- Есть еще вторая линия обороны. Она вся бетонирована и расположена между фортами. Там у нас помещается резервный батальон, - сообщил Потапов.
      - Вы больше дня не усидите в этих передовых окопчиках, - предупредил Борейко.
      - Отойдем на основную укрепленную тыловую позицию! - успокаивал Потапов.
      Борейко попросил его немедленно познакомить с этой "укрепленной позицией". Она протянулась между фортами N 17 и 17-бис на протяжении полутора километров. В плане это была ломаная линия с выдвинутыми вперед краями. Бруствер окопов имел двухметровый бетон, защищавший солдат от снарядов средних калибров. Затем Потапов и Борейко прошли на соседний форт 17-бис, комендантом которого состоял молоденький артиллерийский офицер, подвижной и веселый. Он старался по мере возможностей усовершенствовать оборону форта и усилить огневую мощь.
      - Это любимчик полковника Качиони. Его фамилия очень подходит к этому эпитету - Любимов, - сообщил Потапов.
      Любимов понравился и Борейко своей инициативностью и стремлением усовершенствовать все, что только возможно.
      С темнотой появились саперы с приданным им на помощь пехотинцами и артиллеристами. Они занялись исправлением дороги, телефонных проводов, рыли и углубляли ходы сообщения.
      Командный пункт всего сектора обороны помещался примерно на линии промежуточных батарей. Он представлял углубленный в землю железобетонный каземат с почти двухметровым перекрытием сверху.
      Борейко остался доволен КП и решил в нем временно поселиться.
      Наступила безлунная звездная летняя ночь, полная приглушенных звуков. По всем направлениям шли люди, двигались повозки. Изредка на короткое мгновение вспыхивал огонек зажженной спички или фонарика и тотчас потухал.
      С командного пункта хорошо были видны костры у немцев. На предложение Брейко обстрелять их немедля Потапов воразил:
      - Сейчас с переднего края обороны отправилась разведка, и пока люди не вернутся, не следует открывать огня.
      Борейко пришлось подчиниться. Он спросил какие цели хорошо видны с командного пункта.
      - На рассвете немецкие тылы отсюда видны как на ладони. Немец усиленно строит осадные батареи, прокладывает пути для тяжелой осадной артиллерии, - доложил артиллерист.
      Около полуночи разведчики вернулись. Борейко приказал прожектором осветить немецкие окопы. Два ярких луча света пронизали ночную тьму. Стали видны немецкие окопы и копошащиеся в них люди. Промежуточные батареи обстреляли их. Немцы быстро попрятались в свои траншеи.
      Едва засерел восток, Борейко забрался на вышку в лесу. Теперь перед ним открылась широкая панорама вражеских тылов. В глубине обороны обнаружились осадные батареи. На своем участке Борейко насчитал их около десятка. Далее ясно проступала при утреннем свете насыпь сооружаемой железной дороги.
      Борейко прикинул на карте расстояние до возводимой немцами дороги и увидел, что она строится вне досягаемости крепостных орудий. Вообще немцы не маскировали своих тылов, считая, что недальнобойная русская артиллерия до них не достанет.
      Вскоре над немецкими линиями поднялся аэростат, и почти тотчас осадные батареи открыли огонь по фортам и промежуточным батареям.
      От обстрела пострадали передовые пехотные окопы, которые местами были совсем разрушены. Оставив в них только часовых для наблюдения, потапов отвел солдат в тыловую бетонированную линию пехотных окопов.
      С наступлением темноты немцы повели методический обстрел фортов и укреплений, мешая работам. Борейко почувствовал себя, как некогда в Артуре, когда приходилось отдыхать в короткие промежутки затишья. Он вспомнил об Ольге, Славке и затосковал.
      Утром он решил подняться на привязном аэростате и осмотреть вражеские тылы. Чтобы не перегружать аэростат, Борейко решил подняться один. Его обучили пользованию парашютом, условились о сигналах на случай порчи телефона, проверили оснащение воздушного шара, и он влез в корзину аэростата.
      - Вира помалу! - скомандовал воздухоплавательный офицер, и шар начал медленно подниматься.
      Канатная лебедка была старая. Несколько солдат вращали рукоятку, и канат медленно раскручивался.
      По висевшему над корзиной альтиметру Борейко видел, как постепенно росла высота подъема - тридцать, сорок, пятьдесят сажен. Кругозор все время расширялся. Борейко по карте спешил нанести все замеченные батареи, дороги, укрепления. С высоты прекрасно была видна железная дорога, которую немцы сооружали в своем тылу. Борейко заметил несколько огромных платформ, тщательно укрытых брезентом. По очертанию груза капитан заподозрил, что на платформах тяжелые осадные орудия.
      Платформы отцепили от эшелона. Это еще более укрепило Борейко в его догадке.
      Вскоре Борейко заметил, как платформы перевели на другую ветку, прикрытую небольшой рощицей. Можно было предположить, что здесь будет огневая позиция сверхтяжелых гаубиц. Борейко нанес это на свою карту.
      Но тут тревожно загудел телефон, известивший о приближении вражеских самолетов. Корзина под ногами капитана поплыла вниз.
      Борейко был доволен результатами воздушной разведки и вызвал к себе комендантов обоих фортов сектора. Вскоре появился Потапов.
      - Вы действительно герой, Борис Дмитриевич! Не успели появиться, как все облазили , взлетели к небесам и готовы громить немецкую осадную артиллерию, - восхищался полковник.
      - Следовало бы и вам, господин полковник, взмыть к небесам и полюбоваться на немцев. Как вы на это смотрите? - справился Борейко.
      Потапов неожиданно согласился:
      - Один не полечу, а с вами - когда хотите. Вы мне объясните, если я что не пойму, и покажете, что нужно.
      На следующее утро, едва занялась заря, начался методичный обстрел немцами всего сектора.. Он продолжался весь день. Были прямые попадания в пехотные окопы и форты, имелись убитые и раненые.
      - Раздразнили вы немца, Борис ДвитриевичЮ Несем напрасные потери, недовольно бубнил Потапов.
      А вечером, оставшись наедине с Борейко, Блохин шепотом сообщил, что пехотные солдаты решили убить Борейко, "если он не перестанет дразнить немца".
      - Не хочет воевать пехтура за царя Николашку. Все, как один, говорят: поднимем руки вверх и сдадимся в плен, - сообщил Блохин.
      - Недолго удержится крепость с таким гарнизоном! - печально проговорил Борейко.
      - Может быть это и к лучшему.. В самом деле, за кого же смерть принимать? За веру, царя и отечество?..
      8
      Борейко беспокоили осадные сверхтяжелые пушки, которые он увидел в первый день своего пребывания в крепости с наблюдательного пункта. Он понимал, что как только немцы подведут железную дорогу и, следовательно, смогут подтянуть платформы с орудиями, они начнут обстрел фортов. Итогда несдобровать! Все эти укрепления разлетятся вдребезги, как стекло от удара камнем. Что сделать, чтобы хотя бы оттянуть этот роковой для крепости час? Единственное, что казалось возможным, - это вести обстрел, мешая немцам прокладывать ветку, попытаться вывести из строя самые орудия.
      Борейко вместе с Любимовым и Блохиным начал срочную переделку орудий для стрельбы под большим углом возвышения. Когда несколько орудий было готово, поручик Любимов предложил произвести пристрелку орудий.
      - Нет, дорогой поручик, - хитро прищурил глаза Борейко. - Сделаем это неожиданно. Немец не подозревает, что мы сможем обстрелять станцию, повредить пути. Он спокоен. Я поднимусь на аэростате, все хорошенько рассчитаю, и тогда ударим. А пока вести наблюдение с вышки.
      Немцы действительно не догадывались о грозящей им опасности, спокойно делали свое дело. Они передвигали платформы с осадными орудиями на новый, только что готовый участок дороги. Борейко видел, что работали они посменно, без перерыва, энергично, и, дело быстро подвигалось.
      Первого августа день выдался солнечный и жаркий. С самого утра во многих местах крепости начались торжественные богослужения по поводу церковного праздника - первого спаса.
      Борейко в этот день, как всегда, на рассвете был уже в воздухе. В двенадцать часов он начал обстрел намеченного участка немецкой обороны. Он видел, как после первых выстрелов забоспокоились, забегали немцы. Снаряды упали сразу около свеженькой, аккуратно сделанной насыпи. Борейко уточнял данные стрельбы. Теперь снаряды ложились близко к цели. Вот один ударил по насыпи, разворотил рельсы, платформа накренилась, и огромное тело пушки, потеряв устойчивость, медленно заскользило к краю.
      - Молодцы, ребята! - закричал Борейко в телефон. - Еще прибавьте огня!
      Борейко увидел, как один за другим снаряды ударили почти в одно место по насыпи. Платформа накренилась еще больше и, наконец, увлекаемая тяжестью падающей пушки, полетела под откос...
      ОБстрел продолжался более тридцати минут. Было разбито полотно железной дороги и выведены из строя еще две пушки. Растерявшиеся немцы не сразу ответили на артиллерийскую атаку русских. Заметив поднимающийся в воздух немецкий самолет, Борейко дал команду опускать аэростат.
      - А ну-ка, братцы, теперь прячься поскорее, - зычным голосом распорядился Борейко. - Сейчас немец со злости даст жару. Задали мы ему работенки.
      Борейко тут же послал связного в штаб крепости с просьбой прекратить богослужение на открытой местности ввиду возможного огня противника. Но богослужение продолжалось.
      Немцы начали систематический обстрел всего сектора. Крупнокалиберные снаряды били по укреплениям русских, выводя из строя замаскированные пушки, бетонированные укрытия.
      - СИлен, стервец, - качал головой Блохин. - Эдак мы недолго высидим тут, одолеет...
      На открытой небольшой площадке, окруженной деревьями, шла праздничная служба. Попа, облаченного в светлые, сверкающие на солнце ризы, окружала толпа солдат. Коленопреклоненные, они истово молились. Когда начался немецкий обстрел, солдаты, тревожно оглядываясь, пытались потихоньку убежать в укрытие.
      Громкие голоса попа и дьякона тоже потеряли свою силу. Поп испуганно посматривал в сторону вражеских позиций и часто крестился. Вдруг крупнокалиберный снаряд с воем врезался в гущу молящихся, положив на месте попа с причетником и около двадцати солдат. Уцелевшие, с тяжелыми ранениями, проклиная немцев и всевышнего, поспешно убрались в укрытия.
      Наблюдения дальнейших дней подтвердили предположение Борейко: близился штурм крепости. Немцы за последнюю неделю удвоили число батарей, приблизили свои пехотные окопы к крепостным, подтянули хорошо замаскированные сверхтяжелые батареи.
      - Ну с чем воевать прикажете? - негодовал Борейко, когда на форт прибыл Качиони. - Вот они обстреляют из осадных батарей, и все наши укрепления полетят насмарку.
      - Да, положение у нас тяжелое. Придется перебираться в цитадель. Но и там продержимся недолго. Это ясно...
      Все говорило за то, что немцы готовятся к штурму.
      Под вечер они начали сосредоточенный обстрел форта номер три ПОмехово.
      Борейко по телефону справился у Потапова, что происходит на второлитейном форту. Полковник ответил кратко:
      - Дело плохо. Форт обстреливают сорокасантиметровыми снарядами, которые пронизывают все бетонные сооружения до фундамента и все сносят на своем пути.
      - У нас форты тоже чуть держатся. Промежуточные батареи наполовину разрушены, прожекторы все сбиты, пехота бежит. Необходимо ваше присутствие здесь, - ответил Потапову Борейко.
      Полковник обещал с темнотой прибыть в район расположения резерва переднего края обороны.
      Форт 17 молчал. Простым глазом было видно, что тыловые казармы и капониры форта превращены в груду развалин, рвы засыпаны, конрэскарпные галереи разбиты. тем не менее сверх тяжелая осадная артиллерия продолжала добивать эти развалины.
      Вскоре немцы почти полностью разрушили промежуточные батареи. Пришлось их оставить. Фактически перед осадной немецкой армией больше не было препятствий, но немцы, не зная этого, не рисковали идти на штурм: опасались излишних потерь.
      Одновременно осадные батареи вели сосредоточенный огонь по цитадели крепости. Издали было видно, как над ней беспрерывно вздымались к небу огромные черные столбы.
      9
      С темнотой в сектор Потапова подошли пехотные подразделения на подкрепление остатков пехоты. С ними прибыли и две легкие батареи в упряжках. Их задачей было противодействовать прорыву немецкой пехоты за линию пеередовых фортов. Вскоре появился и Потапов.
      Вместе с Борейко и прибывшими пехотными начальниками полковник наметил линию обороны на случай занятия немцами передовых фортов сектора.
      Около полуночи прибыл на командный пункт Борейко и Качиони. Он сообщил, что уже двое суток свярхтяжелая немецкая артиллерия ведет сосредоточенный огонь по цитадели. Крепостной собор дал возможность быстро и точно пристреляться к штабу. Один из снарядов угодил прямо в церковь. Там шла соборная служба чуть ли не всего духовенства крепости.
      ПРи взрыве снаряда погибло больше двадцати священников, остальные были тяжело ранены или контужены. Когда об этом доложили коменданту, он проговорил:
      - Сами виноваты, не сумели у господа бога вымолить покровительства и защиты. Значит, такова воля божья!
      Штаб крепости поместился в самые глубокие подземелья, но и они постепенно обрушивались от попадания сорокасантиметровых снарядов.
      - Генерал Карпов тоже был контужен в церкви, но некоторое время держался на ногах и продолжал командовать, а затем у него закружилась голова, он прилег на кушетку и незаметно для окружающих тихо умер. Я вступил в командование всей артиллерии крепости...
      Когда Блохин вошел в казарму, солдаты еще не спали. Тяжелый, спертый воздух плохо убранного помещения ударил в нос. Блохин остановился в дверях. Большая, сумрачная, с тяжелыми сводами комната. В переднем углу икона, освещенная тусклыми светом лампадки. Солдаты сгрудились в одном месте, около Николки Кирсанова, маленького, худощавого солдата-пехотинца.
      По всему было видно, что шел крупный разговор. Лица солдат были разгоряченные, красные. Громкий разговор мгновенно смолк - все повернулись в сторону Блохина.
      - А-а... начальство пришло, его превосходительство генерал-адъютант. - Николка Кирсанов, осторожно ступая по каменному полу казармы, подошел к Блохину, остановился, подбоченясь и зло уставившись в него глазами.
      За ним двинулись солдаты.
      - Какой там адъютант, - махнул рукой Блохин. - Ты что, рехнулся?
      "Никак, бить собираются, - мелькнуло у него в голове. - Интересно, за что бы это?" Блохин смело шагнул вперед к своим нарам, - солдаты было расступились, но тут же полукольцом двинулись за ним.
      - Ты хвостом не крути, ты прямо скажи. Если будешь доносить, пристукнем, не пикнешь...
      Побелевшие от злости глаза Николки, не мигая, смотрели на Блохина.
      - Объясни сначала, в чем дело. Чем я вам не угодил? Что я, не ваш брат солдат? Пять лет в Порт-Артуре мне морду били, да тут на брюхе всю Восточную Пруссию прополз. свой я, братцы, не сумлевайтесь.
      Солдаты недоверчиво смотрели на него, некоторые отошли.
      - А, черт с тобой, - Николка плюнул на пол, - только знай, мы тебя упредили: будешь трепать языком - простишься с жизней. Братцы, - горячо зашептал он, обращаясь к солдатам. - Вы посмотрите, что деется кругом. Немец несколько дней лупит без передыху, начисто смел, как языком корова слизала, передовые укрепления, форты взял... Чуть поднатужится, и нам крышка. А генералы наши только и знают, что жрут да водку хлещут, да грехи замаливают... Разве ж так воюют? Нет, вы как хотите, а я сдыхать не согласный...
      - Ты не крути, ты толком говори, что делать-то? - раздавались голоса солдат.
      - А очень просто, - живо откликнулся Николка. - К немцу идти, вот что. В плен. Пущай генералы сами воюют... Только мы не глупее их...
      - Дело говоришь, - поддержал его бородатый, с черными цыганскими глазами солдат. - Сговорились бы все солдаты да дали бы деру с форту глядишь, и войне конец.
      Блохин подошел к солдатам, присел рядом на нары, закурил,
      - Ну, что скажешь? - миролюбиво посмотрел на него Кирсанов. Слыхать, ты питерский рабочий, грамотный.
      - Ну, коли ты добром спрашиваешь - скажу. Не гоже в плен бежать. Не шуми, послушай лучше. Уж ежели давать деру, так домой, до деревни подаваться, да винтовочку с собой прихватить. Пригодится. Нам еще, братцы, земельку нужно будет у помещиков позабирать. Слыхали о таком?
      - Слыхали, - опять заговорил черноглазый. - Только нам это не сподручно. Далеко, да и время еще не приспело. А тут погибель надвигается. Начальству что - сел на ероплан, и дома. Да денежки с собой прихватил. Вон как Хатов. Комендант распорядился деньги раздать по солдатам из казны, потому как видит, конец подходит. А Хатов с чиновниками из казначейства чемоданы нагрузили, на воздушный шар - и поминай как звали. Мы вон с Кирюхой, - черноглазый показал на молодого голубоглазого солдата, - шар-то помогали снаряжать.
      - А про деньги откуда знаешь? - спросил Блохин.
      - В наряде был, помещению убирал в штабе. Ну и услыхал. Там переполох. Одни клянут, а у других слюнки текут. потеха!
      - Дела...
      - Я знаю, на форту семнадцатом солдаты порешили перейти к немцу. И ждать нечего. Глядишь, завтра на штурм полезет. Тогда уж пощаты не жди, горячо поглядывая глазами, сказал Кирсанов.
      "Вот так скоро и по всей армии пойдет, - думал Блохин, посматривая на солдат. - Озлобился народ, натерпелся... А главное, вдруг понял, что не за кого кровь свою проливать. И смелость появилась. Да с таким народом многое можно сделать!.."
      На рассвете был получен приказ штаба крепости выбить немцев с фортов. Решено было контратаковать врага на участке фортов N 17 и 17-бис. Общее командование было возложено на Потапова.
      С первыми проблесками зари пехота должна была двинуться в атаку. Подавая подчиненным личный пример, Потапов пошел впереди полка. Пройдя сотню шагов, он остановился. Солдаты не двинулись с места.
      - Не срамите, братцы, меня старика! Пусть за мной идет только тот, кто хочет. Я один пойду в атаку на немцев, погибну у них на штыках, но позора не переживу. - И Потапов бросился в сторону немцев.
      Многие солдаты на этот раз последовали за ним. Молодые, быстроногие, они скоро обогнали своего командира и с винтовками наперевес кинулись на немцев. Потапов воспрянул духом и, крича из последних сил, поспешил за солдатами. И тут произошло то, чего никак не ожидал полковник. Подбегая к немцам, солдаты бросали свои винтовки на землю и с поднятыми руками сдавались в плен. Потапов сразу остановился, затем в полном отчаянии закричал:
      - Братцы, что же вы делаете? - но его уже никто не слушал.
      Потапов снял фуражку, перекрестился и, сунув дуло нагана себе в рот, выстрелил. Его тело грузно опустилось на землю.
      После неудавшейся атаки Борейко был вызван в штаб к полковнику Качиони. Когда он доложил о трагической гибели Потапова, Качиони тяжело опустился на стул.
      - Очень жалко. ЧЕстный солдат. Выпивал изрядно, но, как говорится, ума не пропивал. Старый служака. Теперь таких все меньше становится. Карьеристы, холодные, расчетливые душонки - вот кто забирает власть... Вот, к примеру, наш Хатов. Вывез всю казну крепости... Позор! Такой позор перед всеми! Перед штабными офицерами, перед солдатами... Никому нельзя доверять. Потому и вызвал вас, Борис Дмитриевич. Вам верю, не подведете. Хоть мало знаю, а вижу. Спасибо за службу, за старание...
      - Ну что вы, ваше превосходительство, какое старание... Беда вся в том, что воевать нечем. ПУшек тяжелых нет, да и укрепления не по нынешним временам. До первого выстрела. Просто обидно...
      - Если бы нам технику, как у немцев, мы бы показали им. А сейчас выхода нет. Новогеоргиевск падает не сегодня, так завтра. Я остаюсь с гарнизоном потому, как мне вверено командование артиллерией. А вас буду просить взять на себя одно ответственное дело. - Качиони подошел к Борейко, положил ему руку на плечо, заглянул в глаза, тепло улыбнулся. - Я должен отправить секретные документы, карты и некоторые ценности в Брест-Литовск. Аэроплан наготове. ответственность за доставку хочу возложить на вас. И не возражайте. Мне самому жалко расставаться с вами. А я? Что ж, плен - не могила, как говорят солдаты. Бросить их не могу. Будет время - еще увидимся.
      Качиони и Борейко обнялись и по-русски троекратно поцеловались.
      И еще одно слово... - остановил Борейко полковник. - Хоть это и проитивно. Но постарайтесь проучить Хатова...
      - Все будет сделано, господин полковник, - сказал Борейко и крепко пожал ему руку.
      10
      Брест-Литовск был переполнен военными учреждениями и организациями, госпиталями, беженцами. Было такое впечатление, что все сдвинулось с места - машины, повозки, войска, раненые - все самое сложное хозяйство отступающей армии, где, как им стало известно, находился Кочаровский. Но увидеть его удалось только поздно вечером. Он подъехал к шьабу утомленный и чем-то озадаченный, что даже не сразу узнал Борейко.
      - Сейчас умоюсь, тогда обниму вас, дорогой Борис Дмитриевич, проговорил Кочаровский извиняющимся голосом и ушел в свою комнату.
      Борейко остался поджидать, пока он выйдет. Тем времененм Блохин обегал весь штаб и узнал, что тяжелый дивизион находится в двадцати километрах от Бреста.
      - Завтра дивизиону дадут дневку, тогда мы их и нагоним, - решил солдат.
      Борейко одобрил это. Прошло довольно много времени, когда денщик почтительно доложил Борейко, что его превосходительство просит пожаловать к себе его высокоблагородие. Капитан удивился.
      - С каких это пор полковник стал генералом? - спросил он.
      - Да с неделю будет. Еще не привыкли откликаться на "превосходительство", погоны надели генеральские, а брюки остались прежние, без лампасов, - сообщал словоохотливый денщик.
      Пройдя к двери комнаты, где помещался Кочаровский, Борейко слегка постучал и почтительным тоном попросил разрешения войти. Кочаровский уже успел сменить китель, освежить лицо и радушно обнял Борейко.
      - В Новогеоргиевске-то вы были? - справился он. - Как там поживают Карпов и Качиони?
      Борейко подробно рассказал о всем пережитом в крепости, о смерти Карпова, Потапова, о том, как ему удалось выбраться из осажденной крепости.
      - Карпова жаль. Я его знал. Хоть и не очень толковый был, но честный солдат. А Качиони - молодец! Просто молодчина! Очень благородный, настоящий командир!
      - Да, ваше превосходительство, своим возвращением из осажденной крепости я обязан только ему. С секретными документами он свободно мог бы улететь сам. Его никто бы не упрекнул за это. Настоящий человек, не то что подлей Хатов...
      И борейко, хотя ему и неприятно было, доложил о недостойном поступке Хатова, по существу укравшего крепостную казну.
      Сообщение это настолько возмутило Кочаровского,, что лицо его, шея покрылись красными пятнами от волнения.
      - Старик Потапов застрелился, потому что не мог пережить неповиновения своих солдат, а этот проходимец Хатов польстился на деньги. Нет, я этого так не оставлю!
      Кочаровский тут же вызвал своего адъютанта и дал указание разыскать Хатова и доложить ему.
      Затем разговор перешел на батарею Борейко.
      - Хорошо бы нам вернуться, Борис Дмитриевич, на старое место. Нет, не подумайте, что я не доверяю Звонареву. Он отличный офицер, честный человек. Но это, как бы вам сказать, родная ваша батарея. Я понимаю это. И не хочу отрывать ее от вашего сердца. Тем более, что у меня есть виды на всю вашу батарею. Недавно здесь был генерал Али Ага Шихлинский. Вы его должны знать по Порт-Артуру. Сейчас он состоит при великом князе Сергее Михайловиче.
      - Шихлинского хорошо помню по Артуру. Там он был капитаном. ЕГо тяжело ранило в ноги, и японцы отпустили в Россию. Генералом его не встречал. Не знаю как он изменился за это время, - ответил Борейко.
      - Думаете, поглупел, как все генералы, по вашему мнению? съехидничал Кочаровский.
      - Не смею ваше превосходительство переубеждать в этом мнении, ответил Борейко.
      - Шихлинский молодец, энергичный и толковый человек. Большой дипломат, сумел ужиться даже с таким самодуром, как великий князь. Так вот, Шихлинский рассказывал, что при Ставке верховного собираются организовать в качестве средства усиления Верховного командования сверхтяжелую артиллерию.
      - Нечто вроде немецких осадных орудий сороаксантиметрового калибра на железнодорожных платформах? Я такие издали видел под Новогеоргиевском. И наблюдал их всесокрушающее действие при обстреле наших лучших фортов, ответил Борейко.
      - Не совсем то" На Западном фронте союзнички изобрели сверхмощные полевые пушки вплоть до двенадцатидюймовых полевых гаубиц и дальнобойных пушек. Создается и у нас ряд дивизионов таких крупных полевых орудий. Их собираются наименовать тяжелой артиллерией особого назначения, или, коротко, ТАОНом. Этот ТАОН будет находиться в распоряжении Ставки верховного, - рассказал Кочаровский.
      - Но как же эти тяжелые пушки будут передвигаться в полевых условиях? Ведь конная тяга для них уже непригодна, - спросил Борейко.
      - Тяга только механическая. Тягачи с двигателями внутреннего сгорания. Обслуживающий персонал весь на автомобилях, перевозка снарядов на грузовиках, даже разведчики вместо лошадей получат мотоциклы.
      - То, о чем с самого начала войны мечтали мои офицеры Звонарев и Зуев, - вставил Борейко.
      - Как только я услышал от Шихлинского об этом, сейчас же вспомнил вашу батарею. Звонарев и Зуев очень подходят для службы в этих частях. Да и вы, конечно, быстро освоитесь с такой техникой. Формирование начнется осенью и должно быть закончено к весне. Район формирования намечен под Москвой. Да и солдаты хорошие - обученные, натренированные, дружные. Вот я и заготовил вам сюрприз.
      Кочаровский, плотно прикрыв дверь, тихо спросил:
      - Самую последнюю новость знаете?
      - Нет, ваше превосходительство, - ответил Борейко.
      - В связи с нашими неудачами на фронте царь сместил великого князя НИколая Николаевича с должности Верховного главнокомандующего.
      - И кто же вместо него?
      - Сам царь.
      - Было плохо, а стало еще хуже. Царь не будет командовать. Он для этого не пригоден. Зато им будет повелевать царица, а ею - Гришка Распутин. Он фактически у нас и станет верховным главнокомандующим, пьяный конокрад! То-то немцы обрадуются, - с горечью произнес Борейко.
      - Генерал Алексеев назначан начальником штаба его величества, продолжал Кочаровский.
      - Редкостная по своей полной бездарности в военном деле личность, со злостью сказал Борейко.
      Когда капитан сообщил о смене Верховного командования Блохину, содат только плюнул.
      - Хрен редьки не слаще. Николай большой ли, маленький - все одно. Солдатам лучше от этой перемены не станет.
      Переночевав в штабе армии вместе с Кочаровским, Борейко на следующее утро выехал к месту стоянки тяжелого дивизиона. Опять те же дороги, бесконечные беженцы, жалкие, голодные, больные, плачущие дети и страдающие, полные отчаяния глаза женщин.
      - Какой ужас, какие страдания! - возмущался КОчаровский. - Никто не отвечает за эти безобразия! Поневоле начинаешь понимать, почему нашими порядками возмущаются революционеры.
      - Никак и ваше превосходительство начинает понимать кое-что? усмехнулся Борейко.
      ...Тяжелый дивизион только что подошел к месту бивуака, когда подъехали Кочаровский и Борейко. Бореко направился к своей батарее.
      Блохин уже успел предупредить солдат о возвращении командира. Они быстро построились, прибежал весь запыленный и измазанный Звонарев. Прилетел Вася Зуев.
      - Здорово, орлы! - громко с большим чувством поздоровался Борейко с батареей.
      Солдаты ответили четко и весело. Бореко прошелся по фронту, всматриваясь в лица солдат. Они сильно загорели, похудели, но выглядели бодро.
      После трех недель отсутствия Бореко снова почувствовал себя дома.
      ПОследние дни Борейко многое делал, чтобы разыскать Хатова. Но он как в воду канул - ни слуху ни духу. Каково же было его удивление, когда он в списках награжденных за особые заслуги увидел имя Хатова, "с риском для жизни спасшего ценности Новогеоириевской крепости".
      "Что за чушь! - подумал Борейко, в растерянности потирая себе лоб. Не может быть! Тут явно какое-то недоразумение".
      Наведя справки в штабе о Хатове, Борейко узнал, что он, "совершивший невиданный подвиг отваги и бескорыстия", сейчас на заслуженном отдыхе. О чиновнике из казначейства, прилетевшим вместе с Хатовым на шаре, никто ничего не знал.
      Борейко понимал, как много в прояснении этой странной истории значат показания именно этого чиновника, и потому начал его розыски. "Не может быть, чтобы ошибся Качиони! Не может быть. Тогда как же деньги оказались не в кармане Хатова, а в государственных сейфах? Нет, тут что-то нетак, нужно проверить, - говорил себе Борейко. - И я это сделаю, чего бы мне это не стоило".
      11
      Тяжелый дивизион после дневки двинулся дальше на Кобрин - Пружаны Барановичи. Борейко сообщил своим офицерам о предполагаемом создании ТАОНа. Больше всех от этого был в восторге Вася Зуев. Заинтересовался этой идеей и Звонарев. Его, конечно, больше устраивало возвращение на завод, о чем он уже не раз писал Техменеву. Но генерал неизменно отвечал, что еще не подошло время.
      В Кобрине получили дневку, и все занялись хозяйственными делами. Беспокоило состояние лошадей, крайне истощенных.
      Борейко собрал солдат, рассказывал им о состоянии лошадей, просил помочь ему выйти из трудного положения. Это обращение командира возымело свое действие. Вскоре Кирадонжын с удивлением заметил, что лошади первой батареи стали значительно лучше выглядеть, и просил Борейко поделиться секретом.
      - В единении солдат и офицеров батареи, - усмехнувшись, проговорил Борейко.
      - Либеральничаете с солдатней на свою голову. Знаете, теперь всеми тяжелыми батареями в Ставке ведает тоже портартурец, конечно хорошо вам известный генерал Шихлинский, - брюзжал Кирадонжан.
      - Али Ага Шихлинского я знал еще капитаном. Был тогда он очень порядочным человеком... - ответил Борейко.
      ...Спустя несколько дней, когда батарея двигалась по шоссе, ее встретил Кочаровский. С генералом было еще двое офицеров, которых Борейко, как ему показалось, не знал.