- Эвакуируется немец. Немедленно обстрелять его из дальнобойных орудий, - приказал Микулин.
      - Слушаюсь! Придется дальнобойные пушки продвинуть к самым цепям, иначе мы не достанем до Рожища.
      Справа, из лесной чащи, доносилась усиленная перестрелка. Над деревьями то и дело поднимались клубы дыма от разрывов тяжелых бомб. За лесом среди изумрудно-зеленых болотистых берегов светлой голубой лентой вилась Стырь. было видно, как, отступая за рощу, немцы переправлялись через реку по понтонным мостам, а к переправе подходили колонны пехоты вперемежку с артиллерией.
      - Спят наши батареи! Такая масса прекрасных целей, а они почти все молчат! - с досадой проговорил генерал.
      - Не хватает патронов и снарядов, ваше превосходительство, - доложил Борейко. - Парки пусты, нет их и в армейском складе.
      - Когда же наконец наша промышленность будет в достаточном количестве снабжать нас боеприпасами?! - возмутился генерал.
      - Об этом, ваше превосходительство, надо было думать загодя, а не сейчас! - ответил Борейко.
      - Но о чем же думают наши союзники - англичане и французы?
      - Они считают, что у нас слишком много солдат, и потому жалеть их нечего. Наши потери только выгодны для них. Они ослабляют наш военный потенциал.
      - Короче, союзники мечтают, чтобы мы вместе с немцами проиграли эту войну.
      - Совершенно точно изволили заметить, ваше превосходительство! насмешливо проговорил Борейко.
      Вскоре, хотя и с опозданием, снаряды подвезли, и русские батареи открыли огонь. Артиллерия 102-й и 125-й дивизий начала подготовку к контратаке. Одновременно пехотные части этих дивизий, маскируясь в лесу, сосредоточились в исходном положении на флангах прорвавшихся за Стырь германских частей. Но немцы предупредили русские части и первыми вновь перешли в наступление.
      Создалась серьезная угроза Киверцам и расположенным в этом районе тяжелым батареям.
      Борейко не пожалел своих пятидесятипудовых бомб и обстрелял ими немецкие цепи. Страшный грохот взрывов, столбы дыма и огня, тучи осколков внесли расстройство в германские ряды. После десятиминутного обстрела немцы в полном беспорядке отступили. Увидя это, Хоменко с двумя полками ринулся на фланг неприятеля, а полки 125-й дивизии ударили с противоположной стороны.
      В лесной чаще завязался ожесточенный рукопашный бой. Бились накоротке, сходились грудь с грудью, действовали штыками, прикладами. Брауншвейгская гвардейская дивизия не выдержала и бросилась к переправам на Стыри. На ее плечах, не дав немцам даже взорвать понтонные мосты, бригада Хоменко перешла на левый берег реки и обеспечила переправу остальной части 102-й и 125-й дивизий.
      В неудержимом порыве полки кинулись на штурм укреплений у станции Рожище и ворвались в нее, захватив несколько готовых к отправке груженых составов.
      Штаб брауншвейгской дивизии бежал так поспешно, что бросил штабной автомобиль со всеми документами. На протяжении двадцати верст по дорогам валялись брауншвейгские каски.
      Успех под железнодорожной станцией Рожище позволил соседнему, 8-му корпусу взять штурмом город Луцк. По всему фронту началось общее отступление австрогерманцев. В преследование была брошена кавалерия.
      Варя на своем трофейном автомобиле тоже устремилась вслед за наступающими полками.
      На переправе через Стырь вследствие скопления у моста воинских частей пришлось задержаться. Варя сошла с автомобиля и направилась к генералу Микулину, который со своим штабом наблюдал за переправой.
      - Нельзя ли, господин генерал, пропустить меня вне очереди с моим санитарным автомобилем? Впереди, конечно, есть раненые, которые нуждаются в моей помощи, - попросила Звонарева.
      - Положение на фронте еще не совсем выяснено, и пока что я попрошу вас расположиться за переправой.
      Варя не посмела спорить, тем более что несколько шрапнелей разорвалось над самой переправой и среди солдат оказались раненые.
      Микулин со штабом решили все же перейти через реку. Сойдя с лошади, генерал, не обращая внимания на обстрел, неторопливо зашагал по мосту, за ним двинулись штабные офицеры и ординарцы с лошадьми. Не дошли они и до середины реки, как несколько снарядов одновременно обрушились на мост. Понтоны были разорваны, получили пробоины и начали быстро тонуть, испуганные лошади шарахнулись в стороны и, падая в реку, увлекли с собой солдат-коноводов. Микулин попытался спасти одного из них, протянув ему руку, но в это время был ранен в обе ноги, упал в реку и исчез под водой.
      - Спасайте генерала! - закричало сразу несколько голосов.
      Офицеры растерялись, не зная, что предпринять.
      - Вот он, вот он! - закричала Варя, увидев Микулина. - Неужели же никто не спасет его?
      - Эх, была не была! - выскочил из толпы Блохин. - Подержите мотоцикл, Варвара Васильевна, а я попытаю свое дырявое счастье.
      Скинув сапоги, он прямо в одежде бросился в воду. Течением Микулина относило все дальше и дальше. Блохин саженками подплыл к генералу, из последних сил боровшемуся с волной. Поддерживая потерявшего сознание генерала, Блохин с трудом добрался до берега.
      Звонарева с помощью санитаров принялась приводить Микулина в чувство. Придя в себя, от слабости, потери крови и пережитого волнения генерал с трудом мог говорить.
      - Передаю командование дивизией полковнику Хоменко, - первое, что смогла разобрать Звонарева. - Перевязывайте сначала раненых солдат, а потом уж меня, я подожду, - добавил он, помолчав.
      - Вы сами находитесь в тяжелом состоянии. У вас ранены обе ноги.
      - Неужели ампутация? - взволновался генерал.
      Звонарева поспешила его успокоить, но, глядя на размозженные кости и рваные раны, с сомнением покачала головой и тяжело вздохнула.
      Когда перевязка была окончена, генерала перенесли в штабную машину. Он подозвал к себе уже подъехавшего к переправе Хоменко и попросил его представить к награде Блохина. Микулин хотел лично поблагодарить солдата за спасение, но Блохин исчез, как в воду канул.
      Автомобиль тихонько тронулся.
      - Отвоевался наш генерал, - грустно проговорила Звонарева, когда машина отъехала. - Ему ампутируют обе ноги. В его годы трудно надеяться на благополучный исход такой тяжелой операции.
      С темнотой бой постепенно прекратился, и части стали окапываться на занятых рубежах. Хоменко верхом на лошади объезжал полки своей дивизии и благодарил солдат за боевую службу. Солдаты, окрыленные успехом, оглушительно выкрикивал "рады стараться" и обещали на следующий день окончательно добить немцев.
      Борейко продолжал объединять группу из шести легких и тяжелых батарей, так как Хоменко не хотел и слышать о возвращении его в батарею. Он возбудил ходатайство о производстве капитана в подполковники за боевые отличия и назначении его командиром приданных дивизии тяжелых и гаубичных батарей.
      Ночь не сулила отдыха тяжелым батареям. Им было приказано к утру перенести позицию почти на двадцать километров вперед. Получив этот приказ, даже невозмутимый Звонарев крепко выругал своего друга Борейко и приступил к подготовке громадных пушек к ночному переходу.
      Наступила ночь. Напряжение многодневных боев сказывалось все сильнее, люди валились на землю и засыпали мертвым сном. Сам Хоменко едва держался на ногах от усталости. Даже неутомимая Варя сдала и отказалась от сложных операций. Под утро и ее сморил сон.
      Всю ночь двенадцатидюймовая батарея тащилась по разбитым проселочным дорогам. Мощные автотягачи с трудом преодолевали многочисленные выбоины и ухабы, автомобили с людьми и боеприпасами буксовали в топких низинах и болотах. Несколько раз батарею нагонял Блохин с категорическим приказом Борейко поторопиться. Незадолго до рассвета батарею встретил и сам капитан.
      - Тебе, Сергей, следует поучиться у твоей супруги. Ее за хвост не удержишь - так и рвется вперед, а тебя не знаю за какое место надо тянуть, чтобы ты быстрее поворачивался, - недовольно гудел Борейко, выслушивая длинные объяснения своего старшего офицера.
      Разгромленные австро-германские части на следующий день продолжали свой отход на северо-запад, за реку Стоход.
      Около полудня Звонарева со своим отрядом переезжала на новое место. В автомобиле6 кроме нее, сидели обе сестры и Кремнев. Капитан еще не вполне оправился от контузии и жаловался на головную боль. Ветрова заботливо ухаживала за ним, нежно глядя на героя вчерашнего боя. С того момента, когда бесчувственного Кремнева принесли на перевязочный пункт, она ни на минуту не отходила от него, умоляя Звонареву спасти капитана.
      - Я сойду с ума, если только он умрет! - в отчаянии говорила она.
      - Но ты ведь замужем, - удивилась Варя.
      - Ничего подобного. Это я все придумала. Думала, что на фронте среди мужчин девушке трудно. Будут приставать... - призналась Таня.
      Всхлипывая, она рассказала, как сразу после первого знакомства ей понравился Кремнев, как потом желание его видеть, радость коротких свиданий - все это переросло в большое чувство. Но признаться ему боялась. Зачем? Кругом война, ужас, смерть, разве могут они мечтать о счастье... Но теперь молчать она больше не может. Она знает, что он любит ее. А любить друг друга и есть счастье. Зачем же обкрадывать себя?
      - Глупенькая ты еще... Скажи ему. Это поможет лучше всяких лекарств, - улыбнулась Варя.
      В своем прогнозе она не ошиблась. После разговора с Таней капитан сразу почувствовал себя значительно бодрее.
      К автомобилю подъехал Павленко и справился о здоровье своего командира.
      - У нас все благополучно. Рана Сологубенко почти зажила, так что ты можешь не беспокоиться за батарею, там все в полном порядке, - закончил прапорщик.
      - Да, да Александру Васильевичу надо еще несколько дней отдохнуть у нас, - присоединилась Ветрова.
      Варя только качала головой.
      - У нас не госпиталь, Танюша! Мы должны или эвакуировать в тыл, или возвращать в строй.
      - Мы временно зачислим капитана Кремнева в санитары, - нашлась сестра милосердия и сама смутилась от такого явного проявления своих чувств.
      В это время мимо автомобиля стремительно проскакал Кубанский казачий полк. Все в темно-малиновых черкесках и бешметах, кубанках, с винтовками за плечами, шашками на боку, кинжалами у пояса, рослые и загорелые. Смотреть на них без восторга было невозможно.
      - Наши, наши едут! - вскочила Варя, махая платком.
      Лихо заломив шапки, казаки весело смотрели на Звонареву. Миновав санитарный автомобиль, они съехали с дороги и в поле перестроились для атаки. Заиграли трубы, блеснули на солнце шашки, и вся конная масса двинулась вперед все ускоряющимся аллюром.
      - Полевым наметом! - донеслась команда, и весь полк утонул в облаке пыли, поднятой копытами сотен коней.
      - Смотрите, смотрите, казаки пошли лавой! - не помня себя от волнения, кричала Варя. - Зачем только я родилась женщиной! Скакала бы сейчас карьером и рубила немцев направо и налево!
      - Пока что, Варвара Васильевна, надо нам приготовиться к приему раненых из числа тех же казаков, - проговорила Ветрова.
      Вскоре у дороги развернулся перевязочный отряд. раненых, к счастью, было совсем мало.
      Окончательно деморализованные немцы оказывали слабое сопротивление, и русские части без боев дошли до Стохода.
      27
      Русская армия, остановив наступление, укреплялась на новых рубежах; строились блиндажи, оборудовались наблюдательные пункты. Полки и батареи пополнялись людьми, окопы окутывались колючей проволокой.
      Батарея Кремнева занимала позицию за деревней Страхалин. Несколько сзади расположилась батарея Борейко с двенадцатидюймовыми гаубицами. Поблизости находился перевязочный пункт Красного Креста.
      Летний вечер развернулся во всем своем великолепии. На западе еще горело пламя зари, но на небе уже зажглись первые неяркие звезды предвестники ночной тишины и покоя. Аисты с тихим клекотов опускались на крыши хат и, подняв одну ногу и опустив клюв, погружались в чуткий птичий сон. С болот доносилось кваканье лягушек. Все было по-мирному тихо . Только изредка ночную дремоту будила ружейная перестрелка, или пулеметная дробь, или мерцающий трепетный свет немецкой ракеты. будто и ночью война не хотела, чтобы о ней забывали люди.
      Солдаты, отдохнувшие и отоспавшиеся после боев, врастяжку лежали на земле около орудий и благодушно слушали батарейного острослова наводчика Кикина, который рассказывал им длиннейшую сказку, без начала и конца7
      К ним подошел проходивший мимо батареи Блохин. За время боев все солдаты, особенно артиллеристы, успели познакомиться. На батарее Блохина знали многие и поэтому его радушно приветствовали.
      - Здравствуйте, дружочки! - проговорил Блохин. - кака отдыхается?
      - Здорово, тяжелопуд! - ответил за всех Солопов. - Скоро получите такую пушку, чтобы враз сничтожить всего немца?
      - Скоро не скоро, а воевать надоело! Две недели наступали, а народу перевели - не счесть, - отозвался Блохин.
      - Что верно6 то верно, - поддержал Солопов. - Ежели и дальше так наступать будем, то до немецкой земли солдаты не дойдут. По дороге лягут в сырую землю.
      - А мы не пойдем! - запальчиво проговорил тщедушный, с большими темными глазами солдат.
      - Ежели один не пойдешь, застрелит офицерье, и дело с концом, пояснил Блохин.
      - Вот если бы все солдаты отказались вперед идти, - проговорил Солопов. - А скоро со всеми не договориться. солдат на раскачку туговат. Пока сообразит да пошевелится, его десять раз обезоружат.
      - И то верно. Трудно раскачиваемся, но уж ежели раскачаемся, тогда не остановишь. Народ - сила, - многозначительно сказал Блохин, похлопывая ладонью по прикладу винтовки, лежащей у него на коленях, и, подмигнув Солопову, поднялся: - Ну, надо пойти заняться хозяйственными делами.
      Солопов тоже встал и пошел вслед за ним. отойдя немного, Блохин присел, Солопов подошел и тоже подсел к нему.
      - Исподволь да понемногу надо об этом говорить солдату, особенно пехоте. там народ малограмотный, не сразу смекает, - сказал Блохин. Скоро начнется осень, за ней зима. Воевать будет несподручно. Опять станем на позиции, в землю зароемся. тут и будет время обо всем переговорить. А пока береги себя и зазря в пекло не суйся, - наставительно сказал Блохин и поднялся.
      В палатке, разбитой в саду, неподалеку от батареи Кремнева, собрались артиллерийские офицеры и Варя с сестрами милосердия. Шел разговор, вспоминали минувшие боевые дни, строились предположения на будущее7
      Осипенко напропалую кокетничала одновременно с Зуевым и Павленко, приводя этим в отчаяние обоих своих кавалеров. Таня Ветрова тихонько беседовала с Кремневым.
      - Ужасная все-таки вещь война! - задумчиво проговорила Варя. Сколько людей убивают, калечат. И в сущности неизвестно за что.
      - Как - неизвестно за что? Мы защищаем свою землю от врагов, которые хотят нас поработить, - возбужденно сказал крутиков.
      - Может, вы и правы. Но я, как врач, скажу вам, что все наши успехи не окупаются огромными потерями в людях. Победа достается нам слишком большой кровью. Еще одна-две такие победы, и мы совсем останемся без людей, - продолжала Звонарева.
      - Тогда нам надо мириться. Пусть немец забирает что хочет. диктует нам свои требования, а мы покорно пойдем к нему в кабалу, - уже раздраженно проговорил Крутиков.
      - народ больше воевать не хочет! Он жаждет мира! И военные власти, если они сохранили хоть капельку здравого смысла, должны думать о заключении мира, - в тон Крутикову ответила Варя.
      - Перевешаем и перестреляем всех бунтовщиков! - резко бросил штабс-капитан.
      - вы не сможете этого сделать по той простой причине, что их будет слишком много - сотни тысяч, миллионы. Как бы эти бунтовщики, как вы выражаетесь, не перестреляли таких ретивых вояк, как вы, - усмехнулась Варя. - Ведь в их руках оружие.
      - Вы социалистка и революционерка! Вам не место в армии, - вскочил Крутиков.
      - Призываю вас к порядку, штабс-капитан! Мы не на базаре, - резко оборвал штабс-капитана Борейко. - Не умеете вести спор в рамках приличия, покиньте нас. К чему такие обвинения? Вы подумали, кому бросаете это в лицо? Той, которая, себя не щадя, идет в самое пекло в боях за Россию?
      Крутиков, трясясь от злости, вытянулся и покинул палатку.
      - Ты поспокойнее, Варя, - мягко заметил жене Звонарев.
      - Я думаю о людях, о вас! Удивляюсь, как можно вести такие разговоры на фронте, да еще после ужасающих потерь, какие мы понесли во время последнего наступления! При плохой технической оснащенности нашей армии большие потери неизбежны, - развивала свою мысль Звонарева.
      - Откуда вы все это знаете, сударыня? - спросил Кремнев.
      - Относительно техники - от своего мужа! Он инженер, как вам известно. Что касается медицинского оборудования, то я хорошо знаю наше положение. Истощились у нас запасы лекарств, инструментария, а союзники доставляют их очень неаккуратно и в незначительном количестве. Смертность раненых и больных была бы в несколько раз меньше, если бы у нас в достаточном количестве были медицинские препараты и оборудование. Но ведь это союзникам только на руку.
      - Не пойму, почему это им на руку? - удивился Кремнев.
      - Англичане и французы спят и во сне видят, чтобы мы с немцами друг другу хребет переломили. Им тогда будет легче нас прибрать к рукам.
      - Вы, Варвара Васильевна, настоящий политик! - с восхищением сказал Кремнев.
      Борейко сидел молча, будто отдыхая, думал о своем. Только напряженный, острый взгляд выдавал его внимание к завязавшейся беседе.
      Издали доносились звуки оркестра, исполнявшего вальс "На сопках Маньчжурии".
      - Я без волнения не могу слушать этот вальс, - переменила разговор Звонарева. - Он мне напоминает дни артурского сидения. кто из нас тогда мог предположить, что мы не только переживем его осаду, но через десять лет снова будем участвовать в еще более грандиозной драке... Особенно это относится к вам, Борис Дмитриевич. Вовек не забуду того дня, когда Блохин прибежал ко мне с известием о вашей гибели на Большом Орлином гнезде накануне сдачи крепости, - обернулась она к давнему другу.
      - Да, очухался я только на пароходе в Японии и сразу не понял, куда попал. Сестры-японочки что-то лопочут, улыбаются. думал - это кошмарный сон мне снится. И только потом сообразил, что попал в плен. Чуть не выпрыгнул от огорчения за борт, а тут, откуда ни возьмись, Блохин появился. "Как ты, варначья душа, попал сюда?" - спрашиваю его. "Высмотрел, - говорит, - где вы находитесь, дополз до вашего эшелона, меня на ваш пароход и посадили". Так вместе и приехали в Японию.
      - Когда я в первый раз увидел тебя в госпитале в Нагое, ты представлял собой марлевую куклу с отверстием для рта. Глаза и те были забинтованы, - вспоминал Звонарев.
      - Провалялся я без малого с полгода и сдох бы со скуки, не будь Блохина и других наших ребят с Электрического Утеса, - с волнением сказал Борейко.
      - Это верно, было скучно. Делать нечего, живешь на всем готовом... сказал Звонарев.
      - Ты для развлечения ухаживал за японочками, даже, мне помнится, в бане с ними мылся, - хитро подмигнул Борейко Звонаревой.
      - Во-первых, это неправда, а во-вторых, это было давно... кто старое вспомнит, тому глаз долой, - попытался было замять разговор поручик.
      - Расскажи, расскажи, муженек! Я хоть и с большим опозданием, но все же узнаю о твоих похождениях, - весьма выразительно проговорила Звонарева.
      - Да и рассказывать не о чем - неинтересно. Пошел я однажды в японскую баню. У них она состоит из одной общей ванны, перегороженной просто бамбуковой полкой. В одной половине купаются мужчины, в другой женщины. Японцы низкорослы. Я же - вон какой вымахал. Когда японки увидели меня, так и полезли на мужскую половину. Обступили меня со всех сторон, что-то говорят, смеются, трогают пальцами. Я не знаю, куда мне деваться от стыда, отмахиваюсь от них, а они только сильнее смеются. Спас меня старый японец, начал бить женщин мокрым полотенцем и разогнал их. Только всего и было, - неторопливо рассказал Звонарев.
      - Свежо придание, да верится с трудом, - съехидничал Борейко.
      Неожиданно к батарее подъехал большой автомобиль. Из него вышел высокий, седой, сухощавый генерал с живыми, умными глазами, в сопровождении нескольких человек. Он легко, чуть враскачку, походкой старого кавалериста направился к солдатам.
      Солдаты угадали в нем командующего фронтом генерала Брусилова. Он сразу понравился своей внешностью, открытым приветливым лицом и лукавой усмешкой.
      - Здорово, богатыри! - громко крикнул генерал, и в голосе его было столько бодрости и ласки, что артиллеристы в ответ гаркнули во все горло.
      - Спасибо за службу геройскую! Где ваши офицеры?
      Из палатки навстречу Брусилову уже спешили Кремнев и остальные офицеры. Отдав рапорт генералу, капитан вытянулся перед ним, ожидая дальнейших приказаний.
      - Постройте людей, я хочу лично наградить отличившихся в минувших боях.
      - Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! - ответил Кремнев и приказал солдатам построиться за орудиями.
      Когда это было выполнено, один из адъютантов зачитал по наградному списку фамилии награжденных, и генерал Брусилов лично вручал кресты солдатам, попутно расспрашивая их о совершенных подвигах.
      - Новым Георгиевским кавалерам - ура! - закончил генерал раздачу наград.
      Дружные раскаты "ура" разнеслись в тихом вечернем воздухе, вспугнув задремавших было аистов.
      - Позвольте теперь поздравит вас с производством за боевые отличия, мужество, умелое командование в бою в подполковники, - крепко пожал генерал руку Кремневу, - а остальных господ офицеров - с очередными наградами. за здоровье вашего командира и офицеров - ура! - провозгласил он.
      - Нельзя ли у вас выпить стакан воды? - перешел на обычный тон генерал, вытирая платком пыльный, вспотевший лоб и седую, стриженную ежиком голову.
      Кремнев предложил ему зайти в палатку. В палатке генерал сначала поздоровался с женщинами, которых представил Кремнев, затем с Борейко и его офицерами.
      - Вы и есть та самая госпожа Звонарева, которая лично захватила в бою санитарный автомобиль и тут же приспособила его для работы на передовой, чуть ли не в пехотных цепях? - осведомился Брусилов.
      - Захватили автомобиль солдаты, я лишь использовала его по назначению.
      - В таком случае позвольте вас горячо поблагодарить от лица раненых, которым вы оказали неоценимую помощь, и от самого себя, - и, сняв фуражку, генерал почтительно поцеловал Варину руку и тепло пожал руки сестрам.
      Потом он обратился к Борейко с просьбой показать ему свои огромные гаубицы, которые перегрызли становой хребет железной обороны немцев на Луцком направлении.
      Адъютант, справившись о фамилии Борейко, что-то шепнул на ухо генералу. Тот встал из-за стола, за ним поднялись и остальные.
      - За успешное руководство действиями артиллерии на основном участке прорыва в минувших боях, за превосходное знание своего дела властью главнокомандующего фронтом поздравляю вас, капитан Борейко, с производством в подполковники и назначением командиром тяжелого дивизиона батарей "Литера Б", как отныне официально называются ваши двенадцатидюймовые батареи, - и он крепко пожал руку капитана.
      - Боря! Позвольте и мне пожать вашу штабс-офицерскую руку, улыбнулась Варя и со всей силой тряхнула Борейко за руку.
      - Где это вас так изранило? - справился генерал, глядя на изборожденное шрамами лицо Борейко.
      Офицер коротко пояснил.
      00 Оборона Артура является блестящим примером того, на что способны в бою за свою родину русский солдат и офицер даже в самых трудных условиях, - сказал с чувством Брусилов.
      За чаем Сологубенко спешно достал из неприкосновенных запасов две бутылки красного вина, которое и выпили за здоровье отличившихся и награжденных.
      Завязался общий разговор, когда за палаткой неожиданно раздался солдатский хор:
      Что за песни, что за песни,
      Распевает наш русак!
      Так тебе, хоть ты тресни,
      Никогда не спеть, пруссак!
      Золотые, удалые, не немецкие
      Песни русские, живые, молодецкие!
      Брусилов прислушался к пению.
      - Люблю русский народ, люблю наши народные песни. Сколько в них удали, широты и простора, они берут прямо за сердце! - с волнением проговорил генерал.
      В это время подскакал верхом Хоменко. Он неловко спрыгнул с седла и подошел к генералу.
      - Приехал поблагодарить ваших чудо-богатырей за боевую службу, похлопал Брусилов полковника по плечу. - заодно поздравить офицеров с наградами.
      - Вот какие у меня боевые сынки, ваше высокопревосходительство, скоро своего батьку в чинах догонят, - улыбнулся Хоменко, глядя на Кремнева и Борейко.
      - Не догонят, Михаил Игнатьевич! Я уже послал в царскую Ставку телеграфное представление о производстве вас в генералы.
      - Помилосердствуйте, ваше высокопревосходительство, який же з мэнэ генерал? Тилько людям на смих!
      - Если бы все командиры полков были такими, как вы, Михаил Игнатьевич, мы давно уже сидели бы в Берлине. - И Брусилов стал прощаться.
      Проходя мимо батареи, генерал еще раз поблагодарил солдат за службу. Артиллеристы дружно ответили, и когда генерал прошел, грянули:
      Так громче, музыка, играй победу,
      Мы победили, и враг бежит, бежит.
      Так за нашу родину, за веру
      Мы грянем громкое "ура"!
      - Нашему непобедимому русскому народу - ура! - крикнул генерал, и тут солдаты, подхватив генерала на руки, понесли его к автомобилю.
      Когда генеральский автомобиль отъехал, Хоменко отер потный лоб платком и проговорил:
      - Аж в жар ударило от генеральского посещения! Ждал разноса, крика, ругани, как это обычно бывает при приезде начальства, но, слава богу, пронесло благополучно. Треба з вами трошки побалакать.
      Когда все уселись вокруг стола, Хоменко вынул из полевой сумки сложенную бумагу и, развернув ее, обратился к собравшимся:
      - Это опять подпольная листовка. Их сейчас много разбрасывают у нас в тылах, да и в окопах они попадаются. Я вам ее прочту.
      "Товарищи солдаты! Прошло три недели боев, в которых мы потеряли более двухсот тысяч человек ранеными и убитыми. Появились сотни тысяч новых вдов и миллионы сирот. За что пролита солдатская кровь, почему осиротели наши жены и дети? Вам офицеры скажут, что это неизбежные на войне жертвы. Но ради кого и чего приносятся эти жертвы? Вы, солдаты, не получите ни пяди земли, которую так обильно полили своей кровью. Она достанется тем помещикам, которые ею прежде владели. Для них вы таскали каштаны из огня, а не для себя. На поставках в армию также разбогатели фабриканты и купцы, которые снабжают вас плохим провиантом и никуда не годными сапогами, доставляют вам снаряды, которые не рвутся при попадании в цель. Этих капиталистов, помещиков и фабрикантов вы обогатили, а ваши семьи, потерявшие кормильцев, еще больше разорились. Доколе будет продолжаться такое дело? Сколько еще прольется народной крови в угоду жадным кровопийцам капиталистам? Солдаты! Пора думать и об окончании войны. Пусть воюют те, кому это приносит доход и прибыль. Не слушайте ваших офицеров, отказывайтесь идти в бой. Всех не перестреляют, всех не казнят! Долой войну! Да здравствует свобода! Землю и волю русскому народу!
      РСДРП".
      Хоменко помолчал. Молчали и офицеры.
      - Должен я вам, сынки мои, сказать прямо: все здесь написано верно. Кончать войну надо, пока весь народ не перевели. Снарядов у нас мало, ружей не хватает, патронов недостаточно. А у немца всего вдоволь. Но сказать этого солдатам мы не можем - нас расстреляют, а солдат все одно погонят в наступление, пока есть кому их гнать. А по-моему, нам больше наступать не надо. Пусть там англичане с французами повоюют, а мы только фронт держать будем, чтобы немец не перебросил свои войска на запад. Только наши генералы в Ставке опять зря на убой людей поведут. А эти листки надо отбирать и сдавать в штаб, - закончил полковник.
      - А откуда эти листки берутся? - спросил Кремнев. - Поймать бы распространителя да публично расстрелять.
      - Мой Гриценко так мне ответил, когда я его спросил о листовках: воны, каже, як манна з ниба падают и прямисенько в руки солдат, усмехнулся Хоменко.
      - И без листовок солдаты только и говорят о мире, да еще об измене генералов, которые хотят извести народ, а Россию отдать немцам, проговорила Варя. - Разрешите глянуть на листовку.
      Она внимательно осмотрела написанную от руки бумажку.
      - Писал человек грамотный, фронтовик! Эта прокламация не из тыла завезена. Писали и переписывали ее от руки тут, на месте. Но поймать, кто написал, просто невозможно, - сказал Хоменко.
      - Переписчика, как и распространителя, поймать трудно. Каждый солдат думает о мире, - вставил Борейко. - Да что греха таить: и среди офицеров почти все мечтают о мире. Вдосталь повоевали, пора по домам.
      - Что верно, то верно! Но разве скажешь об этом солдатикам! Я весь этот материал отправлю в Ставку. Авось поймут, что с войной пора кончать, - проговорил Борейко, выходя из палатки.
      К нему подошла Варя:
      - Вы, Боря, не узнали на листовке почерка своего подчиненного Васи Зуева?
      Борейко засопел носом, что служило признаком сильного раздражения.
      - Всыпьте ему покрепче, Варенька, по своей линии!
      28
      На следующий день в батарее появился полковник Рейн. Он мало интересовался тем, как протекали бои и кто в них отличился, все свое внимание он обратил на состояние пушек. Плохо дело обстояло со стволами орудий. Хотя англичане и уверяли, что гаубицы свободно выдержат до пятисот выстрелов без замены внутренней трубы, но уже после восьмидесяти - ста выстрелов нарезы на стволе настолько расплавились, что прорыв пороховых газов был неизбежен. Это сразу снижало дальнобойность и меткость орудий. Можно было опасаться и прорыва газов через замок гаубицы, что грозило ожогами и увечьями орудийной прислуге.
      - Никуда не годная закалка нарезов, - возмущался полковник.
      - Один хороший бой, и наши пушки выйдут из строя. Это надо иметь в виду не только нам, но и штабам, - согласился Борейко.