Упоминание о собаке его покоробило.
      - Я вашего Шекельграббера не убивал, - заявил он. Охота была руки марать.
      - Ну конечно! Вас подставили, как в американском боевике. А документы Поглощаева вы украли шутки ради, пытаясь развеять пенсионную скуку. Или вы клептоман?
      - Да, - сказал он. - Могу достать справку.
      - И где же, позвольте спросить, вы познакомились с объектом шутки и клептомании? Встретили в милиции на допросе?
      - Как вам будет угодно.
      - Вы сами-то верите в эту чушь?
      - Нет, - ответил он, - это вы верите.
      - Смотрите, - сказал я, - опять Опрелин мимо едет. Что это он каждый час дефилирует по переулку? Стоит вам из дома с собачкой выйти, и он тут как тут. Может, он за мной следит? А может, это он убил Шекельграббера и теперь на мою и вашу жизнь зарится?
      - Не знаю я никакого Опрелина!
      - Все, - сказал я, - мне надоело. Не хотите по-хорошему, будем врагами. Посидите, пожалуйста, дома или на лавочке, за вами скоро приедут.
      - Ладно, - смирился он. - Если я скажу вам правду, вы от меня отстанете?
      - Скорее всего, - предположил я. - Впрочем, зависит от правды.
      Мы сели на лавку, ножки которой пудель тотчас опрыскал. Я незаметно дал ему пинка, опасаясь, как бы он и под меня не сходил.
      - В ноябре прошлого года меня положили в клиническую больницу, Я подозревал рак почек, готовился к смерти. Денег не было. Вернее, я откладывал на похороны, но инфляция их уничтожила. И таких, как я, была почти вся палата. Мы сидели у окна и смотрели на больничный морг. Однажды умер мой сосед, но повезли его не в наш морг, а в другую больницу. От сестер выяснилось, что морг под окном куплен какой-то фирмой и туда кладут трупы только за деньги, но и хоронят соответственно, а тех, кого демократы разорили на старости лет, сразу утаскивают чуть ли не на свалку и бросают в братские могилы, как бродяг, даже без гробов. Вернее, гробы в ту же ночь выкапывают и продают по второму разу. У них это называется "похороны за государственный счет". За счет того, чего нет, чего они, сволочи, собственными руками разрушили и продали!.. Вы только поймите меня правильно, - попросил он, - я всю жизнь работал, как проклятый, себя не жалел, у меня медали и нагрудный знак "Пятьдесят лет в КПСС", работал не для себя - для страны. И вот за отданную жизнь на свалку с бомжами! Заслужил я отдельные два на два или нет?
      - Всякий заслужил, - ответил я.
      - В общем, собрался я с духом и пошел в эту "Долину царей". Принял меня тот самый Шекельграббер - других не было. Я ему рассказал, что и вам, и услышал в ответ: "Тут не благотворительная организация. Самые дешевые похороны стоят пятьсот тысяч, и те уже надо индексировать". Я сказал, что таких денег у меня нет и просто быть не может, я не вор, я трудящийся. Он развел руками, дескать, разговор окончен. "Впрочем, - говорит, - переоформите квартиру на меня после вашей смерти, тогда я похороню вас, как отца родного". Ах ты, недоносок, думаю. Я для того двадцать лет по углам да коммуналкам мыкался, чтоб ты, дерьмо иностранное!... В общем, встал и хлопнул дверью. На улице подошел ко мне этот самый Опрелин. Оказывается, он с секретаршей весь разговор подслушал. "Я тому стервецу тоже насолить хочу, - говорит, - он у меня жену увел, купил ее на иностранные шмотки". - "А как?" спрашиваю: уж больно злой я в тот момент был. "У меня, говорит, - есть дубликат ключа от его машины. Там, в бардачке документы и чековая книжка. Заберите и сожгите, пусть он тоже ходит голый". И я, можно сказать, в состоянии аффекта, взял ключ и украл. Сейчас, конечно, жалею, но тогда был уверен, что прав. Через две недели меня выписали частично здоровым, и чуть ли не на следующий день, а может, попозже, я вышел гулять с собакой, она остановилась у машины помочиться (у нее очень слабый мочевой пузырь, потому и гуляю так часто), я случайно поднял глаза и вижу этого самого Шекельграббера. Сначала испугался, подумал, рассказал ему все Опрелин, вот он и приехал поквитаться. А потом пригляделся, а он мертвый. Я закричал с испугу, прибежал прохожий...
      - Значит, откупных за документы вы с Шекельграббера не требовали? - спросил я.
      - Нет, конечно.
      - И Опрелин не требовал?
      - Думаю, нет. Он перепугался еще больше, когда узнал о случившемся. Да и не такой он человек, не самостоятельный, поверьте моему слову. Он чужими руками привык работать или на вторых ролях.
      - Кто же, по-вашему, требовал миллион за документы?
      - Может быть, секретарша? - спросил он. - Она ведь слышала разговор, но не знала, что документы я бросил в почтовый ящик.
      - Разве она присутствовала, когда Опрелин предлагал вам украсть документы?
      - Нет, - согласился он. - Но Опрелин ей мог сказать, все-таки муж. Вы мне верите?
      - Как я могу вам верить?! Столько времени утекло. Вы сто раз могли прорепетировать с Опрелиным все ответы и согласовать детали. Недаром он шныряет тут с утра до вечера.
      - Я никого не убивал, - сказал он.
      - А билет? - спросил я.
      - Какой билет?
      - Билет до Нью-Йорка на имя Шекельграббера, позднее изъятый в Шереметьево, - объяснил я.
      - Да, такое было, - сознался Заклепкин. Он улетел с ветром за забор больницы. Я его не нашел.
      - Этот билет разве что ураган унес бы. Он размером с брошюру.
      - Вы мне не верите? - спросил он опять.
      - Зачем вы украли документы Поглощаева?
      - Знать не знаю никакого Поглощаева! И в Сандунах сроду не был. Что там делать? Вшей собирать?
      - А отпечатки ваших пальцев на его бумажнике? - спросил я.
      - Не может там быть моих отпечатков, - довольно честно ответил Заклепкин.
      Я промолчал. Он тоже стих, потом опять спросил:
      - Вы мне верите?
      - Вот вы утверждаете, что на похороны денег не было, а на какие же шиши вы держите домработницу?
      - Она не домработница, а просто очень хорошая и добрая девушка. Ей я и хочу оставить жилплощадь.
      - Ну а ваша дочь? Неужели бы она не похоронила вас?
      - Я с дочерью не знаюсь.
      - По идейным расхождениям? - спросил я.
      - Нет, по нравственным, - ответил он.
      - А почему вас, ветерана КПСС, положили в районную больницу, а не в Кремлевку?
      - В Кремлевку теперь шекельграбберов кладут, - сказал он. - Вы отстали от жизни.
      - Вам не жалко убитого?
      - Совершенно, - сказал он. - Сидел бы в своей вонючей Америке, пил бы кока-колу, жевал бы жвачку, как корова, был бы жив. Вы мне верите?
      - Сейчас верю, - ответил я и встал. - Мне надо подумать... Вы в ближайшие дни никуда не уедете?
      - Не собираюсь. Да и куда мне ехать!
      - Тогда до свидания, - я зачем-то пожал ему руку и пошел домой, думая: а ведь прав пенсионер!
      Эх, Шекельграббер, Шекельграббер, и зачем ты пожаловал в далекую Русь? Болтался бы сейчас в баре на Пятой авеню и запивал пивом очередной бейсбольный матч. И кой черт дернул тебя жениться на русской стерве, да еще послушаться ее и уехать в разведку? Неужели ты думал, что порядочная русская девушка добровольно поедет на вашу пестро выкрашенную человеческую свалку? Неужели - сам из эмигрантов - ты не знал, что все эмигранты - проходимцы с комплексом неполноценности? Что сплавляя вам блядей, мы защищаем себя от их переизбытка и оздоравливаем нацию. Хотя такое место пусто не бывает, к сожалению...
      Утром я позвонил банщику и попросил вспомнить, приходил ли париться дед с белым пуделем. Леша не вспомнил, а он не из тех, кто быстро забывает. Выходило, что в какой-то мере Заклепкину стоит верить, всех грехов он не совершал. Круг упорно пытался замкнуться на Размахаевой и Терентьевиче. Да еще поклеп Горчицына на пенсионера был неясен. Но этот извращенец подождет: он сидит запуганный, без связи.
      На всякий случай я заехал к Леше и показал фотографию Заклепкина, ничего нового не выяснил. Хотел от него навестить Опрелина, чтобы расставить все точки и запятые в истории с кражей документов, но пришлось бы лицезреть Кувыркалкину до того, как Горчицын подарит ей розы от моего имени, и я решил отложить Опрелина на понедельник и вплотную заняться Размахаевой и Терентьевичем.
      Я набрал номер зиц-вдовы, предварительно подготовившись выслушать в свой адрес десятка два оскорблений, но получил другой ответ.
      - Куда вы запропастились? - спросила Размахаева. - Я уже начала беспокоиться.
      - Что-то на вас непохоже, но беспокоились не зря.
      - А что стряслось? Вам погрозили пальцем? В вас стреляли из рогатки? Вы переходили улицу на зеленый свет и на вас набросился шальной автомобиль из-за угла?
      - Мне поставили синяк на правый глаз.
      - Всего-то? - удивилась она. - Но вы хоть дали сдачи?
      - Некогда было, - ответил я. - Но дело не в этом, еще успею. Вашему массажисту поставили синяк-близнец.
      - Внешне все синяки похожи друг на друга, как негры, ответила она.
      - Скажите, не попадались ли среди ваших знакомых другие мужчины с синяками под правым глазом?
      - Ну! Я всех не упомню, - развязно ответила она.
      - У меня есть и другие вопросы. Можно вас навестить с тортом?
      - Не думаю. Вы приятней по телефону, да и гости у меня.
      - Я видел, как к вам приезжал Поглощаев. Зачем?
      - Вы шпион!
      - И все-таки?
      - Хотел тортом накормить, как вы. Но я и ему отказала.
      - Что у вас общего с Горчицыным, кроме массажа?
      Мы иногда ходим в читальный зал публичной библиотеки.
      - А вам не противно общество педераста?
      - Это вам должно быть противно.
      - Зря вы так со мной разговариваете, Марина Степановна. Добром для вас это не кончится.
      Она бросила трубку, а мне захотелось есть. Я пересчитал остатки денег в кармане и понял: по ступенькам ближайшего кафе мне придется взойти, как на эшафот, ибо на выходе я уже никак не буду связан с внешним миром финансово.
      Закусывая, я размышлял, что предпринять дальше. В голове все время складывались преступные парочки, причем из одних и тех же персонажей. Скажем, Терентьевич и Размахаева. Мотив у одного - ревность, у другой - деньги и опостылевший любовник. Если опостылевший. Или: Заклепкин и Опрелин. Оба хотели отомстить и поживиться. Если на самом деле хотели. Или: Кашлин и Размахаева. Друзья юности, патриоты. Если не понарошку. Хороша также парочка Поглощаев с Горчицыным, но какая-то она сбоку-припеку. Убей Бог - не вижу мотива, и все-таки что-то тут нечисто. Горчицына, скорее, надо рассматривать в связке с кем-то другим. Но с кем? Со мной? По родственности фингалов? Или с ним самим? Или с каким-то инкогнито "голубым" из "Долины царей"? А может быть, во всем виновата Кувыркалкина, и хвост тянется за ней, как шлейф за Размахаевой? Не слишком ли я приблизился к этой девушке? Пригрел змеюку, а она и рада морочить мне голову...
      Одна лишь мысль угнетала меня: а вдруг все эти люди не при чем и существует какая-то другая, "правильная" причина смерти Шекельграббера? Мало ли с кем он общался, кроме моих подозреваемых. Вот, например, вечеринка, о которой упоминал Кашлин. Кто туда привел Шекельграббера? Условный дед Пехто?..
      Мимо прошла стайка юнцов в умышленно драных джинсах. Зачем теперь такая мода? Чтобы чесать задницу, не снимая штанов?
      пыжился. Вот так и с делом Шекельграббера. Хватаюсь за ту версию, которая укладывается в голове и соответствует моему циничному и испорченному взгляду на мир. Чем я лучше Горчицына? Он извращенец тела, я - извращенец духа. Встретив человека, первым делом ищу в нем какую-нибудь гадость-мерзость-скотство, щупаю, с какой стороны он сподличает, чтобы себя уверенней чувствовать, возвыситься в собственных глазах... Но это уже философия. Какой вырос - таким и помирать. А вопрос вопросов: что делать дальше? Деньги кончились, Размахаева со мной торт есть не желает при гостях. Но надо, надо подежурить у ее подъезда на всякий случай. А завтра к Квочкину, выложу ему все, как на духу. Пусть подскажет, что дальше придумать...
      В часы пик на городском транспорте можно ездить без билета. Зажатые друг другом, висящие на подножке и злые, точно собаки, пассажиры просто выкинули бы контролера, как мусор и бесполезную, занимающую место вещь, и еще долго дивились бы его наглости и безделью. Но по воскресеньям в троллейбусах более-менее свободно и злого упрека никто контролеру не кинет. А в моем возрасте ездить "зайцем" уже несолидно, вернее, совестно должно быть. Поэтому я пошел к дому Размахаевой пешком.
      Нет ничего удивительного в том, что у подъезда стоял красный "форд". Правда, мало ли в Москве этих подержанных машин, которых теперь через таможню проходит больше, чем через все конвейеры страны. Но я чутьем угадал "форд" Терентьевича. Оставалось ждать и попутно наблюдать жизнь вокруг. Я почему-то был уверен, что сейчас застукаю Квелого или кого-нибудь из этой шушеры. В прошлый раз, когда я шел за Размахаевой, она знала об этом. Значит, кто-то следил за мной и потом "настучал" зиц-вдове. Но от кого ее охраняют? От всех мужиков подряд, что ли? Проще ходить по улицам, спрашивать, есть ли деньги? - и в случае утвердительного ответа сразу бить морду за умозрительную возможность полового контакта с Размахаевой.
      Правота моя довольно быстро подтвердилась. Наблюдая жизнь вокруг, я заметил, что за мной исподтишка наблюдает гробокопатель Навыдов. Это было неожиданно. Ну ему-то на кой черт было ввязываться? Прекрасная, хорошо оплачиваемая работа на свежем воздухе, дармовая выпивка, нетребовательные клиенты, затихшие или в слезах, и вдруг - филерство по совместительству. Я решил ускорить развязку и пошел к Навыдову. Он отвернулся и сделал вид, будто играет с малышом в песочнице, но бдительная бабушка, видимо, начитавшись газетных статей о насильниках, прогнала его.
      - Не ожидал вас здесь встретить, - сказал я. - Что, в соседнем подъезде кто-то умер? Нужно снять мерку?
      - Иди своей дорогой, - пробурчал он.
      - Я всегда хожу своей дорогой, но почему-то на ней меня подкарауливают странные люди и бьют, недолго думая.
      Он отвернулся.
      - Так нечестно, Навыдов. Вы следили за мной, я вас "проколол" и теперь имею право задать несколько нескромных вопросов.
      - Я за тобой не следил, я тут живу.
      - Странно, мне казалось, что вы живете в Бирюлево. Так, по крайней мере, написано в вашем паспорте.
      - Что тебе надо?
      - Помните меня? Мы учились в одном институте. Не помните? Но это неважно, - сказал я. - Кто из ваших друзей в бригаде мастер бить с левой? А главное, за что? Меня, потом Горчицына. Кто следующий?
      - Слушай, ты, - рявкнул он, - я сейчас милицию позову.
      - А я скажу, что ты крадешь детей и насилуешь, и вот эта бабушка подтвердит. И милиционеры мне поверят, как частному сыщику, который давно тебя "вычислил" и, наконец, схватил с поличным.
      Он стал поспешно уходить.
      - Караул! - закричал я.
      Навыдов встал.
      - Отстань от меня, - сказал он. - Говорят тебе русским языком: ты мне не нужен. Я шел к одному человеку.
      - Неужели вам не хватает денег, Навыдов? - я снова взял официальный тон. - Неужели Терентьевич платит так много за охрану своей персоны?
      - Чтоб ты понимал!
      - Так объясните. Я не из дураков.
      - Мы общаемся бескорыстно.
      - Мы - это кто? Коллеги с кладбища?
      - Нет, я один оттуда. Остальные из других мест.
      - А зачем его охранять?
      - Так просто.
      - Логично. И все-таки?
      - Да никто его не охраняет!
      - Вы меня интригуете, как девушку. Тут явно какая-то тайна.
      - Ладно, попробую объяснить, - снизошел он. - Ты кто по убеждениям?
      - Знаете, Навыдов, я в политике, как свинья во фруктах. Мое нелегкое дело - ловить преступников на каждом шагу.
      - Ну, про войну в Сербии ты-то слышал?
      - Краем уха. Как и про Нагорный Карабах. До сих пор не разберу, кто там воюет.
      - А еще журналист!
      - Откуда вы знаете?
      - Да ты один тут дурак набитый! - рявкнул он. - Бродишь впотьмах, вынюхиваешь, сам не знаешь чего, хотя у каждого на роже все написано.
      - Почему? Я вынюхиваю вполне конкретного человека, которым можете оказаться и вы, потому что имеете необходимые задатки.
      - Не могу, это не я.
      - А кто?
      Он хмыкнул.
      - Ладно, - решил я блефануть. - Я вас задерживаю. Пойдемте, ордер на арест я оформлю на месте. Вздумаете бежать, буду стрелять по ногам, а так как стреляю я из рук вон плохо, то могу попасть и в голову.
      - Слушай, - предложил Навыдов, - сколько тебе надо, чтобы ты отвалил и забыл про меня?
      - Двадцать пять тысяч, - прикинул я.
      - У меня только десять, - ответил он.
      - Давайте, - согласился я, - и рассказывайте все, что знаете и думаете.
      Мы присели возле песочницы напротив бабушки.
      - Рассказывать особо нечего. Я и еще несколько ребят записались добровольцами в Сербию. Терентьевич скоро уезжает и заберет нас.
      - Неужели наемнику платят больше, чем землекопу на кладбище?
      - Тут дело совести. Тебе не понять.
      - А при чем тут Шекельграббер? - спросил я.
      - Шекельграббер тут совершенно не при чем.
      - И вы дали мне десять тысяч, чтобы поведать о своей поездке в бывшую СФРЮ? - удивился я. - Ладно, а Размахаева с какого бока?
      - Это личное дело Терентьевича.
      - Что ж он личные дела решает вашими совестливыми славянскими кулаками?
      Навыдов не нашел ответа.
      - Хорош гусь, нечего сказать, - решил я за него. - А если в Сербии Терентьевич огород свой копать заставит?
      Я заметил, что Навыдов еле сдерживается, чтобы не наброситься на меня с кулаками, и встал, дружелюбно похлопав по плечу.
      - Когда отъезд? - спросил я.
      - Билетов еще нет, - буркнул он.
      - Повезло вам с этой войной, Навыдов, - сказал я. - Лет пять назад вы бы уже лес в тайге валили. По совести и без права переписки. А в нынешнем бардаке армия исчезнет - никто внимания не обратит. Не то что работник кладбища. Может, и мне рвануть в какую-нибудь Эфиопию, помочь родственникам Пушкина? Нет ли у вас на примете знакомого эфиопа-вербовщика? Я мог бы организовать пару установок "Град", на худой конец, танковый корпус. Списали бы по конверсии как гуманитарную помощь металлоломом и вперед на Аддис-Абебу! Только запевай: "И боец молодой вдруг поник головой..."
      Навыдов уже побагровел и сжал кулаки. Я решил больше не испытывать его больное терпение. В конце концов, вряд ли оно адское...
      По дороге домой проанализировал наш разговор и понял, что Терентьевича со счета сбрасывать пока рано. От таких революционеров чего хочешь можно ожидать. Чем джентльмен отличается от горе-патриота с оскорбленным чувством национального сознания? Джентльмен умеет и может за себя постоять, патриот же стоит за себя горой даже тогда, когда в этом нет никакой необходимости. Сам факт, что его нечаянно толкнули локтем в очереди, он рассматривает как вызов своему маленькому угнетенному народу. И если джентльмен вызовет обидчика на дуэль, то патриот сразу даст по голове гаечным ключом. Допустим, Шекельграббер сказал в шутку: "Эх ты, серб недоделанный!" - Терентьевич убил бы его, не задумываясь, мстя за сожженные хорватами деревни. Но убил бы сразу, а не спустя неделю и не мороча голову кражей документов, которые, как я уже выяснил, украл не он, а Заклепкин.
      Что-то не вяжется в словах этого пенсионера. Все в один голос уверяли меня, что Шекельграббер - душа человек, лучше не придумаешь, а тут старику в четырех квадратных метрах отказал. С чего бы вдруг?.. Нет, не угадаешь. Бывает же так, что просто человек не понравился. Вот и отказал. Может, у него идиосинкразия на значок "50 лет в КПСС"...
      Дома в почтовом ящике я нашел письмо. По-моему, это первое за последние два-три-четыре года. Вскрыл, оказалось - повестка в милицию. Сначала подумал, что это Квочкин вызывает меня таким оригинальным способом, но увидел сумму штрафа прописью. Действительно, пару месяцев назад меня забирали "за появление на улице в нетрезвом состоянии, оскорбляющем человеческое достоинство". Ну уж, дудки! Платить отделению, в котором начальник - мой подельщик, я не буду. Но все равно, спасибо. Хоть милиция обо мне вспомнила. Теперь знаю, что нужно делать, если хочешь получать письма почаще...
      С утра я просмотрел список клиентов "Долины царей", который оставила Кувыркалкина. Фамилии ничего не сообщали. По ним, в лучшем случае, можно было бы составить социологический отчет о национальной клановости нуворишей. Правда, Заклепкина я в списке не обнаружил. Но с чего ему там быть? Карманом он не вышел, обворовать государство по возрасту не удалось, просил он, прямо скажем, милостыню, и договора на посмертное обслуживание с ним никто не заключал. Впрочем, сколько правды сказал мне пенсионер и сколько вранья - это еще предстояло выяснить. Поэтому я посмотрел в досье, где обитают Опрелин с Кувыркалкиной, и собрался ехать туда.
      Но позвонила Размахаева. Я и не предполагал, что она встает в такую рань. Впрочем, телефон мог стоять у кровати, а разговаривать, не глядя в глаза, зиц-вдова и без телефона умела.
      - Вы мне нужны, - сказала она.
      - Как воздух?
      - Я вас хочу нанять. Меня донимают, мне надо, чтобы вы избавили меня от одного человека. Дело нетрудное, думаю, это он убил Шекельграббера из ревности, или с его подачи, а вы заодно убьете двух зайцев и подработаете.
      - Какого Шекельграббера? - поиздевался я. - Который звал вас Мунькой?
      - Ну ладно, хватит! - разозлилась она.
      - Хватит, хватит, тем более половым воздержанием Шекельграббера не воскресишь, - согласился я. - Подозреваю, что речь идет о Терентьевиче.
      - Правильно подозреваете. Этот идиот меня измучил, проходу не дает, а вчера потребовал, чтобы я ехала с ним в Югославию.
      - Наверное, санитаркой? - предположил я. - Сейчас многие девушки так делают, но до госпиталя почему-то не доходят, застревают в баре с обнаженной грудью.
      - Вы пошлый дурак! Вы - Терентьевич наоборот! - сказала она. - Вы нанимаетесь или нет?
      - Как же я могу отказать девушке со стажем! А чем будете платить? Любовью?
      - Нет. Я уже запятнала девичью честь нескромными поцелуями. Зачем вам такая? Вам нужна любовь чистая и светлая, как квартира после обмена или ремонта. Нечто похожее у вас уже есть, поэтому берите деньгами, - предложила она.
      - Какой же нахал покрыл ваши щеки пятнами стыда? спросил я.
      - Муж, - ответила она.
      - Разве у вас был муж?
      - Был.
      - И куда он делся?
      - Да куда-то делся.
      - Посмотрите под кроватью или в шкафу, - посоветовал я.
      - Уже смотрела.
      - Значит, вы еще замужем?
      - Фамилией.
      - Так что ж вам бояться этого патриота? Скажите, что муж вернулся.
      - Вы не знаете Терентьевича. Он не уступит дорогу, даже если муж окажется лидером боснийских хорватов и сербских патриотов. Посмотрите на синяк под глазом - и убедитесь.
      - А почему бы вам не махнуть на Запад? Прекрасная возможность валять дуру с большим комфортом.
      - Западный мир, безусловно, хорош, но я хочу им только пользоваться. Жить, как они, я не хочу и не буду.
      - Хорошо, я подумаю насчет найма. Встретимся вечером в домжуре. Постарайтесь уйти от слежки. Второго синяка мой глаз не переживет. И не забудьте улики.
      - Какие улики?
      - Вы же сказали, что Шекельграббера убил Терентьевич!
      - Нет у меня никаких улик. Если б были, давно б сама заставила его уехать, - и бросила трубку.
      И что я за мужик такой? Ну на кой черт мне сдалась эта Размахаева? Зачем постоянно требуется общество красивых женщин и близость с ними? Для самоутверждения, что ли?..
      "УАЗик" Опрелина стоял у подъезда и ждал хозяина с вечера, я тоже решил подождать, но с утра.
      - Кого вы тут караулите? - спросил Опрелин, когда вышел из дома.
      - Не ревнуйте напрасно, не Олю Кувыркалкину.
      - А я вам зачем сдался?
      - Хочу, чтобы вы подтвердили свое соучастие или опровергли.
      - Заклепкин же все рассказал!
      - Где вы взяли ключ от машины Шекельграббера?
      - Он сам попросил сделать дубликат, потому что забывал ключи где ни попадя. А я сделал два.
      - С какой целью?
      - Ну, мало ли, думаю. Вдруг оба потеряет.
      - Где второй дубликат?
      - В унитазе.
      - Вы знаете, что вам с Заклепкиным светит от года до трех?
      - Я действовал в состоянии аффекта, из ревности.
      - Но вы лишитесь и жены и работы, даже если вас оправдают.
      - Найду другую.
      - Жену или работу?
      - Там посмотрим.
      - Странно вы разговариваете. Как будто вам на себя наплевать.
      - Вот именно, достали вы меня все, - пробурчал он.
      - Подвезете до отделения милиции? - спросил я и залез в кабину.
      Опрелин, по-моему, обрадовался. Небось, думал, бедолага, что только он со двора, как я сразу в койку к его жене.
      - Где документы Шекельграббера? - спросил я.
      - Спросите у Заклепкина, - ответил он.
      - А вы не знаете?
      - Мне скрывать нечего.
      - Зачем вы так часто ездите по Армянскому переулку?
      Он не ответил. Или не нашелся. Я тоже замолчал. Только когда Опрелин затормозил у милиции, я посмотрел на него вопросительно и сказал:
      - Ну что, пойдем?
      - Куда? - испугался он.
      - Как куда? в КПЗ.
      - Я же на работе.
      - Работа - не волк... - сказал я. - Ладно, еще раз пораскинь мозгами, как себя вести, я тебя повесткой вызову, и хлопнул дверцей...
      Квочкина я встретил в дежурной части.
      - Примешь пятьдесят капель? - спросил он, пока мы поднимались в кабинет.
      - Рано еще, - попытался я сопротивляться.
      Он неожиданно согласился:
      - Тебе рано, а мне уже поздно.
      Видимо, Квочкин насмотрелся американских боевиков, где выпивают раз десять по ходу фильма, и решил вести себя соответственно, чтобы стать лихим парнем.
      В кабинете я протянул ему пятитысячную бумажку.
      - Что это? - не понял он.
      - Навыдов дал взятку, чтобы я от него отвязался.
      - Кто такой? - спросил Квочкин.
      Я объяснил.
      - А-а, это хорошо. Ерунда, а приятно, потому что с неба, - сказал он и сунул купюру в кобуру.
      Совершенно непонятно, что он будет доставать при аресте бандитов. Тем более денег у них все равно больше.
      - Тут еще такое дело, - сказал я, - Размахаева, экс-любовница Шекельграббера, хочет меня нанять. Якобы ее утомил некий югославский подданный по фамилии Терентьевич. Проходу не дает простой советской шлюхе, обещает жениться при случае.
      - Это уже интересно, - решил Квочкин. - Они в тебя поверили.
      - То есть?
      - То есть поверили, что ты всерьез можешь выйти на убийцу, и морочат тебе голову, - объяснил Квочкин. - Вот что: денег ты у нее не бери, скажи, мол, есть данные о невиновности Терентьевича, а женихов пусть сама разгоняет. Будет настаивать - отключим газ. Нет, перекроем кислород, - и захохотал.
      - Может, все-таки намекнешь, кто тут действующие лица? спросил я.
      - Намекаю: сиди до первого апреля дома, выключив телефон, а второго позвони мне пораньше и поезжай к Поглощаеву за деньгами.
      - Осталось три дня, - сказал я.
      - Вот и ладушки.
      - Приказ понял, - я поднялся.
      - Кстати, - на прощание сказал Квочкин, - приехала жена Шекельграббера, я дал ей ключи от его квартиры. Это я сообщаю для информации, а не для того, чтоб ты мучил бедную женщину допросами...
      Я вышел из отделения милиции в расстроенных чувствах. Кому приятно ощущать себя болваном? Только на углу вспомнил, что забыл пожаловаться на несправедливый штраф. Но черт с ним. Все равно платить не буду. В повестке написано, что в случае неуплаты взыщут по месту работы. Бог в помощь! Взыскивайте!
      До вечера я решил посидеть дома в тишине и спокойствии и зашел в магазин, чтобы купить каких-нибудь продуктов из наличного ассортимента. В голове почему-то гулял стишок Михалкова "Ищут пожарные, ищет милиция"... Непонятно, с чего вдруг вспомнил? Там вроде искали героя, а не убийцу. Там герой был приметный: плечистый и крепкий, в футболке и кепке и еще со значком ГТО. Полгорода его искало, но так много героев тогда расплодилось, что один, конкретный, как сквозь землю провалился. Теперь убийц и потенциальных убийц больше, чем героев тогда. Но самое смешное, что этих убийц никто и не ищет. Хватают мелочь на бытовой почве, а чуть что серьезное - ищут, где самим спрятаться. Се ля постсоветская ви!.. Исходя из этого, можно заключить, что с мафией Шекельграббер не был связан, иначе бы Квочкин закрыл его дело для собственной безопасности. Это упрощает поиски... А если Шекельграббер все-таки был связан с мафией и поэтому Квочкин прикрылся мною?..
      Едва разогрел какое-то подобие котлет, кашей расползшихся по сковороде, едва открыл банку сока, как в дверь позвонили. Я почему-то опять открыл без всяких предосторожностей. На пороге стоял мужчина.
      - Я - Терентьевич, - объявил он.
      - Хоть Петрович, - ответил я.
      - Нет, я все-таки Терентьевич.
      - Вы мне не интересны.
      - Но я хочу объясниться.
      - Вы уже объяснились пару дней назад.
      - Это не совсем то, что я хотел сказать.
      - Конечно, вы сделали без слов. Ладно, заходите, смирился я. - Котлеты есть будете?
      - Нет, спасибо.
      - Вы знаете, что в русском доме нельзя отказываться от "Демьяновой ухи"?
      - Хорошо, - согласился он. - Покушаю. Немного.
      Мы сели за стол.
      - Выпьете? - спросил я, хотя знал, что в доме нет ни капли.
      - Не пью.
      Я испытывал какое-то злорадное удовольствие, когда кормил Терентьевича котлетами из плесневелого хлеба и протухших жил. Он-то привык к другой кухне. Теперь пусть знает, во что обходится аборигенам растаскивание России - банановой республики мирового сообщества в недалеком будущем.
      - Я люблю Марину, - сказал он, расправившись с котлетой. Вероятно, только эта мысль и удержала его от рвоты.
      "Мне вас жаль", - хотел сказать я, но передумал.
      Вместо этого я сказал:
      - Любовь - святое и тонкое чувство, а вы отстаиваете ее кулаками. Причем чужими.
      - Мне очень неприятно, - извинился он. - Я поступил необдуманно. Просто отстранял от нее мужчин, которые могли напомнить о Шекельграббере. Первый месяц после его смерти она была сама не своя, я боялся за ее здоровье. Только все успокоилось, улеглось, полезли вы с педиком. Мне бы сначала переговорить, а потом действовать, но я человек импульсивный. В голову лезут черт знает какие подозрения. Каждую ночь снится, что она мне изменяет.