Все, что Трофимов знал, он сообщил допрашивающему его офицеру. Австрийцев особенно поразило, что он был тяжелым артиллеристом. Они очень редко попадали в плен.
      Ночью русские неожиданно перешли в наступление. Офицеры австрийского штаба бежали из деревни, оставив на месте все штабные бумаги. Трофимов бежал вместе с ними.
      Утром штабные бумаги австрийцев попали в штаб Гренадерского полка и из них узнали об измене и предательстве Трофимова. Но он был уже вне досягаемости русской армии.
      Одновременно с Трофимовым попали в плен Заяц, Лежнев и Михайленко.
      Заяц немного знал немецкий язык и австрийцы назначили его старшим. По дороге в лесу Заяц громко по русски скомандовал:
      - Тикай, братцы, кто может! - и бросился в ближайшие кусты.
      Пленные разбежались.
      На следующее утро испачканный, с расцарапанным лицом Заяц предстал перед Борейко. Он доложил, что прибыл из плена в батарею. Вскоре явились Лежнев и Михайленко. Они видели среди бегущих офицеров австрийского штаба и Трофимова.
      - Жаль, не было у нас под руками винтовки, а то мы его наверняка пристрелили бы, - сожалел Заяц.
      23
      Австрийская армия быстро отходила на запад. Даже естественные преграды - водные рубежи - австрийцы не смогли использовать для обороны. Русская армия за несколько часов форсировала реку Сан. Без боя, в стремительном отступлении был оставлен Львов, столица и главный город Галиции.
      Преследующие неприятеля русские войска делали переходы по тридцать километров ежедневно. За наступающей армией шла тяжелая батарея Борейко.
      В десятых числах сентября батарея Борейко подошла к небольшому галицийскому городку Тарнобжегу, расположенному на правом берегу Вислы. Весь белокаменный, утопающий в зелени садов, он казался очень красивым. Австрийцы задержались в непосредственной близости от западной окраины города. В Тарнобжеге расположились русские штабы и резервы. Город оказался битком набитым солдатами и военными повозками.
      Австрийцы бросили на участок Тарнобжега значительные силы. Продвижение русских частей приостановилось, командованию пришлось подтягивать резервы.
      Расположение Тарнобжега - на правом берегу Вислы - подсказало командованию интересный тактический прием: перебросив на левый, северный, берег реки русскую пехоту, обойти фланг австрийцев и ударить им в тыл. Командир Гренадерского полка полковник Новиков и Борейко тщательно изучали по карте местность, сличали показания разведки с картой.
      - Проведем разведку боем. Я сейчас открою огонь по австрийцам, а вас, господин полковник, прошу проследить за действием моих снарядов, предложил Борейко.
      Вскоре с десяток тяжелых снарядов обрушилось на окопы австрийцев, после чего пехота, в сопровождении легких пушек, бросилась в атаку. Австрийцы отошли на полтора-два километра и вновь задержались на следующей укрепленной полосе.
      Стало очевидно, что лобовой атакой их далеко не сдвинешь и необходим глубокий обход с противоположного берега реки.
      Как только стемнело, началась переправа на левый берег Вислы батальона гренадер. Чтобы не привлекать внимания австрийцев, переправлялись через реку в полной тишине, значительно ниже Тарнобжега. Ночь выдалась туманная, что помогло скрыть многочисленные лодки русского десанта. Высадившийся батальон по левому берегу реки направился вверх по течению, вскоре миновал Тарнобжег и вышел во фланг, а затем и в тыл вражеской обороны.
      Беспечные австрийцы хотя и выставили дозоры на левом берегу реки, но солдаты спали по хатам или устроились на берегу на копнах скошенного сена.
      Гренадеры захватили некоторые из этих дозоров. От них узнали пароль и пропуск и спокойно двинулись вперед, не встречая сопротивления. Началась вторая переправа, вверх по реке через Вислу, теперь уже с левого на правый берег реки. Первые лодки были сразу замечены дозором австрийцев и даже освещены ракетами. Но сообщенный пароль и пропуск с указанием, к какому именно полку принадлежат солдаты, совершенно успокоили австрийскую охрану и она спокойно допустила высадку десанта.
      Едва вступив на землю, гренадеры обезоружили встретивших их солдат и, связав, оставили под охраной на берегу реки.
      Высадка десанта продолжалась беспрепятственно. Переправилось уже больше роты с несколькими пулеметами, пока наконец кто-то из австрийцев догадался, что это русские и выстрелом поднял тревогу.
      Тихая ночь сразу огласилась грохотом стрельбы, трескотней пулеметов, криками, взрывами ручных гранат. В воздух стали взлетать десятки осветительных ракет. Но гренадеры уже прочно зацепились за небольшой плацдарм на вражеском берегу. Каждую минуту подходили все новые и новые лодки с подкреплением. Захваченные врасплох австрийцы слабо сопротивлялись.
      Высадка десанта произошла в том районе, где располагались австрийские дивизионные и корпусные обозы, легко поддавшиеся панике в ночной темноте.
      Только один, расположенный здесь на отдых первоочередной полк оказал сопротивление и даже попытался сбросить в реку русских.
      Но через реку уже переправились русские батареи. Выкатив свои пушки в стрелковую цепь, артиллеристы в упор начали расстреливать опомнившихся было австрийцев. Не выдержав артиллерийского огня, единственный оказавшийся боеспособным австрийский полк в панике бежал. Русские подразделения хлынули вперед, захватывая все новые и новые селения в тылу австрийцев.
      В то же время русские части на переднем крае обороны, услышав стрельбу в отдаленном тылу врага, энергично атаковали противника.
      Начало светать, когда охваченные паникой австрийские обозники на полном карьере врезались в боевые порядки своей пехоты и смяли их. Тогда все полки дрогнули и бросились бежать куда глаза глядят.
      Австрийцы, зажатые между двух огней, заметались на небольшом пространстве в тщетных поисках спасения. Они поняли, что попали в ловушку и, побросав оружие, массами стали сдаваться в плен.
      Только к полудню это побоище кончилось. Австрийцы откатились сразу больше, чем на двадцать километров, отойдя к реке Дунайцу.
      На следующее утро Звонарев доложил Борейко, что из четырех пушек три к стрельбе непригодны и требуют капитального ремонта. Непригодны они были и к длительным переходам по разбитым дорогам.
      В тот же день Борейко подал об этом рапорт по начальству и получил приказ отправиться в Ивангородскую крепость, где были организованы тыловые артиллерийские мастерские.
      24
      Погода стояла хорошая, сухая, теплая и через неделю батарея собралась в Ивангороде, старинной крепости, построенной в середине прошлого века из кирпича и только перед войной отчасти модернизированной. Основной задачей крепости было обеспечение переправы через Вислу при впадении в нее реки Вепрж.
      Комендантом крепости состоял очень энергичный и инициативный инженер-полковник Шварц, хорошо известный Звонареву по Порт-Артуру, где они встречались под Кинчжоу и на различных фортах крепости.
      К Ивангороду подошли и две другие батареи 3-го дивизиона 1-й тяжелой артиллерийской бригады. Вновь после Восточной Пруссии появился командир дивизиона подполковник Куприянов. Из разговоров выяснилось, что другие батареи гораздо меньше принимали участия в боях и лучше сохранили свою материальную часть. Куприянов сообщил, что в штабе 4-й и 10-й армий очень хорошо отзывались о действиях батареи Борейко.
      - Но ваша батарея считается самой либеральной. По доносам выходит, что вы, Звонарев и Блохин - ярые революционеры. К доносам было приложено и несколько прокламаций, якобы обнаруженных у солдат батареи. Командующий армией генерал Ленчицкий приказал дело прекратить и оставить вас в покое, - сообщил Куприянов, - но постарайтесь на будущее время, чтобы подобных прокламаций у вас не обнаруживалось.
      - Сие от меня не зависит. Идет война, солдаты не в казармах, а пока есть революционеры, будет и подпольная литература, - ответил Борейко.
      - Но в других батареях прокламаций не обнаружено, - возразил Куприянов.
      "Появятся и там, дайте срок", - подумал Борейко, а вслух сказал:
      - Вам известно, господин подполковник, что Трофимов оказался изменником и предателем?
      - Что вы говорите?! Быть этого не может! - удивился Куприянов.
      - В штабе 2-й гвардейской дивизии вы сможете получить исчерпывающие данные по этому вопросу.
      После смены орудий и ремонта батарея Борейко вместе с двумя другими батареями дивизиона была включена в подвижной резерв крепости. Куприянов поместился в штабе крепости и оттуда отдавал нужные распоряжения.
      Он рассказал, что 1-ю тяжелую артбригаду распределили по нескольким армиям. 1-й дивизион остался в 1-й армии, 2-й - во 2-й, а 3-й придали 9-й армии, которой командует генерал Ленчицкий. В штабе армии Куприянов слышал очень лестные отзывы о действиях батареи Борейко. Звонарев приказом по армии был произведен в подпоручики, а Борейко со дня на день ожидал производства в капитаны. Зуева было решено направить на артиллерийские курсы для подготовки прапорщиков артиллерии. Блохин, Лежнев, Михайленко были представлены к солдатским крестам.
      Среди батарей дивизиона 7-я оказалась самой боевой. Ее потери в боях составляли примерно пятьдесят человек. Подбиты два орудия и три зарядных ящика. Сменился почти полностью конский состав.
      Соседняя, 8-я батарея, тоже гаубичная, потерь в материальной части не имела, а солдаты отделались легкими ранениями. Командир батареи молодой капитан Думов предпочитал спокойную жизнь боевой обстановке и огневые позиции он выбирал поглубже в тылу. Третья в дивизионе, 9-я по номеру, батарея была пушечная, вооруженная пушками последнего образца, и предназначалась для обстрела глубоких тылов противника. Командир ее, капитан Потапов, тоже не рвался в бой. Борейко возмущался его пассивностью и часто высказывал это Куприянову, называя 9-ю батарею самой худшей в дивизионе.
      - Потапов должен двигаться за пехотой с легкими орудиями, а не плестись в хвосте.
      Куприянов наседал на 9-ю батарею, требуя от нее активных действий, риска в боевой обстановке. За это Потапов невзлюбил Борейко и, где мог, называл его либералом и даже социалистом.
      Так каждая из трех батарей дивизиона отличалась своим собственным порядком. Мягкотелость Куприянова не способствовала объединению и сплочению офицеров дивизиона.
      Командиры батарей сначала отнеслись к Звонареву недружелюбно, считая его "борейковским прихвостнем". Но потом убедились, что он человек знающий и с хорошей боевой закалкой.
      Обычно Звонарева при осмотре орудий сопровождал Вася Зуев.
      - Что этот молодой человек может понимать в наших орудиях? Мы сами получили их только перед войной. Где же ему было ознакомиться с их устройством? - возмущались многие офицеры.
      Вася объяснил, что он студент-технолог и производственную практику проходил в орудийной мастерской Путиловского завода, где изготовлялись эти пушки, поэтому хорошо знаком с их устройством.
      - Понятно, почему вам не требуется технической помощи. Надо просить командира дивизиона, чтобы одного из вас перевели в другую батарею, ухватились за эту мысль командиры батарей. - Хотя бы до приезда в дивизион артиллерийских техников.
      В октябре 1914 года немцы бросили все свои силы на фронт Ивангород Варшава. Наступила дождливая осень, дороги раскисли, русские армии, перебрасываемые с реки Сан на среднюю Вислу, с огромным трудом тащились по прифронтовым дорогам.
      Отбросив слабые русские заслоны на левом берегу Вислы, немцы вплотную подошли к Ивангороду и с ходу бросились на штурм крепости. Начались упорные, напряженные бои.
      Полтора десятка лет тому назад Борейко начинал свою офицерскую службу в "дославном Жанвиле", как тогда называли Ивангород, и поэтому хорошо ориентировался на местности. Капитан быстро понял, где могут немцы прорваться в крепость и подумал, как следует этому воспрепятствовать. Свой доклад он направил прямо Шварцу в штаб крепости, как ему посоветовал Звонарев, хорошо знавший Шварца по Порт-Артуру.
      - Отправляйся ты сам, Сережа, с моей цидулькой. Шварц знает меня мало, - решил Борейко. - Только не задерживайся в крепости, хотя я уверен, что немцы не смогут прорваться в нее, если все будет сделано по-моему, напутствовал Борейко своего друга.
      Огневая позиция батареи находилась на берегу реки, прикрытая высоким и крутым обрывом. Тупорылые гаубицы, задрав вверх свои дула до отказа, были в полной недосягаемости для вражеского огня. Неподалеку, хорошо укрытые, располагались передки и зарядные ящики батареи.
      Немцы сосредоточили весь огонь на одном из недавно сооруженных фортов и расположенных около него полевых укреплениях. Столбы огня, дыма, земли поднимались при каждом взрыве и, обрушиваясь своей смертоносной, сокрушающей мощью, казалось, неминуемо должны были уничтожить, стереть с лица земли форт. Но дым и пыль рассеивались, и артиллеристы с облегчением видели, что форт стоит, выдерживая удары немецких батарей. Немецкие штурмы неизменно отбивались.
      С наступлением темноты атаки немцев стали ослабевать и Борейко вернулся на батарею. Звонарев, на лодке переправившись через Вислу, направился в штаб крепости к Шварцу.
      Штаб крепости был до отказа заполнен разместившимися здесь организациями различных корпусов и дивизий. Шварц, в черной кожаной куртке с георгиевской петличкой, плохо бритый и, видимо, страшно утомленный, с трудом слушал, что ему докладывал Звонарев.
      - Оказывается, ваш командир толковый офицер. Я много лестного слышал о нем в Артуре, да и сейчас подполковник Куприянов не нахвалится им. Особенно после галицийских боев. Его произвели вне очереди в капитаны, представили к орденам. На досуге я займусь изучением записки вашего командира, - пообещал Шварц.
      - Тогда, господин полковник, разрешите мне лучше сейчас зачитать записку, а то у вас досуга никогда не будет, а дело срочное и серьезное, настоял Звонарев.
      Шварц неохотно согласился.
      - При условии - сперва вместе пообедаем, Сергей Владимирович, предупредил Шварц.
      Звонарев не отказался и за обедом рассказал Шварцу, в чем суть предложений Борейко. Полковник сразу заинтересовался ими, забыв про еду, подвел Звонарева к большой карте крепости, где были нанесены все укрепления и батареи. Вместо обеда оба занялись обсуждением того, что предлагалось в докладной записке. Шварц понял, что предложения дельные и их следует как можно скорее провести в жизнь.
      - Что бы вам недели на полторы раньше прихать сюда! Тогда еще не начинались бои. Можно было бы сделать многое. А теперь очень трудно или просто невозможно, - сожалел Шварц.
      Затем он приказал позвать к себе на совещание командира артиллерии крепости. Вскоре прибыл пожилой полковник с сиплым голоском пропойцы. Ознакомившись с запиской Борейко, он криво усмехнулся и назвал все эти прожекты ерундой. К удивлению Звонарева, Шварц стал яростно защищать предложения Борейко.
      - Если уж называть ерундой, то это ваш отказ от таких дельных соображений, какие изложены в записке! - резко сказал Шварц.
      Полковник понял, что допустил какой-то промах, и попытался смягчить свой отказ:
      - Поздно, поздно! Не начнись бои, еще можно было бы кое-что сделать, а теперь... - проговорил полковник, разводя руками.
      - Не согласен! Именно сейчас, и немедленно, надо многое сделать. А пока вы свободны! - отпустил командира артиллерии комендант.
      Когда Звонарев уже собирался уходить, адъютант доложил Шварцу, что к нему прибыл начальник эвакуации раненых и больных района Ивангорода доктор Краснушкин. Сергей Владимирович попросил разрешения немного задержаться в штабе крепости.
      - Доктор Краснушкин мой близкий родственник. Он сообщит мне новости о доме, о жене и о детях... - взволнованно проговорил Звонарев.
      - Конечно, оставайтесь сколько вам надо! Это редкое счастье встретить на войне близкого человека.
      Звонарев около получасаждал в приемной, когда в дверях появился Краснушкин, похудевший, по-военному подтянутый, но по-прежнему радушный, с обаятельной доброй улыбкой.
      - Здорово, брае! - обнимая Звонарева, произнес он. - Так рад тебя видеть, ты представить не можешь! Даже не ожидал, что так люблю тебя!
      Они отошли к окну и Краснушкин принялся неторопливо рассказывать о всех новостях, какие он знал о Варе, детях.
      - Скучает наша Варенька! Письма получает редко. рвется на фронт. И, сказать по правде, боюсь, что она добьется своего. В одно прекрасное утро ты откроешь глаза и увидишь свою женушку где-нибудь на передовой. Такой у нее характер! Это не то, что моя Катя. Не может сидеть спокойно. Такая энергия - просто диву даешься.
      "Милая, родная, - думал Звонарев, чувствуя, как волна нежности заливает сердце. - Прости меня, я виноват перед тобой..."
      Да, да, он виноват перед ней, он не может забыть того дня, когда встретил Надю. Он до сих пор чувствует ее сухие жадные губы, видит ее блестящие, слезами подернутые глаза, вздрагивающие ресницы. Виноват, потому что все эти дни после их свидания он полон воспоминаниями, и не только воспоминаниями, а желанием новой встречи.
      "Как странно, как все непонятно! Ведь я люблю Варю, она бесконечно мне дорога. Она единственный родной мне человек. Я никогда не оставлю ее просто потому, что не могу жить без нее. А Надя? Что сказала бы Варя, узнав об этом?.."
      - Знаешь, Сережа, - слушал он тихий голос Краснушкина, - я постараюсь зайти к вам на батарею. Мне нужно повидать Борейко, передать ему кое-что о жене. К сожалению, не очень приятное. Но сказать нужно. Нет, нет, не сейчас и не здесь. Я буду у вас к вечеру. Передай Блохину, пусть он придет к тебе. Мне он тоже нужен. Ну, пока, дорогой, до вечера!
      Когда Звонарев вернулся на батарею, Борейко уже ждал его. Он принялся нетерпеливо его расспрашивать. Со слов Звонарева Борейко узнал в командире крепостной артиллерии полковника Голяховского, пьяницу и забулдыгу.
      - Выпили мы с ним вместе не одно ведро водки. Тогда Голяховский был капитаном, а я в его роте младшим офицером. Так ты говоришь, что он мой план назвал чушью? Значит, был трезв. Он всегда мне говорил, что, начни пьянствовать смолоду, наверное, окончил бы две академии и был давно генералом, но, к сожалению, слишком поздно пристрастился к водке и поэтому не преуспел по службе. Завтра обязательно побываю в штабе Шварца и обо всем подробно переговорю. А ты, Сережа, посидишь на КП и постреляешь по немцам. Имей в виду, их внимание приковано к укреплению номер один.
      Еще было темно, когда немцы бросились на штурм укрепления номер один и захватили его. Вся русская артиллерия сразу открыла огонь по этому укреплению, а немецкая обрушилась на крепостные батареи.
      Расположенные по большей части открыто, крепостные орудия быстро замолкли. Только хорошо замаскированные батареи продолжали вести огонь. В их числе были и две тяжелые гаубичные батареи. Напрасно немецкий самолет, непрерывно находящийся в воздухе, сигнализировал разноцветными ракетами своим батареям: гаубичные батареи оставались неуязвимыми. Немцы не сумели удержаться на занятых позициях и оставили укрепление, стараясь подтянуть резервы, собрать силы для дальнейших атак. Русские, в свою очередь, не стремились занять оставленное врагом укрепление. Зачем? Это привело бы только к лишним потерям, которых и без того было много.
      К ночи немцы отошли на исходные позиции, а русские принялись спешно закапываться в землю.
      Шварц лично прибыл на разрушенное укрепление. Одновременно он, по совету Борейко, перебросил на правый берег Вислы все открыто стоявшие дальнобойные крепостные батареи. Батареи тяжелого дивизиона были начеку, готовые при первой необходимости обрушить на врага всю мощь своих орудий.
      Краснушкину так и не удалось в тот же день, как он обещал, побывать у Борейко. Немцы рвались к Ивангороду, не считая своих потерь. Но и русские части, занимавшие оборону, несли огромные потери. Число раненых быстро увеличивалось. Приходилось их спешно эвакуировать, ограничиваясь временными перевязками на месте.
      Только на другой день к вечеру, когда схлынуло напряжение боев, Краснушкин выбрался на позицию. В небольшом каземате, где помещался командир батареи, Борейко не было. Низкорослый, щупленький солдат, вытянувшись в струнку перед Краснушкиным, вызвался "в момент сбегать за капитаном - они с прапорщиком орудуют возле пушек".
      Вскоре появился Звонарев, Борейко и Блохин, измученные, с запавшими от бессонницы глазами. За скромным солдатским ужином разговорились. Краснушкин рассказывал о Петербурге, где он побывал совсем недавно.
      Война чувствовалась и в столице. Спекулянты-торгаши грели руки на выгодных сделках. С заводов на фронт уходили кормильцы, оставляя свои семьи в большой нужде. Полиция, жандармы хватали всех по первому подозрению. Шли повальные обыски.
      Обозленные до крайней степени рабочие бастовали, выходили на улицу, избивали полицию. Полиция с еще большим озлоблением и ненавистью набрасывалась на рабочих.
      - Недавно разгромили многолюдный митинг на заводе "Айваз". Откуда только сволочи пронюхали, что там будут представители Петроградского комитета большевиков! Оцепили весь завод. Только что тяжелой артиллерии не хватало, а то можно было подумать, что берут приступом неприятельскую крепость. Схватили чуть ли не половину завода. Сортировали потом несколько дней - кого на фронт, а кого в тюрьму... Тогда-то арестовали и Ольгу Семеновну.
      Борейко, услышав эти страшные слова, еще ниже опустил склоненную на руки голову. Он давно ждал этих слов. Иначе зачем было приходить к нему Краснушкину? Радостную весть нечего таить. А вот горе... Как тут горю помочь? Будто пудовая тяжесть, легла беда на его плечи, придавила грудь, острым ножом вонзилась в сердце, больно отозвалась в лопатке. Нечем дышать, нет воздуха!
      - ... Она не должна была приходить, - слышал он голос Краснушкина. Ей было строго запрещено это делать. За листовками к ней приходили связные. Но на этот раз никто не пришел... Ее не успели предупредить и она пошла сама...
      "Она пошла сама... Маленькая моя, родная!.. Что же делать?" Мысли метались, как испуганная стая птиц.
      - Что же делать? - с отчаянием проговорил Борейко. - Что делать? Ведь у нас же Славка!..
      - Борис Дмитриевич, поверьте, что вы не одиноки в своем горе. Мы делаем все, что только можно. Слава хорошо устроен. Нет, не у Вари, ее трогать нельзя, можно повредить обеим. Слава у очень хороших и верных людей. О нем не беспокойтесь. Ольгу Семеновну пока не опознали. Ничего подозрительного при аресте у нее не нашли. С ней была только корзинка с обедом, принесенным будто для сестры. Ее взяли вместе с другими работницами. Но вот если ее опознают... Тогда будет труднее. Но и тогда поборемся! Ольге Семеновне может помочь то, что она жена боевого офицера, фронтовика. Такими аттестациями постарайтесь на всякий случай запастись здесь. Этим вы мне сильно поможете. Не отчаивайтесь! Ольга Семеновна тоже солдат, и тоже отважный и смелый...
      - Завтра же достанем в штабе крепости, - заверил Звонарев.
      Было уже за полночь, когда Краснушкин в сопровождении Блохина уходил с батареи. Содержимое докторского чемоданчика - не бинты, не вата, не йод, а воззвание к солдатам Петроградского комитета большевиков - поместилось за пазухой у Блохина.
      Они расстались, крепко пожав друг другу руки.
      - Желаю всякого добра вам, Иван Павлович. Мой поклон всем друзьям и приятелям в Питере передайте. Дюже я соскучился. Хоть здесь я и не один, славные подбираются хлопцы, а все не то, что питерцы, - вздохнул Блохин.
      Светало. На востоке медленно и нежно розовело небо. Было тихо. Война еще спала, чутко прислушиваясь и набираясь сил для страдного утра.
      На следующий день штурм продолжался. Немецкие цепи одна за другой ринулись на форты и укрепления. Хорошо укрытая крепостная артиллерия обрушила на их головы тучу снарядов. Немецкие цепи редели, появилось много убитых, раненых. Потери в пехоте росли с каждым часом. Вести наступление становилось все труднее, и немцы вновь отступили, так и не обнаружив новое расположение крепостных батарей.
      Шварц был в полном восторге. Вызвав к себе Борейко, он поблагодарил его за план и предложил взять на себя командование крепостной артиллерией.
      - Голяховский стал стар, да и выпивает изрядно. А время военное.
      - Чином не вышел, Алексей Петрович! - возразил Борейко. - Меня только что произвели в капитаны, а вы мне предлагаете занять место полковника. Подойдет сюда гвардия. Народ там очень заносчивый, с гонором. Сразу поцдут скандалы, коль гвардейским генералам придется быть под моим началом. Давайте уж я, по старому артурскому знакомству, буду у вас как бы советником по артиллерийским вопросам, пока бои идут под Ивангородом...
      Напряженные бои на фронте заставили забыть обо всем другом. Немец рвался в крепость, не считаясь с потерями. Только после трех суток ужасающих по своему упорству боев, стоивших немцам колоссальных жертв, противник временно ослабил свое наступление. Борейко уже надеялся, что немецкие атаки прекратятся и он сможет ненадолго уехать в Петербург, когда вдруг германское наступление началось с новой силой.
      Подтянув свежие части и среди них гвардейский резервный корпус, состоявший из отборных солдат и офицеров прусской гвардии, Гинденбург отдал категорический приказ взять Ивангород любой ценой.
      В тот же день русская Ставка тоже отдала приказ войскам удержать Ивангород и Варшаву любой ценой. Две воли и две силы столкнулись на фронте протяженностью в 300 верст. В боях участвовало с обеих сторон 960 тысяч человек. Потери в этом сражении составили 750 тысяч. Из них австрийцы потеряли около 450 тысяч, русские - более двухсот, а остальное досталось на долю немцев.
      Тем не менее на десятый день боя немцы прекратили атаки на Ивангород т обрушились на стоящий севернее крепости, на Висле, 3-й Кавказский корпус.
      25
      Левый берег Вислы села Козеницы был выше правого. Германцы захватили эти высоты, принудив кавказские части обороняться в низменной болотистой полосе.
      Немцы, решив столкнуть русских в реку, повели бешенные атаки. Русские не могли глубоко зарыться в землю из-за высокого уровня грунтовых вод и отбивались в мелких окопчиках. Брустверы, сложенные из дерна, едва прикрывали от ружейных пуль. Разрушить эти окопы не представляло большого труда для немецкой артиллерии. Сложнее было немецкой пехоте. Между германскими и русскими окопами лежала почти километровая полоса трясины и болот. Немецкая пехота вязла в ней по колено и несла при атаках огромные потери. Русские батареи, расположенные на другом берегу Вислы, через реку вели обстрел германцев. Хорошо замаскированные, они почти не несли потерь.
      И все же положение русских у Козениц было очень тяжелое.
      Эвакуация раненых через реку была возможна лишь в ночное время. С темнотой прибывали ротные кухни, производилась смена частей, подходили подкрепления.
      В целях усиления обороны этого участка, который тоже входил в крепостной район, Шварц направил сюда тяжелый артиллерийский дивизион. Борейко приказал всем батареям срочно выслать разведчиков в район будущего расположения частей. Проплутав день в Козеницком районе, разведчики наметили на карте возможные места расположения батарей и представили их на усмотрение командира дивизиона. Борейко хорошо знал местность и сразу почувствовал неточность некоторых сведений. Необходима была дополнительная проверка опытного артиллериста. Кого послать? Звонарева? Он плохо ориентировался на незнакомой ему местности. Пришлось идти самому. И Борейко, оставив Звонарева на батарее за старшего, вместе с Зайцем переправился на лодке через Вислу. К вечеру измученные, грязные, они вернулись на свои позиции, имея точный, проверенный план расположения немецких частей и возможных позиций тяжелых батарей.
      Когда на следующий день германцы бросились в очередную атаку на 3-й Кавказский корпус, то были встречены сосредоточенным огнем русских батарей. Появление большого числа новых батарей на атакуемом участке было неожиданностью для германцев.
      Погода была дождливая, видимость плохая и обнаружить русские батареи, даже с самолетов, немцы не смогли.
      Борейко отправил Зуева на передний край обороны в пехотные окопы 3-го Кавказского корпуса, а сам поспешил в штаб 21-й пехотной дивизии, державшей оборону на левом фланге, за которым были расположены тяжелые батареи. Этот штаб находился на левом, западном, берегу Вислы. Переправляться через реку опять пришлось на лодке, под огнем германских батарей. По счастью, сильный дождь скрыл от врага переправу. С Борейко в лодке находились телефонисты Блохин и Лежнев, в задачу которых входило проложить линию связи по дну реки.
      В штабе Каказской дивизии артиллеристов встретили традиционным кахетинским вином, которое кавказцы возили с собой даже на войне. Выпили для "хорошего знакомства", как выразился командующий дивизией полковник с русской фамилией - Сушилин.
      - Мои сальянцы и апшеронцы будут стоять насмерть, германцы в наших окопах не будут, - уверял полковник.
      Затем Сушилин показал схему расположения полков дивизии и новые сведения разведки: германцы укрепили Козеницкие высоты, сосредоточили в этом районе почти весь гвардейский резервный корпус и прилагали все усилия, чтобы сбросить в реку 21-ю и соседнюю с ней 52-ю пехотные дивизии.
      - Артиллерии у них много, но пехота не может перебраться через прибрежные топи, вязнет. Вот немцы и сидят на своих высотах, а мы в болоте, и не можем друг друга сдвинуть с места.
      - Мы прибыли сюда, чтобы помочь вам не только в обороне, но и при наступлении. Как только прояснится, займемся розыском и подавлением немецких батарей на вашем участке, - изложил свой план действия Борейко.
      - Разрушьте передний край германской обороны, а мы попытаемся ночной атакой захватить его. Согласуем свои действия с соседями и штабом корпуса и все будет в полном порядке, - уверял Сушилин.
      В это время в блиндаж штаба дивизии вошел небольшого роста генерал в высокой папахе, с кривой кавказской шашкой на боку и, поглаживая рукой седую курчавую бороду и усы, проговорил с кавказским акцентом:
      - Алла-вер-ды! Хотел сказать: мир дому сему! Да это не подходит к настоящему положению.
      Борейко и Блохин вытянулись перед генералом, который здоровался с чинами штаба дивизии. Подойдя к Борейко, он с удивлением стал всматриваться в его лицо.