреющего полета, штурмовики с ходу - они знали свое дело (эти не от хорошей жизни прозванные немцами "черной смертью" самолеты) - ударили по стоянкам "юнкерсов" и "мессершмиттов", а истребители Дмитрюка - по зениткам.
      Выполнив два захода, все двенадцать благополучно вышли из-под огня.
      Григорий был доволен. Он и на этот раз возвращался домой не без личной победы - мимоходом меткой очередью срезал одного из двух успевших все-таки взлететь "мессеров". Это тебе за Ленинград! Теперь его беспокоил лишь Габринец. И вдруг:
      - Гриша, жив курилка?
      Габринец вынырнул откуда-то снизу и, лихо крутанув победную "бочку", увел свою четверку на обычное место, наверх. "Ну и дьяволенок!" - только и подумал Дмитрюк, проводив самолет друга потеплевшим взглядом. Он по-братски любил этого щуплого русоголового парня за неунывающий нрав, за прямоту и честность в отношениях с товарищами, за храбрость и самоотверженность в бою. Григорий видел, что Габринец тоже тянется к нему. Эта взаимная привязанность, начавшаяся еще в пору их совместной службы на Дальнем Востоке, постепенно переросла в большую мужскую дружбу. И Дмитрюк очень дорожил ею.
      Успокоившись, Григорий все внимание снова сосредоточил на штурмовиках. Они, растянувшись, спешно уходили на восток. Но что это? Один из них вдруг задымил и начал отставать. Видимо, эрликоны его все-таки зацепили там, над аэродромом. Вскоре, правда, "ил" перестал дымить, но расстояние между ним и основной группой все увеличивалось, идти на скорости он явно не мог. Видя это, Габринец прорадировал Дмитрюку:
      - Гриша, уходи с "горбылями", я его прикрою.
      В любое другое время Григорий именно так бы и поступил - этого требовала обстановка. И он уже хотел было уходить, но неожиданно сердце вдруг больно сжалось от предчувствия чего-то страшного и непоправимого, и он остался, передав охрану штурмовиков двум ведомым парам.
      Несколько минут летели спокойно. Но вот сзади, на горизонте, четко обозначились быстро увеличивающиеся в размерах вытянутые силуэты Ме-109. На этот раз их было двадцать. Однако беда четверки краснозвездных истребителей заключалась сейчас вовсе не в количестве настигавших их врагов. Дмитрюк и Габринец попадали в переплеты и похлеще. Потом, в конце концов, они просто могли бы и не ввязываться в драку: "по газам" и - поминай как звали. Да, могли бы, если бы не еле ковылявший под ними "на честном слове" "ил". Вот "мессеры" догнали их, и огненная свистопляска началась.
      Они держались, сколько могли. И даже больше, чем могли. Построив "ножницы", Дмитрюк, Габринец, Пузанов и Ашев раз за разом отбили несколько попыток фашистов пробиться к штурмовику. И те, обозленные неудачей, решили сначала разделаться с истребителями. Вскоре паре "мессеров" удалось зайти Габринцу в хвост. Григорий поспешил к нему на помощь, но, видимо, опоздал, так как, когда он все-таки отпугнул "худых", тот вдруг доложил:
      - Гриша, мотор не тянет, сажусь!
      Дмитрюк защищал падающую машину друга до последнего патрона. Он еще успел увидеть, как она плюхнулась в снег, пропахала в нем недлинную, глубокую колею и остановилась. В это время его истребитель содрогнулся под ударами снарядов подкравшегося к нему сзади Ме-109.
      Рванув в попытке уйти из-под очередного удара ручку управления на себя, Григорий не почувствовал ее привычной упругой тяжести. Рули не слушались. А земля была уже рядом...
      Он очнется от страшной боли в голове и от холода. Выберется из кабины - единственной уцелевшей части самолета - и шатаясь, падая, пойдет на восток. Он не раз будет терять сознание и умирать, но не умрет. Будет замерзать, но не замерзнет. У него откажут ноги, но он будет ползти. И пробьется к своим, и выживет. Чтобы уже через две недели опять подняться в небо войны, и отомстить за смерть друга.
      И еще один бой хорошо запомнился Дмитрюку. Нет, тогда все было гораздо проще. Но это был его последний бой.
      ...Во главе четверки истребителей командир эскадрильи капитан Дмитрюк вылетел на "свободную охоту". Да, в сорок пятом он уже мог позволить себе такую "роскошь". Шли на высоте пять тысяч метров. Спокойно пересекли линию фронта: гитлеровские зенитчики молчали. Впрочем, им тогда было уже не до самолетов, они "смазывали пятки".
      Минут тридцать прошло в бесплодном поиске. Но когда Григорий совсем решил, что "свадьбы" не будет, на них неожиданно наскочили четыре ФВ-190. Нет, они вовсе не думали нападать. Развернувшись, "фоккеры" немедленно бросились наутек. "Совсем измельчал фашист", - усмехнулся Дмитрюк, толкнув сектор газа вперед. А через несколько мгновений он уже "загонял" ведущего в сетку прицела. Залп из пушки и пулеметов, и девятнадцатый, последний на его боевом счету самолет с паучьей свастикой на хвосте, развалившись на куски, рухнул вниз.
      ... Ту-124 подрулил к приземистому деревянному зданию аэровокзала. Взволнованные ветераны молча спустились по трапу на священную для них землю. Их ждали. От полыхавшего жаркими южными цветами пионерского строя шагнул мальчишка. Вот он наткнулся взглядом на рослую, подтянутую фигуру пожилого военного и вскинул вверх в пионерском салюте руку:
      - Товарищ генерал, красные следопыты пионерской дружины имени Героев Шонгуя...
      Большой теплый комок подкатился к горлу Григория Федосеевича Дмитрюка. Здравствуй, Шонгуй!
      М. Ялыгин
      Атакует "мститель"
      Молодой летчик-истребитель сержант Василий Томаров на Волховский фронт прибыл в октябре 1942 года из Ейского военно-морского авиационного училища.
      Прошло около пяти месяцев с тех пор, как он уехал из Уфы. Там Василий в 1939 году закончил аэроклуб и остался работать инструктором. Когда началась война, просился на фронт. Не отпустили. Несколько групп курсантов обучил он летному делу за первый год войны. Лишь с пятым выпуском летом 1942 года ему удалось наконец-то остаться в военно-морском авиационном училище, в которое зачислили почти всех аэроклубовцев.
      И вот Василий Томаров на фронте. У штабного домика толпились летчики и о чем-то оживленно разговаривали. Василий подошел к ним, поздоровался, немного постоял, послушал, и все созданные его воображением картины фронтовой жизни померкли, показались наивными и смешными.
      - Нас тут "безлошадных", почитай, на целый полк наберется, - оказал один из летчиков.
      - Новички прибывают и прибывают, - сказал второй, кивнув в сторону Томарова. - А вот о поступлении новых самолетов что-то не слыхать.
      Ничем не обрадовали сержанта и в отделе кадров. Ему дали направление в смешанный авиационный полк и со словами: "Устраивайтесь - там будет видно", - отпустили.
      С неделю крутился Василий возле самолетов, подходил к техникам, иногда помогал им в их нелегком и хлопотливом труде. Командир эскадрильи капитан Осадчий словно бы и не замечал новичка. Да это было и понятно: самолетов не хватало даже для опытных, бывалых летчиков.
      Шли дни. Василий потерял надежду, что командир обратит на него внимание. Но как-то солнечным утром капитан вдруг подошел к нему и приказал:
      - А ну-ка, Томаров, давайте в "спарку" (так называется двухместный учебный истребитель). Посмотрю, что вы умеете.
      И вот учебный "ишачок", уверенно разбежавшись по снежному полю, взмыл в небо.
      - Летаешь ты прилично, - сказал комэск после посадки. - Ну, а воевать научишься. Завтра слетаем еще разок, а потом возьму с собой, посмотрю, каков ты в деле.
      Комэск сдержал слово. После второго полета он взял Томарова на боевое задание.
      - Задача наша простая, - говорил командир перед вылетом. - Будем охранять Дорогу жизни. Чтобы ни один фашистский самолет не прорвался. С истребителями сопровождения в бой по возможности не ввязываться: наше дело - "юнкерсы", их будем бить. Истребителями займутся другие.
      Через полчаса группа капитана Осадчего в составе четырех "ястребков" была в воздухе.
      ...К Ладоге истребители подошли в районе Кобоны. Отсюда начиналась знаменитая Дорога жизни. Василий увидел ее сразу: с берега на лед одна за другой съезжали тяжело груженные автомашины и вереницей двигались в сторону противоположного берега. Их неровная, извилистая цепочка с высоты казалась затейливым ожерельем, протянувшимся от Кобоны до самого горизонта.
      Едва "ястребки" сделали круг над дорогой, вдали показались фашистские бомбардировщики. "Юнкерсы" шли четким и плотным строем.
      - Все атакуем ведущего! - раздался в наушниках голос командира. Внимательно следите за мной, не зевайте...
      Используя преимущество в высоте, Осадчий направил свой "ястребок" на ведущего.
      Василий не отрываясь следовал за комэском. Секунда, вторая, третья, и он совсем близко увидел серый с черным крестом сигарообразный фюзеляж "юнкерса". Прильнув к прицелу, поймал флагмана в перекрестие и со всей силой нажал на гашетку пулеметов. Сержант не запомнил, сколько времени вел огонь, но зато ясно видел, как десятки огненных стрел вонзились в машину вражеского флагмана. Опомнился лишь на развороте, когда комэск повел группу во вторую атаку. Теперь строй "юнкерсов" смешался. Ведущего на месте не было. "Где же он?" - подумал Василий и стал осматриваться. Фашистский флагман резко снижался, скользя на правое крыло. За ним причудливо закручивался дымный след.
      После второй атаки "ястребков" строй "юнкерсов" окончательно нарушился. Беспорядочно сбрасывая бомбы, они разворачивались и, прибавив скорость, уходили.
      Наши "ястребки" возвратились домой без потерь. Комэск был доволен: новички в первом бою не оплошали. И хотя сбили всего-навсего один "Юнкерс", зато ни одна бомба не упала на Дорогу жизни.
      После приземления командир поздравил летчиков с победой.
      - А вас, сержант, - обратился он к Томарову, - поздравляю вдвойне: с первым боевым вылетом и первой победой.
      Василий смутился и как-то неуверенно сказал:
      - С победой? А разве и я...
      - Конечно, и ты, - подбодрил его комэск. - По флагману все ударили здорово. Хо-о-ро-о-шо ударили! Ты что не стрелял?
      Василий смутился еще больше.
      - Ого, не стрелял, - поддержал комэска один из летчиков. - Саданул ему в самое чрево! - А потом, подойдя к Василию, вполголоса сказал ему:
      - Ну, даешь! Смотрю, уж и "юнкерсов" проскочили, а ты все садишь и садишь... Не тушуйся: в бою и не такое бывает. А своему первому ты сполна выдал. Можешь мне поверить.
      Комэск еще несколько раз брал Василия на задания, но молодой летчик догадывался, что капитан все же щадит его, и очень тяжело переживал это.
      - Дорогой юноша, зря себя терзаешь, - наставительно говорил капитан сержанту, когда тот обращался к нему с просьбой взять его на особенно трудное задание, - не торопись, всему свое время. Я сказал, что воевать научишься. Вот и учись потихоньку.
      Но фронтовые университеты молодому летчику пришлось продолжать не в авиации, а в пехоте.
      ...Шли первые дни нового, 1943 года. Волховский фронт готовился к прорыву блокады Ленинграда. Молодых летчиков-сержантов временно откомандировали в 8-ю армию. Там Томарову дали направление в 14-ю отдельную стрелковую бригаду, входившую в войска ударной группы.
      В штабе бригады его определили в минометный дивизион.
      - Так, значит, летчик? - переспросил Василия командир дивизиона капитан Апальков.
      - Летчик, товарищ капитан.
      - Не унывай, сержант. Временное это дело. Немыслимо летчиков в пехоте держать. Вот будет самолетов поболе, и заберут снова в авиацию... А пока определю-ка я тебя к разведчикам. Это дело будет тебе, пожалуй, поближе.
      Так стал Василий Томаров разведчиком минометного дивизиона.
      После прорыва блокады Ленинграда он участвовал в боях за Синявинские высоты, а затем в жестоком, затяжном и кровопролитном февральско-мартовском сражении за расширение коридора в направлении на Мгу - Тосно. В апреле и мае обеспечивал "работу" знаменитой "мельницы" - так кем-то в шутку, но очень метко был назван разработанный штабом Волховского фронта план длительного артиллерийско-авиационного наступления наших войск в условиях собственной и вражеской стабильной обороны.
      Минометный дивизион бригады принимал самое непосредственное и активное участие в осуществлении этого плана.
      Командующий Волховским фронтом Маршал Советского Союза К. А. Мерецков впоследствии писал в своей книге "На службе народу", что в течение двух месяцев неумолимые и беспощадные жернова фронтовой "мельницы" перемалывали войска противника, особенно его резервы, и что пленные фашистские офицеры сообщали в то время о разброде в штабе 18-й армии, о постоянных жалобах ее полевых командиров на "бездонную мгинскую бочку".
      За активное участие в операции "мельница" сержант Томаров в конце мая был награжден медалью "За боевые заслуги". Вскоре партийная организация дивизиона приняла его кандидатом в члены партии.
      - Молодец! На "мельнице" хорошо поработал, - пошутил заместитель командира по политчасти лейтенант Гуров, поздравляя Василия.
      Но не зря говорят, что радость и беда всегда рядом ходят. В эти дни Василий получил из дома письмо. В нем сообщалось, что в боях с фашистами погибли отец и брат. Тяжело переживал он горестную весть. Сердце его словно окаменело от горя.
      Прошло несколько дней. Сержант по-прежнему ходил мрачный и неразговорчивый, что несвойственно было его веселому и общительному характеру. Поэтому, когда командир вызвал его к себе, то прежде всего сказал ему:
      - Ну-ка, приободрись, Томаров! Знаю о твоем горе, поэтому хочу тебя немного порадовать. Получен приказ немедленно откомандировать всех летчиков из наземных частей обратно в авиацию.
      - Не может быть! - растерянно сказал Василии.
      - Это так, сержант! - подтвердил капитан Апальков. - Я говорил, что придет время и всех летчиков вернут в авиацию? Говорил. Вот оно и пришло. Жаль отпускать: разведчик ты - что надо. Да грешно держать летчика в пехоте... Давай, орел, лети! - сказал командир на прощанье и легонько подтолкнул Томарова к выходу.
      После двухмесячного переучивания на самолете Ил-2 младший лейтенант Василий Томаров вместе со своими товарищами Фроловым и Давыдовым прибыл на Волховский фронт в штаб 14-й воздушной армии. Летчиков направили в 872-й штурмовой авиаполк.
      Полк располагался в небольшой деревушке. За ней начинался молодой сосняк, за которым раскинулось достаточно широкое и ровное поле, по краям заросшее ольшаником и расцвеченное большими полянами иван-чая и белой ромашки. Оно протянулось от края леса до крутого обрыва. Это и был аэродром. Внизу, за обрывом, была еще одна деревня.
      "Ну и ну! - подумал про себя Василий. - Чуть мазанешь на взлете или при посадке - и поминай как звали, под обрыв и на деревню".
      - Что, не приглянулся наш аэродром? - спросил его лейтенант Федяков, которому командир поручил познакомить новых летчиков с аэродромом.
      - Да нет, - смутившись, ответил Василий. - Вот обрыв, правда, - штука неприятная.
      Приучать новых летчиков к полетам командир полка подполковник Кузнецов начал сразу. На следующий день после прибытия он спросил Томарова:
      - Аэродром осмотрели?
      - Осмотрел, - ответил Василий.
      - Небось, сердце у обрыва екнуло?
      - Было дело.
      - Ничего, обрыва не бойтесь: для взлета и посадки метров вполне хватает... Если, конечно, их не транжирить.
      - Это я понял, когда прикидывал.
      - Ну вот и хорошо! Вот и ладненько! Значит, завтра и слетаете. Самостоятельно?! - в упор, внимательно, испытующе глядя в глаза Василия, не то спросил, не то приказал командир, а потом, выждав с полминуты, спросил: - А может на "спарке", с комэском?
      - Нет! - твердо сказал Василий. - Лучше сразу самому.
      На следующий день он произвел двадцатиминутный тренировочный полет по кругу.
      - Молодец! - похвалил его Кузнецов, вытирая носовым платком до блеска выбритую голову. - Хватка есть. Но все-таки имейте в виду - расстояние от сосняка до обрыва - только-только, ни метра больше.
      Командир полка определил Томарова в третью эскадрилью и представил его комэску.
      - Николай Платонов, - назвал себя старший лейтенант, сдавив ладонь новичка крепким мужским пожатием, от которого слипаются пальцы.
      - Берите себе этого молодца, устраивайте, - сказал Николай Терентьевич Платонову. - С боевыми заданиями повремените. Пусть пообвыкнет и подучится.
      Старший лейтенант Платонов, высокий и стройный блондин с привлекательным и улыбчивым лицом, сразу понравился Василию. Было приятно идти с ним рядом, подлаживаться к спокойной, неторопливой походке, чувствовать около себя уверенного, сильного и приятного человека. Даже ордена Краевого Знамени и Красной Звезды на гимнастерке комэска не смущали молодого летчика, а как-то совершенно естественно ставили его в положение младшего товарища, нуждающегося в поддержке и помощи старшего.
      По дороге летчики разговорились. Василий рассказал, как вырвался из аэроклуба на фронт, почему оказался в пехоте. Николай Платонов говорил о фронтовых делах эскадрильи.
      - На днях при штурмовке Синявинских высот погиб наш летчик Гурий Максимов, - сказал он и посмотрел в глаза новичка.
      - Понимаю! - сказал Василий. - Значит, я на его место?
      - Да! - без обиняков ответил комэск. - Гурий был не только настоящим летчиком, но и надежным товарищем. Его самолет подбили над целью вражеские зенитки. Но Гурий и стрелок Дима Чупров на горящем самолете, оба раненные, продолжали штурмовать фашистов.
      Платонов умолк и задумался...
      Василий терпеливо ждал продолжения рассказа.
      - Мы все видели своими глазами и слышали по радио их последние слова: "Прощайте, ребята! Бейте фашистов и за нас!" - Они направили свой пылающий "ил" на фашистский склад боеприпасов и разнесли его вдребезги. - Комэск снова умолк и долго ничего не говорил.
      Молчал и Томаров...
      Оба они в эти минуты думали об одном - о подвиге товарищей.
      "А как бы поступил я? - размышлял Василий. - Смог бы вот так, как они? Или схватился бы за "последнюю соломинку" - кольцо парашюта?"
      Он долго не мог ответить на этот вопрос. В его голове теснились противоречивые мысли...
      Комэск рассказал новичку и о других летчиках полка. Василий узнал о мастерских штурмовках Николая Белова, Георгия Ульяновского, Сергея Федякова...
      Штаб и общежитие летчиков третьей эскадрильи размещались в большой бревенчатой избе. В палисаднике перед избой, увешанные красными гроздьями, красовались две рябины.
      Комэск познакомил Томарова с адъютантом эскадрильи лейтенантом Киричком, сел у стола и сказал:
      - Теперь о главном. Хотя у нас здесь и не школа пилотов, но вам придется немного поучиться. Завтра составим программу подготовки... до зимы: все равно скоро наступит ненастье. В бой не пущу, пока не буду лично убежден, что вы к этому готовы!
      ...И потянулись опять учебные дни и недели: взлет, посадка, взлет, полет по кругу и опять посадка, полеты по маршруту, тренировочные стрельбы и бомбометание.
      За месяцы осеннего ненастья молодой летчик успел пройти курс боевой науки не только у Платонова, но и у других бывалых летчиков полка. Веселый, общительный и дружелюбный по характеру, умеющий учиться у товарищей и всегда ладить с ними, он очень скоро стал для всех своим. Его уже никто не считал новичком, хотя Василий еще ни разу ни с кем не вылетал на задания.
      Вскоре полк перебазировался на другой аэродром в район небольшой лесной деревушки. Здесь была настоящая глухомань.
      Ленинградский и Волховский фронты готовились к новому наступлению. Летчики полка все чаще стали вылетать на боевые задания. Правда, летали в основном парами на "свободную охоту" и на разведку противника в районы Синявинских высот, Новгорода, Подберезья и других крупных узлов обороны фашистов.
      Василий видел все это и, естественно, рвался в бой.
      6 декабря после очередного проверочного полета он пожаловался комэску:
      - Сколько можно попусту утюжить воздух? Кровь кипит: за батю и брательника пора с фашистами рассчитаться.
      - Не терпится, значит? - сказал Платонов. - Ладно, я подумаю.
      Вечером он подошел к Томарову и сказал:
      - Завтра возьму на разведку. Готов?
      - Давно, товарищ командир! - обрадованно ответил летчик.
      - Мы должны выявить места наиболее крупных скоплений фашистских войск и техники к югу от Новгорода, - и Платонов стал по карте подробно рассказывать о предстоящем полете.
      - Погода пока неважная - все время низкая облачность. Не для истребителей погода. Нам это на руку. Но зенитки все равно жару дадут - тут уж никуда не денешься, - сказал комэск в заключение.
      - Штурмовать, значит, не будем? - спросил Василий.
      - Запомни, наше дело - разведка, - ответил комэск. - Штурмовать будем лишь самые важные объекты и только после выполнения основного задания. Так что успокой свою кровь и готовься к вылету.
      На следующее утро взлетевшая с лесного аэродрома пара штурмовиков, прижимаясь к нижней кромке облаков, взяла курс на Новгород.
      Первый вылет Томарова прошел успешно. Командование получило от воздушных разведчиков ценные сведения о движении и сосредоточении фашистских войск южнее Новгорода.
      После этого вылета Василий Томаров еще больше сдружился с летчиками полка, а в декабрьские 1943 и январские дни 1944 года вместе со всеми готовился к новым боям.
      И вот наступил долгожданный день. 14 января 1944 года войска Ленинградского и Волховского фронтов начали, сражение за окончательную ликвидацию вражеской блокады Ленинграда.
      ...На Волховском фронте утром 14 января 40 минут гудел воздух и содрогалась земля от несмолкаемой канонады. Василий Томаров и воздушный стрелок Николай Кравченко, удобно пристроившись под плоскостью штурмовика, с радостью вслушивались в грозный гул. На фюзеляже их самолета красовалась свежая надпись "Мститель". Ее накануне по просьбе Василия и с разрешения командира полка сделал механик.
      Но в первый день наступления штурмовики так и не смогли вылететь на задание из-за плохой погоды.
      Наступило 15 января.
      На аэродроме оживленно. Летчики и воздушные стрелки не отходят от машин, так как команда на вылет может последовать в любую минуту.
      Все готово: подвешены эрэсы и авиабомбы, зарядные ящики набиты снарядами я патронами, не раз проиграны все варианты полета. Задание не простое - надо преодолеть мощную противовоздушную оборону противника и нанести бомбардировочно-штурмовой удар по вражеским войскам и технике в Подберезье, Новгороде и Люболядах. Этих ударов с нетерпением ждут воины 59-й армии, ведущие ожесточенные бои за Подберезье.
      Наконец-то над аэродромом взвилась ракета - команда на вылет. И вот уже, поднимая снежную пыль, штурмовики выруливают на старт и сразу взлетают.
      Первой уходит на задание группа Ульяновского. За ней шестерка Платонова, в которой в основном "старики", из молодых только Томаров и Фролов.
      ...Пока полет проходит над своими войсками, летчики и стрелки наблюдают за тем, что происходит на земле. Но вот в небе раздался оглушительный треск и грохот первых разрывов зенитных снарядов.
      Время спокойного полета кончилось. Разрывы совсем рядом. Взрывные волны швыряют "Мститель" из стороны в сторону. Василий улавливает сотрясение самолета. "Наверное, осколки", - догадывается он и спрашивает по переговорному устройству: