Член Союза Российских писателей
      Великий Приор ОКМ
      xxx
      С запада тянутся тучи, клубясь, Утро мрачней чем итог перестройки, Рыжая сука по кличке "Чубайс" Праздно слоняется возле помойки. Я у помойки люблю постоять, Нравится мне созерцанье отбросов, Только вот сука пристанет опять, Ей не понять, что такое философ. Смотрит в глаза, ничего не боясьКто же тут правильно мысли оформит? Прочь, беспардонная сука Чубайс! Пусть тебя, суку, Америка кормит. Каждый стремится хоть что-то урватьБабы, политики, дети, собаки. Выстроить всю эту жадную рать И показать на помойные баки: "Там даровая таится жратва, А не в дырявых карманах поэта. Место вам всем на помойке, братва, Нынче же в жизнь воплощается это. Вот они где, даровые харчи, А не в моих невысоких доходах. Рьяно в тухлятине ройтесь, рвачиИ обретете питанье и отдых. Ну-ка на первый-второй рассчитайсь! Знайте: ленивым не будет поблажки: Рыжая сука по кличке Чубайс Будет кусать их за толстые ляжки".
      "Случайных встреч на свете нет...."
      Случайных встреч на свете нет, И вот друг друга мы нашли; Перемещения планет К одной помойке нас вели. Качаясь, ты к помойке шла, Открыв в улыбке шесть зубов, И враз мне сердце обожгла Непобедимая любовь. Душою я взлетел до звезд И машинально закурил, И чуть протухший бычий хвост Тебе я робко подарил. Тебя умчать я обещал В цветущий город Душанбе, И цикладолом угощал, И звал в котельную к себе. Соединила нас любовь В котельной, в сломанном котле, Но мы отныне будем вновь Скитаться порознь по земле. Я скинул ватник и порты, А майка расползлась сама, Но тут захохотала ты, Как будто вдруг сошла с ума. Что ж, хохочи и не щади Моих возвышенных идей, Увидев на моей груди Четыре профиля вождей. Исполнил я свой долг мужской, Но этого не будет впредь, Не в силах к женщине такой Я страстью подлинной гореть. Мы в парк весенний не пойдем С тобой бутылки собирать; Нам никогда не быть вдвоем, Раз на вождей тебе насрать. Другую буду похмелять Одеколоном я с утраВедь мне нужна не просто блядь, А друг, соратник и сестра.
      "В Ростове, у рынка центрального..."
      В Ростове, у рынка центрального, Усядусь я прямо в пыли, Чтоб звуки напева печального С гармошки моей потекли. Пою я о девушке брошенной, Печальной, хорошей такой, И смотрят в мой рот перекошенный Грузины со смутной тоской. Нечистой наживы глашатаи Поймут, что барыш ни к чему, Раз грубые бабы усатые Их ждут в надоевшем дому. Поймут, что всей жизнью расплатятся Они за свое ремеслоВедь счастье в голубеньком платьице В слезах безвозвратно ушло. Торгуют они помидорами, Но деньги считают едва ль, Впиваясь незрячими взорами В закатную нежную даль. И скоро торговцы советские Почувствуют горький экстаз, И слезы хрустальные, детские Из красных покатятся глаз. Веду я мелодию грустную И горько трясу головой, И жижею сладкой арбузною Приклеен мой зад к мостовой. Струятся рулады печальные И в кепку мне сыплется медь, И яркие мухи нахальные Стремяться мне в рот залететь. И зорко слежу я за кепкою: Когда она будет полна, За ваше здоровьичко крепкое Я белого выпью вина. (из книги "Триумф непостоянства")
      xxx Противная американка По имени Олбрайт Мадлен напором тяжелого танка Пытается "взять меня в плен". Но формула смутная эта Не может того затемнить, что хочет старуха поэта К сожительству нагло склонить. Багрянцем пылает помада На лике совином ее. Противлюсь я робко: "Не надо, Не трогайте тело мое. Вы всё-таки где-то не правы Ведь вам уж немало годков.
      Хоть многим старушки по нраву,
      Но верьте, что я не таков.
      Вы дама культурная все же,
      Зачем перешли вы на мат?
      Какой вы пример молодежи,
      Какой вы к чертям дипломат?
      И разве для вас оправданье,
      Что все происходит во сне?
      Оставьте свои приставанья
      И в брюки не лезьте ко мне.
      И дергать за ядра не надо,
      Они - деликатная вещь..."
      Но дряхлая эта менада
      Вцепилась в меня, словно клещ.
      И на ухо мне прошипела:
      "Умолкни, славянская вошь!
      Свое худосочное тело
      Америке ты отдаешь.
      И ежели ты не заткнешся,
      Тебя в порошок я сотру,
      За мною ведь авианосцы,
      Все НАТО и все ЦРУ.
      За мной - неулыбчивый Клинтон
      И пушки, несущие смерть,
      Но если полижешь мне клитор,
      То доллары будешь иметь".
      Чапаев - и тот, несомненно,
      Струхнул бы на месте моем,
      И мы до тахты постепенно
      Допятились с нею вдвоем.
      Упал я в смятении духа
      В звенящие волны пружин,
      И вмиг завладела старуха
      Сокровищем честных мужчин.
      Свершилось - и взвыла старуха,
      И пол заходил ходуном,
      И гром, нестерпимый для слуха,
      Змеей полыхнул за окном.
      Поганками ввысь небоскребы
      Поперли из почвы родной,
      И образы, полные злобы,
      Нахлынули мутной волной.
      И Рэмбо, и дон Корлеоне,
      И Бэтмен, и прочая мразь...
      На темном ночном небосклоне
      Реклама глумливо зажглась.
      И сызнова дом покачнулся
      То пукнул Кинг-Конг во дворе.
      В холодном поту я очнулся
      На мутной осенней заре.
      Старуха куда-то пропала,
      Один я лежу в тишине,
      Но скомканы все покрывала
      И пляшет реклама в окне.
      Заморские автомобили
      Под окнами мерзко смердят,
      Вдоль стен под покровами пыли
      Заморские вещи стоят.
      Мой столик уставлен закуской,
      Пустые бутылки на нем
      И запах какой-то нерусский
      Витает в жилище моем.
      Моя несомненна греховность,
      И горько кривится мой рот:
      Вот так растлевают духовность,
      Вот так подчиняют народ.
      Поддался угрозам старухи,
      К шальной потянулся деньге,
      Хотя и одной оплеухи
      Хватило бы старой карге.
      Посулами старой ехидны,
      Признайся, ты был потрясен.
      Как стыдно, о Боже, как стыдно,
      Пускай это был только сон.
      Вздыхаю и мучаюсь тяжко,
      Горя на духовном костре,
      Но в тысячу баксов бумажку
      Вдруг вижу на пыльном ковре.
      И в новом смятении духа
      Я думаю, шумно дыша:
      "Старуха? Конечно, старуха,
      Но как же в любви хороша!"
      xxx
      Мы долго и тщетно старались
      Вместить этот ужас в уме:
      Япончик, невинный страдалец,
      Томится в заморской тюрьме!
      К чужим достижениям зависть
      Америку вечно томит
      Он схвачен, как мелкий мерзавец,
      Как самый обычный бандит.
      Царапался он и кусался,
      И в ярости ветры пускал,
      Но недруг сильней оказался,
      И схватку герой проиграл.
      В застенке, прикованный к полу,
      Он ждет лишь конца своего.
      Свирепый, до пояса голый,
      Сам Клинтон пытает его.
      Неверными бликами факел
      Подвал освещает сырой,
      И снова бормочет: "I fuck you",
      Теряя сознанье, герой.
      Старуха вокруг суетится
      По имени Олбрайт Мадлен
      Несет раскаленные спицы,
      Тиски для дробленья колен...
      Не бойся, Япончик! Бродяги
      Тебя непременно спасут.
      Мы знаем: в далекой Гааге
      Всемирный находится суд.
      Прикрикнет на злую старуху
      Юристов всемирный сходняк.
      Да, Клинтон - мучитель по духу,
      Старуха же просто маньяк.
      На страшные смотрит орудья
      С улыбкой развратной она.
      Вмешайтесь, товарищи судьи,
      Ведь чаша терпенья полна.
      Пора с этим мифом покончить
      Что схвачен обычный "крутой".
      На самом то деле Япончик
      Известен своей добротой.
      Горюют братки боевые,
      Что славный тот день не воспет
      Когда перевел он впервые
      Слепца через шумный проспект.
      Все небо дрожало от рева,
      Железное злилось зверье.
      В тот миг положенье слепого
      Япончик постиг, как свое.
      "Не делать добро вполнакала"
      Япончика суть такова.
      С тех пор постоянно искала
      Слепых по столице братва.
      И не было места в столице,
      Где мог бы укрыться слепой.
      Слепых находили в больнице,
      В метро, в лесопарке, в пивной.
      Их всех номерами снабжали,
      Давали работу и хлеб.
      Япончика все обожали,
      Кто был хоть немножечко слеп.
      Достигли большого прогресса
      Слепые с вождем во главе.
      Слепой за рулем "мерседеса"
      Сегодня не редкость в Москве.
      Слепые теперь возглавляют
      Немало больших ООО
      И щедро юристам башляют,
      Спасая вождя своего.
      Смотрите, товарищи судьи,
      Всемирной Фемиды жрецы:
      Вот эти достойные люди,
      Вот честные эти спецы.
      В темнице, как им сообщают,
      Томится Япончик родной,
      Но смело слепые вращают
      Штурвал управленья страной.
      Страна филантропа не бросит,
      Сумеет его защитить.
      Она по хорошему просит
      Юристов по правде судить;
      Оставить другие занятья,
      Отвлечься от будничных дел.
      Стране воспрещают понятья
      Так долго терпеть беспредел.
      xxx
      Личная жизнь - это страшная жизнь,
      В ней доминирует блуда мотив.
      Все достоянье на женщин спустив,
      Впору уже и стреляться, кажись.
      Но у обрыва на миг задержись
      И оглянись: все обиды забыв,
      Скорбно глядит на тебя коллектив,
      Лишь на него ты в беде положись.
      Дамы, постели, мужья, кабаки,
      Кровь твою выпьют подобно клопам,
      Так разорви этой жизни силки,
      В храм коллектива с рыданьем вползи
      И припади к его тяжким стопам.
      xxx
      Кошка вяло бредет по паркету,
      От угла до другого угла.
      Хорошо б к ней приладить ракету,
      Чтоб медлительность эта прошла.
      Чтоб с ужасным шипеньем запала
      Слился кошки предстартовый вой,
      Чтобы кошка в пространстве пропала,
      Протаранив стекло головой.
      Заметаются дыма зигзаги
      Из сопла под кошачьим хвостом.
      Реактивной послушная тяге,
      Кошка скроется в небе пустом.
      Станет легче на сердце отныне,
      Буду знать я наверное впредь:
      Мы увязли в житейской рутине,
      А она продолжает лететь.
      Прижимая опасливо уши
      И зажмурившись, мчится она.
      Сквозь прищур малахитовость суши
      Или моря сапфирность видна.
      От суетности собственной стонет,
      Как всегда человеческий род,
      Ну а кошка вдруг время обгонит
      И в грядущем помчится вперед.
      Обгоняя весь род человечий,
      Что в дороге постыдно ослаб,
      В коммунизме без травм и увечий
      Приземлиться та кошка могла б.
      xxx
      Мне сказал собутыльник Михалыч:
      "Ты, Добрынин, недобрый поэт.
      Прочитаешь стихи твои на ночь
      И в бессоннице встретишь рассвет.
      От кошмарных твоих веселушек
      У народа мозги набекрень.
      Ты воспел тараканов, лягушек,
      Древоточцев и прочую хрень.
      Ты воспел забулдыг и маньяков,
      Всевозможных двуногих скотов,
      А герой твой всегда одинаков
      Он на всякую мерзость готов.
      Ты зарвался, звериные морды
      Всем героям злорадно лепя.
      "Человек" - это слово не гордо,
      А погано звучит у тебя".
      Монолог этот кончился пылкий
      На разгоне и как бы в прыжке,
      Ибо я опустевшей бутылкой
      Дал Михалычу вдруг по башке.
      Посмотрел на затихшее тело
      И сказал ему строго: "Пойми,
      Потасовки - последнее дело,
      Мы должны оставаться людьми.
      Но не плачься потом перед всеми,
      Что расправы ты, дескать, не ждал:
      Разбивать твое плоское темя
      Много раз ты меня вынуждал.
      И поскольку в башке твоей пусто,
      Как у всех некультурных людей,
      Лишь насильем спасется искусство
      От твоих благородных идей".
      xxx Для женщин я неотразим, Они мне все твердят об этом. Кричит иная: "Сколько зим!" Желая сблизиться с поэтом. Гляжу я тупо на нее, Поскольку я ее не знаю, Но удивление свое При том никак не проявляю. "И что их так ко мне влечет?" Я размышляю неотступно, Но отвергать людской почет Для сочинителя преступно. Не зря нам дамы без затей Себя подносят, как на блюде, Ведь мы же пишем для людей, А женщины, бесспорно, люди. Коль женщина любовь свою Тебе вручила в знак почета, Обязан бросить ты семью И, по возможности, работу. Ликуй, коль мудрая жена К тебе плывет сквозь бури века, Заслуженно награждена Высоким званьем человека.
      XXX
      Когда мы посетили то,
      Что в Англии зовется "ZOO",
      Придя домой, и сняв пальто,
      Я сразу стал лепить козу.
      Я понял тех, кому коза,
      А временами и козел
      Милей, чем женщин телеса,
      Чем пошловатый женский пол.
      Коза не думает, как жить,
      А просто знай себе живет,
      Всегда стараясь ублажить
      Снабженный выменем живот.
      Но, вздумав нечто полюбить,
      Отдаться чьей-то красоте,
      Ты это должен пролепить,
      Чтоб подчинить своей мечте.
      Чтоб сделалась твоя коза
      Не тварью, издающей смрад,
      Не "через жопу тормоза",
      А королевой козьих стад.
      Протокозы янтарный знак
      Господь прорезал, взяв ланцет,
      Чтоб нам явилась щель во мрак,
      В ту тьму, что отрицает свет.
      Простой жизнелюбивый скот,
      Видать не так-то прост, друзья:
      Напоминанье он несет
      В зрачках о тьме небытия.
      Коза несет в своем глазу
      Начало и конец времен,
      И я, кто изваял козу,
      Я выше, чем Пигмалион.
      XXX
      Мое бессовестное пьянство
      Душа терпеть не захотела
      И с гневом унеслась в пространство,
      Подвыпившее бросив тело.
      Но тело даже не моргнуло
      Остекленевшим красным глазом
      Оно лишь сдавленно икнуло,
      Стакан ликера хлопнув разом.
      Хоть сам-то я забыл об этом
      Со слов друзей мне стало ясно,
      Что без души по всем приметам
      Я чувствовал себя прекрасно.
      Толпа девиц вокруг плясала,
      А тело любит это дело.
      Кряхтя, с дивана грузно встало
      Душой оставленное тело.
      Оно цинично ухмылялось,
      Смотрело, чем бы угоститься,
      Порой приплясывать пыталось,
      Хватало дам за ягодицы.
      Покуда же все это длилось,
      Душа с прискорбием глядела,
      Как безобразно веселилось
      Душою сброшенное тело.
      Душа давно уже свихнулась
      На репутации и чести,
      Но утром все-таки вернулась,
      И мы покуда снова вместе.
      Мне смысл случившегося ясен
      Я с вероятностью большою
      Скажу: поэту не опасен
      Разлад меж телом и душою.
      Возможно, он кого-то губит,
      Но только заурядных смертных,
      А дамы кавалеров любят
      Бездушных и жестокосердных.
      XXX
      В мире эротических фантазий,
      В сладком мире сексуальных грез
      Нет уродства, ненависти, грязи,
      И шипы не защищают роз.
      Розы там торопятся разверзнуть
      Вам навстречу чашечку цветка.
      Там на ложе женщину повергнуть
      Словно выпить кружечку пивка.
      Там мораль не оглупляет женщин
      И мужчина весел потому,
      И, подобно братьям нашим меньшим,
      Глупый стыд неведом там ему.
      Словно кнопкой щелкая на пульте,
      Сквозь мечты он мчится напролом,
      Предаваясь страсти в Акапулько,
      В Сочи, в Ялте, в будущем, в былом.
      В мире эротических фантазий
      С неба льется идеальный свет.
      Да, там не бывает прочных связей,
      Но и нудных связей тоже нет.
      Мы приходим в этот мир, несхожий
      С нашим миром скорби и труда
      К дивным дамам с шелковистой кожей
      И любезно приняты всегда.
      Распрямится там забитый житель
      Всякой человечьей конуры.
      Там мужчина - вечный победитель,
      Побежденным сыплющий дары.
      Если глянуть через эту призму,
      Смысла нет в общественной борьбе.
      Этот мир - он лучше коммунизма,
      И любой несет его в себе.
      XXX
      Чтобы выжить, надо много есть,
      При этом правильно питаясь.
      Не вздумай, как иной китаец,
      Всем блюдам кашу предпочесть.
      Китаец, впрочем, не балбес:
      Едва юанем разживется,
      Как вмиг на торжище несется,
      Стремясь купить деликатес.
      И покупает там сверчков,
      Ежей, лягушек, тараканов,
      Помет манчжурских павианов,
      Змею в очках и без очков.
      Не дайте вкусу закоснеть,
      Как мудрый действуйте китаец:
      На все живущее кидаясь,
      Он все преображает в снедь.
      Пускай торчат из-под усов
      Иного мудрого гурмана
      Усы сверчка иль таракана
      И оттого тошнит глупцов,
      Должны мы помнить об одном
      Всего превыше ощущенье,
      А что пошло на угощенье
      В то не вникает гастроном.
      Кун фу, китайский мордобой,
      Даосов - я в стихах не славлю,
      Но повара - китайца ставлю
      Едва ль не наравне с собой.
      XXX
      Не входи в положенье великих людей,
      Ибо их положенье плачевно всегда.
      В каждом гении тайно живет прохиндей
      И мечтает разжиться деньгой без труда.
      Их послушать, так нету их в мире бедней,
      И вот-вот их в могилу загонит нужда,
      Но они же кутят в окруженьи блядей
      И швыряют купюры туда и сюда.
      Так забудь же о пухлом своем кошельке,
      Пусть великий творец разорился вконец
      И теперь голосит, как библейский еврей;
      Просто денежки он просадил в кабаке
      Или вздумал кого-то обжулить подлец,
      Но другой негодяй оказался хитрей.
      ХХХ
      Если дама отшибла и перед и зад,
      Неожиданно ринувшись под самосвал,
      Разумеется, я окажусь виноват,
      Потому что на эту прогулку позвал.
      Если даме на голову рухнул кирпич
      И, шатаясь, она привалилась к стене,
      В этом я виноват, а не дворник Кузьмич,
      Потому что она направлялась ко мне.
      Если даме порой доведется простыть
      (А она чрезвычайно боится хвороб),
      То она меня долго не может простить,
      Потому что я, в сущности, тот же микроб.
      Если дама с джентльменом пошла в ресторан
      И обоим в итоге расквасили нос
      Это я виноват, языкастый болван,
      Ресторана название я произнес.
      Если дама дверной своротила косяк,
      Словно клоп, насосавшись в гостях коньяка,
      Это я виноват - я устроил сквозняк,
      На котором ее зашатало слегка.
      Если дама озябла в разгаре зимы
      И раскисла в июле на солнце в Крыму,
      Не ищите виновных, людские умы
      Я безропотно все обвиненья приму.
      И упорно твердит состраданье мое:
      "Как бедняжке с тобою мучительно жить!
      Так ступай и купи в магазине ружье,
      Чтобы всем ее мукам предел положить"
      XXX
      Чтоб жизнь не протекла бесцельно,
      С рассудком будьте заодно.
      Менять мужчин еженедельно
      Такое глупо и смешно.
      Менять их надо ежедневно,
      Как предлагал еще Лагарп,
      Вдогонку им швыряя гневно
      На лестницу их жалкий скарб.
      А если разрешит здоровье,
      Меняйте ежечасно их.
      Самец, обласканный любовью,
      Жрет, как известно, за троих.
      Порвав немедленно с работой,
      Он только дрыхнет без конца
      И выполняет с неохотой
      Свою обязанность самца.
      Он, словно сытая пиявка,
      Ползет с тахты на унитаз,
      И коль не дать ему отставку,
      Всю кровь он высосет из вас.
      Пускай колонизатор ложа
      С позором вылетает вон
      Так говорю я вам, итожа
      Печальный опыт всех времен.
      Вы спрашиваете, чей гений
      Ваш путь житейский осветил?
      Я - то, кто в этом мире теней
      И понял все, и всем простил.
      Я в башне над земным простором
      Шлифую камни мудрых слов
      И наблюдаю сонным взором
      Борьбу нелепую полов.
      XXX
      Пусть размеренно-ласково пена
      Застилает морской бережок:
      Знай, что прячется в море скорпена
      Это рыба такая, дружок.
      Вся в шипах, в безобразных наростах,
      В пятнах мерзостных цвета говна.
      Увидать ее в море непросто,
      Ибо прячется ловко она.
      Подплывает скорпена украдкой,
      Чтоб купальщик ее не зашиб,
      А подплыв, в оголенную пятку
      С наслаждением вгонит свой шип.
      И надрывные слушает вопли
      Из укрытья скорпена потом.
      Очень многие просто утопли,
      Познакомившись с жутким шипом.
      Не спасут тебя водные лыжи,
      Не помогут гарпун и весло.
      Если кто, изувеченный выжил,
      То такому, считай, повезло.
      Ненасытная водная бездна
      Потеряла свой счет мертвецам.
      Все бессмысленно и бесполезно
      Понимаешь ты это, пацан?!
      Понимаешь ты это, гаденыш,
      На морскую глядящий волну?!
      Если ты наконец-то утонешь,
      Я с большим облегченьем вздохну.
      Там, где камни купаются в пене,
      Буду пить я хмельное питье,
      Размышляя о грозной скорпене,
      О могуществе дивном ее.
      XXX
      Много женщин на свете, поэтов же мало,
      А влеченье к поэтам у женщин в крови.
      "Щас как дам по башке", - говорю я устало
      Слишком дерзкой красотке, что хочет любви.
      Я ведь знаю, откуда влечение это
      Помышляют все женщины лишь об одном:
      Надругаться над телом большого поэта
      И победой своей похваляться потом.
      Плоть желает добиться победы над духом
      И принизить его хоть на миг до себя,
      Потому-то поэт лишь богатым старухам
      Отдается порой, недовольно сопя.
      Одряхлевшая плоть не опасна для духа,
      Со старухой могу я остаться творцом,
      И к тому же в постели приятней старуха,
      Ведь она так таинственно пахнет трупцом.
      Я высмеивать буду ее неуклюжесть,
      По-хозяйски копаться в ее кошельке.
      Плоть должна рефлекторно испытывать ужас,
      Стоит духу ключом завозиться в замке.
      Плоти следует помнить всегда свое место,
      И надежней побоев тут метода нет,
      А с красоткой, что вся как из пышного теста,
      Гармоничную жизнь не построит поэт.
      Из духовных флюидов я Господом соткан
      И я цельность храню моего естества.
      "Щас как дам по башке", - говорю я красоткам,
      И поверьте, что это отнюдь не слова.
      Баллада о бультерьерах и сексуальных маньяках
      Не заводите бультерьеров,
      Не повинуйтесь глупой моде.
      Не только злобность и уродство
      Всей этой свойственны породе.
      Они с фельдфебельским усердьем
      Хозяев охраняют праздных,
      Но похоть жгучую до срока
      Таят в телах бочкообразных.
      Однажды некая девица
      Выгуливала бультерьера,
      И в тот же час маньяк предпринял
      Обход всех закоулков сквера.
      Маньяки никому не верят,
      Точнее, верят лишь в удачу.
      Напрасно плакала девица,
      Хоть даже я пишу и плачу.
      Маньяк слезам давно не верил
      В нем люди растоптали веру,
      И вот насилие свершилось
      Под тяжким взглядом бультерьера.
      Маньяк рычал, сопел и ухал,
      Девица же боялась пикнуть,
      А бультерьер следил за ними,
      Чтоб в тайны коитуса вникнуть.
      Он мог бы вглядываться вечно
      В совокупленье человечье,
      Вскричав: "Остановись, мгновенье!"
      Но не владел он связной речью.
      Маньяк встряхнулся, причесался
      И растворился в полумраке,
      И поплелась домой девица
      В сопровождении собаки.
      Папаша рявкнул: "Где шаталась?!"
      Но вдруг все понял и осекся,
      А бультерьер индифферентно
      Уже на коврике улегся.
      Отец навел на бультерьера
      Двустволку буркал воспаленных,
      Он вспомнил, как за дармоеда
      Он выложил пятьсот "зеленых".
      Он вспомнил, как он холил зверя,
      Но из того не вышло толку,
      И со стены отец несчастный
      Снял настоящую двустволку.
      Обвел он взором обстановку,
      Ввезенную из заграничья,
      Вдруг постигая, как непрочно
      На свете всякое величье.
      Мне очень жаль, что в ту минуту
      Меня не оказалось рядом.
      Швырнул бы я в лицо буржую
      Слова, пропитанные ядом:
      "Глупцы, вы верите лишь в доллар,
      Забыв про равенство и братство,
      Но прах перед прибоем жизни
      Все буржуазное богатство.
      Вам не помогут бультерьеры,
      Меха, особняки, "линкольны",
      И вы проказами маньяка
      Напрасно так уж недовольны.
      Маньяков дерзкие наскоки
      По сути, только первый опыт.
      Столиц растленных мостовые
      Уж сотрясает мерный топот.
      Все снова сбудется согласно
      Марксистской социальной карме.
      Маньяки - это лишь разведка
      Железных пролетарских армий".
      XXX
      Я вам шепчу: вы греза, ангел, фея.
      Не верьте мне. Я, как обычно, лгу.
      Почти со злобой вас я вожделею,
      Пойти на преступление могу.
      Пленительный цветок стихотворенья
      В моей душе ошибкою расцвел
      Где смрадные рождает испаренья
      Моих страстей клокочущий котел.
      В моей душе сплетаются лианы,
      А на лианах гроздьями висят
      И блеют похотливо павианы,
      Расчесывая воспаленный зад.
      О ваша плоть - оттенка апельсина,
      Как утренняя роза - нежный рот!
      Ворочаясь, души моей трясина
      Отрыгивает сероводород.
      И брачные чудовищные игры
      Заводят гады над гнилой водой,
      А в зарослях, как сны, проходят тигры
      Со слипшейся от крови бородой.
      И атмосфера смерти и соитий
      В душе моей удушливо-густа.
      Молю, мой друг: скорей со мной порвите,
      Ведь цель моя темна и нечиста.
      Мой друг, молю: моим речам не верьте,
      Иль вас навек коварно опьянит
      Тяжелый запах похоти и смерти,
      Живущий в душах нежных волокит.
      Пеленягрэ, Виктор Иванович. Родился в 1959 году в Молдавии.
      Окончил СГПТУ №68 г. Москвы по специальности каменщик-монтажник, Калужский педагогический институт и Литературный институт им. М. Горького Участник всех орденских сборников. Член Союза российских писателей. Архикардинал ОКМ.
      ...Единственный же урок, который должен извлечь из его поэзии читатель, возвращает нас к моральному кодексу римского императора Сарданапала: пока жив, наслаждайся, ешь, пей, занимайся любовью, все равно умрем, а там - пустота. (Изабель Моро)
      Silentium
      Высоких слов не говори - не надо. Ты каждой фразой мне терзаешь слух. Уж лучше спать под шелест листопада, Бранить слугу, давить осенних мух. Достойней пить, чем слушать эти речи, Все тоньше пламя гаснущей свечи. Ступай к другим. Укутай пледом плечи. Довольно. Я не слышу. Не кричи!...
      Триолет В. С.
      Как упоительны в России вечера!... Любовь, шампанское, закаты, переулки, Ах, лето красное! Забавы и прогулки, Как упоительны в России вечера. И вальсы Шуберта, и хруст французской булки, Любовь, шампанское, закаты, переулки, Как упоительны в России вечера!...
      Sic Vita (Такова жизнь)
      Большая часть человечества ставит на Штольца, Это вписал я в один из домашних альбомов; Заполночь куришь, пуская колечки и кольца, В зеркале видишь, как плачет последний Обломов. Что мне прогулки, закаты? Куда все умчалось? В сумерках тают сады, опустевшие скверы, Но с отвращением предчувствуя близкую старость, Всю эту ночь просижу за бутылкой мадеры. Мне наплевать на подачки, на всплески гордыни, Преуспевать не хочу я, тебя не ревную. Слышишь ли глас вопиющего в этой пустыне, Помнишь ли, ангел мой, нашу любовь неземную? Сирины смолкли.... Все глуше вакхальны напевы, Где вы, друзья? Интригуют, скучают, бранятся. Страсть и беспечность грызут, словно старые девы, Что с ними делать? Не знаю. Авось пригодятся! В бедной каморке моей, как в холодной темнице, Спятил Захар, сам с собою ведет разговоры, Ольга! Ты слышишь? О, как мне хотелось излиться, Но у подъезда меня стерегут кредиторы. Зрелость проходит. На юность махнул я рукою, Сердце мое одиночество больше не точит, Только о чем я? О чем говорить мне с тобою? Я ведь последний из тех <..........>
      Накануне
      До какого бесчувствия ты напилась, Даже я изменился в лице о такого. "Князь, мне дурно! Вы слышите: дурно мне, князь!" Повторяла сквозь зубы ты снова и снова. Я неверной походкой прочерчивал путь От рояля к дивану, целуясь с паркетом; Ты все время пыталась корсаж расстегнуть, И мой верный слуга помогал тебе в этом. Но когда на мгновенье замедлил я шаг, Расточая предметам гостиной проклятья, Ты слугу отстранила: "Как душно мне, Жак!" Что за Жак, черт возьми, ей расстегивал платья? Дальше был Ильдефонс, Церетели, поручик Киже, Государь император (как в очерке сжатом!) Сколько тайн мне открыла моя протеже!... Я слугу отстранил, и уставился взглядом На измятую шаль, на алмазную брошь, На открытую грудь, на бесстыжие позы.... Значит верность твоя - несусветная ложь? Я на смуглую кисть намотал твои косы. Говоришь, государь император, змея, Ты заплатишь с лихвой за свои разговоры. ....В эту ночь я тебя застрелил из ружья, А чуть позже затеял пальбу из Авроры!
      Ужин в Санлисе
      Я тебя за собой поманил, А когда мы остались в гостиной, На холодный паркет повалил И услышал твой смех беспричинный. Ускользая, как будто змея, Ты в персидскую шаль замоталась, И отпрянула: я - не твоя! И подумал я: экая жалость!... Но в глазах прочитал я упрек, Зазвенели браслеты и кольца; Все одежды с тебя я совлек С неподвижным лицом комсомольца. Я задул на камине свечу, Ты в комок ожидания сжалась, И воскликнула: я не хочу! И подумал я: экая жалость! И поднял я тяжелую плеть И вбивал я с улыбкой любезной,В эту ночь ты должна умереть, Так посмейся, мой ангел прелестный!