Вот все то, что я мог сообщить в коротких словах об отпадении двоих. Имена их не пишу здесь, считая неудобным. А пока будь здоров, добрый старичок. Желаю тебе благоденствовать. С любовью твой меньшой брат Яков Драгуновский. 28 декабря 1921 года.
      1921-1929. Моя жизнь. Конспективное изложение
      После амнистии и освобождения месяца два мною овладевает оптимизм. Любая погода радует меня. Еду в Москву. Радостная встреча с друзьями. Я у Бонч-Бруевича, беседую с ним. Какая-то мучительная тоска по дому овладевает мной. Приехал домой и опять не успокаиваюсь: тоска не покидает меня. Часто и подолгу серчаю на жену, требую, чтобы она вегетарианствовала. Веду неправильное, неразумное воспитание сына. Не рад, что имею такое злое сердце, а как изменить - не знаю. Новое миропонимание не изменило меня к лучшему, характер не улучшается. Кидаюсь и туда, и сюда, надеясь со стороны получить поддержку.
      В июне я опять в Москве. Знакомлюсь близко с некоторыми друзьями, с Сергеем Михайловичем Поповым, с его замечательной, разумной системой ручного земледелия. Радуюсь, что еще больше знакомлюсь и сближаюсь со старыми толстовцами: В. Г. Чертковым, И. И. Горбуновым-Посадовым и другими; беседую с ними как с равными, но все же Чертков является каким-то авторитетом, почему я и не могу понять Сережу Попова и его понимание духовного монизма. Посетил "Живую Церковь", где слушал проповедь Антонина. Побывал у евангелистов, послушал их пение, орган, но все это меня не удовлетворяет.
      Скитание по друзьям опять толкает меня скорее возвратиться домой. Дома опять радуюсь, но не надолго: часто тоскую, часто сержусь и мучаюсь. Удивляюсь, что со мной происходит. Сравнивая свою жизнь в православии и теперь, не нахожу разницы - даже как будто характер ухудшается. Работаю, а на душе неудовлетворенность и ужасная тоска, а от чего и сам не знаю. С женой - несчастье, тяжело заболела. Пришлось отвезти в губернскую больницу. На сердце большая тревога, боюсь расстаться с другом. Радуюсь ее благополучному выздоровлению и возвращению. Вскоре опять серчаю и злюсь. Характер не улучшается.
      Опять Москва. Голицыно. Звенигород. Я в колонии у друзей в рощах. Предлагают организовать коммуну. Я почему-то боюсь втиснуть семью в такую организацию; пугают меня чужие (барские) постройки, как это пугало меня в 20 году, когда я бывал у И. М. Трегубова в Наркомземе. Знакомство с Корниловичем дает мне некоторый толчок. Очень глубокое впечатление произвела на меня жизнь и жизнепонимание Сергея Михайловича Попова. Побывал я у многих друзей: у О. А. Дашкевич, у Страховых, у Булгакова, у Плешкова, у Добролюбова; побывал у квакеров, у бегаитов, у трезвенников. В Вегетарианском обществе пришлось постолярничать: делал скамьи, витрину и проч., за что обещают купить мне билет на дорогу. Втягиваюсь в работу, хочу заработать.
      Англичане-квакеры своей богатой, буржуазной обстановкой и пищей не дают мне ничего положительного. У бегаитов свободный обмен мнениями нравится; у трезвенников кликушество - отталкивает. Почему-то не посещаю собрания друзей. 29 декабря не посетил диспут, после которого В. Ф. Булгакова наметили выслать за границу. Тревога многих друзей. Мы ожидали арестов. С М. Кучиным смотрели в Москве демонстрации против Рождества. Пришел от квакеров, решил ехать домой, так как меня слезно просят домашние.
      Желание вести культурную крестьянскую жизнь; возможность дает только переход деревни на отруба (столыпинские участки). С отрубами не удалось. Брат Тимофей едет на Кавказ искать свободные земли. Телеграмма и письмо брата окончательно вселяют желание переселиться. Приехавшие ходоки привезли бумаги о принятии нас в с/х артель.
      Москва. Хлопоты в Москве и пугают, и успокаивают. Переселение разрешается. Я снова у Чертковых, у Трегубова, у Вересаева, у Смидовича, в Наркомземе, у М. И. Калинина.
      Дома. От продажи имущества тревога на сердце, но так как был занят продажей и переселением, мало уделял внимания и помощи заболевшей жене. Мое четырехдневное отсутствие заставляет жену попасть в больницу, но благополучно возвращается.
      Я снова в Смоленск, к переселенческому начальнику на шесть дней. Предчувствую несчастье. Я все время в тревоге и в последнюю ночь сильно заболел. 13 декабря я возвратился домой и нашел жену умершей.
      <запись 1920-х годов>
      Автобиографическая запись об организации с/х товарищества
      в Ставрополе в 1924 году
      Рано утром я в Ставропольской степи. Ровное поле, плодородный чернозем, трели жаворонков, пение других птиц, восходящее солнце - все должно бы радовать меня, но на душе лежит гнетущее горе. Посетил коммуну, в которую нас приняли членами. Побывал на станции, на хуторе Беляев; нигде не могу успокоиться.
      Комиссия определила, что ввиду засухи урожая в этом году не будет. Нас предупредили, что заберут наших лошадей, привезенных нами из Смоленщины, за долги государству - за те долги, и которые коммуна залезла до нашего приезда. Мы отказались от чужих долгов; тогда нас исключили из этой странной коммуны...
      Из неудачной коммуны, где председателем был горький пьяница, мы опять переехали в село Донское на квартиру; остались без земли, а это для крестьянина - равносильно смерти.
      Ужасная потеря друга, неудачи на новом месте свили в моем сердце постоянное горе, которое чуть не привело к умопомешательству. До некоторой степени меня успокаивает столярный труд, от которого мы и существуем.
      Организовываем товарищество по совместной обработке земли, это даст мне работу по выхлопатыванию земельного участка для нового колхоза. Часть смоленских переселенцев уехали обратно - не понравилось. В горе и труде закончился 1924 год. Переписка с друзьями до некоторой степени успокаивала меня.
      Принимаю активное участие на съезде в Ставрополе. Пишу в газеты против предполагаемого открытия продажи водки.
      Работа по организации колхоза, работа за верстаком, на кусок хлеба; переписка с друзьями и средний урожай несколько успокаивают мои нервы. Книги моей библиотеки сближают меня с населением, но самому мало приходится читать.
      Две дочки, Клава и Маня, ходят в школу, мое же личное руководство и воспитание ускользают из моих рук - некогда...
      Целый год пришлось ходатайствовать о выделении большого хутора для нового колхоза. Пришлось побывать в Ростове в Крайзу.
      Работа в с.-х. товариществе "Свободный пахарь"
      (1924-1929 гг.)
      К годовому отчету с.-х. товарищества "Свободный пахарь" Донского сельсовета. Московского района, Ставропольского округа. Председателя совета товарищества Драгуновского Якова Дементьевича
      Доклад
      В захолустном уголке, на окраине земель села Донского, вдруг возникло несколько саманных бедных построек. Это колхоз - с.-х. товарищество по общей обработке земли, под наименованием "Свободный пахарь". Этот колхоз организован мною весной 1924 года из двенадцати бедных семей, переселившихся из Смоленской губернии, на земле Госземимущества. Вслед за организацией колхоза последовал неурожай 24 года, который прогнал больше половины переселенцев обратно на родину, а оставшихся членов колхоза поставил в бедственное положение. Полуголодное существование, неземлеустроенность; негде развернуть силы правильного полеводства, негде возводить постройки; такое положение для крестьянина - гибель.
      Но чтобы не погибнуть и чтобы дальше жить, организация стала влезать в долги: весной 25 года получили денег на рабочий скот, получили семян для весеннего сева и жнейку в долг.
      Средний урожай 25 года позволил свободнее вздохнуть, но покрыть всю задолженность не было сил, так как среди лета пали две рабочие лошади. Все хлебные излишки пошли на приобретение лошадей. Но несмотря на то, что задолженность осталась непогашенной, организация не потеряла авторитета; осенью 25 года нам дали еще в долг семян озимой пшеницы, урожай которой в 26 году помог рассчитаться почти со всей задолженностью, остаток которой не пришлось погасить и до сего времени, так как последовавшие один за другим неурожаи 27 и 28 годов подорвали и так слабую мощь организации.
      В начале июля 27 года прошло землеустройство. Почти квадратной формы отрезан участок в 235 га, разбит на шесть полей: 1 - пар, 2 - озимые. 3 пропашные, 4 - озимые, 5 - травы и 6 - яровые.
      Свободно я вздохнул, увидав результат своих трудов. До отвращения надоела долгая волокита. Но с проведением землеустройства не все мои заботы кончились: теперь надо организовывать общественное хозяйство. Кроме меня, никто не думал об организации хозяйства. Все были заняты своими личными делами. Везде и всюду приходилось бегать, хлопотать, писать - только мне и мне. Требуется собрать экстренное собрание - никого не дозовешься; садишься и пишешь протокол, а потом бежишь по членам коллектива подписывать.
      Увидав результат моих трудов по землеустройству, я поверил в свою силу и в дальнейшем при организации общественного хозяйства: не может быть, чтобы я не добился. Мне страшно хотелось, чтобы все члены работали с прилежанием на земле и чтобы ни один клочок земли не пустовал и не шел по отдельным арендным рукам, как это имело место до сего времени при чересполосном землепользовании у отдельных безлошадных членов. Такой порядок землепользования меня пугал.
      Со стороны же задавалось много вопросов: "Вот вы выхлопотали и получили прекрасный участок земли, но сумеешь ли ты использовать ее надлежащим образом? Ведь организация твоя собралась разношерстная, большинство не хлеборобы. Что ты будешь делать со своей гоп-компанией, имея пять лошадей и без сельскохозяйственных машин и построек для жилья? Не ляжет ли на тебя ответственность за нерациональное использование участка?.."
      Имеющейся у отдельных членов тягловой силы не хватит обработать весь участок. Надо машинизировать. Как же это сделать? Ведь для того чтобы получить машины, надо иметь задаток в 25 %; где же взять эти средства? Вытиснуть что-либо из бедных членов колхоза не представлялось возможности. Надо искать источников извне.
      Мне приходилось слышать об агроуплотненных поселках в засушливых местностях, что этим поселкам отпускаются с.-х. машины без задатка. С этой целью я обратился к районному агроному, который мне объяснил, что требуется только согласие всей организации, и дело можно повести. Не верилось, что нам, такому "сброду", дадут машин на десять тысяч рублей. А если дадут, то как поведешь хозяйство с такой разношерстной публикой: тот слесарь, этот портной, фабричный, столяр, пимокат, православный, старовер, баптист, молоканин, толстовец, смоленский, орловский, калужский, брянский, тульский, тамбовский, черниговский, минский, волынский, таврический, акмолинский, ставропольский, пьяница, лжец и старатель стянуть что плохо лежит?
      Неурожай 27 года не вернул и семян. Чем жить и чем сеять поле? Вопрос мучительный, не дающий покоя; если не хочешь умереть с голоду, надо работать не покладая рук, и я работал. Работал и мыслил - за всех один, как будто все члены колхоза составляли туловище, а я один - голову. И мысленно я этим гордился. Тщеславие даже туманило мне голову: я умней всех членов колхоза, могу спорить даже с некоторыми учеными, защищать и отстаивать общественные интересы. С большим упорством я добился землеустройства, наладилось дело с получением машин, и не может быть, чтобы я не добился получения семян.
      В районе возникло семенное хозяйство. Я туда: так и так, мол, мы получили землю в одном месте, разбили на шесть полей, нельзя ли вступить к вам в члены и получить сортовые семена? Опять успех. Опять я торжествую. 25 октября мы получили семена озимой пшеницы (поздновато) и сеяли до самых заморозков, но и половины полученных семян мы не рассеяли - захватила зима.
      Наступил 28 год. Год подъема нашей общественной деятельности. Первый год опыта в общественном труде и вознаграждения за этот труд. Год крупных скандалов и склок.
      Особенно я обрадовался новому американскому красавцу-трактору "Интернационал", в 10-20 лошадиных сил. Я был опьянен от радости; тут машины получаем, а тут одновременно семена получать надо.
      Приехали за машинами пять человек на пяти лошадях. Все эти машины погрузили на две пароконные телеги, прицепили к трактору (он, мол, всё увезет), лошадей впрягли в сеялки. Мои помощники советовали не брать сразу все машины: "На кой черт теперь жнейки, не снег ты ими будешь косить, успеешь получить и увезти по хорошей дороге, а по такой плохой дороге пропадешь с этим грузом!"
      Куда послушать такого разумного совета! Я настоял взять сразу все машины по трем причинам: первая - зав. складом настаивал, чтобы мы забрали все машины, чтобы они не мешали на складе; вторая - я не знал трактовой дороги, так как сюда приехал поездом; и третья, самая главная - интересно было прокатить по селам такую массу новых машин: звенит, гремит, лошади пугаются, собаки лают, люди выбегают из хат посмотреть: "Какой черт там едет?" А ты сидишь себе этак наверху всех машин и чувствуешь, как мурашки по телу бегают и волосы подымаются дыбом от восторга. Вот, мол, мы какие счастливые, не то что вы, обыкновенные смертные...
      Уложили машины, увязали, поехали!
      В полдень 10 марта мы выехали из Ставрополя. Загремели. Восторг, да и только! Но недолго пришлось радоваться. Не пришлось показать свой парад в селах. Ровно версту мы отъехали от места погрузки, как вдруг всей тяжестью машин и трактора застряли в снегу двухметровой глубины, под высокой железнодорожной насыпью. Стоп машины: ни взад, ни вперед.
      - Так тебе и надо, черт ты этакий! - обругал меня один из компаньонов.
      Сидит трактор брюхом на прикатанном снегу, гребут безрезультатно шпоры задних колес. Два часа мы бились. Тракторный груз на двух телегах вытащили лошадьми; трактор вылез сам, когда из-под него был выкопан снег. Только вечером тронулись мы из этого злосчастного места. В полночь мы въехали с "триумфом" в село Михайловское, в семи верстах от Ставрополя, предварительно посидев в нескольких местах, сильно заснеженных, и бросив в поле часть машин. Лошади еле дотащили себя до ночлега.
      Два дня мы ехали пятьдесят верст до своего села. И хотя пришел один трактор, все же вся улица, где мы жили, высыпала посмотреть на это чудо техники. У меня восторга уже не было, мне было больно за разбросанные машины: все ли они будут целы и когда удастся их собрать?
      И я работал не покладая рук. Я чувствовал себя на высоте своего призвания. Своим упорным старанием я обогатил наше товарищество. Мы теперь легко могли выходить из нищенского положения, мы свободно могли подниматься в гору. Затруднял меня только вопрос об оценке труда, этого регулятора наших взаимоотношений. Дело перед нами новое, пример взять неоткуда, но оценку надо ввести до начала весенних работ, так как уже видно, что дружности в работе не будет. Кто будет перерабатывать, а кто недорабатывать.
      Но природа и время не знают, что мы не готовы. Весна пришла, поле требовало труда. Работать приступили без оценки труда. 6 апреля первый день пахоты трактором.
      3 апреля я устроил собрание в надежде разрешить вопрос об оценке труда; но собрание было неполное, разрешить этот вопрос отказались; отказались принять и артельный устав, предложенный мною; не решили и вопрос об обобществлении тягловой силы. Только и сделали, что исключили одного убегающего от долгов, приняв взамен гражданина села Донское, похваставшегося, что может ездить на тракторе. Такие люди нам нужны, потому что своего тракториста нет, а нанять прошедшего курсы - не хватало средств, и новичок-член стал кое-как ездить и работать на тракторе, не требующем много знаний, а лишь старания и внимания - садись и работай.
      С началом весенних полевых работ начались в организации и скандалы. Сначала из-за пустяка (при расценке труда), а потом понемногу стали прибавляться, и к середине весеннего сева скандалы дошли до полного напряжения. Откровенно говоря, против меня организовалась группа, желавшая свергнуть меня с "престола".
      Всё это я видел, учитывал и приходил к заключению, что мне надо уйти с занимаемого поста. Но нельзя же уходить в разгар весеннего сева. Кончим сев, тогда, пожалуйста, садись и "царствуй". Однако конца сева не пришлось дожидаться - скандалы усилились. Ни за что ни про что две бабы вцепились друг другу в волосы и давай кататься в грязи возле колодца; насилу разняли; чуть не подрались мужчины. Тракторист ушел с трактора: надоело работать, и, уходя, крепко ругнул организацию "сволочами" за то, что ему мало дали жалованья и не дали документов, указывающих количество проработанных им дней.
      Кончать сев яровых пришлось самому, так как из села в степь никто из наших членов не показывался. Остались мы небольшой кучкой в степи, как будто этой кучке и принадлежит всё богатство. Тракторист был нанят посторонний.
      Пришло время прополки колосовых хлебов; пригласили членов на 4 июня не пришли. Надо принять меры к сохранению от гибели кукурузы и подсолнуха, так как колосовые не сулили ничего хорошего. Все равно не идут наши ребята из села на прополку. На непрополотых участках пропашные культуры погибли на 25, 50 и 100 %, что отнесли за счет виновных.
      Необходимость заставляет попутно сказать, что большинство членов смотрят на колхоз, как на дойную корову летом, когда корову доят, не произведя больших расходов на ее содержание, - всё старание прилагают, как бы побольше стянуть с колхоза. У некоторых чудаков даже ум не работает о хозяйстве, о труде, а только: получить, взять, стянуть...
      - Яков Дементьич, давайте разделим несколько пудов хлеба, нигде не записывая.
      Но каков же был их ужас и возмущение, когда даже весь фураж был оценен и выдавался в счет труда. Меня очень удивляло это детски-наивное рассуждение: как можно выдавать что-либо без записи? Другое дело, если бы труд вносился пропорционально едокам, а то ведь труд вносится далеко не поровну: кто "дурней", тот работает больше общественное дело, а кто хитрей, тот сумел заработать себе на стороне, а на общественное дело бросил ребятишек или никого, а потом лезет к трудовику с кулаками в лицо. И поставленные за организацией наблюдатели - колхозный и агропоселковый агрономы - соглашаются с такими бузотерами, тоже лезут трудовику в морду, если не кулаками, то своим мнением, а между тем видят, почему у нас идет недружная работа.
      Как назло, чем энергичнее я работаю, тем больше восстанавливаю свою компанию против себя. Кто скандалом, кто злоупотреблением - стараются подставить мне ногу. Видно, на одной материальной основе нельзя построить разумную жизнь.
      Даю казначею-старичку шестьдесят пять рублей на покупку хлеба членам колхоза, пока свой не обмолотим. Он подозвал еще двоих, купили хлеба на 47 рублей, а остальные ушли на магарыч. Спрашиваю отчет, чтобы по книгам провести, а казначей говорит: "Запиши, что все деньги пошли на хлеб". Так и не добился, чтобы казначей дал отчет; пришлось наводить справки, и в результате восемнадцать рублей было записано на счет магарычников. А когда эта тройка молола колхозное зерно на вальцовой мельнице, то и там устроили скандал, который был отнесен в позор организации: все собранные от размолотого зерна отруби они высыпали под пол мельницы, чтобы вместо отрубей получить полностью по весу мукой, но преступление было открыто и чуть не задержали всю муку. Мне после говорили на мельнице: "За каким чертом ты доверяешь эти дела таким пьяницам?"
      21 сентября делили прибыли. Трудно было решить безобидно для всех. Вот вам задача - решите правильно: работать не все работали, а обедать все хотят. Ни в коем случае нельзя сказать: раз ты не работал - то и не ешь. Если сделать так, то скорее ты сам откажешься от всего своего заработка, лишь бы оставили в покое.
      Постановили так: хлеб выдавать паями. Семье, выработавшей сверх двадцати трудовых единиц, давать хлеба на десять рублей на каждого едока, а семье, не выработавшей 20 трудовых единиц, - хлеба на пять рублей на каждого едока. Дополнительно хлеб выдавать в счет будущего труда, но не превышая пятнадцати пудов на едока; фураж и деньги выдавать только в счет затраченного труда.
      Вот тут-то и выявилась физиономия каждого: работать не хотел, а получить хотел наравне со всеми. Неудовлетворение же этих требований повело на самый грандиозный скандал. Этим скандалом как бы завершилась наша годовая деятельность. Все бывшие скандалы сложились в общую сумму. Один обижается: "Зерно не такое дали". Другой: "Мало выдали". Третий, получивший больше, чем заработал, стал требовать и фураж в счет будущих работ: "Отдали, мол, вершки, отдайте и корешки".
      Затеявшие скандалы стали действовать извне. Прежде всего они каждый день стали посещать сельсовет и устно и письменно заявлять жалобы, жалобы. Этак хоть кому уши раструби - поверит, а тут, на их счастье, новенький колхозный агроном. Не выдержал агроном, 12 октября мчится на хутор, к нам в колхоз. Меня дома не застает. Посмотрел мою бухгалтерию, уехав, оставил мне записку: "Тов. Драгуновский, в понедельник 15 октября будьте добры явиться в президиум сельсовета с полным отчетом, письменным и устным. Ваша неявка повлечет за собой ответственность".
      Прочел я эту записку и поразился: в уме ли агроном - требовать отчет в три дня?
      Два понедельника приходил я в сельсовет, но президиум так и не состоялся; только 25 октября на кустовом собрании агроном ярко показал свое отношение ко мне: "Забрались кулачье в колхоз, шкуру свою спасать. Почему ты не организовал чисто сектантский колхоз? Я бы знал тогда, что делать; а то вишь, какой хитрый черт, собрал шайку и сам между ними втиснулся, как волк среди овец. Погоди ж, я доберусь до вас, сделаю чистку. Таким людям не место в колхозе..."
      Агроном бы сказал и еще что-либо "приятное" в этом духе, но в защиту меня сказал несколько слов представитель артели: "Сначала надо проверить, а потом угрожать, быть может, Драгуновский и не виноват".
      Агроном угрожал ликвидацией колхоза и исключением из организации таких "шкурником", как я, и отдачей под суд. Дурное дело легко сделать. Посадят сиди. Хотя даже не виновен. Да разве суду тяжело написать "виновен"? Оправдывайся тогда чем хочешь. Хоть само небо призывай в свидетели.
      Я готовился быть выброшенным из организации голым как "негодный" и даже "вредный элемент". Я готовился сесть в тюрьму. Видно, уж такой мой жребий: за мой непосильный труд и долготерпение назначается мне тюремный отдых. Ничего мне не было жаль, только жаль было детей, без меня круглых сирот. Куда они преклонят голову? Кто их обласкает на чужой стороне? Но да мимо идет чаша сия; в тюрьму меня пока не посадят.
      30 октября приехал агроном делать чистку организации от забравшихся в нее "кулаков-шкурников". Многих, должно быть, интересовало такое событие: все члены колхоза пришли из села. Забилось сердце сильнее: что-то будет тюрьма или... Долго составлял агроном анкету обследования, на вопросы которой я давал ответы по своим записям. Подошел вопрос лично обо мне, ответ на который должно дать всё общее собрание.
      Агроном обращается ко всему собранию: "Товарищи! Вы должны дать справедливую оценку деятельности Драгуновского, потому что я приехал делать чистку организации, и от этого зависит хорошая жизнь колхоза. Кулак ли Драгуновский, залезший в колхоз спасать свою шкуру, и какое он со своими братьями имеет засилье? Отвечайте не стесняясь".
      Тишина. Никто ни полслова.
      "Говорите, не бойтесь. Я должен сделать справедливую оценку", говорит агроном. Молчание. Агроном нервничает...
      "Почему же молчите? Почему вы в сельсовете надоели со своими жалобами, а теперь не хотите говорить?"
      Через силу начал один: "Я... я в сельсовете не жаловался, а подал только одно заявление, чтобы сделать ревизию Драгуновскому, так как он не сделал ни одного отчета. А теперь прошу исключить меня из колхоза".
      Только теперь агроном увидел, что все эти жалобы - клевета и что моя деятельность "засилья" не предосудительна; что с такой компанией надо быть более строгим, чем был я. В заключение агроном сказал: "Зачем ты собрал такую гоп-компанию?!"
      Я сын земли. Я люблю землю и труд на ней, и преступление сделает тот, кто лишит меня этого права; и если бы даже предположить, что меня исключили, лишили меня земли, все равно я в другом месте вцеплюсь в землю и приложу всё старание, чтобы пустить в ней корни. Хотя даже земля иногда плохо вознаграждает за труд, но земля не оттолкнула меня от себя.
      Я трудовик старого закала, люблю работать физически, потому что физическая работа оздоровляет и мой организм, и мой ум. Физический труд это необходимое условие, закон природы для каждого человека.
      Но удивительно, почему я сделал преступление, применив закон природы. За мой неутомимый труд на благо колхоза один агроном назвал меня "кулаком и политически подозрительным"; другой агроном назвал меня тоже "кулаком, залезшим в колхоз шкуру спасать". Своим колхозникам тоже не угодил своим трудом. Невольно делаешь вывод: неужели совершаешь преступление, когда много трудишься?..
      Если бы пришлось кому, со здравым смыслом, посмотреть со стороны - не поверхностно, как агрономы-няньки, а глубоко проникнуть, понять, разумно взвесить, те он увидел бы, как же мало людей, интересующихся общественной жизнью, постановкой хорошего хозяйства, на которых можно положиться, доверить, поручить, - тот изумился бы моему терпению.
      Такова была пробная работа в организации в прошлом 28 году, но не должно быть таковой в будущем. Пройденная практика говорит за то, что надо улучшить дело, и новый лозунг "Повысить урожайность!" требует поставить дело лучше. Посеянное озимое по чистому пару и пропашным и подготовленное зяблевое поле говорит уже за улучшение дела: за повышение урожайности, за улучшение хозяйства и быта всех членов.
      Для улучшения хозяйства и повышения урожайности мною намечены еще следующие планы. Я, как северный житель, любитель лесов, хочу изменить безбрежную степь; я хочу сделать лесонасаждение вокруг всего нашего участка - аллеи в два ряда, а с восточной стороны, более ветреной - в четыре ряда, в виде защитной полосы. Для этого у нас уже вспахано под зябь вокруг участка больше двух гектаров и окружным лесничеством отпускаются саженцы из питомника - гледичь и ясень, тридцать штук бесплатно.
      Дело как будто пустячное для степняка и в первые годы не может повлиять на улучшение урожая. Но ведь мы готовимся вообще к борьбе за урожай не только на 29 и 30 годы, но и в дальнейшем, и, по моему мнению, будь бы сделано такое лесонасаждение всеми хуторами и колхозами, то сыграло бы огромную роль в повышении урожайности в нашей суровой степи через пятьдесят лет.
      Для повышения урожайности надо восстановить пруды. Когда здесь были пруды, тогда был и урожай лучше; пруды разрушены - и урожай понизился. Помню, я как-то писал в окружную газету о восстановлении одного разрушенного пруда, где затрат требуется мало. Мне уплатили за эту заметку десять копеек, да и только. Мне не гривенник был нужен, а чтобы мелиораторы обратили на это внимание и восстановили пруд.
      Самую главную роль в повышении урожайности сыграл бы единый сельхозналог с ценности земли, отменив налог подоходный. Все люди в селах или городах, пользующиеся землей, должны платить ренту с ценности земли, с той площади, какую занимают, независимо от того, какое вносят улучшение и извлекают доход. Этим самым мы поощрили бы труд культурника и желающего работать. Подоходный же налог делает как раз обратное: культурнику не дает больше развернуть свои знания и полностью применить свои силы, почему и гибнет много богатств и в земле, и в людях, а эти богатства нам необходимы в поднятии урожайности.
      Всех нетрудоспособных в организации учесть: детей до двенадцати лет, стариков свыше шестидесяти лет, старух свыше пятидесяти пяти лет, и за их долю земли, идущую в общественный севооборот, положить аренду - третью часть урожая, и тем самым обеспечить существование нетрудоспособных.
      Дети от двенадцати лет до шестнадцати и все трудоспособные женщины до пятидесяти пяти лет должны получить для своего существования за свою долю земли шестую часть урожая, т. е. половину пайка нетрудоспособных, а для своего обеспечения они должны будут работать на общественных работах. Болезнь лица из этой категории во время работ дает право на получение полного пайка нетрудоспособных, т. е. третью часть урожая за свою долю земли.
      Все мужчины от 16 до 60 лет, трудоспособные, никакого пайка за землю не получают, а для своего существования они должны работать на общественных работах.
      Вот та погонялка, которая должна заставить работать. Не хочешь работать - не будешь получать; мало работал - мало получишь; много работал - много получишь. Если женщины и подростки, могущие работать, не будут работать, они не получают пайка за землю. Если родители, могущие работать, не будут работать, их дети не должны получать пайка за землю.
      Надо понять, что колхоз не дойная корова, которую летом доят не кормивши, и лодыри - не стрекозы, слетевшиеся песни петь всё лето, а колхоз - трудовая организация муравьев, обеспечивающих свое существование.
      Такое предложение о труде я вносил в прошлом году, но оно было отвергнуто, и получилась большая глупость: не работавший лентяй лез с кулаками в лицо труженику. В будущем году, при новом положении, лентяй будет тихим. Ведь если здраво рассудить, то мы живем только трудом; а кто живет и не трудится, тот должен знать, что кто-то трудится через силу. Природа создала закон жизни и создала закон труда; стало быть, кто не трудится, тот преступник закона, тот преступник природы. Такой закон годится для каждого человека, живущего на планете Земля, в том числе годится и для каждого члена нашего колхоза.
      Вот вам проделанное, подготовленное, устроенное хозяйство. Вот вам участок земли, вот вам сельскохозяйственные машины, вот вам посев и подготовленная зябь, семена для ярового посева, план на будущий год.
      Берите, руководите, распоряжайтесь. Беритесь за дело дружно, живите мирно, не забывайте Бога, Высшее Сознание, этот источник жизни.
      Мне же позвольте отдохнуть, успокоиться, поправить свое разрушенное здоровье и подумать о душе.
      За эти пять лет я много пережил, испытал, измучился, сделался врагом для многих, чего не должно быть; а это всё только потому, что я забыл самое главное - забыл Бога.
      Итак, прошу освободить меня от занимаемой должности руководителя и счетовода. Позвольте мне быть рядовым членом. Теперь и без моего руководства можно повести хозяйство образцово. Всё тяжелое сделано, хозяйство поставлено на рельсы, и теперь легко можно двинуть вперед и покатить как по маслу.