Диана, ученик Мастера
      УТРЕННЯЯ КРОВЬ
      Несмотря на ранний час, солнце уже палило вовсю. День обещал быть жарким. Дождя в Иерусалиме не было больше месяца, и молодая травка, росшая вдоль обочины, успела выгореть и засохнуть, превратившись в мертвые коричневые кусочки сена. Люди спешили на работу. По дороге неслись машины, один за другим проезжали автобусы. Али долго размышлял, где бы припарковаться. В конце концов, он решил поставить свой автомобиль между двумя бьюиками, чуть поодаль от автобусной остановки. Когда Али выключил зажигание, он понял, что не ошибся. В зеркало заднего вида прекрасно просматривалась проезжая часть, и Али сможет успеть выйти из машины и дойти до остановки еще до того, как автобус остановится. В боковое стекло он мог наблюдать за тем, что творится на улице, его же самого никто не видел. Стекла видавшей виды "Тойоты" Али были тонированные, а серый бьюик справа надежно защищал от постороннего взгляда.
      Али откинулся на сиденье и взглянул на часы. Рейсовый автобус 198 по расписанию должен появится только через полчаса. Время еще есть, и Али успеет приготовиться. Впрочем, ему давно было уже все равно и тот факт, что жить оставалось не больше 30, ну максимум 40 минут, если учесть, что автобус может опоздать, нисколько его не трогал. В душе он давно был мертв. Тысячи, сотни тысяч раз он представлял, как входит в автобус, протискивается сквозь толпу пассажиров, доходит до середины и кричит: "Смерть евреям!" Потом дотрагивается до груди и выдергивает чеку от взрывчатки. Он еще успевает посмотреть на удивленные лица стоящих рядом жидов. Али надеялся, что в реальности он увидит не изумление, но страх. Нет, лучше не страх - ужас. Страдание... Они будут страдать, корчиться от боли. Али очень хотелось взглянуть на это весьма привлекательное зрелище...
      ...Его брат Мустафа страдал. Он извивался в луже крови, как змея, звал на помощь, а оторванная рука валялась неподалеку. Подстреливший его еврей стоял рядом и смеялся. Али был тогда недалеко. Он рвался помочь. Он должен был спасти брата. Только Хасиму удалось его удержать. "Мустафе не поможешь!" - сказал он и крепко сжал Али руку. Али плохо помнит дальнейшее. Позже ребята рассказали, что он кричал и расцарапал лицо командира до крови. Очнулся Али уже у себя дома в грязной комнатушке, на самой окраине Иерусалима. Он лежал на жестком матрасе старой кровати, на мокрой от слез подушке. Уже четыре часа, как Мустафа был мертв.
      Али вышел на улицу и был поражен. Время не остановилось, а, казалось, напротив, в бешеном темпе неслось вперед. Люди смеялись, разговаривали, улыбались, покупали продукты. Они были живы. Конца света не произошло, и никому из них не была интересна смерть молодого палестинца Мустафы от рук смеющегося еврея. Али бесцельно бродил по Иерусалиму до вечера. Именно тогда он решил сделать то, ради чего вот уже 20 минут парится в раскаленной от знойного израильского солнца "Тойоте". Он решил отомстить.
      Краем глаза палестинец наблюдал, как на остановке скапливался народ. Что ж, чем больше, тем лучше. Али специально выбрал утро. Самый час пик: ученики едут на занятия, взрослые спешат на работу. Рейс 198 привлек палестинца именно тем, что в большинстве своем в нем ехали именно школьники. Али знал, что евреи помешаны на детях. Деньги и дети - их основные ценности. Он собирался забрать у них самое дорогое. Все, что сможет унести с собой. И все, что не сможет, - тоже. Школа была в трех остановках отсюда и за тот месяц, что Али провел, наблюдая за маршрутом рейсового автобуса, он даже успел запомнить в лицо практически всех юнцов изо дня в день ездивших от дома до школы маршрутом номер 198.
      Сегодняшнее утро было точно таким же, как и предыдущие. Очень душно, очень одиноко и очень много народу. Али узнал пожилого раввина, который по какому-то странному стечению обстоятельств всегда ждал автобус на одном и том же месте - возле мусорной урны. Обычно Али мысленно усмехался, когда видел его седую бороду, черное одеяние и серый чемоданчик в левой руке. Раввин, очевидно, был из провинции и еще несколько дичился сварливых и многолюдных иерусалимских улиц. Правда, за месяц он немного осмелел, и Али с удивлением заметил, что сегодня он отодвинулся от защищавшего его мусорного бака на достаточное расстояние. Палестинец решил, что не наблюдай он за стариком раньше, можно было бы сказать, что урна и раввин теперь сосуществовали отдельно. Две независимые субстанции, так сказать. Али это не понравилось. Сегодня все должно идти, как обычно. И раввин тоже должен стоять возле своего обычного места. Мусор к мусору, грязь к грязи.
      Али закрыл глаза и стал молиться. Он сидел минут пять, не шелохнувшись. Наконец, выйдя из религиозного транса, Али очнулся. То, что он увидел, поразило его даже больше, чем когда-то пережитая смерть Мустафы. Остановка была заполнена до отказа. Часть людей толпилась на трассе, некоторые напряженно вглядывались в автомобильный поток, пытаясь разглядеть в веренице машин рейсовый автобус. Али увидел, как раввин, еще буквально пару мгновений назад выглядевший таким спокойным, теперь испуганно жался к своей мусорке. Взгляд его был напряженным, он затравленно поглядывал на стоявшую в метре от него кучку подростков, бесцеремонно галдевших на всю улицу. Али удовлетворенно улыбнулся и подумал, что бог все-таки не покинул его в трудную минуту и вернул раввина туда, где он и должен был быть. К помойке.
      Али взглянул на часы. Автобус подъедет через пять минут. Пора... Он вышел из машины и зажмурился - солнце слепило глаза. Али захлопнул дверцу "Тойоты". В его планах значилось, что он не будет закрывать машину на ключ, все равно она больше ему не понадобится. Но в последний момент палестинец передумал, справедливо решив, что какой-нибудь наблюдательный еврей случайно может заметить, что он оставит машину открытой. Это вызовет ненужные расспросы и подозрения, что Али вовсе не нужно. Палестинец закрыл автомобиль на ключ, огляделся и медленным шагом направился к остановке. Он рассчитывал встать с правого края, чуть поодаль от раввина и мусорки. Обычно то место всегда оставалось свободным. Али приметил это на второй неделе своего наблюдения. За месяц еще ни один пассажир не ожидал автобуса на этом клочке земли. Стояли рядом, позади, справа и слева, но никто не переступал границы этого маленького квадрата. Палестинец решил, что в день своей смерти, за пять минут до того, как он встретится на небесах с Мустафой, он будет стоять именно здесь. И сколько бы ни было народу на остановке, его никто не потревожит и никто не помешает.
      Солнце палило нещадно, и несколько секунд Али шел вслепую. Впрочем, и это было совершенно неважно. Он мог бы дойти и с закрытыми глазами, потому что изучил дорогу, как собственное лицо. Двадцать три больших шага и еще пол шажочка. Глаза Али привыкли к яркому свету после восьмого шага, но он продолжал идти, не поднимая взгляда. Его сознание снова как бы выключилось. Он не слышал окружающего шума, не видел стоящих рядом людей. Он думал, что его ведет Бог. Али благополучно дошел до мусорки, ни с кем не столкнувшись и никого не задев. Только на предпоследнем шаге он поднял голову и увидел, что его место занято. Там стояла молодая еврейка в светлом брючном костюме и о чем-то беседовала со своей подругой. Сердце Али упало. Сотни мыслей роем пронеслись за этот миг в его голове. Признаться честно, сначала он смалодушничал. Решил повернуть назад и прийти завтра. Потом сразу же одернул себя, застыдил и чтобы доказать себе свою силу, хотел выдернуть чеку прямо здесь, на остановке, не дожидаясь прихода автобуса. Али никогда не был слабым! Моментально подумалось, что было бы глупо лишать себя жизни из-за пары-тройки евреев. В автобусе жертв будет гораздо больше. Еще Али решил, что еврейка - это испытание. Бог испытывает его решимость и твердость, и Али не может подвести его...
      Палестинец решительно встал рядом с девушкой. Еврейка была красива. Али расположился так, что смог рассмотреть черты ее лица во всех подробностях. Она увлеченно рассказывала подруге про вчерашний фильм. Карие ее глаза излучали мягкий свет юности, брови тонкие, четко очерченные, изгибались, нежные розовые губы улыбались. Али не мог оторвать от нее глаз. Сейчас, в трех минутах от Бога, он нашел ту, которую так долго искал. Любовь пронзила сердце Али. Оно вдруг защемило, задергалось и потянулось к девушке. Еврейка почувствовала на себе пристальный взгляд Али. Странный парень стоял рядом с ней и, как показалось, внимательно ее разглядывал. Однако когда она взглянула на него, глаза мужчины были устремлены вниз. На секунду ее брови взметнулись вверх и глаза раскрылись в немом изумлении... Она поняла, что ошиблась.
      Он стоял, не поднимая глаз, уткнувшись взглядом в землю. Еврейка пожала плечами, и отвела глаза. Али покрылся холодной испариной и застыл на месте, как статуя. Он знал, что совершает ошибку, так откровенно пялясь на еврейку, но ничего не мог с собой поделать. Когда он понял, что она сейчас догадается и увидит его, то мгновенно уставился на лежащий около ноги камень. Палестинца буквально парализовало. Если сейчас из-за своей вспыхнувшей так неожиданно и так некстати страсти, он будет раскрыт, то Али никогда себе этого не простит. Или все-таки простит? Ведь прекрасная еврейка тогда останется жива. Руки, ноги Али еще больше оцепенели. До него вдруг дошло, что это мгновение, эта встреча пошатнули все то, в чем он ни на миг раньше не сомневался. Вся жизнь вдруг перевернулась из-за одних глаз прекрасной незнакомки. Все его мысли, его обращения к Богу показались такими незначительными и даже глупыми, по сравнению с той, что стояла рядом. Али ужаснулся. Он подумал, что не хочет умирать. Но еще больше он не хочет убивать ее.
      Еврейка, мгновенно позабыв о чудном парне, весело переговаривалась с подружкой. Ничто ее не насторожило, ничто не заставило усомниться. Промелькнула мысль, что он совсем не напоминает обычного пассажира: одет не по-летнему - толстая шерстяная водолазка и широкие черные брюки, что для израильской жары равносильно самоубийству. Все это быстрой ланью пронеслось у нее в голове, но внимание тут же отключилось... Через три минуты, в автобусе, глядя в черные безумные (безумные не от осознания того, что он собирается совершить, а от любви и страсти) глаза Али, она поймет, что совершила ошибку, ставшую фатальной для нее самой и еще 45 израильтян. Но сейчас до смерти еще полно времени, и она безудержно хохочет над собственными шутками.
      Али размышлял. Пот крупными каплями струился по телу, рубашка прилипла к спине. Али чувствовал, что если автобус опоздает, кому-нибудь все-таки придет в голову обратить внимание на его теплую одежду. И еще она... Автобус подъехал точно по расписанию. Палестинец обрадовался, вновь усмотрев в этом божье благословление. Времени на размышление больше не оставалось. Меньше минут - меньше сомнений.
      Толпа ринулась к автобусу. Али чудом удалось протиснуться в середину. Прочь от еврейки, прочь от позорных, трусливых мыслей. Он выполнит свою миссию, несмотря ни на что. В автобусе было просто ужасно. Люди жались друг к другу, свободных мест, разумеется, не было. Двери закрылись и рейс 198 отправился в свой последний путь. Али понял, что пора. Он поднес руку к груди и потянулся к чеке от прикрепленной там взрывчатки. Палестинец выдернул чеку и последнее, что он увидел, были полные ужаса глаза красавицы-еврейки. Этого вынести он уже не смог. Как она оказалась рядом? Почему? Он специально протиснулся в середину салона, подальше от нее, в надежде, что она сможет выжить... Она должна жить, решил Али, даже, если ему придется умереть. Он спасет ее и не будет взрывать автобус. В конце концов, в Израиле полно других рейсовых автобусов. Например, 196 или 200. Пусть он будет позорным трусом и подлецом, пусть...
      Еще мгновение, и в автобусе раздался сильный взрыв. Все еще живые люди орали, как ненормальные, визжали, пытались выбраться из этого кровавого месива. Еврейской девушке, так понравившейся Али, повезло, она умерла мгновенно... Кровавый рейс 198 унес жизни 47 человек, Али был бы доволен, его месть удалась. Этот теракт положил начало новой волне арабо-израильского конфликта 2002 года. Через день правительство Израиля объявило дополнительный набор резервистов в милуем в количестве 300 тысяч человек.