Война мышей и лягушек (Батрахомиомахия)
      Перевод М. Альтмана.
      К первой строке приступая, я Муз хоровод с Геликона
      Сердце мое вдохновить умоляю на новую песню,
      С писчей доской на коленях ее сочинил я недавно,
      Песню о брани безмерной, неистовом деле Арея.
      Я умоляю, да чуткие уши всех смертных услышат,
      Как, на лягушек напавши с воинственной доблестью, мыши
      В подвигах уподоблялись землею рожденным гигантам.
      Дело, согласно сказанью, начало имело такое.
      Раз как-то, мучимый жаждою, только что спасшись от кошки,
      [10] Вытянув жадную мордочку, в ближнем болоте мышонок
      Сладкой водой упивался, - его на беду вдруг увидел
      Житель болота болтливый и с речью к нему обратился:
      "Странник, ты кто? Из какого ты роду? И прибыл откуда?
      Всю ты мне правду поведай, да лживым тебя не признаю.
      Если окажешься дружбы достойным, сведу тебя в дом свой
      И, как любезного гостя, дарами почту торовато.
      Сам я прославленный царь Вздуломорда и здесь на болоте
      Искони всепочитаемый вождь и владыка лягушек.
      Родом же я от Грязного, который с царевною Водной
      [20] На берегах Эридана в любви сочетался счастливо.
      Впрочем, и ты, полагаю, из роду не вовсе простого:
      Может быть, царь-скиптродержец и мощный в боях
      предводитель?
      Ну, не таи же, открой мне скорее свой род именитый".
      Тут на расспросы лягушки мышонок пространно ответил:
      "Что ты о роде моем все пытаешь? Он всюду известен:
      Людям, бессмертным богам и под небом витающим птицам.
      Имя мое - Крохобор, я горжусь быть достойным потомком
      Храброго духом отца Хлебогрыза и матери милой,
      Ситолизуньи, любезнейшей дочки царя Мясоеда.
      [30] А родился в шалаше я и пищей обильной взлелеян:
      Смоквою нежною, сочным орехом и всяческой снедью.
      Дружба же вряд ли меж нами возможна: мы слишком несхожи.
      Жизнь вся твоя на воде протекает, а мне вот на суше
      Пища привычна людей, и меня на дозоре не минет:
      Ни из красивоплетеной корзины калач белоснежный,
      Ни с чечевичной начинкой пирог с творогом многослойный,
      Ни окровавленный окорок, ни с белым жиром печенка,
      Ни простокваша, ни сыр молодой, ни парная сметана,
      Ни пирожочки медовые - их же вкушают и боги,
      [40] Словом, ничто из того, что к пирам повара припасают,
      Вкусно приправами всякими пищу людей услащая.
      Не убегал никогда я с опасного поля сраженья,
      Первому следуя зову, я в первых рядах подвизаюсь.
      Даже его не страшусь, человека с огромнейшим телом:
      Смело на ложе взобравшись, цепляюсь за кончики пальцев
      Или пяту ухвачу, и, хоть боль до людей не доходит,
      Скованный сном человек моего не избегнет укуса.
      Но, признаюсь, опасаюсь и я двух чудовищ на свете:
      Ястреба в небе и кошки - великое с ними мне горе,
      [50] Также и скорбной ловушки, где рок затаился коварный.
      Эти напасти - все страшные, наистрашнейшая - кошка:
      Даже к зарытым в норе норовит она ловко пробраться.
      Редьки же грызть я не склонен, ни толстой капусты, ни тыквы,
      И не питаюсь ни луком зловоннейшим, ни сельдереем
      Яства отменные, впрочем, для тех, кто живет у болота..."
      На Крохобора слова Вздуломорда со смехом ответил:
      "Что ты, о друг, все о брюхе толкуешь? Поверь мне, немало
      Есть и у нас, на воде и на суше, чему подивиться.
      Жизнь нам, лягушкам, завидно-двойную назначил Кронион:
      [60] Можем мы прыгать по суше, можем плясать под водою
      И обитаем в жилищах, обеим стихиям открытых.
      Если желаешь, ты можешь и сам в том легко убедиться:
      На спину только мне прыгни, держись, ненадежней усевшись,
      А уже я тебя с радостью в самый свой дом переправлю".
      Так убеждал он и спину подставил, и тотчас мышонок,
      Лапками мягкую шейку обняв, на лягушку взобрался.
      Был он вначале доволен: поблизости виделась пристань,
      Плыл на чужой он спине с наслажденьем... Но, как внезапно
      Буйной хлестнуло волною в него, проклиная затею,
      [70] Жалобно тут завопил он, стал волосы рвать и метаться,
      Горестно лапки под брюхом ломать, а трусливое сердце
      Билось неистово и порывалось на берег желанный.
      От леденящего страха стенаньями глушь оглашая,
      Правит меж тем он подвижным хвостом, как послушным
      кормилом,
      И умоляет богов привести его на берег целым.
      Так, чем он более тонет, тем стонет безудержней, громче
      И, наконец, исторгает из уст своих слово такое:
      "Верно, не так увозил на хребте свою милую ношу
      Вол, что по волнам провел до далекого Крита Европу,
      [30] Как, свою спину подставивши, в дом свой меня перевозит
      Сей лягушонок, что мордой противною воду пятнает!"
      Вдруг над равниною водной, высокую вытянув шею,
      Вот уж где ужас обоих, - явилася грозная гидра.
      Гидру увидев, нырнул Вздуломорда, о том и не вспомнив,
      Гостя какого, коварный, на верную смерть обрекает.
      Сам углубился в болото и гибели близкой избегнул,
      Мышь же, опоры лишившись, немедленно навзничь упала,
      Лапками лагодя влагу и жалобный писк испуская.
      Часто ее заливала волна, но, живучая, снова
      [90] Наверх она выплывала... Однако судьбы не избегнешь...
      Шерстка намокшая с большей все тяжестью книзу тянула,
      И, уж волной заливаем, пред смертью промолвил мышонок:
      "Ты, Вздуломорда, не думай, что скроешь коварством
      проступок:
      Как со скалы - потерпевшего в море кораблекрушенье,
      С тела меня ты низвергнул... В открытой борьбе или беге
      Не превзошел бы меня ты на суше. Так наглым обманом
      В воду меня заманил... Но всевидящий бог покарает
      (Грозного не избежишь ты возмездья от рати мышиной)!"
      Так он сказал и свой дух на воде испустил. Но случайно
      [l00] Это узрел Блюдолиз, на крутом побережье сидевший.
      С писком ужасным пустился он весть сообщить всем мышатам.
      Эти же, новость проведав, вспылали ужаснейшим гневом
      И повелели глашатаям громко прокликать, чтоб утром
      Прибыли все на собранье в палаты царя Хлебогрыза,
      Старца, отца Крохобора, которого труп по болоту
      Выплывший жалко носился - не к брегу родному, однако,
      Нет, уносился, несчастный, в открытого моря пучину.
      Спешно, с зарей, все явились, и первым в собранье поднялся,
      Скорбью по сыну томимый, отец Хлебогрыз и промолвил:
      [110] "Други, хотя и один я теперь претерпел от лягушек,
      Лютая может беда приключиться внезапно со всяким,
      Жалкий, несчастный родитель, троих сыновей я лишился:
      Первого сына сгубила, свирепо похитив из норки,
      Нашему роду враждебная, неукротимая кошка.
      Сына второго жестокие люди на смерть натолкнули,
      С необычайным искусством из дерева хитрость устроив,
      Эту-то пагубу нашу ловушкой они называют.
      Третий же сын - был и мой он любимец, и матери нежной...
      Ах, и его погубил Вздуломорда, сманивши в пучину.
      [120] Но ополчимся, друзья, и грянем в поход на лягушек,
      Тело, как должно, свое облачив в боевые доспехи".
      Речью такою он всех убедил за оружие взяться.
      Их возбуждал и Арей, постоянный войны подстрекатель.
      Прежде всего облекли они ноги и гибкие бедра,
      Ловко для этого стручья зеленых бобов приспособив,
      Их же в течение ночи немало они понагрызли.
      А с камышей прибережных сняв шкуру растерзанной кошкой
      Мыши, ее разодравши, искусно сготовили латы.
      Вместо щита был блестящий кружочек светильни, а иглы
      [130] Всякою медью владеет Арей - им как копья служили.
      Шлемом надежным для них оказалась скорлупка ореха.
      Во всеоружье таком на войну ополчились мышата.
      Живо узнали про это лягушки, и, вынырнув, тотчас
      В место одно собрались, и совет о войне учредили.
      Только пошли пересуды, откуда и кто неприятель,
      Вражий внезапно явился, жезлом потрясая, глашатай
      Творогоеда бесстрашного сын, Горшколаз знаменитый.
      Он, объявляя войну, к ним со словом таким обратился:
      "Я от мышей к вам, лягушки, и послан я с вызовом грозным:
      [140] Вооружайтесь поспешно, готовьтесь к войне и сраженьям.
      Ибо в воде увидали они Крохобора, в чьей смерти
      Царь Вздуломорда повинен. Так будьте теперь все в ответе.
      Тот же из вас, кто храбрее, на бой пусть скорее дерзает".
      Так объявил им глашатай, и, грозное слово услышав,
      Затрепетали сердца и у самых бесстрашных лягушек,
      Но Вздуломорда, поднявшись, их речью такой успокоил:
      "Друга, не я убивал Крохобора и даже не видел,
      Как он погиб: верно, сам утонул он, резвясь у болота,
      В плаванье нам подражая. А эти гнуснейшие мыши
      [150] Вздумали ныне меня обвинять. Ну, тем лучше. Изыщем
      Способ мы раз навсегда весь их род уничтожить коварный.
      Вот что я вам предложу и что кажется мне наилучшим:
      В броню себя заковавши, мы сомкнутым строем, все рядом
      Станем у края болота, на самом обрывистом месте,
      Чтобы, когда устремятся на нас ненавистные мыши,
      Каждый ближайшего мог супостата, за шлем ухвативши,
      Вместе с оружием грозным низвергнуть в пучину болота.
      Там уже, плавать бессильных, мы быстро их всех перетопим,
      Сами же мы, мышебойцы, трофей величавый воздвигнем".
      [160] Речью такой убедил он лягушек облечься в доспехи:
      Голени прежде всего они листьями мальвы покрыли,
      Крепкие панцири соорудили из свеклы зеленой,
      А для щитов подобрали искусно капустные листья.
      Вместо копья был тростник у них, длинный и остроконечный,
      Шлем же вполне заменяла улитки открытой ракушка.
      Так на высоком прибрежье стояли, сомкнувшись, лягушки,
      Копьями все потрясали, и каждый был полон отваги.
      Зевс же богов и богинь всех на звездное небо сзывает
      И, показав им величье войны и воителей храбрых,
      [170] Мощных и многих, на битву огромные копья несущих,
      Рати походной кентавров подобно иль гордых гигантов,
      С радостным смехом спросил, не желает ли кто из лягушек
      Иль за мышей воевать. А Афине промолвил особо:
      "Дочка, быть может, прийти ты на помощь мышам
      помышляешь,
      Ибо под храмом твоим они пляшут всегда с наслажденьем,
      Жиром, тебе приносимым, и вкусною снедью питаясь?"
      Так посмеялся Кронид, и ему отвечает Афина:
      "Нет, мой отец, никогда я мышам на подмогу не стану,
      Даже и в лютой беде их: от них претерпела я много:
      [180] Масло лампадное лижут, и вечно венки мои портят,
      И еще горшей обидою сердце мое уязвили:
      Новенький плащ мой изгрызли, который сама я, трудяся,
      Выткала тонким утком и основу пряла столь усердно.
      Дыр понаделали множество, и за заплаты починщик
      Плату великую просит, а это богам всего хуже.
      Да и за нитки еще я должна, расплатиться же нечем.
      Так вот с мышатами... Все ж и лягушкам помочь не желаю:
      Не по душе мне их нрав переменчивый, да и недавно,
      C битвы когда, утомленная, я на покой возвращалась,
      [190] Кваком своим оглушительным не дали спать мне лягушки,
      Глаз из-за них не сомкнувши, я целую ночь протомилась.
      И, когда петел запел, поднялась я с больной головою.
      Да и зачем вообще помогать нам мышам иль лягушкам:
      Острой стрелою, поди, и бессмертного могут поранить.
      Бой у них ожесточенный, пощады и богу не будет.
      Лучше, пожалуй, нам издали распрей чужой наслаждаться".
      Так говорила Афина. И с ней согласились другие.
      Тотчас все боги, собравшись, пошли в безопасное место.
      Временем тем комары в большие трубы к сраженью
      [200] Вражеским станам обоим знак протрубили, а с неба
      Зевс загремел Громовержец, начало войны знаменуя.
      Первым Квакун Сластолиза - тот в первых рядах
      подвизался
      Метким копьем поражает в самую печень по чреву:
      Навзничь упал он, и нежная шерстка его запылилась.
      С грохотом страшным скатился, доспехи на нем зазвенели.
      Этому вслед Норолаз поражает копьем Грязевого
      Прямо в могучую грудь. Отлетела от мертвого тела
      Живо душа, и упавшего черная смерть осеняет.
      Острой стрелою тут в сердце Свекольник убил Горшколаза.
      [210] [В брюхо удар Хлебоеда на смерть Крикуна повергает:
      Наземь упал он стремглав, и от тела душа отлетела.
      Гибель героя увидев и мщеньем за друга пылая,
      Камень огромный, на жернов похожий, схватил Болотняник,
      В шею метнул Норолазу; в глазах у того потемнело.
      Тут уже жалость взяла Травоглода, и дротиком острым
      Он упредил нападенье врага. Но и сам поплатился:
      Ловко копьем дальнолетным в него размахнулся Облиза,
      Меток удар был, под самую печень копье угодило.
      Он на Капустника, по побережью бежавшего, яро
      [220] Ринулся, но, не смутившись, тот сам обратил его в бегство.
      В воду злосчастный упал и живой уж не выплыл, багровой
      Кровью окрасил болото, и, вздутый, с кишками наружу,
      Долго еще труп героя у берега горестно бился.]
      Творогоед же от смерти и на берегу не сберегся.
      В ужас пришел Мятолюб, когда Жирообжору увидел:
      Бросивши щит, он проворно спасается бегством к болоту.
      Соня Болотный убил знаменитого Землеподкопа
      [А Водорад поразил беспощадно царя Лизопята,]
      Тяжким булыжником череп ему раскроив. Размягченный
      [230] Из носу мозг его вытек, и кровью земля обагрилась.
      Соне Болотному смерть причинил Блюдолиз безупречный,
      Дротик свой бросив, и тьма ему взоры навеки покрыла.
      Это увидел Чесночник и, за ноги труп расторопно
      Крепкой рукою схвативши, в болото Болотного бросил.
      Тут за убитого друга герой Крохобор заступился,
      Ранил жестоко Чесночника в печень, под самое чрево.
      Тело простерлось бессильно, душа же в Аид отлетела.
      Болотолаз, то увидев, горсть грязи швырнул в Крохобора:
      Тина лицо облепила, он зрения чуть не лишился.
      [240] Гневом вспылал Крохобор и, могучей рукой ухвативши
      Камень из долу огромный - земли многолетнее бремя
      В Болотолаза метнул его яростно. Вся раздробилась
      Правая голень его, и, подрубленный, пал он на землю.
      Тут и Пискун на него напустился и сильно ударил
      В чрево. Проникло в утробу копье глубоко, и, как только
      Крепкой рукою копье извлек из брюха противник,
      Тотчас наружу за ним и все внутренности потянулись.
      Видя, что на побережье от смерти не убережешься,
      Еле плетясь и измученный страшно, сраженье покинув,
      [250] В ров Зерногрыз пробирался, чтоб гибели лютой избегнуть.
      В пятку копьем уязвив, поразил Хлебогрыз Вздуломорду.
      [Позже, хоть раненный тяжко, он вынырнул вновь из болота.]
      Видя, что дышащий трудно во прахе простерт Вздуломорда,
      К первым рядам устремившись, копье в него Луковник бросил,
      Но уцелел крепкий щит, и копья острие в нем застряло.
      Также и дивный Полынник, в сражениях равный Арею,
      Сбросить не смог с головы Вздуломорды тяжелого шлема,
      Хоть средь лягушек воинственных витязем первым считался:
      Слишком уж много врагов на него устремилось. Пред грозным
      [260] Натиском не устоял он и спешно в болоте укрылся.
      Был средь мышей еще юный, но храбростью всех
      превзошедший,
      Славный герой Блюдоцап, знаменитого сын Хлебоскреба.
      Из дому вызвавши сына, отец его в бой посылает.
      Этот же витязь, с угрозою весь истребить род лягушек,
      Гордо вперед выступает, пылая с врагами сразиться.
      Тотчас лягушки, объятые ужасом, в бегство пустились.
      Силой владея великою, тут бы их всех погубил он,
      Если бы зоркий Кронион, отец и бессмертных и смертных,
      Гибнущих видя лягушек, к ним жалостью вдруг не проникся
      [270] И, головой сокрушенно качая, богам не промолвил:
      "Боги! Великое диво я вижу своими глазами.
      Скоро, пожалуй, побьет и меня самого сей разбойник,
      Что на болоте свирепствует. Впрочем, его успокоим.
      Тотчас Афину пошлем или шумного в битвах Арея:
      Эти его, хоть отважного, живо от битвы отвадят".
      Кроноса сын так промолвил. Арей же ему возражает:
      "Ныне, Кронид, уж ни мудрость Афины, ни сила Арея
      Лютую смерть отвратить не сумеют от жалких лягушек,
      Разве на помощь им все мы направимся, да и оружье,
      [280] Коим когда-то сразил Капанея, могучего мужа,
      Дерзостного Энкелада и дикое племя гигантов,
      Ты и теперь пустишь в ход - перед этим и храбрый смирится".
      Только промолвил Арей, громовою молнией грянул
      Кроноса грозного сын, - и великий Олимп содрогнулся,
      Знаменье страшное в ужас повергло мышей и лягушек,
      Все же мышиное войско сражения не прекращало,
      Крепко надеясь лягушачий род истребить совершенно,
      Что и могло бы случиться, если б с Олимпа Кронион,
      Сжалившись, в помощь лягушкам не выслал защитников новых.
      [290] Вдруг появились создания странные: кривоклешневы,
      В латы закованы, винтообразны, с походкой кривою,
      Рот словно ножницы, кожа - как кости, а плечи лоснятся,
      Станом искривлены, спины горбаты, глядят из-под груди,
      Рук у них нет, зато восьмеро ног, и к тому двуголовы
      Раками их называют... И тотчас они начинают
      Мышьи хвосты отгрызать, заодно уж и ноги и руки.
      Струсили жалкие мыши и, копья назад повернувши,
      В бегство пустились постыдное... Солнце меж тем закатилось,
      И однодневной войне волей Зевса конец наступает.
      ПРИМЕЧАНИЯ (В. Ярхо).
      Эту пародийную поэму в древности приписывали наряду с "Маргитом" Гомеру, однако уже в прошлом веке возобладало мнение, что "Война..." написана в V в. или несколько раньше. Между тем стилистические и лингвистические наблюдения над текстом, начавшиеся с конца XIX в. и особенно усилившиеся во второй половине нашего столетия, показали, что поэма эта создана в позднеэллинистическое время, если не в эпоху Августа. Пародия на гомеровский эпос, достигаемая перенесением его героического содержания на низменный сюжет войны мышей с лягушками, не носит характера идейной полемики с эпическими идеалами, а представляет собой скорее литературную игру с использованием гомеровской фразеологии - гомеровских полустиший, формул, отдельных слов, из которых составляются стихи-центоны. Цельные стихи, заимствованные у Гомера, встречаются очень редко (152, 205).
      Ст. 1. ...муз хоровод с Геликона... - Ср.: "Теогония", 1 сл.
      Ст. 9. ...от кошки - собственно, от ласки, которых греки держали в доме для защиты от мышей.
      Ст. 19. Родам же я от Грязного... - Намек на имя отца Ахилла, по-гречески Peleus, обручившегося с морской нимфой Фетидой - здесь: царевной Водной.
      Ст. 20. Эридан. - См.: "Теогония", 337 и примеч.
      Ст. 39. Пирожочки медовые - подношение богам. Бедные люди нередко вылеп ляли их в форме того животного, которого положено было приносить в жертву богу.
      Ст. 50. Также и скорбной ловушки... - Ср. Каллимах. "Победа Береники", фр. 3-4.
      Ст. 79. Вол, что по волнам провел... - Зевс, похитивший Европу.
      Ст. 83. Грозная гидра - то есть водяной уж.
      Ст. 210-223 изымаются рядом издателей как поздняя вставка.
      Ст. 228 считается неподлинным.
      Ст. 252 считается неподлинным.
      Ст. 280 сл. Капаней - участник похода семерых против Фив, отличавшийся надменностью. Зевс сразил его молнией. Энкелад. - См. Каллимах. "Причины", фр. 1, 36.