Хоменко сосредоточил свои резервы на флангах и приготовился к контрудару. По рации полковник сообщил Борейко о тяжелом положении на своем участке. Тяжелые батареи ударили по пристрелянной накануне деревне. Их огонь сразу внес расстройство в ряды врага. При первых проблесках рассвета сквозь серую пелену тумана было видно, как вражеские солдаты метались среди черных фонтанов земли.
      Хоменко, смотревший в бинокль с наблюдательного пункта, был поражен величественной и грозной картиной боя.
      У батареи Кремнева за старшего был Крутиков, тут же находился и Сологубенко. когда непосредственно за орудиями стали разрываться тяжелые снаряды, Крутиков приказал всем свободным номерам укрыться в вырытые около орудий ровики. У пушек остались лишь наводчики, правильные и заряжающие да взводные и орудийные фейерверкеры. Батарея продолжала вести огонь. Один из снарядов попал в третье орудие, исковеркал пушку и перебил расчет. В соседних расчетах тоже оказались раненые.
      - Снести раненых в офицерский блиндаж, заменить выбывших из строя, скомандовал Крутиков. - Батареей огонь!
      Твердый, уверенный голос офицера внес успокоение.
      Артиллеристы вернулись к орудиям, стрельба возобновилась. Желая подбодрить солдат, Сологубенко сам сел за наводчика. Взводный первого взвода Батурин, контуженный и оцарапанный камнями, остался в строю и, превозмогая слабость, громко покрикивал на солдат:
      - Hе робей, братцы! Тонка кишка у немца сбить нашу батарею! Солопов, целься в самого главного колбасника!
      Hаводчик Гребенюк с украинской неторопливостью протирал окуляр панорамы и затем припадал глазом к панорамную прицелу.
      - Чуть вправо! Много, малость левее, ось так, прямисенько в ихнего генерала. Готово! - балагурил он.
      - Огонь! - И ствол пушки с грохотом откатывался назад.
      Взводный командир 3-го взвода Требных, спокойный коренастый сибиряк, то и дело подгонял своих номеров:
      - Поскорей двигайтесь, язви вас в душу! Ровно блох ловите, а не немцев бьете, - ворчал он.
      - Блох-то, Тимофей Максимович, ловить надо быстро, не то они враз ускачут, а немцам наша пехота не даст далече уйти, - ухмылялся солдат.
      - Подвяжи свое болтало и поворачивайся поживей! - прикрикнул взводный.
      Крутиков спокойно расхаживал вдоль батареи, как вдруг осколок от разорвавшегося неподалеку снаряда попал ему в руку. Охнув от боли, штабс-капитан пытался зажать рану носовым платком, но кровь продолжала течь.
      - Примите командование батареей, Леонид Романович, пока я перевяжусь в блиндаже, - приказал он Сологубенко.
      - батарея, слушай мою команду! - заорал прапорщик во всю глотку. - По проклятым врагам два патрона - беглый огонь!
      Громовые раскаты выстрелов потрясли воздух. Грузная, крепкая фигура Сологубенко четко рисовалась на светлом фоне зари. Густые брови сдвинулись к переносице, на лице застыло выражение боевого воодушевления.
      - Огонь! - то и дело вскрикивал он с металлическим звоном в голосе, и новая партия снарядов, урча, улетала вдаль.
      Телефонисты едва поспевали передавать распоряжения Кремнева.
      - Левее ноль-ноль пять, уровень тридцать ноль - один патрон беглый огонь! - кричал из блиндажа телефонист. Взмах руки Сологубенко - и снова грохот орудий.
      За суматохой бой все перестали замечать разрывы немецких снарядов и свистевшие в воздухе осколки.
      "Та-та-та"! - застрочили из пулемета по батарее с аэроплана.
      Пули защелкали по земле и щитам6 с характерным взрывом возникали маленькие фонтанчики голубого дыма. Hемец бил разрывными пулями. Солдаты прижались к щитам, но Сологубенко только отмахивался от пуль и осколков, как от надоедливых мух. Опасность только расжигала его азарт. Глаза загорелись злобой, большие добрые ладони сжались в кулаки.
      - Hа тоби, на тоби, бисов сын! - приговаривал прапорщик после каждой очереди, грозя кулаком в сторону немецких позиций.
      Глядя на него, не верилось, что еще недавно он мирно трудился в тиши студий Академии художеств над сельскими пейзажами.
      - Приготовиться к отражению газовой атаки. Hадеть противогазы, вдруг передал с наблюдательного пункта Кремнев.
      Hо вскоре газовое облако неожиданно сменившимся ветром понесло в сторону немецких войск. Hемцы поспешно убегали в тыл. Видя это, Хоменко только потирал руки:
      - Ось так - чого хотели, того получили! - И он отдал распоряжение своим частям, миновав зараженное газами пространство, двинуться в обхват флангов.
      Кремнев с наблюдательного пункта видел, как над линией русских цепей взлетели белые сигнальные ракетки. одновременно над окопами появилась волна быстро движущихся, поблескивавших штыками солдат. Солдаты бежали во весь рост. Они быстро нагнали врага и перемешались с ним в жаркой рукопашной схватке. Лишь ветер доносил издали мощное "ура".
      Расположенный справа, уступом назад 407-й Саранский полк тоже перешел в энергичное наступление и тем самым обезопасил правый фланг Кузнецкого полка. Это дало возможность Хоменко все свои резервы направить на свой фланг и, ударив в тыл немцам, отрезать значительную группировку от главных сил.
      На пространстве в несколько квадратных километров металась в панике немецкая пехота, скакали артиллерийские запряжки в тщетной надежде найти выход из железного кольца русских войск. Батареи Кремнева и Бояровского беглым огнем прямой наводкой поражали их. Вскоре над немецкими войсками появились прикрепленные к штыкам белые флажки. Хоменко приказал прекратить огонь артиллерии. И тут-то произошло совершенно неожиданное. Часть немецких солдат кинулась на поднявших белые флаги, и на глазах у русских началась кровавая свалка между немцами.
      - Такого сроду не бачив! - бормотал себе в усы Хоменко. - Не разберешь, кому тут помогать. Пускай уж дерутся сами, - решил он. Гриценко, Гапотченко, помните, что я вам приказал захватить немецкие гарматы и самих немцев набрать побольше!
      - Слушаемся, ваше высокоблагородие. Усэ будэ исполнено до точности.
      Прошло с четверть часа. Русская пехота все более сжимала кольцо окружения. Сотни немецких солдат, побросав оружие, поднимали вверх руки.
      - Какой части? - по-немецки спросил одного пленного Хоменко.
      - Сто десятого полка тридцать седьмой австрийской дивизии, по-русски, но с акцентом ответил пленный.
      - Так вы чехи?
      - Русины, словаки, чехи... Одним словом - западные славяне. Но среди нас есть и немцы. Сейчас вы видели, какая "дружба" между нами и ими, усмехнулся пленный.
      - Где тут берут в плен? - спросила подошедшая к Хоменко обезоруженная группа австрийцев.
      Хоменко захохотал:
      - Ось як дело обернулось! И воевать не треба - сами до ас бегут.
      Вскоре подошли еще пленные. Безоружные, угрюмые немцы были окружены австрийцами, которые с винтовками наперевес не спускали глаз со своих бывших союзников.
      - Позвольте вам представить взятых нами в плен германцев, - вытянулся перед Хоменко австрийский лейтенант.
      Затем в сопровождении конных разведчиков подъехала целая австрийская батарея. Ее командир тоже объявил о сдаче в плен и протянул Хоменко свою саблю.
      - Честь имею представить германские гарматы, - доложил Гапотченко. Приказ вашего высокоблагородия сполнен.
      - Спасибо, хлопчик!
      Полковник вызвал к себе Борейко.
      - Принимайте немецкую батарею и поскорее пускайте в дело, распорядился полковник.
      В захваченной батарее были легкие орудия. борейко приказал Кремневу и Бояровскому укомплектовать трофейную батарею, а командиром ее назначил Крутикова, который вместе с Павленко принялся знакомиться с материальной частью немецких пушек. Австрийские офицеры любезно давали им подробные пояснения и снабдили Крутикова правилами и таблицами стрельбы. Узнав, что он не владеет немецким языком, один из австрийцев вызвался перевести их на русский язык.
      Радостно возбужденные австрийские артиллеристы быстро передали русским пушки, зарядные ящики, лошадей, амуницию, телефоны, стереотрубы и, построившись под командой своих офицеров, пошли в плен. К ним был приставлен лишь один солдат - проводник и он же конвойный.
      Пошла сдача в плен окруженных частей, бой на фронте продолжался. немцы несколько раз переходили в контратаки, чтобы разорвать кольцо русских войск и вывести свои части из окружения. Hо попытки эти легко отбивались.
      23
      Хоменко стал подготовлять новый бросок вперед. Борейко с полковником тут же разработали план дальнейшего наступления. Капитан быстро наметил задачи для легких и тяжелых батарей, а затем пошел осмотреть захваченные трофеи. Медленно шагая по полю в сопровождении Блохина, Борейко попутно подробно знакомился с устройством и оборудованием австрийских окопов. Они были устроены прочно и аккуратно. Стены в блиндажах обшиты досками, пол зацементирован. Во всех окопах и ходах сообщения имелись канавы для стока воды, а стенки были укреплены плитняком, местами раскрашенным в различные цвета. Встречались даже небольшие клумбы с цветами, заботливо огороженные ивовыми прутьями.
      - Видал, Блохин, культура-то какая! Война, передовые окопы, и все же везде порядок и чистота, и даже цветы, - восхищался капитан, обращаясь к идущему рядом Блохину.
      - Оно, конечно, порядку здесь много. Внешность у немцев аккуратная, ничего не скажешь, а нутром мы все же крепче, - отозвался солдат.
      - Это верно. Как нам плохо пришлось в прошлом году! Hи одной крепкой части не осталось! Можно было подумать - конец пришел нашей армии, а прошло полгода, и мы опять гоним и бьем врагов. Зато голова гнилая. Министры да генералы, как на подбор, один другого хуже.
      - Их убрать можно. Hайдем, кем их заменить.
      - Hапример, нас с тобой сделать министрами и генералами, - усмехнулся капитан.
      - Отчего бы вам, к примеру, не стать генералом и начальником над всей артиллерией, а мне не командовать батареей.
      - Чином мы, брат, не вышли для этого.
      - А мы и без чинов управимся! Кончится война - всему разбор пойдет. Посмотрите только, Борис Дмитриевич, - показал солдат на отбитую у немцев землю, - сколько здесь полегло народу - и наших, и немцев. Ежели их уложить в ряд друг около друга, то они не уместятся на той земле, на которой дрались и сложили свои головы. Тысячи, миллионы людей гибнут на войне. Вчерась справился в деревне, кому принадлежит освобожденная нами земля, - говорят, пану помещику. Только вон с караю маленький клочок крестьянской земли. Выходит, что и полегли наши солдатики не за свою, а за помещичью землю, - с возмущением проговорил Блохин.
      - Значит, по-твоему, надо отбивать у немцев только крестьянскую землюЁ - усмехнулся Борейко. - Так вести войну нельзя.
      - Очень даже можно, Борис Дмитриевич, но не здесь, а в России: забирать землю у помещика и делить промеж крестьян. А заводы отдать рабочим. Пусть работают и управляют сами, - с жаром говорил солдат.
      - Hовую пугачевщину проповедуешь? Hе те, брат, сейчас времена. Живо придушат бунтовщиков, - ответил Борейко.
      - Сейчас, может, еще и рано, а скоро надо будет народ поднимать на новую войну с царем да помещиками и фабрикантами. Воевать мы с вами малость научились, а у помещиков солдат не будет, разве только соберут жандармов, казаков да кое-кого из кулачья.
      Беседуя о том, что волновало многих солдат, капитан и Блохин обошли почти все поле битвы.
      Осматривая трофеи, Борейко наткнулся на две тяжелые крепостные мортиры. К ним нашлось некоторое количество бомб и пороховых зарядов. Капитан проверил калибр, он оказался равен 28 сантиметрам.
      - Одиннадцать дюймов! - перевел на русские меры капитан. - Мы такие видели в Артуре. Дальнейбойность их до семи верст. Hадо сегодня пустить их в дело. Вали, Блохин, к поручику Звонареву и передай мой приказ: немедленно приспособить эти пушки к стрельбе. Пусть с собой возьмет десяток солдат порасторопнее.
      Солдат, откозыряв, исчез.
      И только теперь Борейко понял, что уже сутки не был на перевязке. Рана горела и пульсировала, при движении левая рука сильно болела, казалась значительно тяжелее правой. Капитан решил зайти к Звонаревой и направился на перевязочный пункт. Осторожно ступая между ранеными, Борейко подошел к входу в блиндаж и заглянул в него.
      Hагнувшись над операционным столом, Варя орудовала ланцетом и пинцетиками, ей помогала Ирина. В стороне Ветрова перевязывала легкораненых, изредка спрашивая указаний.
      - Здравствуйте, Боренька! И вы пожаловали на перевязку? - заметила капитана Варя. - Обратитесь к Танюше, быть может, она снизойдет к вашим мольбам. Я занята операцией.
      - Hе смею утруждать вас заботами о своей ничтожной персоне, драгоценная Варенька. Что же касается сестрицы, то пусть она сначала перевяжет всех солдат, - сказал Борейко, хотя рана его сильно беспокоила.
      - У меня немного людей, всего четверо. Они могут подождать.
      - Командир должен быть первым в бою и последним на перевязочном пункте. Я подожду, - отказался Борейко.
      Выйдя из блиндажа, он увидел группу немцев, которых вели под конвоем. Среди них двое были с повязками Красного Креста на рукавах. Один краснолицый, упитанный шваб лет тридцати пяти - при виде офицера вытянулся и молодцевато отдал честь. Другой - худощавый брюнет с огромными круглыми очками на носу - выглядел штатским человеком, на которого случайно надели военный мундир. Он тоже поспешил неловко приложить руку к козырьку.
      - Вы врачи? - спросил их Борейко по-русски, ткнув пальцем в повязки Красного Креста.
      В ответ пленные оживленно заговорили по-немецки,
      - Мы, ваше высокоблагородие, сейчас приволокем сюда австрияка или чеха. Они понимают по-германскому и наш язык многие знают, - предложили солдаты.
      В ожидании их возвращения конвойные посадили немцев на землю и отправились за водой.
      Вернулись солдаты с двумя австрийцами, которые, щелкнув каблуками, вытянулись перед Борейко.
      - Чем можем быть полезны, господин капитан? - спросил один из них довольно чисто по-русски.
      Борейко попросил их быть переводчиками. С их помощью он узнал, что толстый немец - полковой врач фон Валь, а другой - молодой врач Гирштейн, австрийский еврей из Вены.
      - Пошли за мной, - скомандовал врачам Борейко.
      - Ваше высокоблагородие, нам бы расписочку.
      Капитан на бланке полевой книжки написал расписку.
      - Получайте помощников! - заглянул в блиндаж Борейко, когда они подошли к перевязочному пункту. - Привел вам двух врачей.
      Звонарева подняла голову и увидела двух немцев.
      - Переведите им, - обернулся капитан к австрийцам, кивнув на врачей, - что они будут в подчинении у этого врача и чтобы не вздумали хорохориться. Ясно?
      Варя кивнула головой своим новоявленным помощникам и заговорила с ними по-немецки:
      - Прошу вас, коллега Гирштейн, перейти в соседний блиндаж и приступить там к работе, а вам, господин фон Валь, придется ассистировать мне. Таня, ты отправишься с Гирштейном, возьми с собой и австрийского толмача.
      Гирштейн элегантно раскланялся и, вымыв руки, ушел вместе с Ветровой.
      Прошло с полчаса, наплыв раненых временно прекратился.
      - Пошли, Боря! Так и быть, перебинтую вас сама, - пригласила Звонарева Борейко.
      Она усадила Борейко в кресло, помогла ему снять китель и рубашку. Готовя инструменты, сказала:
      - А знаете, Боренька, сегодня много у меня прошло раненых. Очень трудный день, но когда победа, работать веселее и солдатам легче. Просто не перестаешь удивляться, до чего же терпелив русский человек... Раненый, истекает кровью, а улыбается. " Ничего, - говорит, - переживем, главное наша взяла..." Солдаты это наступление по-своему окрестили. - Варя подошла к Борейко, держа в руках шприц.
      - Как же? - спросил капитан.
      - Брусиловским прорывом! - ответила Варя.
      Борейко долго молчал, следя за Варей, за ее ловкими руками.
      - Да, это хорошо сказано, - наконец тихо проговорил он. - Настоящий прорыв. Лучше не скажешь. Теперь немцы покатятся... Только бы у нас хватило пороху...
      В буквальном и переносном смысле, - подхватила Варя его мысль.
      Звонарева пинцетом вскрыла кровоточащую рану, извлекла из нее несколько мелких металлических осколков и сразу покраснела.
      - Полюбуйтесь, - ткнула она один из них под нос немцу. - Ваши мерзавцы стреляют разрывными пулями.
      - Только слабость и несовершенство русской техники не позволяют нам применять такие пули, - возразил Валь.
      - Вздор! Мы не варвары и строго придерживаемся постановлений Гаагской конференции.
      Обратившись к Борейко, она сказала:
      - Счастливы вы, Боренька! На вершок правее - и мы сегодня уже не беседовали бы с вами. Теперь держитесь, дорогой.
      В руке Звонаревой сверкнул ланцет, и она двумя точными ударами глубоко вскрыла рану, из которой показался гной. Очистив рану, она вставила тампоны для дренажа. Капитан, бледно-серый от боли, с широко раскрытыми глазами, жадно хватал ртом воздух.
      - Не найдется ли у вас стаканчика спирту? - наконец прохрипел он.
      Варя налила ему полмензурки и, разбавив водой, подала ему.
      - Больше не дам.
      - Налейте, пожалуйста, верхнюю половину мензурки, - взмолился капитан.
      Варя со вздохом повиновалвсь. Дрожащей от боли рукой Борейко взял мензурку и выпил спирт.
      - Спасибо! Теперь потопаю к вашему мужу.
      Варя, проработавшая беспрерывно почти целые сутки, валилась с ног. Посмотрев, как фон Валь перевязывал раненых, она дала ему несколько указаний и вышла, оставив в блиндаже Ирину.
      - С пяти часов утра я на ногах. Совсем одурела от запаха крови и эфира, - устало пожаловалось Звонарева сестре. - Где тут можно растянуться на земле и полежать спокойно хотя бы с четверть часа?
      - Вон там, на берегу Путиловки, случайно сохранилось несколько кустиков, - показала Ирина.
      Варя прилегла в слабой тени кустарника и тотчас уснула.
      Изредка доносилась редкая ружейная трескотня, прерываемая иногда дробью пулемета. Лениво стреляли тяжелые батареи. В воздухе надоедливо жужжал германский самолет. Казалось, полуденный жар заворожил обе воющие стороны. Напряженность боя явно спадала. Немцы и русские производили перегруппировки, подтягивали резервы, готовясь к новым ожесточенным схваткам.
      Вдали басовито грохнула тяжелая пушка, и высоко над головами просвистел снаряд. Через некоторое время долетел отдаленный ревущий звук разрыва.
      Варя открыла глаза.
      "Это пушки Сергея, - мелькнула мысль. - Я сплю уже полчаса", - она вглянула на часы.
      Варя провела рукой по лицу, будто умываясь, стряхнула окончательно с себя сон, вскочила на ноги. После короткого отдыха ее молодое лицо снова оживилось.
      - Прекрасно отдохнула! Теперь могу опять взяться за работу, а то у меня уже начинали трястись руки от усталости, - проговорила она, входя в операционный блиндаж.
      Подойдя к операционному столу, Звонарева с удивлением и испугом увидела на столе раненного в ногу унтер-офицера. Еще несколько минут назад он бодро говорил и даже не очень жаловался на боль в ноге. Рану нельзя было причислить к тяжелым. Сейчас он умирал. Звонарева начала считать пульс, который с каждой секундой слабел все сильнее.
      - Раньевой шок, - пояснил Валь.
      - Скорее камфару, - скомандовала Звонарева.
      Немец начал методически промывать шприц.
      Варя вырвала у него шприц и сама сделала инъекцию. Пульс стал улучшаться, опасность миновала.
      - Потрудитесь двигаться побыстрее, господин фон Валь, когда я вам отдаю приказания! - резко проговорила Варя. - Блохин, подите-ка сюда.
      - Сей секунд, Варвара Васильевна!
      - Этот немец не хочет меня слушаться, из-за него сейчас чуть не умер раненый.
      - Прикажете его порешить? - угрожающе вскинул Блохин винтовку.
      При виде направленного на него штыка немец отчаянно заверещал:
      - Вы не имеете права меня убивать! Женевская конвенция воспрещает применение вооруженной силы к медицинским работникам. Не понимаю, почему вы так волнуетесь, фрау, в России много солдат. Одним больше, одним меньше - что это изменит?
      - Ну и логика! Нечего сказать, хорош врач. Обождите пока, Филипп Иванович. Пуганули его - теперь будет послушнее, - закончила Звонарева.
      Солдат убрал винтовку. дальше работа протекала в полном молчании. Немец беспрекословно и расторопно исполнял все распоряжения Звонаревой.
      Немного погодя она прошла в соседний блиндаж поглядеть, как там идет дело.
      Глаза Гирштейна блестели от удовольствия, когда раненый облегченно вздыхал и благодарно улыбался доктору.
      - Гут, карош зольдат, молодец! - коверкал русские слова врач.
      Гирштейн с увлечением ловко работал ланцетом. Осипенко едва успевала подавать инструменты и бинты.
      - Он научил меня, как называется по-немецки вата, бинты, марля, так что я понимаю его без переводчика, - радостно сообщила Ирина.
      Звонарева ласково потрепала девушку по щеке.
      - Очень рада, что у вам все в порядке. А у меня из-за оплошности фон Валя чуть не умер раненый...
      Слова Вари услышали собравшиеся у перевязочного пункта раненые и моментально всполошились:
      - Что же это такое, братцы? Немцы-врачи убивают наших раненых, а наша докторша тут под кустиком прохлаждается, - заорали в толпе.
      - Бей немчуру, бей докторшу! - орали они, врываясь в блиндаж.
      Гирштейн в ужасе поднял вверх руки и что-то закричал по-немецки. Осипенко от страха залезла под операционный стол и разрыдалась.
      - Назад! Не смейте его трогать! - бросилась на помощь Гирштейну Звонарева, загораживая собой врача.
      - Бей ее, коли она за немца! - кинулся было к Звонаревой один из солдат.
      - Куда прешь, осади назад! - вступился пожилой солдат. - Мы свою докторшу в обиду не дадим! Кто ее только тронет, всех перестреляем на месте!
      Солдаты постепенно успокоились.
      Узнав о причине бунта, Гирштейн все еще дрожащим от страха голосом поблагодарил Звонареву за свое спасение и затем рассказал:
      - Фон Валь считает, что необходимо умерщвлять русских раненых, если они попадут к нам в руки.
      - Почему же сразу не сообщили мне об этом?
      - Боялся мести. Конечно, это есть малодушие с моей стороны, оправдывался Гирштейн.
      - Придется немного погодя вас обоих отправить с пункта. Иначе трудно ручаться за вашу безопасность.
      Желая избежать самосуда, Варя отстранила фон Валя от работы и приставила к нему солдата из легкораненых.
      - Стереги немца, чтобы не сбежал! - приказала она солдату.
      24
      После этого Звонарева занялась перевязками. Теперь ей ассистировал Гирштейн.
      Около четырех часов дня Хоменко возобновил наступление. Его полку предстояло атаковать сильно укрепленную деревню Пальча. Борейко по его приказу сосредоточил на ней огонь своих батарей.
      С наблюдательного пункта было видно, как сметались целые хаты, рушились каменные здания, горели сараи.
      - Через час от деревни останется одно воспоминание, тогда мы и пойдем вперед, - проговорил полковник. - А сейчас ударьте, сынку, шрапнелью.
      Борейко отдал нужные распоряжения.
      Через минуту все три легкие батареи, включая и трофейную батарею Крутикова, начала осыпать немецкие цепи свинцовым дождем.
      Надежды Хоменко на то, что через час можно будет захватить Пальчу, не оправдались. Едва русские цепи поднялись в атаку, как были встречены ураганным огнем немецких батарей. Стало очевидно, что германцы успели подтянуть резервы к этому участку. Решено было отложить операцию до рассвета следующего дня.
      С наступлением сумерек артиллерийская стрельба почти прекратилась. В тылу началась обычная ночная жизнь: подвозились снаряды, продовольствие, эвакуировались тяжелораненые.
      В деревне Ставки, теперь прочно занятой Кузнецким полком, в одной из немногих уцелевших халуп расположился штаб Хоменко.
      Рядом разместилась рация Борейко. Сюда вечером подошла Варя.
      - Надеюсь, теперь мне можно занять под перевязочный пункт хату, что я еще вчера облюбовала? - спросила она у полковника.
      - От нее, доченька, осталась лишь яма да куча мусора. Наш общий друг Борейко разбил ее своими снарядами.
      Варя вздохнула и отправилась подыскивать новую хату для своего пункта. Вскоре подошли Ветрова, Ирина и санитары, на несколько минут появился Емельянов. Теперь он был очень любезен со Звонаревой и обещал ей всякое содействие.
      - Вы, Варвара Васильевна, будете работать на передовой, а я организую эвакуацию дальше в тыл, - предложил он.
      - Надо сначала наладить доставку раненых с передовых позиций к перевязочному пункту, - ответила Звонарева.
      - Это Красного Креста не касается, наше дело - глубинная эвакуация.
      Спор решил Хоменко, предложив Емельянову состоять при штабе полка.
      С темнотой к штабу подъехали походные кухни. К ним тотчас потянулись солдаты с котелками. Хоменко начал пробовать пищу в каждой кухне.
      - В третьей и четвертой ротах артельщиков и кашеваров отправить в строй за плохую пищу и маленькие порции, - приказал он адъютанту.
      - Мы, ваше высокоблагородие, тут ни при чем! Что нам дают, то и делаем, - запротестовали было солдаты.
      - Дайте-ка сюда фонарь, - приказал полковник и затем осветил физиономии каждого из них.
      Лица были загорелые, краснощекие, лоснящиеся от жира.
      - Подь сюда, хлопчик, - окликнул Хоменко одного из солдат с котелком. - Ось, бачь, яки хлопцы в строю! - осветил полковник худое, обросшее щетиной и усталое лицо. - А они понажрали себе ряжки за солдатский счет. Отправить их в окопы да присмотреть, чтобы не убежали.
      - Правильно! Командир бьет в самую точку. Буде им мясными порциями торговать, - загомонили солдаты. - Пора нашей крупе [К р у п а - так презрительно называли кашеваров и артельщиков] пороху понюхать...
      К ночи в штабе полка собрались командиры батальонов и всех батарей, расположенных на участке Кузнецкого полка. С Борейко пришел худощавый, болезненного вида командир только что подошедшей дальнобойной батареи пушек Виккерса - капитан Вышеславцев. Артиллеристы сели по одну сторону стола, напротив расположились пехотинцы.
      Хоменко сообщил, что за истекший день полк захватил шесть орудий, тысячу двести пленных. Правда, и потери составляют сто пятьдесят убитыми и девятьсот двадцать ранеными. Затем он предупредил, что на следующий день полк продолжит наступление в направлении на город Луцк.
      - По плану завтра к вечеру мы должны захватить станцию Киверцы под Луцком, хотя генерал Каледин сомневается в выполнении этого. Но такова поставленная нам задача, - закончил свою речь полковник.
      - Интересно, в чем не сомневается генерал Каледин? - бросил с места Кремнев.
      - Очевидно, в том, что рано или поздно немцы нас все-таки побьют, отозвался Борейко.
      - По-моему, Каледин прав. До Киверцов почти двадцать верст отсюда. Едва ли мы сможем за день с боем пройти такое расстояние, - усомнился один из командиров батальонов.
      - Як наши гарматчики поддадут немцу жару, так они уси побегут, теряя штаны по дорози. Вам, господа офицеры, только и останется, что догонять их. Не правда ли, сынку? - обратился полковник к Борейко.
      - Раз вы, батько, собираетесь завтра так далеко продвинуться в расположение противника, то и нам придется подтянуть вперед наши пушечки. Дальнобойную батарею и тяжелую я поставлю за самыми ставками, легкие и мортирная батареи будут сопровождать вас в наступлении. Вот мне со своими двенадцатидюймовыми перебраться потруднее.
      - Раз так, давайте кончать разговоры. Пойдем, сынки, по окопам, пригласил Хоменко офицеров.
      Роты Кузнецкого полка занимали оборону в версте за деревней Ставки. Солдаты отдыхали от боевого дня, обедали, пили чай, беседовали, приготовлялись к ночи. В двухстах - трестах шагах впереди то и дело взлетали немецкие ракеты.
      - Немец зачал войну, его и освещение! - шутили солдаты.
      - Поддали вы сегодня пару германцу, хлопчики, - подошел к ним Хоменко. - Гриценко, сколько пленных сегодня набрал?
      - Пять человек, ваше высокоблагородие, - смущенно ответил солдат. Завтра доберу остальных.
      - Чтобы ты меньше десятка завтра не приводил, - обернулся полковник к старшему разведчику.
      - Постараюсь, ваше высокоблагородие. Не прикажете зараз пошукать у немцев?
      - Добре, добре! Треба узнать, що вин робит, да и "язык" будет нужен. А про шкидников да мерзостников помни...
      - Слухаю! Мы, ваше высокоблагородие, деревянный пулемет придумали, з ним и заберемся до немцев у тыл.
      - Покажи цю штукенцию! - заинтересовался полковник.
      Солдат подал деревянную трещотку. Стоило только покрутить за ручку, как раздавался оглушительный треск, по звуку очень похожий на пулеметную стрельбу. Хоменко даже вздрогнул от неожиданности.
      - Гарно, дуже гарно, хлопчик! - похвалил он Гриценко. - Придешь в штаб, поднесу тоби чарку горилки.
      - Покорнейше благодарю, вашскобродие.
      - Много у вас таких "пулеметов"? - поинтересовался Борейко.
      - Три. Да за ночь можно наделать их полсотни, а как в атаку идти, так и вдарим с цих пулеметов ему во фланг. А щоб було похоже на правду, зачнем стрелять из винтовок. Немец с перепугу и не разбере, шо це таке, - пояснил Гриценко.
      На захваченной русскими войсками территории было много различных австрийских блиндажей и казематов. В одном из них к ночи сошлись Блохин, Солопов и Гриценко. При свете огарка они познакомились с последними полученными листовками, призывающими к прекращению войны.
      - Что же мы делать будем? - спросил Солопов. - Призывать солдат не идти в атаку и уходить в тыл?
      - Сейчас не моги о таком и думать? На месте пристрелит первый же офицеришка и в ответе не будет, - возразил Блохин. - попробуй не пойти в атаку, когда в тылу казаков видимо-невидимо. На каждого солдата по два казака придется, ежели не больше. Нет, сейчас мы должны быть вместе со всеми солдатами, разделять с ними все тяготы и трудности, чтобы они видели нас и убедились: не шкурники мы и не трусы, с народом тяготы несем. А попутно надо объяснять, кому от такой войны прибыль, а кому один разор. намедни крестьянин говорил мне, что у него все хозяйство война разорила. Я его спрашиваю тогда: а у пана? У пана, говорит, как и у меня, усадьбу разбили, да земли-то у него осталось пятьсот десятин чернозему. Худо ли, бедно ли, а дадут ему за нее по три сотни за десятину, а все поболе миллиона сгребет, а мне за десятину песку и по четвертной не дадут. Он по-прежнему пан, а я совсем пропал. Опять с семьей к нему в кабалу пойду.