- Правда, правда, батько.
      Заглянув затем на кухню, Микулин остался очень доволен царившей здесь чистотой и вкусно приготовленной пищей. Тепло поблагодарив Борейко, он уехал.
      - Теперь я должен договориться с вами, господа, об условных сигналах для обозначения времени начала артиллерийского огня. Три часа будут обозначаться трепожником, четыре - столом, пять - пятистенком, шесть шестигранником, семь - семисвечником. Получив такую телефонограмму, вы должны подготовить батареи к указанному сроку, - предупредил офицеров Хоменко.
      - Мне приказано открывать огонь позднее всех, - заметил Кремнев. Чуть ли не в двенадцать часов дня.
      - Тогда вам сообщат... не подберу нужного слова с цифрой "двенадцать", - задумался Хоменко.
      - Двенадцатиперстная кишка, - подсказала подошедшая Варя.
      Все засмеялись.
      - Вы уж тут как тут! - с комическим ужасом проговорил Борейко.
      - Да, дорогой! К вам влечет меня неведомая сила, - шутливо сказала она.
      Офицеры с веселыми улыбками следили за этой дружеской перебранкой. Все направились к домику лесника.
      У меня есть предложение о моральной подготовке войск к предстоящим боям, - проговорил Борейко. - Еще Наполеон говорил, что моральный фактор к техническому относится, как три к одному. Едва ли это соотношение сильно изменилось и в настоящее время.
      - Я поручил офицерам разъяснить всем солдатам важность предстоящего наступления и сказать, что в случае успеха может быть закончена в этом году, - сообщил Борейко.
      - Говорить с солдатами, конечно, нужно, но это, по-моему, не все. Надо, чтобы солдат повеселилься перед боем. Веселье придает русскому человеку храбрость. Скучный солдат всегда труслив. Вы, Михаил Игнатьевич, прикажите сегодня вечером поиграть полковому оркестру что-либо веселенькое, плясовое, а я у себя устрою песни, игры и пляски, - продолжал развивать свою мысль Борейко.
      - В своей батарее я это обязательно проведу, - горячо присоединился Кремнев.
      - Устроим, значит, общими силами полка и артиллеристов вокально-музыкально-танцевальный вечер, - согласился Хоменко.
      - Я вас, Михаил Игнатьевич, приглашаю станцевать со мной гопака, обернулась Варя к Хоменко.
      - Дуже старый я для цьего дила, моя кохана! Вы б узяли себе в пару моего сынка, - указал полковник на Кремнева.
      - Его ждет не дождется Таня Ветрова, да и стара я для него. Тряхнем, что ли, с вами стариной, Боря? - обратилась Звонарева к Борейко, приветливо взглянув на него.
      - Разве вы давно знакомы? - удивился Хоменко.
      - С времен обороны Порт-Артура. Я его еще девчонкой перевязывала, этого лихого вояку. Да и не раз мы вместе отплясывали гопака на Залитерной батарее и Электрическом Утесе в минуты затишья.
      - Сколько же вам лет, доню моя?
      - Много, Михаил Игнатьевич, скоро тридцать стукнет, - вздохнула Звонарева.
      - Больше двадцати пяти не дал бы я вам.
      У домика лесника офицеры распрощались.
      Из палатки, расположенной рядом со сторожкой, вышел Сологубенко. Прищурив глаза, он смотрел на залитый солнцем лес, на белоствольные, с трепещущими нежными листьями березы.
      - Варвара Васильевна, разрешите по старой дружбе нарисовать вас здесь, прямо в лесу. Вы - живое аоплощение женской красоты. В моем воображении вы сливаетесь с извечной красотой природы, - сказал художник, широким жестом руки показывая вокруг.
      - Терпеть не могу позировать. Уж очень это скучно. Рисуйте лучше моего муженька, он может сидеть на одном месте хоть целый день.
      - Садитесь, Сергей Владимирович, сделаю набросок с вас, - предложил Сологубенко и вынес с палатки складное кресло.
      Звонарев молча повиновался, поудобнее уселся в кресло.
      - Сиди смирно и сделай веселое лицо, а то ты совсем сонный. Ну, улыбнись, Сереженька! - как ребенка, уговаривала мужа Звонарева.
      Сеанс продолжался около получаса, и все это время Варя теребила мужа, который меланхолически отбивался от своей неугомонной супруге. Борейко вместе с Кремневым наблюдали за ними из палатки.
      - Оригинальная пара, - вполголоса заметил Кремнев. - Он - воплощение невозмутимости и спокойствия, а она - живая, как ртуть.
      - Противоположности, говорят, сходяться! Они понравились друг другу с первого взгляда, и вот уже двенадцать лет не могут жить один без другого, - отозвался капитан.
      Борейко не стал дожидаться Звонарева и поднялся.
      - Пойдем-ка, Вася, до дому, - обратился он к Зуеву, который в стороне оживленно беседовал с сестрой милосердия Ириной.
      Подпоручик вытянулся и, распростившись с сестрой, последовал за Борейко.
      - Прикажите принести мне пробную порцию, - распорядился капитан, когда они подошли к тяжелой батарее и направились в свою палатку.
      Там Борейко достал из походного чемодана фляжку, отвинтил крышку, наполнил ее до краев, наполнил ее до краев и с видимым удовольствием выпил, закусив корочкой хлеба.
      - Дозвольте зайти, ваше благородие, - спросили снаружи.
      - Заходи, заходи, - узнал голос Блохина Борейко.
      Солдат вошел и тотчас потянул воздух носом.
      - Что, царской слезой попахивает? - спросил капитан.
      - Больно приятный запах у царских слез? Почаще бы плакал царь-батюшка, все народу жилось бы веселей.
      - Ты ведь знаешь, что с начала войны царь запретил водку и даже сам ее пить перестал.
      - Мы-то с вами, вашскобродие, чай, не цари, нам и выпить можно, бойко ответил солдат. Тоски да печали меньше было бы...
      - Борейко громко захохотал.
      - Язык у тебя, Филя, без костей. Ничего не поделаешь, прийдеться и тебе поднести, - налил капитан еще чарку вина.
      - Покорнейше благодарю. Дай бог здоровья вам, супруге вашей Ольге Семеновне и Славке, - торжественно проговорил солдат и, осушив чарку, вытер губы.
      - Знаешь, - протянул капитан кусок хлеба. - И никому ни полслова. Ясно?
      - Не извольте бкспокоиться. Махорки пожую, она весь царский дух мигом отобьет.
      Попробовав затем принесенный артельщиеом солдатский обед, капитан прилег подремать.
      18
      Уже сгустилься сиреневый вечерний сумрак, когда в лесу раздались звуки военного оркестра, который расположился невдалеке от кремлевской батареи, вблизи резервных батальонов полка Хоменко. Сам полковник с групой офицеров обходил собравшихся солдат и добродушно шутил с ними. Кремнев, в свою очередь, поручил Сологубенко организовать хоровое пение, и в тихом вечернем воздухе попеременно раздавались то мягкие лиричиские украинские песни, то медь духового оркестра. Вскоре Сологубенко перешел на плясовые мотивы.
      Эй, кумо, не журысь, туды, сюды повэрнысь!..
      с присвистом и притоптыванием пустились солдаты вприсядку.
      К батарее подошла Варя вместе с обеими сестрами. Они с увлечением следили за танцами.
      - Ира, Таня, входите в круг! - подзадоривала Варя девушек. Но они, смущаясь, отнекивались.
      - Вы бы сами попробали, Варвара Васильевна.
      - Вспомнить, что ли, в самом деле, старину! - тряхнула головой Звонарева и, растолкав солдат, вошла в круг.
      - Русскую, да поживее! - скомандовала она гармонисту и поплыла по траве, помахивая над головой платочком.
      Солдаты почтительно расступились перед ней и один за другим ачали выходить из круга.
      - Что вы удираете от меня? - обиженно остановилась Варя.
      Солдаты засмеялись. Еще утром эта самая докторша без стеснения осматривала их и показалась таким строгим начальником! Теперь же перед ними стояла молодая озорная женщина с веселыми задорными глазами. Солдаты смущенно улыбались и прятались друг за друга.
      - Выходи-ка ты! - хлопнула Звонарева по плечу взводного фейерверкера Линника, показавшегося ей побойче других.
      Один из самых молодых солдат в батарее, разбитной Линник был из ярославцев. Он широко улыбнулся, блеснув белыми зубами на загорелом лице, пронзительно свистнул и пустился вприсядку. Быстро перебирая ногами и задорно поглядывая на своего партнера, Варя кокетливо повела плечами и закружилась стремительном танце.
      При мерцающем свете костра ее гибкая фигура и разгоревшееся от движений молодое лицо казались необыкновенно красивыми. Юбка Вари развевалась по ветру, волосы растрепались, но, увлеченная пляской, она ничего не замечала.
      Толпа с восторгом следила за ними, отбивая такт руками.
      - Ну и танцует ваша докторша! - восхищенно шепнул Кремнев на ухо Ветровой.
      - И кто бы мог только подумать, что она способна так плясать! удивилась сестра. - Мы с Ирой считали ее немного чудачкой и синим чулком.
      - Козырь-баба! И не подумаешь, что ученая дохтурша, а не деревенская деваха, - солидно проговорил наводчик Солопов, поглаживая свою бороду. Глянешь на нее - и ноги сами в пляс просяться. - И, неожиданно растолкав солдат, он присоединился к танцующим.
      - Ай да Солопов, ай да наводчик! Бородач наш и тот заплясал, - ахнули в толпе.
      Теперь Варя кружилась уже между двумя солдатами, с азартом молотившими по земле каблуками. Солопов плясал с серьозным, сосредоточенным видом, как будто он делал трудную работу, а не веселился. Зато на смуглом цыганском лице Линника светилась ухарская улыбка. Он то и дело вскрикивал, хлопая ладошами по голенищам сапог, затем неожиданно, высоко подпрыгнув, кувыркался через голову и мгновенно опять оказывался на ногах.
      Прошло добрых четверть часа, когда наконец запыхавшаяся Звонарева вышла из круга, усиленно обмахиваясь платком.
      Кремнев, Сологубенко, сестры, офицеры и солдаты - все зааплодировали ей.
      Борейко и Зуев тоже пришли посмотреть на развлечения солдат и теперь шумно выражали свой восторг. Даже Звонарев довольно улыбался, глядя на жену.
      - Как я жалею, что не могу уже, как в Артуре, пройтись с вами в пляске! Сегодня вы поразили в самое сердце. И я наконец-то понял, что вы работаете не по призванию. Ни Анна Павлова, ни Кшесинская не смогли бы соперничать с вами, - задушевно проговорил Борейко, когда Звонарева подошла к ним.
      - Побольше бы вы милый, берегли свое здоровье, - может быть, мы сегодня еще и поплясали бы с вами. Не правда ли, Сережа?
      - Тебе, как врачу, виднее! Ты сегодня превзошла самое себя, Варенька, - погладил жену по руке Звонарев.
      - Тетя Варя, я теперь буду танцевать с вами вместо Бориса Дмитриевича, - предложил Вася.
      - Куда тебе, птенцу, до него! - отмахнулась Звонарева.
      - Ой, яка вы гарна жиночка, Варвара Васильевна! - восторженно проговорил подошедший Хоменко. - Милости прошу зайти до моих солдатив и потанцевать с ними. После такой пляски воны, як черти, будут драться.
      Варя охотно согласилась. Полковник почтительно взял ее под руку и повел в расположение своего полка. Кремнев тепло поблагодарил Звонареву за доставленное ему и солдатам удовольствие. Один только Емельянов, который тоже находился в толпе, недовольно брюзжал:
      - Балерина какая-то, а не хирург! Представляю себе, как эта коза будет оперировать и перевязывать раненых! Завтра обо всем напишу уполномоченному.
      В пехотном полку Варя выступала с еще более шумным успехом. Сам Хоменко не удержался и прошелся вприсядку вокруг молодой женщины. В круг вошли и Осипенко с Ветровой, но Вариного огня, ее ловкости задора у них не было. Из приличия похлопали и им.
      - Откуда вы родом, позвольте узнать? - спросил Хоменко.
      - Казачка я, с Кубани. С детства любила смотреть, как танцуют на майдане наши парубки и дивчата.
      - Чуло мое сердце, что в вас есть добра запородска кровь... Так на Сечи плясали в свое время наши деды и прадеды.
      Распростившись с Хоменко, Звонарева вместе с Зуевым и Кремневым прошла к батарее Борейко.
      Тут тоже веселились вовсю. Сам капитан дирижировал хором, а Блохин, растянув до отказа талбянку, наигрывал изо всех сил "Барыню".
      Звонарева разыскала своего мужа.
      - Устала я, отбила все подошвы, - пожаловалась она. - Найди мне стул, Сереженька.
      Поручик разыскал скамейку для жены, и Варя стала издали наблюдать за происходящим, опершись спиной на стоящего сзади мужа.
      - Мне в жизни еще неприходилось встречаться с таким сочетанием чисто мужской енергии и женской красоты, как у вас, - пылко говорил Кремнев, любуясь Варей.
      - У нас на Кубани в любой станице найдете сколько угодоно таких, как я, женщин и девушек. Они издавна привыкли делить с отцами, мужьями и братьями все тяготы войны и плясать до упаду на майдане в минуты радости.
      Отдохнув, Варя прошлась по кругу с Зуевым.
      - куда тебе до твоего командира! Тот в свое время умел плясать не то что ты.
      распростившись затем с ними, Варя вернулась в сопровождении целой свиты офицеров в дом лесника, где уже все было готово к приему раненых.
      - Вы, доктор, вместо того, чтобы развлекаться в обществе офицеров, лучше бы проверили все ли у нас на месте по медицинской части, - встретил Звонареву упреками уполномоченный Емельянов.
      - Для чего же тогда сушествуете вы, милостивый государь? ощетинилась Варя.
      - Хотя бы для того, чтобы призывать к порядку таких врачей, как вы, милостивая государыня, - вспыхнул Емельянов.
      - Вам вредно волноваться при плохом сердце. Не хочу нести моральной ответственности за вашу преждевременную смерть и умолкаю, - съязвила Звонарева и вышла из домика.
      Она направилась к батарее Борейко. Лесная тропинка чуть проступала в ночной темноте, и Варя шла медленно и осторожно. Сквозь деревья виднелся свет от дальних костров. Они служили маяками для Вари. На полпути к батарее Варю встретил Блохин, давно поджидавший ее.
      - Варвара Васильевна? - окликнул он докторшу.
      - Я самая, Филип Иванович, - отозвалась она и передала захваченую с собой пачку листовок.
      Обменявшись потом несколькими словами о необходимости строго соблюдать конспирацию и быть сейчас особенно осторожными, они разошлись. Звонарева отправилась дальше к батарее, около которой в палатке помещались ее муж с Борейко, а Блохин свернул в лес и скрылся в густом кустарнике. Вскоре солдат вышел на небольшую лужайку. Здесь его окликнули наводчик Солопов и солдат-разведчик Кузнецкого полка Гриценко. Не зажигая огня, они на ощупь поделили между собой листовки и разошлись по своим частям. Блохину очень хотелось поскорее прочитать но он неторопливо обошел расположение батареи, уселся у самого отдаленного костра, огляделся и только тогда принялся за чтение.
      "Товарищи солдаты и матросы! Скоро уже два года, как идет эта братоубийственная для рабочих и крестъян война.Миллионы людей убиты и искалечены на полях сражений, сотни городов, селений и деревень обращены в развалины, цветущие страны превращены в пустыни. Скоро два года, как лучшие сыны народов Европы посылают друг на друга ураганы свинца, стали, жгут огнем и истребляют друг друга газами. Кому нужно все это? Миллионы людей истекают кровью на полях сражений, тысячи калек вынужденны нищенствовать и побираться; лишившись кормильцев, стонут вдовы и сироты, стонет весь народ, изнемогая под тяжестью дороговизны и голода, а в сундуки банкиров текут миллиарды за миллиардами.
      Натравив народы друг на друга, капиталисты повели поход на народные права, организовали удушение народной свободы. Восстановлена в армии порка. В деревне крестьяне снова превращены в рабов-крепостных и принуждены насильно обрабатывать помещичьи земли под присмотром урядников и стражников. На фабриках и заводах открытое рабство введено уже давно. И если голодные рабочие начинают бороться за улучшение своей жизни, нас заставляют быть их палачами.
      Товарищи, так продолжаться не может! Пора положить конец этрой преступной войне, пора начать решительную борьбу за жизнь и свободу народов. Рабочие всех стран апизывают к борьбе не против друг друга, а против своих правительств и их правящих классов.Сметем всех насильников и угнетателей, проложим дорогу к вечному миру и свободе! Долой преступную войну, долой монархию и палачей-офицеров! Да здравствует вторая российская революция!
      Крондштадская военная организация С.-Д.
      Российской Рабочей Партии".
      Закончив чтение, Блохин с особым смаком произнес:
      - "Долой монархию и палачей-офицеров!" Очень даже правмльно! Пока мы не избавимся от этих скорпионов, кровососов и царя-палача, не видать нам свободной жизни как своих ушей. Избавить нас от них может только новая революция, - прошептал про себя Блохин и стал укладываться спать.
      На батарее Кремнева в эту ночь дежурил Сологубенко. Он улегся у костра и вглядывался в золотую россыпь звезд на темном небосклоне.Узенький серебристый серпик ущербной луны бросал слабый свет на уснувшую землю. Художник думал о Вере. В его голове складывался сюжет новой картины танцующая казачка в кругу чубатых длинноусых казаков-запорожцев. Два парубка в лихо заломленных на затылок кубанках отбивают бешеную чечетку вокруг лукавой и быстроногой дивчины.
      Сологубенко усиленно тер рукою лоб, стараясь более полно представить себе композицию будущего полотна. Наконец он вытащил записную книжку и при дрожащем свете костра сделал несколько набросков.
      - Понравилось вам, как вечером плясала докторша? - справился он у дневальных.
      - Глядели мы на нее и диву давались. Ученая - и вдруг так пляшет. Даже сразу в уме такого не укладывалось, - живо ответил телефонист Горновой.
      Ночь тихо плыла над землей. прапорщика и солдат все больше клонило ко сну. Откуда-то издалека доносился заливистый собачий лай, с коновязей слышалось сонное пофыркивание лошадей и ленивые оклики дневальных. Сологубенко задремал.
      19
      В начале четвертого часа тревожно и настойчиво запищал телефон. Горновой поднял трубку.
      - Постой, ничего я не пойму, - тяжелые - стол, мортирщики пятистенок, легкие - семисвечник. Так, что ли? Чудно больно что-то! Повтори-ка еще раз.
      Помусолив карандаш, телефонист каракулями начал выводить полученую телефонограмму.
      "Подписал командующий армией генерал Каледин, - с замысловатым росчерком вывел он генеральскую фамилию. - передал Середа, принял Горновой. Три часа пятнадцать минут двадцать второго мая тысяча девятьсот шестнадцатого года".
      Затем солдат осторожно разбудил Сологубенко. Прапорщик тоже ничего не понял и велел отнести телефонограмму Кремневу. Капитан прочел ее внимательно, посмотрел на часы и приказал будить солдат в пять часов утра, затем он повернулся на другой бок и заснул. Еще было совсем тихо, когда Зуев начал выводить из ангара привязной аэростат. Опробовав работу лебедки, проверил стропы выпускного клапана, добавил через аппендикс газа из газгольдеров.
      Около гаубиц хлопотал Звонарев, при свете фонарей в последний раз перед боем проверял исправность материальной части. Подошел Борейко, сипловатым со сна голосом поздоровался с солдатами, справился у Звонарева, все ли в порядке на батарее.
      - Помни, в случае, если я выйду из строя, продолжай огонь по выбранным мною целям, не задерживай стрельбы, - приказал капитан.
      Затем он подошел к привязному аэростату и, подозвав к себе Зуева, распорядился:
      - Если немецкий самолет атакует нас, бейте по нему ружейными залпами, не думая обо мне. Лучше подстрелить своего командира, чем пропустить врага. Кто из разведчиков пойдет со мной в полет?
      - Дозвольте мне ваше высокоблагородие! - немедленно отозвался Блохин.
      Борейко потрепал кго по плечу.
      - Полезай в корзину, Филя.
      Без четверти четыре Борейко занял место в корзине, за ним влез и Блохин. Оба прикрепили к себе парашютные стропы, сами парашюты повисли на бортах корзины.
      - Лебедка виру помалу! - скомандовал капитан, и серебристый аэростат медленно поплыл в спокойном прохладном воздухе.
      На востоке стало заметно сереть, свет прибавлялсь с каждуй минутой. Борейко, поеживась от холода, в бинокль рассматривал покрытые еще ночной мглой линии немецких окопов. Найдя наконец нужную цель, он повернулся к Блохину, который с телефоном примостилмя на дне корзины.
      - Так начнем, говоришь, Филя? - улыбнулся капитан.
      Блохин взглянул на охваченный заревом наступающего дня восток.
      - Как раз время разжигать кон, Борис Дмитриевич.
      - Цель номер один, орудиями огонь! - скомандовал Борейко, и Блохин точас же повторил это в телефон.
      Ровно в четыре часа утра на аэростат упали первые лучи солнца, и в это мнгновение внизу, в чаще леса, блеснул столб огня. Через несколько секунд до капитана долетел раскатистый гул тяжелого выстрела, и в воздухе зашелестел быстро удаляюшийся снаряд. Около цели, чуть вправо и немного не долетев до нее,взвился столб черного дыма.
      - Левее ноль-ноль два, прицнл больше на одно деление, батареей огонь! - произнес Борейко.
      Блохин, как эхо, повторил команду в телефон, и вскоре снизу донеслись удары трех выстрелов. Немного повременив, капитан поднес биеокль к глазам. Перед ним четко вырисовывался сильно укрепленный узел сопротивления - три ряда проволочных заграждений и многоярусная огневая оборона из железобетонных укреплений, господствующих над всей окружающей местностью. Три огромных взрыва взметнулись как раз над укреплением. Высоко вверх взлетели глыбы бетона, бревна, колья проволчных заграждений и туча камней и земли. Когда дым рассеялся, стало видно, как стремительно бежали во все стороны от места взрыва немецкие солдаты.
      - Как жаль, что нет дальнобойных пушек, тут бы их как следует припудрить шрапнелью! - вздыхал Борейко. - Тридцать секунд выстрел огонь!
      Двенадцатидюймовая батарея начала методичный обстрел укрепленного узла, как гигантским молотом, разбивая железобетон, бревна, проволоку и уничтожая людей.
      Капитан осмотрелся по сторонам. Справа черная завеса дыма и земли показала места, обстреливаемые тяжелой и мортирными батареями, слева доносилась резкая стрельба легких орудий, которые били по проволоке и ближним тылам противника. Воздух наполнился раскатами артиллерийской канонады. Казалось, среди безоблачного голубого неба разразилась страшная гроза. Испуганые птицы стаями взлетали над лесом и устремлялись на восток.
      Немецкие батареи молчали, зато в воздухе появилось около десятка вражеских самолетов. Они, как орды-стервятники, кружились над русскими, высматривая артиллерийские позиции.
      - Наблюдать за воздухом! - приказал Борейко аэростатной команде, и только внизу, около подъемной лебедки, зашевелился взвод солдат с винтовками и два автомобиля с установленными на них сдвоенными пулеметами. Блохин тут же вытащил из угла ручной пулемет Кольта и приладил к борту корзины.
      Капитан продолжал следить за результатами стрельбы. После двух попаданий двух десятков пятидесятифунтовых снарядов укрепленный узел превратился в бесформенную груду развалин.
      - Стой! Цель номер два, орудиями! - перенес огонь Борейко на группу пулеметных гнезд во второй линии обороны, и через минуты огромные гаубицы обрушили на них свои всесокрушающие смертоносные удары.
      - Ваше высокоблагородие, самолет, - торопливо проговорил Блохин и застрочил из пулемета.
      Побдескивая на солнце своими серебристыми крыльями, немецкий аэроплан стрелял из пулемета, стремительно приближаясь к аэростату. Блохин успел дать лишь короткую очередь, и немец скрылся за оболочкой аэростата. Снизу, с земли, раздавались рвущие ухо ружейных залпов и лихорадочная дробь пулеметов, отчаянно запищал телефон.
      - Аэростат горит, скорее прыгайте на парашютах! - услыхал Борейко взволнованный голос Зуева.
      - Горим, прыгай вниз! - скомандовал Борейко Блохину и тотчас же почувствовал, как дно корзины уходит вниз.
      Солдат испуганно взглянул за борт корзины. Там, далеко внизу, метрах в трехстах, по зеленому полю ползали люди, размахивая чем-то белым.
      - Боязно, Борис Дмитриевич! - с сомнением проговорил Блохин. - Может, и так спустимся?
      Но корзина все быстрей уходила из под-ног.
      - Прыгай, рябой черт! - рявкнул капитан и схватил солдата за шиворот.
      - Эх, была не была, - вскочил на борт корзины Блохин и, ухватившись за кольцо парашюта, прыгнул.
      Через мгноаение на зеленом фоне леса распахнулся оранжевый круг парашюта. Борейко тяжело перебросил ноги через борт, взгянул, расправлены ли парашютные стропы, и онгами вниз выбросился из корзины, одновременно выдергивая парашютное кольцо. В ушах засвистел воздух, на мгновение захватило дух, но резкий толчок привел его в чувство. Капитан понял, что парашют раскрылся. Его отчаянно вертело в воздухе, и это мешало разглядеть, что происходит вокруг. Затем пахнуло жаром и на секунду совсем близко мелькнул падающий, охваченный пламенем аэростат. Где-то над головой затрещал пулемет, и Борейко почувствовал, как что-то сильно обожгло его левое плечо; на груди и рукаве появились темные струйки крови.
      "Добивает, сволочь, из пулемета. Неужели погибну?" - с волнением подумал капитан и крепко выругался в бессиль ной злобе. На мгновение вспомнилась жена, первая встреча с нею в далеком Артуре. Превозмогая боль, Болейко взглянул вниз. Под ногами, в десятке-другом саженей, пасстилалось зеленое море леса. Он понял, что ветром его отнесло в глубь леса.
      "Только бы не зацепится за сучья и не повиснуть на них, забеспокоился капитан, с опаской поглядывая на быстро приближающуюся зеленую чащу деревьев. - Не повредить бы и без того раненое плечо".
      Обломав несколько веток на своем пути, парашют благополучно приземлился. Исцарапаный, окровавленнный, в разорванном кителе, без фуражки, капитан сохранил присутствие духа. С трудом поднявшись на ноги, отказался от носилок и, зажав рану носовым платком, пешком отправился на батарею.
      - Блохин жив? - прежде всего сравился он у встретившего его Звонарева.
      - Так точно, - бойко отозвался сам солдат. - Только портрет малость о сучки поцарапал. Хлебнуть бы водочки, а затем и опять лететь под небеса.
      - Немедленно наполнить запасную оболочку, - приказал капитан подошедшему Зуеву. - Через полчаса снова подъем.
      - Не успеем так скоро, Борис Дмитриевич. Газгольдеры наполовину пусты, прийдется занятся добычей водорода. Раньше вечера не управимся, да и вам надо отдохнуть и прийти в себя, а то на вас лица нет. Я уже послал мотоцикл за тетей Варей.
      - Напрасно ее беспокоил. Она занята у себя на пункте, а меня перевяжет и фельдшер, - недовольно сказал Борейко.
      - Как твое самочувствие, Боря? Тебе надо немедленно сделать перевязку, - подошел Звонарев.
      - Отправляйся на вышку и начинай обсирел цели номер три. Немцы перепуганы до смерти и от одного артиллерийского огня бегут в тыл без оглядки. Надо ковать железо, пока горячо, - вместо ответа приказал Борейко. - Как только перевяжусь, сам притопаю к тебе. Кто остался за старшего на батарее?
      - Родионов. Он знает прицелы и угломеры для всех целей. Не торопись, Боря, приходить, я и без тебя сравлюсь. - И Звонарев ушел.
      У себя в палатке Борейко прежде всего выпил водки и угостил Блохина.
      - Теперь зови фельдшера, пусть перевяжет меня, - сказал капитан, садясь на складной стул.
      Не успел фельдшер начать перевязку, как подъехала мотоциклетка, и в палатку вбежала Варя в сопровождении Осипенко, которая несла в руках бинты и ящик с хирургическими инструментами.
      - Боренька, милый, что с вами приключилось? Ножницами распороть рукав, приготовить пинцет, йодный тампон! - без суеты, толково распоряжалась Звонарева.
      Осмотрев рану, она двумя взмахами ланцета очистила ее и удалила разорваные ткани. Борейко только скрежетал зубами от боли.
      - Все, все, все... Сейчас я заштопаю вас по всем правилам медицинской науки. Держитесь, - предупредила Звонарева, обильно смазывая рану йодом.
      - О-о-о! - совсем по-педвежьи взревел капитан. - Варя, помилосердствуйте!
      - Вату, марлю, бинты, тампон, - не обращая внимания на вопли Борейко, командовала Звонарева.
      Вскоре перевязка была окончена.
      - Сегодня вы первый мой пациент! Теперь до завтра, полежите спокойно, дайте успокоиться ране. И поберегите себя, Боренька. - Варя присела на край походной койки, провела рукой по волосам Борейко. - За что и за кого лить кровь, жертвовать жизнью? Поберегите ее - еще пригодиться для более интересных дел. - Помолчав, Варя прибавила: - И не забывайте про Славку и Олю... если о себе не хотите помнить. Ну, руку, герой! - Варя попрощалась и вышла из палатки.
      Стрельба тяжелых батарей разбудила Кремнева и Павленко. Они поднялись, не спеша умылись, напились чаю и в начале шестого часа пришли на батарею. Здесь они узнали об уничтожении аэростата и ранении Борейко. Думая, что капитана доставили на перевязочный пункт, они направились к домику лесника и увидели Звонареву, которая уже вернулась от Борейко. Она сообщила все подробности проишедшего.
      - Кто же теперь будет объединять действия батарей на нашем участке? забеспокоилсь Кремнев.
      - Я думаю, Борейко скоро поправиться и возьмет командование в свои руки. Его батареей пока что командует мой муж. Он сидит на какой-то вышке в лесу.
      Поблагодарив Звонареву за сообщение, Кремнев решил справиться по телефону у самого Борейко, как он себя чувствует.
      - Команды не сдаю. Буду находиться на наблюдательном пункте тяжелой батареи, куда вам и надлежит обращаться в случае нужды, - коротко ответил капитан.
      Кремнев и Павленко направились на передовой наблюдательный пункт.
      В пехотных окопах они застали необычайное оживление. Солдаты вылезли из окопов и с восторгом следили за действиями тяжелых артиллерийских снарядов. На всем протяжении фронта ежесекундно взлетали вверх огромные фонтаны дыма, пыли и раздавался крякающий грохот разрывов. Камни, бревна, проволока то и дело мелькали в воздухе. Солдаты громкими криками выражали свою радость.
      Сколько офицеры не гнали солдатов в окопы, они продолжали оставаться наверху, благо немецкие батареи хранили упорное молчание. Тут же находился и Хоменко. Он с добродушной усмешкой расхаживал вдоль окопов и беседовал с солдатами.
      - Ось, бачите, хлопцы, як немцев молотят наши гарматы. Он, бисова душа, наверно, полные штаны наклал со страху. Когда артиллерия разобьет окопы, мы пойдем в атаку.
      Узнав о ранении Борейко, полковник всполошился:
      - Что же мы без головы будем делать? Такой храбрый и толковый офицер! Как жаль, что он вышел из строя! Борейко не из украинцев?
      - Нет. Русский. Ранен не очень серьезно, обещал вскоре опять принять бразды правления в свои руки, - сказал Кремнев и пошел дальше.