- Господа, за кого вы меня принимаете? Неужели я настолько жесток, чтобы заставлять людей служить мне против их воли?
      Солдаты дружным хохотом воздали дань его остроумию; караульные потащили первую партию пленных к балконам ближайшего дома, с которых расторопные палачи уже спускали веревки. Но, когда петли были уже надеты на шеи, герцог остановил казнь.
      - Так поступил бы Гродрэд! - сказал он. - Но я дарую вам жизнь. После окончания кампании вам будет возвращена и свобода. Но терпение мое не безгранично; не всегда я буду столь милостив к тем, кто проливает кровь моих людей.
      При взятии Ноккелдерга мы потеряли более трех тысяч человек, включая тяжелораненых. У противника было меньше убитых, но раненых значительно больше. В общем, учитывая, насколько хорошо укреплен был город, он достался нам относительно малой кровью. Все же контраст с предыдущими бескровными победами был силен, и солдаты, коим доселе строжайше воспрещалось мародерство, получили разрешение пограбить.
      Генерала Дронга не оказалось ни среди пленных, ни среди убитых. Видимо, он сумел ускользнуть в суматохе или же удачно прятался в городе.
      25
      Итак, после взятия Ноккелдерга мосты были сожжены; герцогу оставалась одна дорога - вперед, на Траллендерг. Правда, существовала одна тонкость: официально Элдред еще не объявил о своих притязаниях на трон. Формально он оставался в роли вассала, оскорбленного сюзереном и идущего мечом восстановить справедливость. Доказательство правоты с помощью силы в обычаях средневековья; в феодальном судопроизводстве предусмотрена даже процедура решения судебных споров через рыцарский поединок между сторонами. Считается, что господь не дарует победу неправому. А поскольку господь почему-то упорно не хочет даровать победу правому делу, если его защищает, например, старик против молодого воина, то участие в поединке может быть поручено доверенному лицу. Так что при конфликте между двумя феодалами их армии можно уподобить таким доверенным лицам. Король, однако, не желал рассматривать вопрос в такой плоскости и объявил герцога изменником. Уже сам подобный прецедент наносил удар по интересам высшего дворянства и, стало быть, играл против короля и на руку Элдреду. В то же время крупные феодалы, поддержав короля, могли в случае победы рассчитывать на хороший кусок при дележе Раттельбера. Кроме того, королевские солдаты, переходя под знамена изменника, сами становились изменниками со всеми вытекающими в случае поражения последствиями, так что подобный шаг требовал от них теперь большей решимости. Впрочем, средневековый солдат, даже и объявленный преступником в родной стране, обычно легко находит работу по специальности в соседнем королевстве.
      Герцог провел в Ноккелдерге почти две недели, выслав вперед часть войск под командованием своих генералов; сам он в это время занимался укреплением порядка на уже контролируемой территории и организацией на ней перевалочных баз, дабы снабжение войск не требовало всякий раз караванов из Раттельбера. Королевские войска, потеряв стратегически важный Ноккелдерг, оборонялись где хуже, где лучше, но все-таки постепенно отступали или оказывались блокированы за стенами крепостей. Наконец весенняя распутица пошла на убыль, и Элдред вместе с оставшейся в тылу частью армии вновь двинулся на север. Король к этому времени тоже подтянул к югу новые силы, и им удалось замедлить наше наступление на флангах, но не в центре; таким образом, контролируемая герцогом территория вытягивалась клином в сторону столицы. К концу весны мы подошли к Крамменеру.
      Это был первый город, уже знакомый мне по временам мятежа; теперь мы шли на столицу тем же путем, что и в свое время Роррен, (армия генерала Риэла действовала тогда западнее). Я был очень рад, что мне не приходится проезжать по местам своей "боевой славы", где меня могли узнать как предводителя мятежников; впрочем, по законам королевства теперь я снова был мятежником.
      Под Крамменером нас ожидало большое королевское войско, имевшее, по всей видимости, целью не просто замедлить наше продвижение, но и обратить нас вспять. Вся армия герцога с учетом гарнизонов крепостей и перешедших на нашу сторону солдат составляла примерно 55 тысяч человек, но реально в походе находилось менее сорока. Маршалы Гродрэда вывели против нас 35 тысяч в поле и еще 10 сидело в городе. План, очевидно, состоял в том, чтобы заманить войско герцога под стены Крамменера, где оно окажется между двух огней.
      Однако благодаря хорошо поставленной разведке Элдред знал о противнике достаточно, чтобы навязать ему игру по своим правилам. Активное применение катапульт на открытой местности (в особенности стрельба зажигательными снарядами) позволило ему внести сумятицу в ряды королевской кавалерии. Горшки с горючей смесью, расплескивавшие огонь в самой гуще войска, заставляли лошадей метаться, сбрасывая всадников и путая строй полков. Противник тоже обстреливал нас - правда, каменными ядрами и куда менее прицельно. Однако стремительный рейд герцогской кавалерии положил этому конец: зайдя с фланга, кавалеристы пробились к вражеским катапультам и захватили или подожгли значительную их часть. Остальные же силы Элдреда, за исключением резерва, атаковали по фронту, вспоров линию королевской обороны двумя клиньями. Основной удар при этом пришелся не на слабый левый фланг, выставленный в качестве приманки, дабы увлечь герцога к стенам города, а на лучшие части, которые должны были захлопнуть ловушку. Таким образом, первоначальная диспозиция войск Гродрэда была полностью нарушена; однако это не значит, что они не оказали достойного сопротивления. Конечно, они лишились большинства катапульт, и поначалу это дало нам немалый выигрыш, но вскоре и у нас кончились снаряды. Хотя перевес еще оставался на нашей стороне, где-то через два часа после первой атаки королевские войска практически выровняли ход битвы и хотя и слегка отступили, но явно не собирались оставлять поле боя. Было ясно, что, если ситуация не изменится, мы скорее всего одержим победу, но потери сделают ее равносильной поражению: ведь силы Гродрэда не исчерпывались этой армией, герцог же поставил на кон все, что у него было. Самое время было вводить в бой резерв, но Элдред медлил. Сидя на коне, он выслушивал донесения адъютантов, с беспокойством поглядывая в сторону Крамменера.
      - Если мы задействуем резерв, а они после этого ударят свежими силами из города, это может плохо кончиться, - сказал он мне. Но похоже было, что командир крамменерских частей не решается покинуть город: расстояние до основного поля боя было слишком велико, куда больше, чем предписывала их первоначальная диспозиция. Должно быть, сидевшие в городе еще рассчитывали, что нашим противникам удастся подвести нас к стенам. Наконец герцог ввел в бой резерв.
      Это оказалось последним толчком, сломавшим установившееся было почти-равновесие. Наши клинья разорвали ядро оборонявшейся армии на несколько частей. Некоторые полки были полностью окружены, остальные обратились в беспорядочное бегство. Мы добивали сопротивлявшиеся части, когда со стороны Крамменера показались новые войска. Слишком поздно! Армия герцога развернулась и обрушилась на крамменерцев всей своей мощью. Наши солдаты ворвались в город, что называется, на плечах бегущего противника, и вскоре все было кончено. На башнях Крамменера взвились знамена с гербом герцогов Раттельберских.
      Победа далась нам ценой семи тысяч жизней; противник потерял более пятнадцати тысяч убитыми и тяжелоранеными, и еще восемь тысяч сдалось в плен. Кроме того, мы захватили большие трофеи, а армия Гродрэда лишилась всех катапульт и прочей тяжелой техники. Как выяснилось позже, в этой битве нам снова пришлось иметь дело с Дронгом, правда, уже в чине полковника. После падения Ноккелдерга король так разгневался, что едва не упек его в темницу, но потом решил ограничиться разжалованием. Дронг получил под командование один из полков в Крамменерской битве и лез из кожи вон, чтобы оправдать доверие; и нельзя сказать, что ему это не удалось. Его полк храбро сражался и в конце боя сумел вырваться из окружения с не слишком большими потерями; это, впрочем, произошло в тот момент, когда наши основные силы были брошены на крамменерские части.
      Армия получила возможность отдохнуть, а высшие офицеры и свита отпраздновать победу роскошным пиром. Однако я заметил, что среди всего этого веселья и тостов за скорую победу герцог остается чем-то озабоченным. Наконец я спросил его о причинах беспокойства после столь славной победы.
      - Все не так просто, Риллен, - ответил он. - Гродрэд учел уроки мятежа. Против нас была выставлена более сильная армия, чем я рассчитывал.
      - Но ведь мы разбили ее! Теперь дорога на север свободна!
      - Пока да. Но не забывайте, что мы идем по территории, разоренной уже дважды. То есть мы не можем рассчитывать на местные ресурсы, а это означает постоянную зависимость от Раттельбера и растянутые коммуникации. Если бы мы успели дойти до Траллендерга, это не имело бы значения. Но у Гродрэда еще есть силы, потенциально его армия больше моей. Слишком многое зависит от поддержки феодалов.
      - Но теперь, после победы под Крамменером, многие колеблющиеся встанут на нашу сторону.
      - Надеюсь... Все-таки я спас их от мятежа. И они должны помнить, что я "щедр в милости и страшен в гневе", - это был фамильный девиз графов Торрианских.
      Армия Элдреда, стремившегося к централизации и ценившего достижения прогресса, строилась почти по принципам моей эпохи: практически вся она принадлежала непосредственно властителю Раттельбера, и вся забота о ней лежала на центральной власти; вассалы же герцога только платили денежный налог на ее содержание и содействовали рекрутским наборам на своей территории. Армия же Гродрэда была классически феодальной. Непосредственно короне принадлежало лишь несколько полков, забота же об остальных частях об их формировании, экипировке и снабжении - целиком ложилась на вассалов короля. Те, в свою очередь, организовывали свои войска по тому же лоскутному принципу, и так до последнего захудалого барона, выступавшего в поход во главе своей дружины из пары десятков человек на плохоньких лошаденках и с прадедовскими копьями. Понятно, что в условиях, когда самым оперативным средством связи является конный гонец, мобилизация подобной армии превращается в чрезвычайно длительную процедуру, особенно если у части феодалов есть причины не слишком спешить. Достаточно сказать, что за все время мятежа, продолжавшегося около полугода, королевская армия так и не была отмобилизована полностью.
      Однако после подавления мятежа отнюдь не все дворянское ополчение было распущено; Гродрэд, напуганный усилением позиций Элдреда, сохранял, как говорили в мою эпоху, повышенную боеготовность. Поэтому под Крамменером мы встретили куда более мощное войско, чем в свое время Роррен. Поражение же этой армии ставило дальнейший ход войны в зависимость от готовности крупных и средних феодалов поддержать одну из сторон или сохранить нейтралитет. Если бы большинство дворянской верхушки выступило на стороне короля, Гродрэд получил бы армию существенно больше нашей; это и имел в виду герцог, говоря о потенциальной силе королевских войск. Естественно, Элдред не сидел сложа руки: его эмиссары вели переговоры со многими феодалами королевства, добиваясь поддержки или хотя бы нейтралитета.
      26
      Армия герцога неуклонно продвигалась вперед. Победа под Крамменером имела не только военное, но и политическое значение: многие королевские солдаты теперь переходили на нашу сторону, а многие крепости предпочитали сражению почетную капитуляцию. Элдред покончил, наконец, с недомолвками, не позволявшими ему принимать крутые меры, и объявил, что не считает более Гродрэда, доведшего страну до упадка и оскудения, законным королем. Себя он, впрочем, тоже не провозглашал таковым - без формальной процедуры коронации, требующей участия высшего духовенства и дворянства, это не имело смысла. Теперь, однако, он получил право казнить своих непокорных противников как пособников "преступного правителя" и несколько раз этим правом воспользовался, что не могло не влиять на решения офицеров, предпочитавших сдавать нам свои крепости. Это, впрочем, тоже грозило им казнью - теперь уже от Гродрэда, но, когда король далеко, в Траллендерге, а Элдред стоит под стенами, выбор не так уж труден.
      После поражения под Крамменером Гродрэд все еще не мог собрать достаточно мощную армию, чтобы серьезно противостоять нам, поэтому дело ограничивалось мелкими сражениями по широкому фронту. Фронт в тот период представлял собой сильно изломанную линию с обширными проплешинами "ничьих" земель и островками осажденных крепостей. К этому времени мы уже освободили от осады большинство герцогских гарнизонов, находившихся здесь еще со времен рорренского мятежа; но самые северные крепости по-прежнему были осаждены королевскими войсками.
      В начале лета, за несколько дней до годовщины моей службы у Элдреда, герцог праздновал свой день рожденья. Мы только что заняли очередной город - не настолько крупный, чтобы оказать сопротивление основным силам. Бургомистр почел за честь предоставить герцогу собственный дом, справедливо рассудив, что это лучший способ защитить его от разграбления. В большой зале накрыты были столы, слуги разносили кушанья и напитки, музыканты терзали слух присутствующих отменно громкими безыскусными мелодиями.
      - Многие дворяне прислали мне поздравления, - сообщил герцог, наклоняясь ко мне в этом шуме, - но, черт возьми, они прекрасно знают, что я жду кое-чего посущественней!
      - Переговоры о военной помощи все еще топчутся на месте?
      - Да, пока на мою сторону перешли лишь несколько баронов... Остальные на словах уверяют меня в полной поддержке и глубоком уважении, однако, как они выражаются, "не решаются выступить против законного монарха, пока пагубность его правления не доказана более полным образом", то есть пока его военное положение не стало совсем безнадежным! Хитрые бестии... Запасы моего золота не безграничны, а щедрым обещаниям они не верят.
      - И, полагаю, правильно делают, - усмехнулся я.
      - Конечно, если бы я удовлетворил все их пожелания, то оказался бы еще более слабым королем, чем Гродрэд. Но те, кто примкнут ко мне первыми, будут щедро вознаграждены. Впрочем, хорошо уже и то, что большинство дворян согласно соблюдать нейтралитет. Но те, кто будет слишком долго выжидать, могут и не дождаться. Мне понадобятся земли для награждения моих людей. Знаете, Риллен, я намерен не только отменить законы против выходцев из вашей эпохи, но и даровать им дворянство. Сыщется, конечно, много мошенников, но вы поможете их разоблачить. А вас... вас я со временем сделаю графом. Как некогда король Гайлес Храбрый пожаловал графский титул моему предку-перебежчику.
      - Но пока вы даже не упразднили Священный Трибунал на подконтрольных территориях, - напомнил я.
      - Увы! Церковники знают, как я к ним отношусь, и платят мне взаимностью. Но пока у них нет формального повода придраться. Если же я дам им такой повод и буду отлучен от церкви - а пока моя армия еще не у стен Траллендерга, они могут на это решиться - то мои... как там назывались эти доходные долевые обязательства?
      - Акции, - подсказал я.
      - Вот-вот. Мои акции сильно упадут. Риллен, нам чертовски необходимы новые победы!
      В этот момент один из генералов поднялся, чтобы произнести первый тост. Но, едва в зале установилась относительная тишина, с улицы послышались приветственные крики, топот марширующих ног и глухой лязг доспехов.
      - Что такое? - сдвинул брови герцог. В дальнем конце залы открылась дверь, и на пороге появился караульный.
      - Ваша светлость, прибыл майор Корр со своими солдатами!
      - Уже? - удивился герцог. - Пусть войдет.
      В зал, гремя оружием, вошел Граллен Корр, мой старый знакомый по Адериону. Я отсалютовал ему поднятым кубком, он коротко кивнул мне и тут же снова устремил взгляд на герцога.
      - Ну, майор? - спросил Элдред. - Неужели Кандер сдался без боя?
      - Да, ваша светлость! Там стояло два полка, почти три тысячи человек. Но, когда мы подошли к Кандерской крепости, ее гарнизон спустил королевский флаг и изъявил желание присоединиться к армии вашей светлости. Я принял у них присягу на верность, назначил своих офицеров и привел кандерцев сюда. Сейчас они стоят под стенами, ожидая позволения войти в город.
      - Разумно, - похвалил осторожный Элдред, - надо сперва их проверить. Но вряд ли это ловушка, не самоубийцы же они. Скорее всего, солдаты бегут от Гродрэда - и совершенно правильно делают. Три тысячи солдат - это отличный подарок, майор! Прошу к столу, выпейте из моего кубка, - этот не слишком гигиеничный ритуал считался при дворе весьма почетным. Корр принял кубок, который герцог еще не успел пригубить, и провозгласил тост: - За короля Элдреда Второго! - который после мгновенной паузы подхватили десятки глоток. Так впервые была названа открытым текстом цель нашего похода. Мы все выпили стоя. Элдред сделал знак слугам, которые побежали вдоль столов, снова разливая вино.
      - И за вас, друзья мои! - провозгласил герцог ответный тост, опять принимая свой кубок. Но, едва он поднес его к губам, Корр издал какой-то странный звук. Я увидел, что лицо майора побледнело, и на нем выступил пот.
      - Элдред... - прохрипел он, хватаясь за горло, - вино... - на губах Корра выступила пена, и он, пошатнувшись, с грохотом рухнул на пол. Вино из опрокинутого кубка разлилось по столу, словно лужа крови.
      27
      В наступившей суматохе прогремел голос герцога:
      - Перекрыть все выходы, никого не выпускать! Гвардейцы, ко мне!
      В следующий момент Элдред уже стоял спиной к стене, с обнаженным мечом в руке, словно ожидая нападения. Рыцари вскакивали с мест, опрокидывая скамьи, кто-то закричал: "Измена!" Наконец в зал ворвались гвардейцы.
      - Спокойствие, господа! - призвал герцог. - Вы, лейтенант, обратился он к начальнику стражи, - немедленно арестуйте всех слуг и передайте их Раддельду. Но пока допрашивать без резкости, просто выяснить, кто что видел. Вас, господа, - он повернулся к гостям, - я тоже прошу постараться припомнить, не заметил ли кто злоумышленника. Генерал Нерр, берите три полка и блокируйте кандерцев. Если они окажут неповиновение, рубите их без пощады. Господа, еще раз прошу всех соблюдать спокойствие и пока не расходиться. Я должен отдать дополнительные распоряжения, - с этими словами герцог поспешно вышел.
      Естественно, к еде и питью никто больше не притронулся. Через некоторое время четверо стражников унесли тело Корра. Затем вернулся Элдред. Он выразил сожаление по поводу испорченного пира и поклялся, что Гродрэд заплатит за свое злодейство.
      Еще сутки после этого я не знал о дальнейшем развитии событий, разве что наутро услышал от одного из офицеров, что кандерские полки оказались непричастны к заговору. То, что Корр привел их именно в тот момент, оказалось совпадением - роковым для него и счастливым для герцога. Лишь вечером Элдред вызвал меня к себе.
      - Гродрэд - идиот, - сказал герцог, едва я переступил порог его кабинета. - Только идиот станет устранять противника быстродействующим ядом. Хороший яд должен убивать через много часов, лучше - через несколько дней. Впрочем, когда в стране презирают науку, в забвенье приходит даже столь полезная область химии. Но теперь все узнают, что Гродрэд - трус, готовый на любую подлость из страха перед открытым боем.
      - Вы не опасаетесь, ваша светлость, что он попытается в ответ обвинить вас?
      - Заявить, что я подстроил убийство Корра? Но зачем? Корр был честный и преданный офицер, к тому же я не мог предвидеть его появления... Хотя, конечно. Если бы моей целью была провокация против Гродрэда, я мог подставить первого, кто подвернется. Да, в этом есть резон. Но если такое обвинение прозвучит, я предложу Гродрэду доказать его в рыцарском поединке. Правда, подобных прецедентов не было уже больше двух столетий, но официально этот обычай никто не отменял. Король - такой же рыцарь, как другие, первый среди равных.
      - Как продвигается расследование, ваша светлость?
      - Пока не слишком здорово. Теоретически это мог сделать любой из слуг и любой из гостей - кроме вас, поскольку мы как раз разговаривали, и у вас просто не было возможности незаметно бросить яд в кубок.
      - Благодарю за доверие, - усмехнулся я.
      - Риллен, вы прекрасно знаете, что доверять нельзя никому. Но вам-то я как раз верю, вы никак не заинтересованы в моей гибели... Так вот, в принципе это мог сделать кто угодно, но на практике риск был слишком велик - отравителя хоть краем глаза, да кто-нибудь заметил бы. Допросы подтвердили, что никто ничего подобного не видел, а значит, вино не было отравлено на пиру. Следовательно, отравили сам кубок до того, как он был подан на стол - видимо, ополоснули ядом. А это сужает круг подозреваемых до нескольких слуг. До нескольких, но не до одного. Сделанный сразу же после покушения обыск личных вещей ничего не дал. И, значит, придется пытать их всех. Черт возьми, Риллен, ведь я знаю каждого из них! Я никогда не пользуюсь услугами случайных людей и всегда вожу своих слуг с собой, вы же знаете. И один из них, оказывается, изменник! Разве я плохо с ними обращался? Разве мало платил? И теперь из-за одного подонка придется потерять целый десяток! Я уже не смогу доверять людям, безвинно перенесшим пытки по моему приказу.
      - Надеюсь, вы не убьете их? - обеспокоился я.
      - Нет, конечно. Как только предатель сознается, я заплачу остальным золотом за их страдания и отпущу их на все четыре стороны.
      - А если он не сознается?
      - Риллен, не говорите чепухи. Еще в вашу эпоху говорили, что нет несгибаемых подследственных, есть плохие дознаватели. У меня дознаватели хорошие.
      В это время в дверь постучали; это явился с докладом гвардейский лейтенант. Он молча кинул взгляд на меня, герцог так же молча разрешил говорить в моем присутствии.
      - Ваша светлость, он сознался!
      - Кто? - лаконично спросил герцог.
      - Тегго.
      - Значит, Тегго... Конечно, он довольно легкомысленный малый, но я ни за что бы не подумал, что его можно подкупить.
      - Вы правы, ваша светлость. Дело не в деньгах.
      - Что же они ему посулили? Дворянство?
      - Нет. Его охмурила какая-то девка. Знаете, из тех, что вечно таскаются за армией, маркитантка или просто шлюха.
      Герцог выругался, затем спокойно спросил:
      - Принятые меры?
      - Капитан уже отдал приказ о задержании всех из этого контингента, кто подходит по возрасту. Они будут предъявлены Тегго для опознания. Если она была в городе на момент покушения, она от нас не уйдет.
      - Прибавьте к ним еще городских проституток, она может скрываться среди них. Хотя, конечно, все это пустое. Наверняка она покинула армию еще до покушения. Но для очистки совести... Вы уверены, что Тегго не станет ее выгораживать?
      - Полагаю, нет, ваша светлость. Ему объяснили, что он был лишь орудием в руках королевской шпионки.
      - Ладно. Что остальные слуги?
      - Никто особенно не пострадал. Тегго сознался почти сразу, от одного вида наших инструментов.
      - Значит, остальные отделались испугом?
      - Некоторых слегка выпороли.
      - Тем, кто отведал кнута, раздайте по три медные монеты. Отлично, выходит, слуг можно оставить. У них нет повода держать на меня зло.
      И в самом деле, в средние века телесные наказания столь обычны, что никому из слуг и в голову не пришло обижаться. Напротив, высеченные, получив монеты, благодарили герцога за щедрость, а остальные им завидовали.
      Из-за расследования мы задержались в городе еще на один день. Однако найти шпионку, совратившую Тегго, так и не удалось. Хотя герцог и предвидел это, он был в ярости.
      - Черт возьми, Риллен, - восклицал он, - до каких пор похоть будет отравлять жизнь не только тупицам, но и разумным людям? Ну ничего, когда я приду к власти, я тоже отравлю ей существование. Это же невозможно перечислить, сколько гнусностей и преступлений совершено во все века из-за похоти! И черт знает сколько еще моих людей подвергаются опасности! Ну, местные проститутки заплатят мне за своих соратниц по ремеслу.
      - Но ведь они невиновны.
      - Они виновны в том, что они шлюхи! Если наша религия, - усмехнулся он, - считает все заповеди одинаково важными, то почему прелюбодеяние должно караться менее сурово, чем убийство?
      - Вы что, собираетесь их казнить?
      - Я? Нет. Нет соответствующего закона. А если обойтись без закона, это даст повод для насмешек. Скажут, что герцог Раттельберский нашел достойного противника. Но вот местному председателю Священного Трибунала для поднятия престижа своей организации требуется хороший процесс над ведьмами. Как видите, и от Священного Трибунала иногда может быть польза.
      - И что же, придя к власти, вы хотите узаконить смертную казнь за проституцию?
      - Риллен, в вас опять проснулись гуманистические замашки? Нет, смертную казнь я вводить не собираюсь (хотя стоило бы), но наказание сделаю более действенным, чем прежде. Сейчас они обычно отделываются кнутом, а я введу клеймение. С обезображенным лицом им будет труднее заниматься своим промыслом, да и для других это послужит наглядной наукой.
      Неприязнь герцога к разврату была совершенно непритворной. Насколько мне известно, секс не занимал в его жизни никакого места.
      - Женщины, Риллен, - говорил он, - подобны крепкому вину: в малых дозах оно способно развеселить печального и придать силы усталому, но стоит увеличить дозу - а сделать это очень легко - и человек превращается в отвратительное тупое животное. Однако даже и малые дозы туманят мозг, так что лучше всегда оставаться трезвым.
      Надо сказать, что я тоже никогда не был сексуально озабоченным и вполне разделяю эту точку зрения.
      Вообще средневековые нравы в этом отношении довольно своеобразны. С одной стороны, церковь резко осуждает разврат как тяжелый грех; священникам предписано обязательное воздержание (хотя на практике, конечно, отнюдь не все его соблюдают). Помимо идейных соображений, есть и вполне материальные факторы: не только СИДА, доставшаяся нынешнему миру в наследство от нашей эпохи, но и другие неприятные болезни при теперешнем уровне медицины неизлечимы. С другой стороны, сексуальная распущенность процветает. Проститутки действуют почти открыто, откупаясь от местных властей, а в некоторых городах и графствах их "бизнес" и вовсе узаконен. Практически любая трактирная служанка готова за умеренную плату обслужить постояльца по "полной программе". Феодалы пользуются "правом первой ночи"; простолюдинки даже формально не защищены от домогательств своих сеньоров, да и от других дворян их может защитить разве что собственный сеньор, но никак не королевский суд. Более того, похожие нравы наблюдаются и на более высоких ступенях общественной лестницы. Так, считается само собой разумеющимся, если дворянин-вассал поделится со своим сеньором собственной супругой; при этом брак остается столь же прочным, а честь всех участвующих сторон - незапятнанной. Впрочем, подобные услуги принято оказывать уже только сеньору, а не любому вышестоящему дворянину; исключение составляет король, которому - не по закону, но по традиции доступна фактически любая женщина королевства. Разумеется, за эти услуги положено оказывать благодеяния женщине, ее мужу или ее роду. Любопытно, что при этом супружеская измена - то есть когда жена проделывает подобное в тайне от супруга, да еще с человеком недостаточно высокого происхождения - считается тягчайшим преступлением, за которое обманутый муж может убить изменницу, а нередко и любовника, не вызывая никаких нареканий со стороны правосудия; правда, при этом он может навлечь на себя месть родственников убитых. Несмотря на это, внебрачные связи, особенно в крупных (по нынешним меркам) городах, широко распространены; поэты и трубадуры смеются над супружеской верностью и воспевают "подвиги" героев-любовников. Общественная мораль осуждает разве что насилие над девственницами, в отношении же прочих во многом действует принцип "раз уж женщина все равно делает это, то велика ли разница, с кем". Естественно, страна наводнена бастардами; те из них, кому посчастливилось произойти на свет от похоти достаточно влиятельного лица, со временем нередко становятся родоначальниками новых дворянских родов - и, разумеется, в дальнейшем ведут себя ничуть не лучше своих родителей.
      Короче говоря, скудоумные романтики моей эпохи, полагавшие феодализм эпохой "возвышенной рыцарской любви и благородства", были бы весьма удивлены, оказавшись здесь.
      28
      Наутро, перед выступлением, на городской площади в присутствии герцога и его свиты был казнен Тегго. Когда бывший слуга увидел инструменты палачей, он бросился на колени перед человеком, чудом не погибшем от его руки.
      - Ваша светлость! Вы же обещали пощадить меня за помощь дознанию!
      - Если бы я это обещал, - спокойно ответил герцог, - пришлось бы сдержать слово. Но я, разумеется, не обещал и не мог обещать снисхождения изменнику.
      - Но господин дознаватель говорил мне...
      - Раддельд? Так ведь он не дворянин. Он может и солгать. Приступайте, - велел он палачам.
      Те сорвали с осужденного рубаху и подвесили его за ноги под перекладиной, после чего старший палач нанес ему двадцать ударов кнутом. Затем Тегго вспороли живот и засунули туда пук соломы, а подручный палача затолкал несчастному в рот его собственные потроха.
      - Ваша светлость, - повернулся я к герцогу, - позвольте мне уйти.
      - Не думайте, Риллен, что мне самому это доставляет большое удовольствие, - тихо сказал он. - Но смерть предателя и должна быть ужасной. А если вы уйдете, это будет выглядеть так, будто мои люди не одобряют мои действия. Но никто не заставляет вас на это смотреть, просто сделайте вид.
      Однако, как я ни отводил взгляд, это не могло защитить мой слух от ужасных стонов, постепенно затихавших.
      - Удивительная эпоха, - пробормотал я. - Можно предать человека мучительной смерти, но нельзя нарушить данное ему слово.